Институты в рыночном хозяйстве

Формальные правила являются атрибутом государства, и значит, существование и развитие системы безличного обмена возможны главным образом по мере развития государства, которое и обеспечивает условия соблюдения контрактов. История становления рыночного хозяйства в Европе служит тому подтверждением. В системе рыночного хозяйства мы обнаруживаем совокупность правил или институтов, способствующих экономическому развитию. Забегая вперёд, надо сказать, что одним из направлений НИЭТ и является исследование логики развития институтов, создающих благоприятную среду для решения сложных проблем обмена, поскольку решение этих проблем и обеспечивает экономический рост. Почему? Здесь снова необходимо обратиться к классической политической экономии в лице А. Смита, его гимну разделения труда или специализации, которая, многократно увеличивая производительность труда, способствует росту продукции материального производства, а значит, и богатства нации. Единственным ограничителем разделения труда являются размеры рынка, понимаемого как совокупность сделок купли-продажи, сферы обмена. Обмен же, выходящий за пределы локального рынка, сопряжён со значительными издержками в силу большой неопределённости. Поэтому становление рыночного хозяйства требует уменьшения этой неопределённости путём формирования институтов, снижающих издержки обмена, в первую очередь тех, которые сводятся к правовой защите контрактов.

К базовым характеристикам рыночной системы относятся: частная собственность как основа хозяйственной деятельности; максимизация дохода и пользы как движущий мотив развития; рыночная координация, т.е. координация экономической деятельности посредством механизма конкуренции и рыночных цен.

Рыночная цивилизация – интегральная общественная система, в которой три фундаментальных проблемы экономики решаются с помощью стихийных механизмов рынка.

Каковы же институты рыночного хозяйства, которые сложились в Западной Европе уже в период позднего Средневековья, и какова роль государства в этом процессе? Надо сказать, что институциональные предпосылки рыночной экономики сложились далеко не сразу. Первоначальный импульс был связан
с расширением рынков и развитием внутренней и внешней торговли.
Именно в этот период (XV-XVI вв.) создавались институты, благоприятные для её развития, связанные, не в последнюю очередь, с изменениями в системе права, которое касалось таких важных для торговли явлений, как страховка, векселя, судовой фрахт, договоры о продаже, соглашения о товариществах, патентах, арбитраже. В этот же период возникли и экономические объединения, основанные не на родственных, а
на чисто деловых связях. Развитие перечисленных институтов шло эволюционным путём, когда неформальные институты с расширением сферы своего действия принимали вид формальных, т.е. закреплялись в законах, статусах и иных документах, действие которых выходило за пределы персонифицированных отношений.

Огромную роль в становлении рыночной экономики и её институтов сыграло государство.
С XVI в. до второй половины XVIII в. в Западной Европе проводилась политика активной поддержки государством промышленности и торговли, которая получила название политики протекционизма, или защиты национальной экономики от иностранной конкуренции. Именно государство в этот период обеспечивало защиту прав собственности и выполнение контрактов, поддерживало создание правовых форм, отвечающих потребностям экономического развития. К ним относятся, в частности, коммерческое право, законы об интеллектуальной собственности и т.д.

Известный историк и социолог К. Поланьи отмечал, что рыночная экономика, точнее, национальный рынок никогда не возник бы спонтанно и органически даже
в Англии, где его развитие было полностью предопределено государственным вмешательством в самых крайних формах. В работе «Великая трансформация. Политические и экономические истоки нашего времени» он настаивает на том, что возникновение национальных рынков ресурсов и труда не являлось и не могло стать результатом естественной эволюции локальных местных рынков. Это связано с тем, что локальные рынки регулируются отношениями взаимности, связанными с поддержанием социального порядка, патернализмом и, в определённой степени, механизмами насильственного перераспределения. Становление же рынков в национальном масштабе требовало радикального изменения, точнее, разрушения институтов локального рынка, что вряд ли было возможно без изменения формальных правил, инициированных государством. Это позволило Поланьи сделать вывод, что в исторической ретроспективе рост экономики происходил
в институциональных рамках обществ, активно использующих принуждение.

Эта позиция характерна и для К. Маркса, который рассматривал развитие производительных сил общества и накопление капитала как следствие социальных и правовых изменений в разделении труда. Он также признавал тот факт, что отделение труда от собственности на производимый продукт не было спонтанным и не было завершено объективными рыночными силами: изменения в экономической сфере навязывали приказы, суды, лишение имущества, работные дома и т.д.

