Человек и судьба в трагедии Софокла «Эдип-царь»

Трагедия «Царь Эдип»

Содержание трагедии Софокла «Царь Эдип», поставленной примерно в 428–425 гг. до н. э., состоит в том, что мудрый и высоконравственный человек, невольно совершивший двойное преступление, постепенно, шаг за шагом распутывает сложный узел своей судьбы, и, узнав истину, наказывает себя: он выкалывает себе глаза, чтобы в страданиях провести остаток жизни.

Эта трагедия Софокла написана с замечательным драматическим мастерством. Аристотель считал ее образцом применения композиционного приема трагической иронии. Этот прием состоит в создании на основании какого-либо недоразумения такой ситуации, которая заставляет персонажей драмы ожидать счастливого разрешения конфликта, тогда как зрителям ясно, что он закончится величайшей катастрофой.

Если следовать терминологии Аристотеля, то «Царя Эдипа» надо отнести к трагедиям с запутанной фабулой, т. е. с фабулой, содержащей перипетию (неожиданный поворот событий в противоположную сторону).

Действие трагедии «Царь Эдип» Софокл сопровождает постоянно нарастающей тревогой в душе действующих лиц, тревогой, проявляющейся в их речах, в живых, темпераментных диалогах; иногда эта тревога ненадолго рассеивается благодаря мелькнувшей иллюзорной надежде на благополучный исход поисков Эдипа, однако надежда быстро исчезает в результате появления новых симптомов надвигающейся катастрофы. Например, известие о смерти Полиба, которого Эдип считает своим отцом, освобождает его от тягостного сознания, что он, в силу пророчества,– будущий отцеубийца. Иокаста тоже старается уверить его, что теперь у него нет поводов для беспокойства. Но это лишь кратковременная передышка перед трагической развязкой, начало которой заключено в словах Евфорба:

«Нет общей крови у тебя с Полибом»

Эта трагедия Софокла необычайно динамична; нарастающая тревога заставляет напряженно ожидать трагической развязки. Предельно зримо воспринимаются описания тех событий, которые вследствие ограниченных возможностей античного театра или в силу принципов греческой драматургии не могли быть показаны публике (описание чумы в монологе жреца, рассказ о смерти Иокасты и самоослеплении Эдипа в монологе домочадца).

Трагедия демонстрирует как будто бы бессилие человека, ограниченность его возможностей перед лицом божественной воли. Однако глубоко религиозный поэт, уверенный в целесообразности мироздания и божественного соизволения, предлагает людям не отчаиваться перед лицом страданий, насылаемых на первый взгляд несправедливо: человек не всегда в силах понять действия богов, направленные, в конечном счете, на пользу человека; как и Эсхил, Софокл считает, что если человек разумен, то путем страдания он придет к мудрости примирения.

Софокл ставит в этой трагедии проблему честности и нравственного долга человека: будучи обречен, догадываясь о своем крахе, Эдип тем не менее не прерывает начатого им расследования преступления и, узнав истину, не щадит себя.

Трагедии «Эдип в Колоне» и «Антигона»

Страдание – испытание душевных качеств человека. Эдип выдерживает это испытание, как показывает Софокл в своей самой поздней трагедии «Эдип в Колоне», тоже относящейся к фиванскому циклу. Здесь звучит мысль о влиянии избранного человеком пути на его судьбу – мысль, которая содержалась уже в творчестве Эсхила: умудренный страданием, далекий от желания обвинять в своем несчастии кого-нибудь, кроме самого себя, продолжающий чтить богов и считающий себя преступником, не достойным общения с людьми, Эдип не только прощен богами, но и удостоен высокой награды – возможности послужить людям после смерти. Ему стало известно, что могила его будет источником благодати для той земли, где будет погребено его тело.

