А. Я. Мещеряков Историко-культурные особенности японского тоталитаризма
// История и современность, № 2, сентябрь 2009 С. 61–77.
Как и всякий другой, ХХ в. был веком утопий. Попытка построения утопий наблюдалась и в СССР, и в нацистской Германии, и в Японии. Социалистический Советский Союз строил мировой коммунизм, нацистская Германия - «новый порядок» в Европе, императорская Япония - «сферу сопроцветания народов в Великой Восточной Азии». «Светлое будущее», «великая миссия», «вечный мир», «всеобщее счастье» прочно входят в словарь этих утопий. Основным средством для достижения этих целей выступает насилие. Насилие как над собственным населением, так и над другими народами. Насилие информационное, культурное, физическое, военное. Мобилизация, план, коллективизм, единение, борьба являются неотъемлемыми чертами жизни и идеологии таких государств. При этом интересы каждого конкретного человека подлежат игнорированию и почитаются за «тлетворный индивидуализм». Единицами социального измерения выступают классы, страны, народы. «Полноценным» может называться только такой человек, который сливается с массой. Эти массы имели свою собственную гордость, они осознавали себя творцами истории, с легкостью и удовольствием впадали в экзальтацию. Привычная точка зрения состоит в том, что эти люди являлись обманутыми жертвами изобретательных и бесчестных политиканов, которые всегда преследовали свои корыстные интересы. Тоталитарное государство есть плод деятельности огромного количества людей, каждый из которых несет свою долю ответственности. Индивидуальная мера этой ответственности, безусловно, различна, но попытки оправдания «народа» неизбежно ведут к его моральной и физической деградации. И Япония, и Германия, и СССР приобщились к индустриализации сравнительно поздно. При этом индустриализация там осуществлялась невероятно быстрыми темпами, руки работали быстрее, чем голова, чувства не поспевали за моторами. Гордясь промышленной и военной мощью своей страны, люди одновременно тосковали по патриархальности прежних времен. Развитие городской цивилизации приносило разнообразие, которое зачастую воспринималось как хаос. Деревенское деление на «своих» и «чужих» распространялось на классы и нации, достигало государственных границ. Люди, выброшенные из деревни в город, лишались корней и сдерживающих механизмов традиционного общества. Они представляли собой самостоятельный субъект исторического творчества. И в то же самое время они были податливы и представляли собой прекрасный объект для внушения и манипулирования, они сами хотели «централизации» своих чувств и эмоций, ибо не могли выдержать испытания одиночеством и индивидуализмом. Эти люди страдали от стрессов, неврозов и комплекса агрессивности, они искали и с легкостью находили врагов как внутри страны, так и за ее пределами. Нацисты, японские почвенники-националисты и советские коммунисты видели земной рай по-разному. В нацистском раю не было евреев и цыган, зато были другие этносы, которые трудились на благо арийцев. В японском раю под названием «сфера сопроцве- тания в Великой Восточной Азии» великая Япония была носительницей света и морали, она вела за собой другие народы, угнетенные «белыми» империалистами, вела в счастливое будущее. Там господствовала «гармония», которая понималась как строгая иерархия, где каждый народ занимает положенное ему место. Коммунистический рай рисовался как социальная гомогенность, никаких национальностей там вообще не было, не было и классов - там все были равны. Несмотря на все различия чаемого будущего, методы построения рая бывали до боли похожими. Проектировщики утопий с вниманием и подозрением следили друг за другом и с готовностью перенимали чужой опыт, выдавая его за свои собственные наработки. Тоталитаризм имел международный характер, одна тоталитарная страна не могла существовать без другой. За крахом нацистов последовал немедленный крах тоталитарной Японии. После этого тоталитаризм советский вступил в фазу самодемонтажа и агонии - без энергетической подпитки со стороны его творческий потенциал оказался исчерпанным на удивление быстро. Японские, нацистские и советские руководители были людьми экзальтированными и малообразованными. После кончины императора Мэйдзи (1912 г.) Япония все больше вовлекалась в международные проекты, в