Терминология теории договорного права

Терминология составляет основу всякой правовой теории. Без четких терминов крайне затруднительно разграничить понятия и избежать вредного для научной ясности дублирования.

Большую часть терминов договорного права глоссаторы, разумеется, позаимствовали в Дигестах, возродив тем самым их использование после длительного периода забвения в «темные века» раннего Средневековья. Однако в процессе толкования источника глоссаторы нередко вкладывали в римские термины иное содержание или вовсе изобретали новую терминологию, объясняющую соотношение различных договоров между собой или отражающую своеобразие глоссаторских представлений об институтах договорного права.

Схематично глоссаторскую терминологию договорного права можно разделить на три группы: 1) соответствующая тексту источника; 2) дополняющая текст источника; 3) выражающая новые концепции. К первой группе относятся пакт, контракт, названия отдельных пактов и контрактов, дополнительное соглашение и т. д. Ко второй группе можно отнести «голый» пакт (как специальный термин, а не описание), поименованный и безымянный контракт, явно выраженный и подразумеваемый пакт, каузу контракта и др. К третьей — словосочетания «сила пакта», «одеяние пакта», равно как и наименования конкретных одеяний («вмешательством вещи», «по связи с основным контрактом», «с помощью закона» и др.), различные характеристики содержания договора, как то: «интерес/убытки вокруг вещи» и «помимо вещи», «определенность» договорного обязательства, «природа контракта», «конечная причина», «производящая причина».

Соотношение между основными юридическими актами, с точки зрения глоссаторов, установить не проще, чем в высказываниях самих римских юристов. На роль самого общего термина претендовали пакт или конвенция. В пользу конвенции говорило то, что римский юрист Педий назвал это слово «наиболее общим», относящимся ко всем сделкам (D. 2.14.1.3). Однако глоссаторы склонялись к тому, чтобы общим термином своей договорной теории сделать термин «пакт», разновидностями которого они считали различные контракты (подробнее об этом см. далее).

В целом глоссаторы уделяли повышенное внимание терминологии, поскольку именно уточненные или новые термины закрепляли результаты их усилий по упорядочению понятий договорного права с помощью логической операции деления понятий. Излюбленный прием первых болонских профессоров – многоступенчатое деление рода на виды, вида на подвиды и разновидности – стимулировал их изобретать новые и новые обозначения для обнаруженных в источнике видов (групп) пактов и контрактов, убытков, исков и т. д. В частности, формально-логическое деление пактов побудило глоссаторов изобрести для группы «голых» пактов пару – «одетые» пакты, несмотря на то что в первоисточнике нет намека на такой термин. Аналогичным образом появилась пара «безымянным контрактам» – «поименованные контракты». Правила формальной логики пользовались в средневековом научном мире не меньшим уважением, чем авторитетный текст, и позволяли ученым той эпохи читать авторитетный текст между строк, якобы не нарушая его подлинный смысл.

Любопытная особенность терминологии глоссаторов и всего языка их комментариев – использование образных сравнений, одушевление правовых явлений. Глоссаторы серьезно рассуждали о «корнях» обязательства, о материнском отношении обязательства к иску, «силах пактов», а также об их «одеянии». Правовой спор об исполнении договора болонские профессора описывали как поединок, один из участников которого держал в руке меч (истец), а другой (ответчик) защищался с помощью процессуального возражения, эксцепции.

Одним из наиболее ярких примеров одушевления правовых явлений может послужить следующий. Французский правовед XIII в. Жак де Ревиньи в комментариях к Кодексу пересказывает вслед за Ацо образное антропоморфное описание процесса заключения дополнительного пакта, обязательная сила которого зависела от связи с содержанием основного контракта и временным промежутком между ними: «…он рождается голым и открывает глаза и смотрит по сторонам… одетый контракт спешит к нему и одевает своим одеянием подобно тому, как нагой человек стремится к одетому, чтобы накрыться его одеждами» (Комментарий к С. 2.3.13). Одного такого описания достаточно, чтобы понять осознанный выбор подобных терминов, как «одеяние» пакта и «голый» пакт.

Понятие договора

Логическая операция определения понятий (формулировки дефиниций) входила в инструментарий первых болонских правоведов (см. выше). Однако читатель произведений данной школы постоянно сталкивается с проблемой низкой информативности определений. Рассуждая о контрактах и пактах, глоссаторы старались найти определения в Своде Юстиниана. Точнее, они искали такие фрагменты, которым приписывали значение дефиниций в формально-логическом смысле. Как известно, римские юристы воздерживались от формулировки общих определений понятий, предпочитая уточнять значение каждого термина в конкретной ситуации. Глоссаторы же проигнорировали эту позицию древнеримских предшественников. Предостережение Яволена об опасности определений в цивильном праве ввиду невозможности охватить все многообразие жизненных ситуаций Аккурсий сопровождает пояснением, что это, мол, относится лишь к поспешным и неполным определениям (глосса к D. 50.17.202).