Идея этой трагедии Софокла, очевидно, состоит в том, что человек должен выполнять свой долг при всех обстоятельствах. Именно таким образом поступают герои Софокла: они твердо следуют своим принципам, и если ими выбран правильный путь, то их гибель приносит им посмертную славу. В ещё одной трагедии Софокла «Антигоне», поставленной в 442 г. до н. э., два принципа вступают между собой в конфликт в лице дочери Эдипа Антигоны и фиванского царя Креонта. Нарушив запрет Креонта, Антигона совершила погребальный обряд над телом своего брата, которого царь считал изменником родины. С точки зрения Креонта, слово царя должно быть свято для граждан, и нарушение царского указа ничем нельзя оправдать. Но для Антигоны превыше всего нравственные неписаные законы, освященные временем и предписанные богами; эти законы повелели ей выполнить родственный долг и воздать брату почести, причитающиеся мертвому.

Другие трагедии Софокла

Как и для Эсхила, в трагедиях Софокла истина, заложенная в мифе, священна; он не подвергает сомнению нравственную правоту богов. Принципы общественной жизни, отстаиваемые Эсхилом, принимаются и Софоклом. В трагедии «Электра» он обрабатывает тот же сюжет, с которым мы знакомы по «Хоэфорам» Эсхила. Орест при поддержке своей сестры Электры убивает мать, чтобы отомстить за смерть отца. И если Эсхил драматизирует этот сюжет в несколько полемическом плане (его Орест испытывает некоторые колебания в своей решимости убить Клитемнестру, проявляет нерешительность), то Софокл так же, как герои его трагедий, ни на минуту не сомневается в правоте Ореста и героизирует поступок Ореста и Электры, которые идут к своей цели, не зная колебаний.

Это убеждение в своей правоте, бескомпромиссность характерны для героев трагедий Софокла: они неукоснительно придерживаются своих принципов, не колеблются и не сомневаются, выдерживают характер. Эта твердость, переходящая подчас в упрямство (Креонт, Аякс в трагедии «Аякс» и др.), иногда приводит к катастрофе.

Душевное равновесие лучших героев трагедий Софокла, образы которых поэт предлагает в качестве нравственных норм и образца поведения соответствует величию жанра.

По свидетельству Аристотеля, Софокл сам говорил, что он изображает в своих трагедиях людей такими, какими они должны быть. Очевидно, это надо понимать в смысле твердости принципов и ответственности за свои поступки и за свои ошибки.

Софокл любит сталкивать в своих трагедиях героев с разными жизненными принципами (Креонт и Антигона, Одиссей и Неоптолем в трагедии «Филоктет» и др.) или противопоставлять друг другу людей с одинаковыми взглядами, но с разными характерами для оттенения силы характера одного при его столкновении с другим, слабохарактерным (Антигона и Исмена, Электра и Хрисофемида). Софокл любит и умеет изображать переломы в настроении героев – переход от высшего накала страстей к состоянию упадка сил, когда человек приходит к горькому сознанию своей слабости и беспомощности. Этот перелом можно наблюдать и у Эдипа в финале трагедии «Царь Эдип», и у Креонта, узнавшего о смерти жены и сына, и у приходящего в сознание Аякса (в трагедии «Аякс»).

Гармоническое мировоззрение Софокла дало ему возможность создавать гармонические, четкие по композиции, напряженно развивающиеся драматические произведения. Идеологический кризис, наступивший в последней четверти V в. до н. э., скептицизм, проповедуемыйсофистами

, не смогли поколебать душевной гармонии Софокла. В своих трагедиях он остается глух ко все чаще раздающимся голосам, подвергающим сомнению как историчность, так и поучительность мифических преданий; мораль, вытекающая из них, для Софокла оставалась чем-то напоминающим неколебимый догмат.

Хор в трагедиях Софокла играет меньшую роль, чем у Эсхила: он уже не так органически связан с действием. В этом можно убедиться, если прочитать трагедии Софокла, пропуская песни и реплики хора: смысл трагедии будет понятен и без них, чего нельзя сказать о трагедиях Эсхила. Язык трагедий Софокла менее архаичен, чем язык Эсхила, и слог его в сравнении со слогом Эсхила отличается большей простотой.

Для Софокла характерно редкое мастерство диалога, динамичность действия, естественность в развязывании сложных и запутанных драматических узлов.

Зрители, хорошо знакомые с мифологией, ждали от поэта не показа новых коллизий, а художественного изображения этих коллизий; они ценили трагедии Софокла за виртуозное разрешение известных им конфликтов и за поэтическое воплощение знакомых образов.