которых участвовали «передовые» и «цивилизованные» страны. Япония участвовала в международных выставках, Первой мировой войне, проводила индустриализацию. Ее поражали те же недуги, что и другие страны, вступившие на этот путь. Урбанизация и модернизация вели к разрушению прежней среды социального обитания, которая имела своим истоком стратификацию, основанную на происхождении, местожительстве, роде занятий, половой и возрастной принадлежности. Все это приводило к усилению многообразия, воспринимавшегося как нарастание аморфности и хаоса, утеря идентичности и предсказуемости жизни. Япония была в достаточной степени вовлечена в международное разделение труда, мировой экономический кризис не обошел ее стороной и подталкивал к радикализации эмоций и поступков. Формирующиеся политические партии, создаваемые ими в 20-х гг. ХХ в. кабинеты отличались недолговечностью, они тоже воспринимались как проявление хаоса и были лишены должной степени легитимности. Имущественное расслоение и коррупция усугубляли это ощущение. От нетерпения до нетерпимости оставался один шаг. В противостоянии с нараставшим многообразием жизни родилось ощущение, что его можно преодолеть за счет осуществления общенационального проекта, в котором ведущую роль суждено сыграть человеку в форме. Этот проект предусматривал решительное расширение пространства, подконтрольного Империи. Именно вокруг такого проекта и объединились японцы. Им казалось, что организация страны по армейскому образцу способна структурировать хаос. Агрессия в Северном Китае и создание марионеточной «империи» Маньчжоуго (1932 г.) вызвали восторг и подняли авторитет армии. В отличие от СССР и Германии, где формирование тоталитаризма в значительной степени являлось следствием экстремальных обстоятельств - реакцией на бедствия Первой мировой войны, Япония в этой войне принимала минимальное участие (ограниченные операции по захвату немецких владений - Циндао, Каролинских, Маршалловых и Марианских островов, временная оккупация советского Дальнего Востока и Северного Сахалина), жертв было мало (около пяти тысяч человек), а потому японский вариант тоталитаризма следует считать наиболее «чистым» и «беспримесным» случаем тоталитаризма мирового, тоталитаризма, который одушевлялся абстрактными соображениями и поэтическими эмоциями. Главной из них было желание того, чтобы Японию стали по- настоящему «уважать» в мире. Запад продолжал воспринимать японцев как «желторотого подростка», который необоснованно стремится войти в компанию взрослых «белых людей». В отличие от Германии и СССР японской государственной конструкции, в центре которой находилась фигура священного императора (Хирохито, посмертное имя - Сёва, на троне с 1926 по 1989 г.), не требовалось лишний раз доказывать свою легитимность. В связи с этим риторика и используемые ею метафоры имели освященную веками ауру. Образцовым культурно-военным героем объявлялся мифический первоимператор Дзимму. Ни один японский идеолог не мог рассчитывать на успех, апеллируя к открытому разрыву с историей, которая представлялась как последовательность правлений императоров, династическая линия которых не знает перерыва. В этой непрерывности виделась одна из основных особенностей уникального государственного устройства страны. Открыто объявлялось, что без императора не существует японского народа. Беспрекословное уважение к старшим по возрасту, заимствованное из конфуцианской идеологии, обеспечивало устойчивость всей конструкции. В связи с этим апелляции к молодому поколению, которому «принадлежит будущее», в Японии не имели места. Японское государство было образованием геронтократическим. В связи с этим у архитекторов японского тоталитаризма отсутствовали смелость и дерзость, которые обнаруживались у их западных «коллег». И потому японский тоталитаризм не сумел (не захотел) создать грандиозного «стиля» (в искусстве, живописи, архитектуре, литературе), хотя бы отдаленно напоминающего творения, вдохновленные нацизмом и коммунизмом. Японцам предлагалось провести операцию самоотождествления прежде всего через переживание слиянности со своим императором. В то же самое время была задействована и другая составляющая - природа и земля Японии. Ход рассуждений был таков: поскольку земля Японии создана синтоистскими божествами, сама она, ее природа и климат