Социальный смысл «симфонии»

Трагедия Златоуста

Лишь только Церковь Христова приобрела легальный статус (что совершилось в начале IV века при императоре Константине Великом), она обнаружила для себя новую серьезную проблему. Дело в том, что в Церковь, обласканную императором, повалил народ, так что вскоре всё население Византии сделалось христианским. Но христианским формально – народ в своем громадном большинстве жил не по Христовым заповедям, и вовсе не собирался менять свой образ жизни. Епископы и пресвитеры увидели, что качество христиан понизилось, что они подвержены порокам сребролюбия и любостяжания, что в их среде идет жестокая борьба за собственность или просто за кусок хлеба.

Было замечено [1], что тон святоотеческих наставлений в этот период вдруг резко меняется, становясь резко обличительным. Киприан Карфагенский, Василий Великий, Григорий Богослов, Амвросий Медиоланский настойчиво ведут проповедь личной праведности или хотя бы морального минимума, ниже которого человек уже не может называться христианином. И неизбежно они касаются и взаимоотношений, возникающих между людьми в процессе экономической деятельности. Так, постепенно, Церковь осваивает для себя новое поприще – социум. Правда, зависимость этих пороков от общественного устройства пока святыми отцами не осознается – они по-прежнему обращаются к личным душам, призывая их изменить своё сознание. И многие следуют святоотеческим наставлениям. Но поскольку социум остается неизменным, число таких душ, в процентном отношении ко всему населению, остается ничтожным – общество плодит новых и новых стяжателей.

Особенно яркую проповедь нестяжания являет великий святитель Иоанн Златоуст, архиепископ Константинопольский. Он разрабатывает учение о зависимости между богатством и любостяжанием, – оказывается, эта зависимость имеет положительный характер: чем больше богатства, тем более человек хочет его увеличить. В результате, человек, попадая в плен богатству, теряет человеческий облик, становится, по слову святителя, «хуже зверя». Освободиться от этой мертвой петли можно только отказавшись от собственности. Конечно, всегда находятся люди, не подверженные губительному действию богатства. Но, опять-таки, процент таких людей ничтожен, и в социальном плане они погоды не делают. Проповедь Златоуста прежде всего адресована к богатым. С одной стороны, он без устали обличает пороки богатых, их бессердечие, скупость, хищничество. А с другой – он стремится убедить их в бренности богатства, его непостоянстве: гораздо надежнее отдать его бедным, купив тем самым нетленное сокровище на небесах. Такая проповедь, приводя богатых в смущение, очень нравилась бедному большинству. Златоуст становится необычайно популярен, за ним идет масса последователей.

Далее, будучи сторонником общественной собственности, он прямо с церковной кафедры призывал свою паству последовать примеру первохристианской Иерусалимской общины, члены которой обобществили всё свое имущество. Первые призывы к положительным результатам не привели. Однако было хорошо известно, что Златоуст необычайно упорен в своих проповедях, — раз высказав тезис, он возвращается к нему еще и еще до тех пор, пока его мысль не будет услышана. Таким образом, не исключено, что в конце концов Златоусту удалось бы организовать в Константинополе коммуну, наподобие первоапостольской.

Наконец, великий святитель, имея необычайно высокое мнение о священстве, прямо высказывался в том смысле, что власть Церкви выше царской власти, ибо первая ведает духом, а вторая – лишь телом. С этих позиций он смело обличал пороки высшей знати и даже императрицы Евдоксии, которая фактически правила государством. Конечно, Златоуст не был социальным реформатором (в современном понимании) и не призывал к свержению общественного строя. Но объективно его проповедь зажигала массы и вела к социальным изменениям в христианском духе.

Всё это вызвало серьезные опасения у правящей верхушки. И она, подключив оппозиционных к Златоусту деятелей Церкви, организовала судилище, в результате чего Златоуст был лишен патриаршества и отправлен в ссылку – сначала в Армению, а затем в северное Причерноморье. При этом, обращение с великим святителем было столь безобразным, что от тягот пути он умер. Еще более прискорбно, что жестоким преследованиям, вплоть до физического уничтожения, подверглись многочисленные сторонники Златоуста. «Партия» Златоуста была полностью разгромлена, так что мы почти не знаем последователей и учеников великого святителя.

Обычно историки Церкви передают эти события как некую картину нравов, любопытную историю, послужившую репризой между тринитарными и христологическими спорами. Думается, однако, что для судеб Церкви уничтожение школы Златоуста имело громадные последствия. По сути дела, оно означало, что первая попытка устроения подлинно христианских социальных отношений в масштабах государства потерпела неудачу. Это была лобовая атака, осуществлявшаяся путем воздействия на индивидуальную душу человека, но не поддержанная другими мерами. Государство, всегда считавшее социальную сферу своей прерогативой, воспротивилось такой экспансии и нанесло Церкви чувствительный удар. В результате, число церковных моралистов резко уменьшилось, а оставшиеся стали кормиться остатками с идейного стола Златоуста, зачастую искажая и выхолащивая его учение. Церковь занялась догматическими и каноническими спорами, отдав социальное поле битвы гражданской власти.

Однако проблема, разумеется, не исчезла. Общество оставалось, по сути дела, языческим: рабство процветало, контрасты социального неравенства были вопиющими, коррупция среди чиновников была практически легализована. Но как решать проблему христианизации общества, если Церковь из социальной сферы была вытеснена?