Человек и судьба в трагедии Софокла «Эдип-царь»

Рок и Человек. Проблема, вставшая на самой заре человечества и не решённая до сих пор. Проблема соотношения человеческого сознания и того высшего, таинственного, непознанного, что властвует миром…

Все проблемы человечества издревле и до наших дней заключаются в отсутствии информации. Но то, что мы называем проблемой – является на самом деле основой деятельности всего живущего. Строительный материал жизни каждой человеческой единицы – неизвестность будущего. Постепенное получение новой информации с течением времени – это процесс нашей жизни. Обязательное условие работы этого исполинского механизма – необратимость течения времени. «Поздно!» - восклицание, часто произносимое человеком. Понятие времени абстрактно, но каждая личность проживает его конкретно. Пытаясь составить нечто целое из множества разрозненных конкретных проявлений, мы получаем в результате всего лишь хаотическое собрание элементов, но никак не систему их. Видя множество плоскостных проекций многомерной фигуры, но не имея более никаких знаний о её строении, мы не сможем охарактеризовать её. Отсюда многозначность мировоззрений, отсюда обилие различных теорий о Непознанном; но выбор анализируемых фактов (то есть сопоставляемых проекций Истины) – всегда субъективен, и в этой субъективности человеческого мышления заключается причина нерешённости многих проблем. Здесь мы попадаем в заколдованный круг вопросов, на которые пока нет ответа.

Проблему соотношения Человека и Рока – а в сущности, Человека и Бога (разные имена не меняют сути явления) – пытались решить все мировые религии. Вся система верований, обрядов, суеверий – лишь побочный продукт от взаимодействия человеческого сознания с Непознанным. Религия возводит Непознанное в ранг Непознаваемого, и, в сущности, проблема уходит в подсознание, в область человеческой интуиции; но таким образом она не решается. Попытка объяснить иррациональное с помощью иррационального – уравнение со многими неизвестными.

Чувствуя присутствие в своей жизни некой «таинственной силы», человечество издревле пыталось вступить с ней в контакт. Не имея никакой информации об этой силе, оно действовало эмпирическим путём. Слепое подчинение чуждо человеку, и он пытается выявить хоть какие-то закономерности бытия. В отношении Рока человек занимал две позиции: активную (попытки влиять на будущее) и пассивную (попытки предсказывать его). В сущности, здесь находят отражение известные законы физики: предсказание несёт в себе заряд потенциальной энергии, а действие человека, его влияние на свою жизнь – кинетической. Но всё это – энергия Человека, противопоставленная энергии Непознанного. Но имеем ли мы основание противопоставлять их? В третьем законе Ньютона, гласящем: «сила действия равна силе противодействия», заложена идея монолитности мироздания. Действие порождает противодействие, энергия Непознанного порождает встречную энергию Человека, прошлое порождает будущее; на этом абстрактном уровне мы можем видеть конфликт «отцов и детей», столкновение порождающего и порождаемого.

Удивительно, что человек ещё в каменном веке воспринимал случайность именно как непознанную закономерность и пытался выявить логику Непознанного, чтобы иметь возможность влиять на это Непознанное. Мы называем древние религиозные обряды и тотемические верования «первобытным преклонением перед Непознанным», мы говорим, что они были выражением страха человека перед загадочным миром, диктующим человеку свои условия. Но так ли это? Была ли Земля для человека такой уж страшной и непознанной? Причины появления религиозных верований темны и неясны, но вряд ли можно объяснить это страхом примитивного существа перед жизнью. Животные не имеют системы верований, хотя у них гораздо больше оснований для страха, они более беспомощны, чем первобытные люди, уже имевшие более развитый мозг и хоть какую-то форму общественной организации. Почему же, выделившись из животного мира, став совершеннее и могущественнее, человек вдруг испугался жизни? Он знал Землю, он сформировался на ней, почему бы он мог бояться её? Этот вопрос наводит на мысль, что посылка была неверна. Причиной зарождения религии был не страх, а, наоборот, желание повлиять на жизнь, подчинить себе «непознанную закономерность». Просто люди видели несколько иные, непонятные нам причинно-следственные связи. Ритуальные пляски вокруг тотема были МОДЕЛИРОВАНИЕМ действительности, а значит, активным вмешательством в неё, что совершенно не сочетается со «страхом» и «беспомощностью». В этих действиях уже проявляется свойство человека, отличающее его от животных – сознательная созидательная деятельность, подчинение условий окружающего мира своей разумной воле.