не могут быть не прекрасны. Выискивание метафор единения носило маниакальный характер. «Единая семья, единая деревня, единое государство» - так была устроена «вертикаль власти» в ее японской интерпретации. И, разумеется, прекрасные японские обыкновения находят свое выражение в родном языке, которому тоже нет равных. Японский тоталитаризм отвергал способы общественного разделения, свойственные для европейского тоталитаризма. Этим объясняется тот факт, что в Японии не было создано политической партии, которая провозглашалась бы ведущей общественно- политической силой. Японский император возглавлял не партию (часть народа), а весь народ (во время войны все японские семьи были объединены в пятидворки, которые служили первичной ячейкой тоталитарного общества). Японцы представляли себя гомогенной и уникальной нацией. В связи с этим все политические разногласия провозглашались вторичными. За все время существования японского тоталитаризма он подверг репрессиям крайне незначительное число японцев (несколько тысяч - в основном людей коммунистических убеждений). После 1937 г., то есть после начала «большой войны» в Китае, когда система приобрела окончательную жесткость, в стране был казнен по политическим мотивам всего один японец (Одзаки Хоцуми, информатор Рихарда Зорге). Считалось, что японец не может быть врагом японцу, со временем он обязательно осознает свою национальную принадлежность и «исправится». Агрессивность канализировалась почти исключительно в сторону иностранцев. Единство «японского народа» обеспечивалось с помощью последовательного применения мифов-метафор, превращавших японцев в «уникальный» народ. Япония имеет уникальное общественное устройство, в основе которого лежит непрерывная императорская династия; японцы обладают уникальным чувством верноподданичества; уникальным чувством долга по отношению к семье; для японца коллективные ценности превалируют над индивидуальными, а «духовное» много важнее «материального»; государство как таковое имеет статус сверхценности; целью жизни является смерть во имя родины и императора; японец не боится смерти; японцем следует родиться, им невозможно стать; японца может понять только японец. Все эти «сверхценности» были изобретением новейшего времени, но позиционировались как древние и исконные. Принимая новое за воспоминания о славном прошлом, японцы демонстрировали уникальное легковерие, а это означает, что они испытывали потребность в такой вере. Она основывалась на крестьянском делении мира на «своих» и «чужих». Сейчас это деление было проведено по государственной границе, которая одновременно являлась границей этнической. В отличие от Германии и СССР, где главная поддержка режима обеспечивалась горожанами (городские низы, рабочие, значительная часть интеллигенции), в Японии именно крестьянство с наибольшим энтузиазмом восприняло тоталитарную идеологию. Демонстрируя уникальное желание повиноваться, японцы одновременно лишались всяких механизмов защиты против идей своих лидеров, которые убедили себя и других японцев в том, что крепость «японского духа» способна компенсировать недостаток ресурсов, экономическую, научно-техническую и военную отсталость. Ксенофобский потенциал японского общества был крайне велик. После катастрофического землетрясения 1923 г. по Токио распространились слухи, что корейские и китайские рабочие планируют свержение императора, отравляют воду в колодцах, и тогда по городу прокатились погромы, в результате которых было убито несколько тысяч корейцев и китайцев. Поскольку погромы были стихийными, непосредственно не направляемыми государством, это свидетельствует о высочайшем уровне ксенофобии в тогдашнем японском обществе. Японцы осознавали себя как «уникальную» нацию, предназначением которой является избавление Азии от колониального господства «белого человека». В Азии, где процветает «гармония», понимаемая как иерархия наций и стран, в которой Японии принадлежит ведущая роль, Япония не планировала ни уничтожения азиатских наций, ни создания концентрационных лагерей. Тем не менее, расчет на азиатскую «гармонию» оказался неверным: у «азиатов» отсутствовала «азиатская» идентичность, лидеры национально-освободительных движений воспринимали с подозрением идею иерархии, столь понятную самим японцам, местные крестьяне не желали добровольно