РАСПОРЯЖАТЬСЯ ЗЕМНОЙ ЖИЗНЬЮ

Неизвестно, знал ли Тимур старое сказание, что Са­марканд считается отправной точкой смелых завоева­тельных походов в Китай и Тибет: один йеменский правитель приходит со своим войском из Ирака в страну Согдиану, штурмом захватывает ее столицу, сравнивает ее с землей, убивает жителей, как скот на бойне, продвигается дальше в Китай, где он и его воины умерли от жажды; его внук, в поисках про­павших без вести, велит на месте развалин построить Самарканд, великолепнее, чем он был до этого⁴⁶. Эта фантастическая история — отблеск событий первых арабских набегов в Центральную Азию, с которыми также связано имя Кутама аль-Аббаса. Она происходит, как и подобные сказания, относящиеся к другим облас­тям исламского мира, из среднего и позднего периода правления Омейядов, когда йеменские арабы все боль­ше и больше стали чувствовать себя обойденными в политическом и военном отношении. Они создали себе своих героических борцов за веру и перенесли их дела далеко назад до появления североарабского пророка Мухаммеда; но прежде всего они объявляли те войны как борьбу за создание единого, охватывающего весь известный мир исламского порядка, который нужно было завоевывать мечом и беспощадным истреблени­ем неверных, пленением и переселением побежденных. В двурогом Александре, который превращается в того йеменского правителя, сказочные йеменские борцы за веру находят свое впечатляющее воплощение⁴⁷: это он, о котором Бог говорит в Коране (сура 18, 84): «Мы дали ему власть на земле и показали ему доступ ко всему». На персидском языке сначала Фирдоуси в «Шахнаме» воспел того Александра, который по желанию Бога и его решению владел миром; в две­надцатом столетии Низами Гянджеви (ум. 1209) под­хватил этот материал и создал богатый мыслями эпос, который быстро завоевал прочное место в образова­нии средневекового Ирана⁴⁸.

Апокрифическим словом Пророка начинаются за­метки Насир-ад-дина Умара о военном походе в Ин­дию: «Сердца владык — это сокровищницы Бога на земле». Они охватывают скрытое от остальных лю­дей, все пронизывающее божественное желание; они «форпосты тайн сокровенного, отражающий мир бо­кал вина!»⁴⁹. И «когда перо божественной воли на­чинает двигаться, чтобы великое дело, схватывающее совокупность (мира), осуществилось, то оно являет­ся блестящему разуму Александра времени, Фариду-на⁵⁰ века, так что он берет его с боем»⁵¹. Идея о пра­вителе, который владеет миром, появляется здесь включенной в совокупность идей о единственности бытия, как это, например, изложено Али Ашиком⁵²; это воззрение придает Александру из Корана, получившему доступ «ко всему», силу убеждения, кото­рая, должно быть, у него отсутствовала, пока сущес­твующий, доступный нашим чувствам мир был отк­рыт исключительно не подлежащему вычислению решению Бога⁵³.

Этот Тимур, «господин счастливых обстоятельств», «наделен, подобно Александру, властью»; это объяс­няет Насир-ад-дин Умар в ссылке на суру 18, 84 ⁵⁴. Он второй Александр, Александр этой эпохи⁵⁵. Таков его джихад, которым он хвастается перед Баязидом — не только старательное упражнение обязанности веры, которая хотя возлагается не на всех мусульман, но все же по мере надобности на достаточное коли­чество из них. Он скорее истинное действие, в кото­ром может стать очевидным, что Тимур осуществля­ет непосредственное веление Бога, звезды — счастли­вые обстоятельства — раскрыли это в гороскопе, но если они отказываются от битвы, время которой он считает благоприятным, то он с этим не считается: само божье слово, привлеченное как предзнаменова­ние, нужно изложить так, чтобы оно подтвердило решение завоевателя мира. Он владеет миром и по­беда над Дели тому доказательство! Так, во всяком случае, мы должны понимать Насир-ад-дина Умара. Убийство пленных индийцев в этом свете становится справедливым мероприятием, и то, что эта битва у Дели стоила больше человеческих жизней, чем бой­ня под Исфаханом или Систаном, можно констати­ровать без признаков потрясения. Наоборот, в этом проявляется совершенное веление Бога, и это обсто­ятельство можно выразить в формулировке: «Из-за множества раненых и убитых поле битвы было похо­же на горы и холмы, и головы строптивых преврати­лись под клюшками для поло и ногами лошадей в кру­тящиеся мячи...»⁵⁶ Безвольный мяч, который гоняют клюшкой для поло через игровое поле по усмотрению любимого, это в пятнадцатом веке становится обыч­ной картиной господства, которым человек обязан Богу или правителю, щедро одаренному им; это кар­тина ничтожности любовника перед всемогуществом любимого⁵⁷, воспринимаемых чувствами явлений пе­ред единственным, единым Богом.