Разумеется, поиск дефиниций основных понятий договорного права в Дигестах дал скромные результаты. Внимание глоссаторов привлекли слова Ульпиана о пакте как «совпадении желаний двух или нескольких лиц об одном и том же и их согласие» (D. 2.14.1.2). Римскому юристу вторит Summa Trecensis («Сумма из Труа»): «Пакт же есть согласие двух или более (лиц) об одном и том же» (II, 3, «О пактах», 2). Более поздние работы глоссаторов содержат то же определение с незначительными вариациями. Очевидно, что данное высказывание по форме является определением, но по содержанию не соответствует ему, поскольку не включает всех существенных признаков. Вместо дополнений к определению пакта глоссаторы вели умозрительную дискуссию о различии формулировок «согласие in idem» и «согласие in eodem», которые не имели видимого юридического смысла, даже если бы разницу в их значении удалось перевести на русский язык.

В действительности болонские профессора анализировали все существенные характеристики пактов, но не обобщили их в одном определении. Прежде всего, по общему мнению докторов, основой всех пактов было признано согласие, достигаемое посредством обмена обещаниями совершить действия, имеющие имущественную ценность. Двусторонним характером пакт отличался от односторонних обещаний, которые, как правило, не порождали обязательства. Этот пункт станет камнем преткновения в споре цивилистов с канонистами и теологами. Другим важным моментом глоссаторы признали имущественную ценность обещаний контрагентов, которая отличает пакты от соглашений неимущественного характера или вовсе не предполагающих никакого действия (например, оба собеседника согласны, что Сократ – великий философ). Далее, заключение пакта в любом случае порождает натуральное обязательство, которое при определенных условиях может трансформироваться в цивильное и стать основанием для предъявления искового требования. Наконец, критерий взаимовыгодности обещаний вызывал споры, поскольку не позволял объяснить, почему в источниках римского права дарение названо контрактом (разновидностью пакта). Таким образом, глоссаторы в целом понимали пакт как согласие сторон (consensus) , достигаемое посредством обмена обещаниями передать имущество или совершить определенные действия (dare velfacere) на взаимовыгодной основе (invicem) , порождающее натуральное обязательство.

Определение контракта в работах глоссаторов отсутствует вовсе, поскольку они не смогли найти ни одного подходящего фрагмента с его дефиницией в Своде. Однако классификации пактов позволяют утверждать, что глоссаторы рассматривали контракт как пакт с собственным наименованием и исковой защитой. Следовательно, вопреки тексту римских первоисточников, между пактом и контрактом было установлено родовидовое соотношение, в котором основную смысловую нагрузку нес пакт, а не контракт.

Из рассуждений глоссаторов о пактах и контрактах видно, что они не осознавали второстепенного значения контракта по отношению к исковым требованиям в римском праве. Выше отмечалось, что римские юристы вплоть до I в. обходились без существительного «контракт», решая вопрос о способе установления обязательства и исковой защиты интересов контрагентов. Глоссаторы же сместили начальную точку обсуждения договорных обязательств с видов возможных исков на понятие пакта.

Также глоссаторы подчеркнули субъективный момент в основе пакта (который не имел решающего значения для римских юристов), ссылаясь на слова Педия и Ульпиана о соглашении как общем наименовании (D. 2.14.1.3). Однако они не сделали из этого замечания доктринальных выводов. Консенсуальные контракты, для действительности которых достаточно одного соглашения по всем существенным условиям, не превратились в главную разновидность договоров, но остались четырьмя исключениями из общего правила: простого соглашения недостаточно для установления цивильного обязательства. Стипуляция, которая в римском постклассическом праве утратила формальный характер (благодаря конституции Льва С. 8.37.10) и могла претендовать на роль универсальной модели всех договоров, вновь стала для глоссаторов вербальным и формализованным контрактом, представленным в высказываниях юристов-классиков (D. 45.1).

Определение пакта и контракта можно дополнить за счет критерия правомерности его содержания и соблюдения установленного порядка заключения.

Заключение договора

Поскольку глоссаторы не признавали консенсуальные контракты или стипуляцию универсальной моделью договора как такового, они, подобно римским юристам, продолжали делить пакты и контракты по способу их заключения.

Согласно общему мнению докторов, основанному на римском правиле о простых пактах (лат. прилагательное nudus одновременно означало «голый, невооруженный, простой»), пакт порождает только натуральное обязательство. Возникновение цивильного обязательства из такого пакта сопоставимо с его облачением в некое «одеяние» (из очевидной ассоциации «голый – одетый»).

Одним из первых об «одевании» пакта написал глоссатор Плацентин. Он же выделил пять таких способов: «„Одетые“ пакты „одеваются“ пятью способами. Вещами, как заем, словами, как стипуляция. Письмом, как хирограф (долговая расписка). При достижении согласия (пакты) также получают специальное имя, как продажа или наем… Но и по указанию закона» (Сумма Кодекса Ацо, к титулу «О пактах», с. 45).