Человеческое сознание развивалось и пыталось найти конкретное олицетворение Непознанного. И так как основой мышления человека всегда был антропоцентризм (ведь совершеннее себя он ничего в природе не видел), то Непознанное стало пониматься как организованное сообщество человекоподобных богов. Иерархия богов во всех религиях выстроена по подобию человеческой иерархии власти.

Интересно заметить, что Непознанное всегда множественно. Если взглянуть повнимательней, то можно заметить, что между многобожием и единобожием практически нет грани. Рассмотрим несколько религий: древнеегипетскую, древнегреческую, древнеславянскую и христианство, которое является «религией одного бога». В древнем Египте существовала сложная, ещё не освободившаяся от древних тотемических верований система божеств: преобладали зверобоги, священные животные. Однако уже происходит поляризация сил добра и зла, образовываются как бы два лагеря: Ра (бог солнца) и примыкающие к нему божества – и Сет (бог пустынного ветра) и примыкающие к нему божества. Славянская языческая мифология тоже имеет полюса, хоть и менее контрастные: показателен сюжет о поединке Дажьбога (божества солнца) и змеевидного беса [7]. И снова происходит разделение на богов позитивных и негативных, отношения между которыми символизируют вечную борьбу света и тьмы, идущую на Земле.

В этих языческих религиях мы всегда видим верховного бога, создавшего мир и управляющего им, и множество второстепенных богов, специализирующихся в различных областях жизни. Как правило, из их среды выделяется значительная сила «контрдействия» - «оппозиция» действующей власти. Но поскольку верховное божество олицетворяет позитивное начало Непознанного, его антипод автоматически приобретает значение негатива.

Какое же устройство мира мы видим в христианстве, которое обычно противопоставляется язычеству, как религия «одного бога»? Та же поляризация контрастных сфер, выраженная в противостоянии Бога и Сатаны (так у мусульман это Аллах и Шайтан); то же единство функций Бога – сотворение мира, управление им; тот же штат второстепенных персонажей, специализирующийся на разных проблемах жизни – архангелы и святые… христианские святые – те же второстепенные боги языческих систем, только ещё более весомые, благодаря соединению язычества с древнейшим культом предков: святым молятся так же, как молились когда-то праотцам – охранителям племени. Таким образом, система единобожия и многобожия по сути очень сходны, и противопоставлять их друг другу представляется нецелесообразным…

Уникальной является древнегреческая система мировоззрения. С одной стороны, она типично языческая, с разветвлённой системой богов; с другой стороны, она гораздо ближе к единобожию, чем христианство или мусульманство.

Во-первых, древнегреческая концепция происхождения мира больше всех остальных напоминает научную гипотезу – она не указывает имена Творца, даже божественного. Идея происхождения Геи-Земли из Хаоса силой Эроса (притяжение) удивительно напоминает научную гипотезу В. Г. Фесенкова, объясняющую образование планет взаимным притяжением частиц пылевого облака. Во-вторых, Непознанное не имеет контрастных полюсов – оно едино. Хотя внешняя структура языческих религий сохранена: есть Зевс, верховный бог, победивший змея Тифона и правящий людьми и богами; есть второстепенные боги, специализирующиеся по разным проблемам людей и явлениям природы; есть и Аид, бог тёмного подземного царства умерших – царства, противоположного солнечному миру живых. Именно Аид должен был быть аналогом Сета, Беса, Шайтана, Сатаны и других, подобных им, во всех земных религиях. Но все оценки сняты. Аид не несёт в себе негативного начала, так же, как Зевс – позитивного. Возможно, первоначально пантеон богов был воплощением Непознанного, но затем акценты сместились. Не грань столкновения добра и зла и даже не смерть есть граница Непознанного, а объективный закон – Рок, неолицетворённый, безэмоциолнальный и непреодолимый. Греки чувствовали, что Непознанное не может быть подобно людям: оно не подвержено ни жалости, чтобы прощать, ни гневу, чтобы карать, ни чувству справедливости, чтобы воздать по заслугам. Ему не нужны ни молитвы, ни жертвы; оно движется независимо от людей и от богов, и увлекает их за собой. Непознанное нельзя передать в конкретике – и Высшим, а по сути, единственным божеством и управителем мира стал абстрактный Рок. Древнегреческий Рок не был ни слепым, ни капризным, ни двуликим, как позже римская Фортуна. В Риме Непознанное утратило абстрактность и утратило тот смысл, который придавали ему греки. Для греков слепым был не Рок, а человек, ибо ему недоступно знание будущего.