Одним из главных направлений в изменении институтов, сопровождавших становление рыночной системы хозяйства, стало реформирование системы права, в первую очередь права собственности, поскольку именно оно создаёт определённые стимулы в хозяйственной деятельности и ведёт к соответствующим поведенческим последствиям. Освобождаясь от системы социальных отношений и обязательств, характерных для традиционных обществ, рождающаяся рыночная экономика провозгласила (устами английского философа Дж. Локка) существование естественных, неотчуждаемых прав индивида, которые сводились к свободе располагать собой, своими действиями и своим имуществом. А устами А. Смита ввела в качестве естественных характеристик человека склонность к обмену и эгоизм. Здесь в основу рассуждения закладывается модель «экономического» человека– эгоиста, стремящегося исключительно к своей выгоде или прибыли, которого действие экономических законов (невидимой руки) заставляет производить тот продукт, который имеет максимальную рыночную ценность. Именно эти характеристики человека в условиях экономической свободы неизбежно должны привести общество к богатству и процветанию. И потому защита частной собственности, т.е. создание правовых предпосылок её функционирования, является в рамках этих представлений важнейшей функцией государства.

Но «экономический» человек – это отнюдь не «естественный» человек.
В своей системе ценностей, мировоззрении, типе мышления он является, скорее, отрицанием «естественного» человека, если под ним понимать человека традиционного (доиндустриального) общества. Результаты исследования культуры первобытных обществ привели антропологов к выводу, что экономическая деятельность человека, как правило, полностью подчинялась общей системе его социальных связей. Человек действовал не для того, чтобы обеспечить свои личные интересы в сфере владения материальными благами; он стремился гарантировать свой социальный статус, свои социальные права, свои социальные преимущества. Материальные же предметы он ценил лишь постольку, поскольку они служили этой цели. И потому ни процесс производства, ни процесс распределения не были связаны с какими-либо экономическими интересами, но каждый шаг в этих процессах строго обусловливался целым рядом социальных интересов.

Важнейшей задачей для человека являлось сохранение социальных связей – и потому он неукоснительно следовал социальным нормам. Так, нарушая традиционные нормы чести и щедрости, человек ставил себя вне общества, тем самым превращаясь в изгоя. Соблюдению социальных норм способствовало и то, что в рамках данных обществ все социальные обязательства, в конечном счёте, были взаимными, и их выполнение лучше всего служило также и материальным интересам индивида. Как отмечает К. Поланьи, такой порядок вещей неизбежно оказывал на психику человека мощное и постоянное воздействие, доходившее до того, что в очень многих случаях он совершенно теряет способность осознавать последствия своих поступков с точки зрения личного, материального интереса.

И потому положенное в основу концепции «экономического человека» выделение А. Смитом таких «естественных» характеристик человека, как склонность к обмену и эгоизм, способствующих разделению труда и развитию рынков, отнюдь не является характеристикой человека традиционных обществ, но точно схватывает суть «экономического» человека как продукта и условия функционирования рыночной системы.

Из вышесказанного следует, что становление системы рыночного хозяйства неизбежно означает изменение образа мыслей, стереотипности реакций. Именно они в итоге и определяют «лицо» институциональной среды данного общества, рассматриваемой как совокупность формальных и неформальных институтов или правил.

Поэтому становлению рыночного хозяйства способствовало не только создание формальных политических и экономических институтов, но и изменение системы ценностей, норм и представлений, среди которых нейтрализация мотива прибыли, оправдание её в качестве важнейшего двигателя экономического развития сыграли едва ли не главную роль.

Значение религиозных и моральных норм в социальном устройстве доиндустриальных (традиционных) обществ трудно переоценить, поэтому неудивительно, что свою индульгенцию стремление к прибыльному хозяйствованию получило в рамках религиозного движения Реформации. Именно оно, по мнению известного немецкого социолога М. Вебера, способствовало формированию норм поведения, образующих институт рынка и делающих возможным совершение сделок на нем, - тех норм, которые формируют «конституцию» рыночного порядка.