делиться с японской армией своим добром и считали японцев оккупантами. Попытки японцев ввести свои «цивилизованные» порядки воспринимались как разрушение традиционных устоев жизни, не скрываемое ими чувство собственного превосходства вело к росту озлобления. Отношение к не-японцам как к неодушевленным предметам приводило к эскалации насилия и повсеместному возникновению движений сопротивления. Выражение «неодушевленный предмет» не является авторской метафорой. В текстах того времени содержатся буквальные утверждения, что враг является «предметом» (буттай). Такой способ дегуманизации противника объясняет многие из тех зверств, которые были совершены японцами по отношению к иностранцам. Только при таком отношении к врагу как к неодушевленному предмету японская газета «Токё нитинити симбун» (13 декабря 1937 г.) могла поместить сообщение, согласно которому два младших лейтенанта поспорили о том, кто из них сумеет с помощью японского меча отрубить большее количество китайских голов. Лейтенанты сумели установить «сверхрекорд» - один из них отрубил 105 голов, а другой - 106. Участники состязания не сумели установить, кто из них первым перешел рубеж в сто голов, а потому поставили себе следующую цель - 150 голов. Газета поместила и фотографию лейтенантов, которые опираются на свои мечи. Техническая возможность установления такого «рекорда» сомнительна, однако не подлежит сомнению, что только в атмосфере полной дегуманизации китайских мужчин призывного возраста журналисты могли генерировать подобную информацию. Суть сообщения состояла не в возбуждении ненависти, а в воспевании непревзойденных достоинств японского меча в качестве высшего проявления самурайского духа (в европейских армиях того времени культовая значимость холодного оружия была уже почти утрачена). Что до китайцев, то они позиционировались в качестве пассивного (неодушевленного) объекта воздействия чудо-меча. Следует при этом заметить, что случаи реальных преступлений японской армии в Китае тщательно цензурируемой прессой единодушно замалчивались. Для японца того времени концепт равенства был по определению абсурден. Это касается жизни как в самой Японии, так и вне ее. Однако если воплощение принципа иерархии внутри Японии приводило к стабилизации, то за ее пределами - к новым и новым конфликтам. В отличие от СССР и Германии японский тоталитаризм был в гораздо меньшей степени озабочен поисками врагов внутри страны, его агрессивная составляющая реализовывалась по преимуществу в отношении к неяпонцам. Государственный курс на экспансию и модель расширяющегося пространства противоречил «национальному характеру» - личному и историческому опыту, направленному прежде всего на освоение пространства ближнего, а не дальнего. В тогдашней Японии наибольшее количество памятников было поставлено мальчику Киндзиро (взрослое имя - Ниномия Сонтоку, 1787-1856 гг.). Эти небольшие статуи обладали типовой иконографией: за спиной мальчика - вязанка хвороста, в руках - открытая книжка. Любящий учение мальчик возвращается с гор, чтобы дать семье тепло... Здесь важно направление движения - не преодолевать пространство, не проповедовать, не покорять неверных, не уходить, а возвращаться домой. Находиться дома и обладать империей. При такой поведенческой модели расчет на экспансию был обречен на провал. Территориальная экспансия не вызывала сколько-нибудь серьезных возражений - точно так же, как и сопутствующие ей ограничения во внутренней жизни. Общество представляло (желало представлять) себя единой семьей во главе с отцом-императором, который одновременно являлся и главнокомандующим. Лозунг эпохи «Сто миллионов сердец бьются, как одно» был воспринят с пугающей буквальностью. В течение многих веков японцы вели сверхоседлый образ жизни и имели крайне ограниченный исторический опыт освоения дальнего пространства и непосредственных контактов с неяпонцами. Это привело к развитию «близорукости» - невозможности адекватно оценивать свои возможности в другом пространстве. Только при таком оптическом изъяне могло случиться так, что страна ввергла себя в войну на огромных просторах против сил коалиции, которые многократно превосходили мощь Японии. Не в силах одержать победу над врагом, японец превращал войну в борьбу с самим собой и все больше задумывался о достойной смерти. Культ героя все больше отдавал некрофильством. Крайним случаем такого отношения к жизни и смерти являются камикадзе. От японца требовались повиновение, способность преодолевать тяготы. От него требовалось сделать «все возможное». При этом эффективность действий стояла на втором месте. Социализация японца проводилась с таким расчетом, чтобы он «правильно» вел себя. Для этого он должен был зазубрить бесконечное количество инструкций, его телесное поведение представляло собой набор фиксированных поз и действий, что находило свое соответствие в традиционной концепции «церемониальности» поведения. Церемониальность - это то, что отделяет культуру от варварства. Поэтому-то и вся армейская жизнь воспринималась обществом не столько как ограничитель индивидуальности и свободы, сколько как приближение к культурности. Чем больше правил поведения, тем больше и запас культурности. Церемониал - это ограничения, налагаемые на поведение человека некоей высшей внешней силой. В жизни воина она реализуется с помощью бесконечных инструкций, какими японская армия была особенно богата даже по сравнению с другими армиями мира. В самом начале руководства для солдата фиксируются ситуации, когда он должен был отвешивать самые разные виды поклонов. Таких ситуаций составитель руководства насчитывает 49! Однако то, что подходило для мирной предсказуемой жизни, в боевых условиях, когда каждую минуту приходится принимать самостоятельные решения, не выдерживало испытания. Однако это не смущало японцев. Главными военными героями объявлялись вовсе не те, кто продемонстрировал свои военные умения, а те, кто погиб с достоинством. Не одержать победу, а принять достойную смерть и покрыть себя славой. В 1943 г. Япония потеряла два острова в Алеутском архипелаге. Гарнизон Кыски успешно эвакуировался, гарнизон Атту был полностью истреблен. После убийственных бомбардировок японские солдаты (обессилевшие от голода, лишенные боезапаса, раненые, контуженые) не сдались, а поднялись в полный рост и пошли в последнюю смертельную атаку, не имея никаких шансов ни на спасение, ни на победу. О воинах с Кыски японская пресса почти не писала, хотя по всем меркам военного искусства это была успешно проведенная операция, спасшая гарнизон от неминуемой смерти. Именно солдаты с Атту превратились в метафору доблестного служения родине и императору. Специально подчеркивалось, что командующий гарнизоном полковник Ямадзаки не просил о подкреплении, боеприпасах, провианте - не задумываясь о таких «мелочах», он принял решение погибнуть. Считалось, что поступая на военную службу, солдат избавляется от своего тела - в том смысле, что оно теперь не управляется самим солдатом, а выполняет указания командиров, которые воспринимаются как прямые указания императора. Тело отчуждалось в пользу родины и императора. Плохое выполнение своих обязанностей означает отсутствие верноподданнического духа. «Смерть красит человека», - таково было убеждение японцев того некрофильского времени. Культ героической смерти является неотъемлемой частью войны. Тоталитарные страны особенно падки на него. Однако ни в нацистской Германии, ни в Советском Союзе он не достигал той степени интенсивности, которая была присуща Японии. Япония потерпела жестокое поражение. Не только военное, но и идейное. Впервые в своей истории она подверглась оккупации. Нужно отдать японцам должное: они извлекли из своего поражения немало уроков и приступили к строительству другой Японии, где главной ценностью является мирное созидание. После войны все силы Японии были отданы экономическому строительству. Японское государство и общество не потеряли управляемости. Японцы не потеряли трудовых навыков, трудолюбия и тяги к знаниям. Война принесла им множество страданий, но они не потеряли желания гордиться своей страной. Перенаправив свои знания и энергию с производства военной продукции на производство продукции мирной, Япония сумела осуществить то, что часто называют «второй индустриализацией». Испытывая прежнюю гипертрофированную потребность в самоидентификации, японцы сконцентрировались на переживании уникальности своей культуры и обычаев. У внимательного наблюдателя эта «уникальность» весьма часто вызывает сомнения, однако отсутствие агрессивной составляющей послевоенного японского культурного национализма вызывает уважение.