В этом плане показательной является судьба Эдипа, несчастного фиванского царя. Вся его жизнь – непрерывное расследование собственных «преступлений», непрерывный поиск правды, состоящей из множества локальных разгадок. Сами «преступления» Эдипа – деталь этого следствия, начавшегося задолго до рождения героя. Предсказание дельфийского оракула оказалось толчком к действию, причиной начала сознательной деятельности Эдипа, приведшей к катастрофе. Таким образом, потенциальная энергия пророчества подменяется кинетической: пророчество (т. е. информация) в судьбе Эдипа приобретает значение действия. Предсказание, данное Лаю ещё до рождения Эдипа, было частью предсказания, данного впоследствии Эдипу:

«Был Лаю божий глас,- сама не знаю,
От Феба ли, но чрез его жрецов,-
Что совершится рок – и Лай погибнет
От нашего с ним сына…» [1, стр101]

Эдипу же «бог ответил…чтобы он не возвращался на Родину, ибо он убьёт своего отца и женится на своей матери [3].

Андре Боннар в своей вступительной статье [1] называет судьбу Эдипа «адской машиной», которая постепенно включает всё новые и новые механизмы для уничтожения безвинного человека. Эта машина – Рок; она действует независимо от поступков, желаний и информированности личности. Рок – это прежде всего неизбежность, отнимающая право выбора, нечто вроде цугцванга в шахматной игре, когда каждый вынужденный ход неминуемо ведёт к проигрышу.

Была ли ситуация цугцванга в судьбах Лая, Иокасты и Эдипа – или у них было право выбора, и они сами, собственными действиями сотворили свой Рок?

Даже если считать дельфийские пророчества объективной волей богов (хотя могла ли быть объективной воля олимпийских богов, обладавших, как и люди, привычками и слабостями?), у человека оставалась свобода субъективной реакции. Боги ставят условия – люди могут по-разному на них реагировать. Человеком производится коррекция будущего, даже предречённого: движение Непознанного касается лишь общей стратегии жизни; тактика её предоставлена человеку, и в этом заложена возможность построения человеком своей судьбы, ибо множество тактических движений, сложившись воедино, способно в корне изменить первоначальный стратегический план. Значит, не только Непознанное влияет на человека, но и человек – на Непознанное. И опять перед нами третий закон Ньютона: «сила действия равна силе противодействия».

Никто не предсказывал и не мог предсказать Орфею, вернётся Эвридика на землю или нет. Аид поставил условие, и Орфей мог реагировать так или иначе. Один неосторожный шаг разбил всё его будущее; момент жизненных развилок и выбора – самые мучительные моменты для человека. Если Рок ведёт его и его близких к гибели – это беда; если же человек совершает ошибку и собственной рукой рушит свой мир – это его вина. Разбить свои святыни самому психологически гораздо тяжелее, чем потерять их по воле судьбы.

Лаю была предсказана смерть от руки сына. Таким было условие богов. Один из вариантов мифа повествует о нём, как о каре Лаю за похищение Хрисиппа, сына Пелопса [3]. Как же мог Лай отреагировать? Вполне логично было вообще не иметь детей – но царь «в состоянии опьянения сошёлся с женой» [3].

Иокаста родила мальчика, и Лай был поставлен перед совершившимся фактом: вот он, тот самый сын, от чьей руки ему предстояло погибнуть. Почему-то все отцы в древнегреческих мифах, начиная от Крона, в подобных ситуациях поступали одинаково: пытались избавиться от ребёнка, подчас самым жестоким способом. Это свидетельствует о преобладании инстинкта самосохранения над инстинктом продолжения рода.