Очевидно, что первые четыре способа – это известные римлянам реальные, вербальные, литтеральные и консенсуальные контракты. В трех из них контрагентам необходимо выполнить некоторые дополнительные условия, чтобы из их договоренности возникло не только натуральное, но и цивильное обязательство: передать вещь, соблюсти предписанную устную форму, составить письменный документ. За способом «по указанию закона» на самом деле скрывается передача вещи, необходимая, по мнению глоссаторов, для придания обязательности безымянным контрактам «я даю, чтобы ты дал/сделал» (Сумма Кодекса Ацо, к титулу «О пактах», с. 45) (см. классификацию Павла в подразд. 2.4.5).

Однако для Плацентина данное деление пактов не главное. Основным его сделал Ацо. Он же ввел в употребление существительное «одеяние». Вероятно, сравнение пакта с ребенком (см. выше) навело Ацо на мысль о том, что критерий исковой зашиты имеет первостепенное значение для характеристики всех пактов. Глоссатор попытался объединить в группе «одетых» все пакты с исковой зашитой. Для этого он выделил пять способов «одеяния», или заключения, договора: «Пакт одевают шестью способами: вещью, словами, согласием, письмом, связанностью с контрактом, передачей (буквально, вмешательством. – Д.П.) вещи» (Сумма Кодекса Ацо, к титулу «О пактах», с. 25, ст. 2).

В дополнение к четырем римским группам контрактов Ацо выделяет способы «по связи с основным контрактом» и «посредством передачи вещи», чтобы объяснить обязательность некоторых дополнительных и безымянных контрактов. Дополнительное соглашение считалось частью основного контракта, если заключалось вскоре после него и касалось его содержания или по прошествии определенного времени и было направленно на уменьшение долга. И в том и в другом случае исполнения дополнительного соглашения («голого» пакта) можно было требовать посредством иска из основного контракта. Что касается безымянных контрактов, то Ацо понимал под «вмешательством вещи» не только передачу условленного имущества, но и выполнение работы и оказание услуги по такому договору.

Теория Ацо сделала более рациональной позицию последующих глоссаторов по вопросу заключения договоров. Прежде исковая защита связывалась с наименованием контракта, а не с определенными действиями сторон. Иными словами, обязательность договора зависела от того, какую договорную модель стороны выбрали для оформления своих отношений. Название («имя») данной договорной модели неким мистическим образом порождало цивильное обязательство в дополнение к естественному. Этим определялась важность деления контрактов на поименованные и безымянные, не известного в таком крайнем виде римским юристам.

Концепция одеяния включена и подробно изложена в Большой глоссе, что свидетельствует о ее одобрении Аккурсием (см. рис. 2.1). Он дополнил перечень «одеяний» седьмым – «с помощью закона», объяснявшим несколько исключений из общего правила о «голых» пактах, которые не удавалось связать с другими «одеяниями».

Перечень «одеяний» – спорный результат отчаянной попытки последних глоссаторов привести к общему знаменателю пеструю картину контрактов и пактов в Своде Юстиниана при помощи приемов формальной логики и без обращения к истории возникновения и развития договоров в римском праве. При ближайшем рассмотрении ясно, что данный перечень содержал самые общие, зачастую неточные сведения о порядке заключения контрактов и пактов. Так, «одеяния» «вещью» для реальных контрактов (заем, ссуда, хранение) и «вмешательством вещи» для безымянных контрактов («я даю, чтобы ты дал»), на первый взгляд, кажутся одинаковыми, поскольку в обоих случаях между контрагентами происходила передача некоего имущества. Лишь внимательное чтение пояснений в комментариях обнаруживает принципиальную разницу между двумя видами контрактов. По мнению глоссаторов, до передачи вещи реальный контракт не существует вовсе, а договоренность о совершении мены признается «голым» пактом, порождающим натуральное обязательство. Передача вещи в первом случае непосредственно порождает реальный контракт, во втором – рассматривается как начало исполнения мены, облачающее «голый» пакт в «одеяние» и позволяющее стороне, исполнившей свою договорную обязанность, предъявить иск к контрагенту.

Логическая уязвимость теории «одеяний» не афишировалась внутри самой Болонской школы, но по мере распространения юридической учености в Европе на нее все чаще стали обращать внимание другие правоведы (о критике французских правоведов XIII в. см. далее).

В отсутствие общей концепции договора теория «одеяний» не позволила глоссаторам преодолеть разрозненность правил о заключении отдельных контрактов и пактов. Болонские профессора последовали примеру римских юристов и охарактеризовали порядок заключения различных контрактов и пактов отдельно. Например, Глосса Аккурсия содержит описание следующих условий заключения действительной стипуляции:

• присутствие обоих контрагентов;

• вопрос кредитора;

• ответ должника;

• вопрос предшествует ответу;

• ответ дан сразу после вопроса;

• ответ соответствует вопросу (зеркально его отражает) и понятен обоим контрагентам;

• имеется достаточное основание стипуляции (в виде полученного ранее исполнения от того, кто теперь выступает кредитором по стипуляции, или в виде «надежды» получить такое исполнение).

Достаточное основание (кауза – causa) требовалось для придания обязывающей силы не только стипуляции, но также другим контрактам и пактам. Однако уяснение смысла данного понятия потребовало от глоссаторов напряженных размышлений, поскольку положения Свода насчет каузы не отличаются последовательностью.