Михайленко В. И. Современные исследования тоталитаризма //
В декабре 1996 г. мне довелось принять участие в международной конференции в Милане «Современность и кризис идеологий в европейском контексте», посвященной 100-летию со дня рождения философа и идеолога итальянского корпоративизма Уго Спирито. В конференции участвовали Франсуа Фюре, Эрнст Нольте, Эмануеле Северино и другие известные исследователи политических идей и идеологий. Приведу слова Дж. Моссе, американского ученого, еврея, вынужденного эмигрировать из Германии после прихода Гитлера к власти: «...массовый террор, который обычно рассматривается как неотъемлемая часть тоталитаризма, в самом начале не использовался фашистскими режимами. Чтобы быть точнее, отметим иные формы подавления индивидуальности, которые не следует относить к массовому террору. В первые годы фашизма у власти от большей части населения требовались лишь разнообразные формы конформистского поведения». Мне хотелось бы напомнить высказывание еще одного корифея мысли — философа М. Мамардашвили: «...никакого сталинизма не существовало... На самом деле Сталин — это продукт миллионов "самовластий", вернее, их сфокусированное отражение. Об этом, кстати, он и сам говорил, признаваясь, что партия создала его по своему образу и подобию... Адекватным их сознанию оказался Сталин. Поэтому он и стал тем, кем стал». Отсюда переходим к самому важному типологическому признаку тоталитаризма — массовизму. Если попытаться выстраивать иерархию признаков тоталитаризма, то первым и наиболее важным среди них я бы поставил массовизм. Это понятие созвучно с «восстанием масс», о которых в 30-х гг. говорил Х. Ортега-и-Гассет, и с «национализацией масс», о которой писал Дж. Моссе. Тоталитаризмы 20-30-х гг. рождены модерностью, массовым обществом, урбанизацией и окопным опытом Первой мировой войны. Таким образом, тоталитаризм прежде всего является феноменом масс, связанным с поведенческими стереотипами масс. Все тоталитарные попытки в ХХ в. изменить естественный ход истории были вызваны самим историческим процессом, имели глубокие корни в массовом сознании и массовую поддержку. Начиная с Французской революции, когда массы впервые проявили себя как протагонисты истории, последующие два века прошли под знаком массовых движений. Дж. Моссе охарактеризовал этот процесс как «национализацию, масс». Тоталитаризм всегда связан с «мобилизацией масс», он является антитезой правовому государству. Все тоталитарные режимы противопоставляли прямую демократию представительной демократии, в центре которой находились идеи «народного суверенитета», «прямого управления народа», «всеобщей воли» (в духе Ж. Ж. Руссо). Лидер — вождь, дуче, фюрер, каудильо и др. — выражал «всеобщую волю народа». Однако свободное выражение воли было несовместимо с тоталитарной практикой. Народные ритуалы, культы, имевшие давние исторические традиции, чаще всего христианские и/или языческие, были одним из средств вовлечения масс в политическую жизнь и выполняли не менее важную роль, чем насилие. Дж. Моссе обращает внимание на важную посредническую функцию нового политического стиля в массовом обществе. В соответствии с новым политическим стилем «диктатор и народ более не противопоставлялись друг другу». «Напротив, новый политический стиль выполнял посредническую миссию между ними, подменяя ту роль, которую парламент выполняет в либеральном государстве. Через ритуалы и праздники, мифы и символы народ привлекался к активному участию. Для миллионов людей это была истинная демократия..». Используя новый политический стиль как выражение демократии, итальянский фашизм и германский национал-социализм были в состоянии поддерживать консенсус и тем самым скрывать их провалы в социальной