Возможно – это отголоски древнего обычая отправления стариков на «тот свет», когда умерщвление стариков (именно стариков мужского пола – при матриархате) совершалось нередко их взрослыми сыновьями. Таков был обычай. Реакция мужчин на возможность быть умерщвлённым собственным сыном в большинстве случаев подобна: избавление от сына любым путём, вплоть до убийства. Аналогично поступил и Лай. Неужели Лай надеялся жить вечно? Неужели ради того, чтобы прожить на несколько лет дольше, он согласен был навсегда оборвать свой род и лишиться законного наследника? Страх перед смертью заглушал сознание естественной сменяемости поколений. Каждый человек знает, что он смертен, но он передаёт частицу своей жизни будущим поколениям и остаётся в мире, даже покинув его. Если родители любят сына и заботятся о нём, он никогда по своей воле не поднимет на них руку. Значит, это произойдёт случайно. Смерти всё равно не избежать; так лучше погибнуть от руки родного сына, чем от чужих враждебных рук, и после смерти оставить власть молодому наследнику, а не беспомощной бездетной вдове. Лаю была дана возможность поступить так и изменить Рок; однако, он рассуждал иначе – и сам привёл в движение механизм Непознанного. Лай предал сына ради нескольких лишних лет жизни, и того, что могло пройти стороной, поведи он себя иначе, - начало исполняться.

«Младенцу от рожденья в третий день
Отец связал лодыжки и велел
На недоступную скалу забросить»… (1. стр. 101)

Этот поступок Лая парадоксален. Если он верил в неизбежность исполнения пророчества – была бессмысленной попытка избежать его; если не верил – чудовищно бессмысленной была жестокость в отношении сына. Рок предоставлял Лаю возможность выбора – и человек сделал выбор во вред себе, жене, сыну и всему городу: себя и жену он обрёк на бездетность, сына – на смерть, лишив город законного наследника власти. Это была первая развилка.

В отличие от Лая, не хотевшего, но имевшего ребёнка, бездетный коринфский царь Полиб хотел иметь сына, но судьба не даровала ему такой радости. По доброй воле двух пастухов Эдип выжил и составил счастье Полиба и Меропы, став их сыном и наследником. Это были счастливые годы в жизни Эдипа; кто знает, мог ли он вырасти таким умным, сильным и справедливым, если бы он жил у Лая, а не у Полиба? Полиб и Меропа вырастили и воспитали будущего победителя Сфинкса и мудрого правителя Фив, но не уберегли его от ударов Рока именно благодаря своей заботе о нём. Когда завистливые сверстники назвали юношу найдёнышем, и он пришёл к приёмным родителям с вопросом, кто же он на самом деле, - они не сказали ему правды, видимо, боясь за него. Но этим они пробудили в душе Эдипа ещё более сильные сомнения; жизнь задала Эдипу первую загадку. Это был второй момент, когда люди – в данном случае Полиб и Мерона – могли изменить и не изменили предназначение Рока. Они сделали выбор, желая Эдипу добра, но не обладая всей полнотой информации, необходимой для верного прогнозирования последствий.

Закономерным после двух пройденных развилок было предсказание Дельфийского оракула. Эдип спрашивал, кто его родители. У Софокла Пифия не отвечает на поставленный вопрос:

«………….. Но не удостоим
Меня ответом Аполлон, лишь много
Предрёк мне бед, и ужаса, и горя:
Что суждено мне с матерью сойтись,
Родить детей, что будут мерзки людям,
И стать отца родимого убийцей…» (1, стр. 106)

Это подтверждает первое предсказание, данное когда-то Лаю. Далее выбор действия вновь предоставлен человеку – на сей раз самому Эдипу. Почему он не вернулся в Коринф и не рассказал Полибу об этом предсказании, чтобы принять совместное решение? Почему забыл сразу о своём вопросе, на который никто не ответил? Поведение Эдипа психологически достоверно, но алогично: вопрос, с которым он пришёл в Дельфы, свидетельствует о его сомнениях в отношении родства с Полибом и Меропой. Он уже допускал мысль, что они не родные его родители; предсказание оракула должно было ещё больше озадачить его и привести к новым поискам разгадки тайны своего происхождения. Эдип же, напротив, забывает свои сомнения, хотя именно они могли дать ему ниточку правды. Так ещё раз человек помог своему Рок.