При рассмотрении понятия института подчёркивалось, что оно включает
в себя не только правило, но и механизмы принуждения к его исполнению. Однако добавим, что одной силы принуждения для обеспечения порядка, порождаемого совокупностью институтов, недостаточно. Порядок держится не только на силе, но и на согласии, согласии добровольно соблюдать нормы или принятые на себя обязательства.

Как отмечалось, возможность неперсонифицированного обмена имеет огромное значение для развития экономических систем, отличающихся сложными контрактными отношениями. Но при этом обеспечение третьей стороной, в частности, государством, условий соглашения никогда не бывает идеальным и совершенным, как, впрочем, и самостоятельное обеспечение соглашения сторонам в силу существующей и неизбежной асимметрии информации у участников той или иной сделки. А потому в обществах
с обезличенными отношениями становятся все более выгодными такие формы поведения, как оппортунизм, обман и мошенничество. В этих условиях участникам обмена приходится тратить огромные ресурсы, чтобы установить надёжные партнёрские отношения.

И здесь важно принятие социальных норм или институтов не только как свода внешних ограничений, но как внутреннего элемента личных побуждений, что получило название интериоризации норм. В последнем случае издержки их нарушения будут выше для субъектов с интериоризированными нормами по сравнению с субъектами, для которых норма – внешний ограничитель
при одном и том же уровне вероятности наказания за её нарушение. Это связано с тем, что для субъектов с интериоризированной нормой, т.е. нормой, которая есть внутренний элемент побуждений, её соблюдение повышает благосостояние, что является для них основанием самостоятельного обеспечения соблюдения данных правил. В данном случае следование нормам является основой самоуважения человека, что является элементом его благосостояния.

Значит, для сохранения порядка, в том числе и рыночного, очень важна процедура интериоризации норм. Они усваиваются в процессе социализации (обучения и воспитания), и потому совершенно не случайно в обществе большие ресурсы расходуются на распространение определённых кодексов поведения, определённой идеологии.

Возвращаясь к движению Реформации, подчеркнём, что оно, являясь
в значительной степени идеологией рыночного хозяйства, способствовало не только оправданию стремления к прибыли в хозяйственной деятельности, но и формированию норм, составляющих основу рыночного порядка.

Новая религиозная доктрина подготовила почву к тому, что стремление
к прибыльному хозяйствованию и богатству перестаёт быть предметом осуждения. Правда, при условии соблюдения таких нравственных ценностей, как трудолюбие, честность в отношении с партнёрами, бережливость и умеренность, а также инициатива, ответственность и предусмотрительность, которые представляют собой существенные элементы рационального, капиталистического хозяйствования. Оправдывая накопление материального богатства, и в то же время создавая «культ активного аскетизма», делая акцент на инвестировании и предпринимательской деятельности, протестантская этика способствовала формированию рыночной системы и соответствующего ей менталитета, стимулировала экономический рост, показатели которого стали важнейшими индикаторами не только экономического,
но и общественного прогресса. А превращение делового успеха в показатель избранности тех, кому даровано спасение, послужило мощным стимулом эффективного рационального хозяйствования, ориентированного
на получение прибыли.

Обратим внимание, что в рамках традиционного общества для высших сословий рациональная хозяйственная нажива считалась недостойным занятием, столь же не соответствующая их социальному статусу, как и бережливость. Рациональность не была свойственна и представителям производящих классов,
вся хозяйственная деятельность которых основывалась на обычаях и традициях.

Догмат об избранности к спасению лёг в основу одного из направлений протестантизма – кальвинизма. Согласно этому учению, на человеке, пришедшем в мир, уже лежит клеймо – избранности или проклятия, и человек своими делами ничего не в силах изменить. Но он может увидеть божественный знак: экономический успех – знак милости Божьей, а неуспех – знак отверженности. Мораль учения Кальвина заключается в сосредоточении энергии верующего на увеличении и накоплении богатства во славу Божью. Согласно его учению, ни человек, ни капитал не должны пребывать в праздности, они должны работать, приумножая богатство. В свою очередь, богатство, помимо материального достатка, приносит чувство достигнутого и, более того, становится свидетельством избранности человека.

Как видим, религиозная доктрина способствовала формированию особой хозяйственной этики, где во главу угла ставятся не жажда наживы, а добропорядочность, кредитоспособность и умеренность, не авантюризм, а стабильное развитие и рост.

Важно отметить, что в рамках протестантских учений существовавшая ранее двойственная этика (этика групповой солидарности, связанная с понятиями «свой-чужой») в значительной степени утрачивает свои позиции, т.к.
в экономических отношениях практически исчезает понятие «свой». Формируется система нравственных обязательств по отношению к анонимному экономическому партнёру, будь то покупатель или продавец. Правда, нравственные обязательства сводятся исключительно к скрупулёзному выполнению контрактов. Ссылаясь на М. Вебера, интересно отметить, что в протестантских общинах само допущение к причастию обусловливалось нравственной безупречностью. Последняя, в свою очередь, отождествлялась с деловой честностью.

Именно в этих условиях формируется тип делового человека, который доброе имя ставит выше немедленной наживы, а разного рода спекуляциям, сулящим быстрое обогащение, он предпочитает умеренную, но регулярную прибыль от повседневной будничной работы. Как уже отмечалось, растущее богатство его сочетается с умеренностью в потреблении, простым образом жизни, скромностью в одежде и привычках, поскольку для протестантов богатство как капитал представляет собой исключительно средство исполнения религиозного долга. Можно с достаточным основанием сказать, что «экономический человек» А. Смита, существование которого представляет собой исходный пункт экономического анализа последнего, – продукт эпохи Реформации. Хотя существенным нюансом является то, что у Смита стремление человека к богатству объясняется не религиозными мотивами, а «естественными» законами, естественным стремлением людей улучшить своё положение.

Таким образом, очевидно, что и в традиционных обществах, и в период становления общества с рыночной экономикой религия, культурные и этические нормы выступают не как внешние рамки экономической деятельности, а как существенные элементы, определяющие экономическое поведение человека и, следовательно, облик экономической системы в целом. Это общество можно назвать и капиталистическим.

Иными словами, нормы поведения, являющиеся базовым элементом институциональной среды, создаются в недрах религии, в широком смысле – культуры, определяя поведение человека в различных сферах его деятельности,
в т.ч. экономической, формируя, в конечном счёте, цели и направления экономического развития. И было бы трудно объяснить значительные изменения в социально-психологической атмосфере европейского общества, произошедшие сдвиги в экономическом сознании без учёта протестантских вероучений, оказавших глубочайшее воздействие на хозяйственную жизнь Европы,
в определённой степени подготовив почву для развития там капиталистических отношений.

Могут возразить, что в современном капитализме мы не улавливаем связи между религией и экономикой. М. Вебер отвечает на это следующим образом. Когда капитализм стал господствующим строем, сама система начала выбирать тех, кто удовлетворяет условиям её существования.
Она производит отбор тех, кто умеет приспособиться и выжить на основе таких экономических переменных, как прибыль, цены, заработная плата. Не удивительно поэтому, что жажда наживы вытеснила понятие
о профессиональном долге, а экономическая деятельность вместо тонкой оболочки религиозной жизни стала,
по выражению Вебера, панцирем, через который ничто духовное не может пробиться.

Интересно отметить, что, по мнению известного английского экономиста Дж. Кейнса, одной из причин распространения идей коммунизма явилось как раз то, что современный капитализм утратил ту связь с религией и моралью, которая во многом определила его возникновение. Утрата этой связи и привела к возникновению религиозного суррогата – коммунизма, этическая и эмоциональная сущность которого, по его мнению, заключается в разрушении мотива денег как определяющего мотива жизни общества.

Однако, даже не отдавая себе отчёта, мы руководствуемся теми правилами поведения, о происхождении которых можем и не догадываться, воспроизводя тот социальный порядок, который нам достался от предшествующих поколений. Поэтому эффективность «западноевропейского» капитализма обусловлена не только и не столько существующими формальными институтами (значение которых вовсе не хочется отрицать), а теми нормами поведения, которые являются незримыми элементами рыночного порядка, как то: честность
в отношениях с партнёрами, вызывающая высокий уровень доверия, «смитовская» симпатия, предполагающая уважение к контрагентам, не связанная с персонификацией отношений, и возникающая на этой основе норма легализма, отражающая высокую степень уважения к законам и готовность добровольно им подчиняться.