и экономической областях. Во всех тоталитарных режимах первостепенную роль играла проблема воспитания «нового человека» и создание гомогенного массового общества, в котором индивидуальное «я» подчинялось коллективу. В основе декларируемой морали чаще всего находились идеи жертвенности, национальной мистики. Молодежь воспитывалась в духе известного в Италии и Германии лозунга («Верить, повиноваться, сражаться»). Через действия в духе этого лозунга должна была реализовываться личность. Фактором внутренней мобилизации масс, как правило, служит внешний или внутренний враг — на базе расизма или социальной ненависти. Проще всего ее организовать на основе экзальтирования примитивных животных инстинктов. Вспоминаю острейшую дискуссию в Италии в конце 70-х гг. в связи с выходом очередного тома Р. Де Феличе, обращенного к биографии Муссолини. Он назывался «Годы консенсуса». Вся левая историография обрушилась на Феличе с гневными обвинениями в ревизионизме. Сегодня мало кто подвергает сомнению тезис о «консенсусе», который становится одним из типичных признаков тоталитаризма. В связи с темой принуждения, например, Дж. Моссе пишет, что итальянский фашизм и германский национал-социализм для достижения «консенсуса» обошлись без инструмента гражданской войны. Тоталитарные режимы XX в. в полной мере использовали научно-технические достижения в области массмедиа, прикладной культуры для воздействия на массы. Институты массовой культуры особенно интенсивно развивались в тоталитарных государствах. И в этом отношении они были современными. Во всех тоталитарных государствах произошла смена властных политических элит, что в большинстве случаев было востребовано управленческими вызовами и задачами экономической революции. Правда, в разных тоталитарных странах по-разному выстраивались отношения между новой и предшествуюшей властной элитой. Например, в фашистской Италии не без оснований утверждалось, что на смену сословной иерархии пришла иерархия функций. Безусловно, итальянский фашизм обновил политическую элиту на всех уровнях власти, внес новые правила карьерного роста, динамизировал смену элит. В нацистской Германии была принята система карьерного лифта. Муссолинив 39 лет стал главой правительства, Гитлер в 44 года — канцлером, Сталин примерно в том же возрасте стал Генсеком. Примерно такая же -молодежная революциям наблюдается в других тоталитарных странах. Как правило, эти изменения носили революционным характер, поскольку в силу национальной специфики, чаще всего экономической и социальной отсталости, эволюционным потенциал изменений в этих странах был слабым. Таким образом, отрицать модернизационный потенциал тоталитарных режимов было бы неразумно. Другой вопрос, насколько он являлся эффективным с точки зрения краткосрочной и долгосрочной перспективы? Этот вопрос является важным для России, в которой тоталитарный режим был наиболее длительным и пережил много различных содержательных этапов. В послевоенной Италии, на мой взгляд, модернизационный задел муссолиниевской эпохи стал одним из факторов итальянского экономического чуда.
Популярное: Почему стероиды повышают давление?: Основных причин три... Модели организации как закрытой, открытой, частично открытой системы: Закрытая система имеет жесткие фиксированные границы, ее действия относительно независимы... Личность ребенка как объект и субъект в образовательной технологии: В настоящее время в России идет становление новой системы образования, ориентированного на вхождение... ©2015-2024 megaobuchalka.ru Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. (602)
|
Почему 1285321 студент выбрали МегаОбучалку... Система поиска информации Мобильная версия сайта Удобная навигация Нет шокирующей рекламы |