Путешествие Эдипа и убийство им Лая – в жизни Эдипа эпизод незначительный, почти не оставшийся в его памяти. В то же время, он несёт на себе функции полуразвязки: исполняется первое пророчество и первая половина второго пророчества. Затем жизнь приводит Эдипа ко второй загадке – загадке Сфинкса, олицетворённого Рока. Этот эпизод из жизни Эдипа напоминает даже структуру волшебной сказки (по Проппу): путешествие героя – герой вступает в непосредственное столкновение с вредителем – побеждает – вступает в брак и воцаряется. После долгих счастливых лет мудрого правления и безоблачного брака наступает новый перелом: мор в Фивах. Дальнейшие события – всего лишь цепь развязок и осознания свершившегося. Здесь, получив третье пророчество и третью загадку, Эдип уже не имеет возможности выбора. Он узнаёт факты один за другим, развилок уже нет; дорога осталась одна, и она ведёт к катастрофе.

В жизни Эдипа было три загадки и три пророчества. Первой загадкой было его происхождение; второй – загадка Сфинкса; третьей – тайна убийства Лая. В загадке Сфинкса странным образом отразились три пророчества – три вехи жизненного пути Эдипа. Первое пророчество было дано Лаю – и это определило судьбу Эдипа-младенца («утром на четырёх ногах»); второе касалось жизни самого Эдипа в пору зрелости («днём – на двух»); третье же – об изгнании из Фив убийцы Лая – повлекло за собой развязку и ослепление Эдипа («вечером – на трёх», ведь слепец не может ходить без посоха). Вообще жизнь Эдипа выстраивается в удивительно гармоничную центрально-симметричную композицию, куда вписываются:

1 – начало жизни – боль, страдания (в лесу, с проколотыми ножками)

1(1) – страдания – катарсис – смерть Эдипа

2 – счастливые годы в Коринфе

2(1) – счастливые годы в Фифах

3 – перелом: пророчество, тайна происхождения

3(1) - перелом: мор, пророчество, тайна убийства Лая; катастрофа

о – центр симметрии: решение загадки Сфинкса

4 – путешествие из Коринфа – в Дельфы – в Фивы

4(1) – путешествие – скитание изгнанника по свету и приход в Колон

2-2(1), 3-3(1), 4-4(1) – соответствия подобных событий в жизни Эдипа

1-1(1) – его жизненный путь от рождения до смерти.

К сожалению, в формате этого сайта невозможно размещать графики, таблицы и картинки. С полной версией этой статьи можно ознакомиться на главном сайте автора, ссылка на который имеется в конце авторской страницы.

Софокл раскрывает в трагедии «Эдип-Царь» только время перелома: мор, пророчество, тайна убийства Лая; катастрофа, хотя в процессе стремительного расследования перед нами проходит вся жизнь Эдипа. Но это не «адская машина», ломающая дух и плоть смертного, а сложное и противоречивое таорческое взаимодействие Человека и Непознанного в процессе совместного построения ими будущего. Право выбора даётся человеку неоднократно, а возможность коррекции конкретных действий – всегда. В отношении мира человек всегда находится в сотворчестве с Непознанным, какие бы имена и функции ни несло оно в различных религиях и научных гипотезах.