Так в этом свете исчезает жестокость Тимура, что снова и снова подчеркивают арабские источники, и хитрость Тимура теряет свой коварный привкус, превращается во все предусматривающее, основанное на знании сокровенного благоразумие. Повседневная военная хитрость теряет свое значение и проявляет­ся очень редко. Что достойно внимания в арабских источниках — наряду с большим числом жертв — бит­ву за Дели Насир-ад-дин Умар обходил молчанием: хитростью Тимур вывел из строя слонов — он велел забить железные крюки, потом приказал своим войс­кам притвориться, будто они обратились в бегство; погнавшиеся за ними животные поранили себе ноги и мучимые болями больше не могли маневрировать. Они совсем впали в панику, когда он навстречу им выслал верблюдов, которые несли легковоспламеня­ющийся материал, который подожгли как раз перед линией битвы⁵⁸. Все виды коварства, которые враги могли найти у Тимура, до вручения фальсифициро­ванных посланий⁵⁹, все это для его сторонников, если они это упоминают, является доказательством того, что земная жизнь была передана в его распоряжение, что он ею умел управлять. К тому же еще осмотри­тельность, с которой он имел обыкновение планиро­вать свои походы ⁶⁰, с которой он проводил разведку еще до того, как она ему действительно была нужна. Благодаря своим многочисленным шпионам он всег­да был в курсе дел страны, прежде чем он вступал на ее территорию; он знал, например, обо всех собы­тиях, чрезвычайно неприятных для каирского султа­на, и использовал свои знания в случае надобности. То, что о нем говорили тайком в лагере врагов, буд­то он в союзе с сатаной, не удивляет⁶¹.

Он один хотел возглавлять все свои предприятия; поэтому он, как рассказывают, хотя и советовался со своими доверенными, но иногда оставлял их в неведении относительно своих истинных намерений. Все снова и снова он мог извлекать выгоду из эффекта неожиданности, которого он добивался. Даже Ибн Арабшейх, который испытывал к нему все что угод­но, только не расположение, допускал, что все эти способности свидетельствуют о том, что Тимур полу­чал вдохновение от Бога — но, возможно, не как милостыню, а чтобы тем надежнее предать его про­клятию⁶². И внушение, которое выпадает на долю святого, может быть роковым, прежде всего, если он стремится сознательно его использовать⁶³. Об ужасах войны нельзя было говорить в присутствии Тимура, утверждает Ибн Арабшейх⁶⁴. Кажется, в глазах пол­ководца они были неизбежным сопутствующим явле­нием исполнения той миссии, которую ему поручи­ли. То, что враг, который не вступил в «мирное со­общество», поплатился своей жизнью⁶⁵, в этой связи тоже следует обдумать.