К сожалению, с развитием рыночных отношений, с распространением
в экономическом поведении нормы утилитаризма (максимизации полезности) эти нормы размываются. Данные нормы чётко формулируются в теории утилитаризма английского философа И. Бентама (1748-1832), этика которого утверждает руководящим принципом поведения человека принцип пользы, означающий достижение наибольшего удовольствия, выгоды и стремление всячески избегать страдания. Удовольствие является синонимом благосостояния, при этом последнее рассматривается исключительно как эгоцентрическое благосостояние, где каждый акт личного выбора определяется непосредственным преследованием личной цели.

Целью обмена и производства провозглашается получение максимального наслаждения и наибольшее удовлетворение потребностей. При этом, делая акцент на пассивно-потребительской ориентации человека, Бентам подчёркивает, что всякая реальность интересует человека лишь тогда, когда её можно с пользой для себя употребить. Труд не имеет самостоятельной ценности. Бентам даже утверждает, что стремление к труду не может существовать само по себе, оно есть не что иное, как псевдоним стремления к богатству. Сам же труд может вызывать лишь отвращение.

Этот человек (универсальный потребитель Бентама) хорошо узнаваем, как раз он и становится центральной фигурой маржиналистского анализа. И именно маржиналисты смещают фокус экономической теории в плоскость потребительского выбора, где человек у них предстаёт как максимизатор полезности.

Распространение данной концепции, сопровождаясь изменениями
в ценностных установках личности, неизбежно ведёт к противоречиям в этике производства (сформировавшейся на ранних этапах рыночного хозяйства) и этике потребления. И совершенно не случайно идеология общества массового потребления, которая является на сегодняшний день несущей конструкцией обществ с развитой рыночной экономикой, ослабляет ценности и нормы,
на основе которых возник «продуктивный» капитализм. Впрочем, это естественное следствие распространения рыночных отношений, поскольку высокие темпы потребления – условие высоких темпов производства. Достаточно вспомнить взгляды Дж.М. Кейнса. На это же обращали внимание и такие представители традиционного институционализма, как Т. Веблен, Дж. Гобсон, Дж. Гэлбрейт.

Говоря о роли институтов, о том влиянии, которое они оказывают на темпы и направления экономического развития, надо обратить внимание на следующий момент. Институты – это не просто совокупность формальных и неформальных правил поведения, определяющих поведение людей. Это мыслительные конструкции, которые дают интерпретацию поступающей к индивиду
из внешнего мира информации, помогают сделать мир понятным. Ибо, только делая мир понятным, можно выработать систему стереотипных реакций
по отношению к нему. Вряд ли вызовет возражение, что мировосприятие «благородным дикарём» и современным человеком индустриального общества разительно отличается. Восприятие мира и своего места в нём и будет порождать в определённых человеческих сообществах набор неформальных и формальных институтов, призванных придать устойчивость этому сообществу.

В культуре традиционных обществ система формальных и неформальных институтов работала на поддержание и сохранение сложившегося порядка, направленного на выживание общины, поддержание групповой солидарности и ориентации экономической деятельности на непосредственное потребление.

В рыночной экономике существует совокупность институтов, способствующих экономическому развитию. В первую очередь – институтов конкуренции и предпринимательства, освобождающих и оправдывающих страсть к наживе в сфере экономической деятельности. Последнее означает не что иное, как высвобождение коммерческой структуры мотиваций из-под религиозных и культурных покровов.
Почему это произошло лишь в небольшом регионе, называемом Западной Европой, полностью понять невозможно, но создание именно этих институтов обеспечило экономический взлёт данного региона и оказало колоссальное влияние на развитие остального мира.

Здесь лишь отметим, что хотя в формировании системы рыночного хозяйства активно использовалось принуждение, в первую очередь, со стороны государства, элементы эволюционного развития также имели место. Так, средневековый «традиционный» мир был источником формирования многих рыночных и демократических норм. В частности, механизм укрепления персональной репутации торговца явился исходной точкой в эволюции норм деперсонализированного взаимного доверия на рынке. А средневековые цеха и корпорации выполняли роль носителя норм солидарного поведения, самоуправления и приоритета коллективных интересов, без которых невозможна демократическая система. Таким образом, и торговые кодексы, и принципы самоуправления
в средневековых городах, будучи совокупностью формальных и неформальных институтов, явились существенными элементами в процессе становления западноевропейского капитализма.