Рассмотрев судьбу Эдипа целостно, то есть связав трагедии «Эдип-Царь» и «Эдип в Колоне» в некое единое повествование, можно прийти к поразительному выводу: основная идея судьбы Эдипа – христианская идея великомученичества. Эдип – справедливый, добрый, смелый, обладающий необыкновенными способностями (ибо он один разгадал загадку Сфинкса), безвинно страдает; казнь, совершённая Эдипом над собой, и его изгнание, освобождающее Фивы от мора – это то же распятие Христа, искупившего своими страданиями грехи народа… Сходство судеб Эдипа и Христа проявляется ещё в нескольких моментах. Эдип, как и Христос, едва не погиб младенцем; оба они знали заранее свою судьбу, хоть и по-разному к ней относились. Смерть Эдипа, принявшего столько мук в жизни – чудесна. Он умер счастливо: исчез в спустившемся с неба сиянии (воскресение Христа), и могила его стала защитой приютившим его Афинам. В награду за земное страдание и унижение он получил блаженство в загробном мире и стал чуть ли не святым. Непрерывным мучением на земле Эдип заслужил вознесение на небо… Откуда эти идеи у Софокла, в V веке до нашей эры, в эпоху Перикла и афинской демократии? Возможно, это гениальное предвидение; а возможно, вполне закономерное явление. В древнегреческой философии, столь обширной и многоплановой, питавшей идеями все последующие столетия, заложены зёрна многих религий и теорий; и христианство в их числе.

Дальнейшее развитие образа Эдипа приводит нас к одноимённой трагедии Сенеки. Если Софокл даёт в конце трагедии примиряющую и очищающую мораль – «И назвать счастливым можно, без сомнения, лишь того, кто достиг предела жизни, в ней несчастий не познав», то Сенека, после всех жутких натуралистических подробностей, не делает никакого вывода, и полны катастрофического отчаянья последние слова Эдипа:

«Чума, бессилье, злые боли – все со мной
Со мной ступайте. Вы поводыри мне лучшие». (6, стр. 124)

Одна из новейших трактовок этого образа – в опере-оратории И. Ф. Стравинского «Царь-Эдип», написанной в 1927 году на латинский текст (перевод трагедии Софокла осуществил Жан Кокто). Опера начинается с медленного шествия серых фигур фиванцев, с тихого зловещего хора, и завершается безмолвным уходом ослепшего Эдипа, раздавленного Роком, в тихий шелест дождя. Он родился в страдании – и ушёл в страдании. «Мы приходим из тьмы, чтобы кануть во тьму» (Омар Хайям).

Как человеческая жизнь, так и процесс развития и упадка стран, идей, культур – строится по одному принципу. Зародившись в одной точке, всё живое постепенно растёт, достигает апогея в своём развитии – и так же постепенно, уступая позицию за позицией, схлопывается снова в точку. Почти все процессы жизни выражаются этой схемой. Мы всегда мыслим процесс развития линейным, развёртывающимся на плоскости последовательно и постепенно. Необъяснённые закономерности этого развёртывания мы называем Высшими силами, Роком, Непознанным, периодически ощущая их вторжение в нашу жизнь. Но наша жизнь невозможна без взаимодействия с Непознанным. Представим себе динамический процесс: прохождения сферы через плоскость.

Что будет происходить на плоскости? Вначале появится точка, которая начнёт постепенно расширяться в окружность; достигнув максимального диаметра, окружность начнёт постепенно сжиматься, пока вновь не сойдётся в точку. Вот он – уже знакомый нам процесс развития от возникновения до исчезновения! Это всего лишь пересечение сферы с плоскостью.

Представим теперь наш мир – огромный, сложный, многообразный – и Непознанное, относящееся к нашему миру примерно так же, как объёмная сфера к плоскости. И вот оно начинает проходить через наш мир – и повсюду образуются подобные процессы: Зарождается жизнь, растёт, достигает апогея – и исчезает, медленно сходя на нет. Можем ли мы бороться с ним, избегать его, если только не пересечении Реального, то есть Познанного и Непознанного может возникнуть жизнь? Рождение – это первая точка соприкосновения сферы с плоскостью; Расцвет – ровно половина пути, когда проекция достигает наибольшего диаметра; смерть – последняя точка касания… Не странно ли говорить о борьбе с Непознанным, если каждый из нас, так же, кА любые явления мира – его проекция?..

Гибель! Сказка, фантазия детская…
Если сфера сквозь плоскость прошла -
То не сфера, а только проекция
Родилась, прожила, умерла…

Люди в царство загробное верили;
Вот истоки той веры смешной…
Мы проходим объёмными сферами
Через плоскости жизни земной;

И, не зная пространств мироздания,
Мы со страхом предвидим тот час,
Как последняя точка касания
Перестанет с ней связывать нас…