Но что означает распоряжаться земной жизнью? Это предполагает определенную разумом связь со способами власти и с людьми, и все меры, которые принимаются, вытекают только из решения «господи­на счастливых обстоятельств», которому помогает сам Бог. Тимур отдает распоряжения на главных местах военных действий и на второстепенных, он дает ука­зания посланникам, решает судьбы стран света; и победа, и поражение зависят только от его приказов. Только тех людей, которые полезны для выполнения его планов, может он уважать: саидов, ученых и свя­тых, ремесленников, врачей и астрологов — но не поэтов. Историографию он любит; сам неграмотный, он часто заставлял читать из летописей на персидс­ком языке и скоро знал их наизусть благодаря своей исключительной памяти так, что исправлял ошибки чтецов. Очень много внимания он уделял также про­рокам доисламского периода⁶⁶. История — это дела великих властителей подобных ему, и пророки были посланы Богом, чтобы политически объединить чело­вечество единственным, религиозно узаконенным ус­тройством — так, как Александр, который выступает в эпосе Низами полководцем и пророком; и так, как начинал это делать Мухаммед! Чингисиды были при­званы восстановить это дело, которое оказалось в опас­ности из-за ошибок людей — вспомним о «диадохах»! — и присоединить части света, в которых еще имели вес неверные. Это была миссия Тимура; притязания ислама смешались с притязаниями Чингисидов⁶⁷.

Тимур, кажется, наряду с поэзией, уклонялся и от других видов развлечения и пустого времяпрепровож­дения, за одним исключением: он был восторженным шахматистом и привлек в свое окружение целый ряд мастеров этого искусства, среди них и некоего Ала-ад-дин ат-Табризи. Этот человек, автор учебного по­собия по игре в шахматы, умел играть вслепую про­тив нескольких игроков. В то время как они долго раздумывали над каждым ходом, ат-Табризи сразу пе­реставлял свои фигуры и, казалось, не раздумывая. Али аби-Талиб однажды явился ему во сне и вручил шахматную доску; и с тех пор его никто больше не смог победить. И ат-Табризи, таким образом, действо­вал по внушению из сокровенного; по праву мог ска­зать ему Тимур: «Ты суверен в царстве шахмат, так же как я суверен в царстве власти!»⁶⁸ — шахматная доска была маленьким миром. Игрок составлял план, передвигал фигуры, чтобы оставить в неизвестности противника относительно собственных намерений, следующих шагов, чтобы расставить ловушку, а по­том разбить. Цель игры — не ничья, компромисс, а уничтожение противника, полная победа «мирного сообщества». В игре Тимур постоянно тренировал то, к чему он стремился в действительности. Действитель­ность была разнообразна, нужно было справиться с самыми различными условиями. Так, Тимур не огра­ничивался обычной шахматной доской; в его присут­ствии играли за продолговатой доской и круглой; он сам спроектировал большую доску с полями десять на десять и увеличил воюющие соединения верблю­дами и муллами⁶⁹, по Ибн Арабшаху — двумя вер­блюдами, жирафами, разведчиками, осадными маши­нами и одним визирем⁷⁰.

Для избранного Богом «господина счастливых об­стоятельств» мир — это доска, на которой он пере­двигает фигуры до своей победы. В его сердце, пояс­няет Насир-ад-дин Умар, веление Бога присутствует на земле. Тимур появился к определенному моменту, чтобы таким образом быть возвышенным Богом над всеми остальными людьми. Жазди пишет, что по распоряжению Тимура возникла рифмованная тюркс­кая хроника его дел и тот контролируемый самим Тимуром исторический труд, о котором говорил уже Шами⁷¹; сведения о возвышении Тимура, правда, были скудные и должны были быть дополнены им, Жазди, во времена правления Шахруха⁷². Один из дворцов, которые Тимур велел заложить в конце своей жизни в окрестностях Самарканда, был раскрашен картинками, которые прославляли его победы, изо­бражали, как представали перед ним послы, как по­коренные султаны бросались в пыль, и показывали его семью, его доверенных, ученых, саидов, знатных людей империи, «все совершенно так, как в действи­тельности», чтобы все, кто сам не видел это событие, мог получить о нем представление. Когда он не на­ходился в своей резиденции, жители, должно быть, прогуливались в этих садах⁷³.

Тимур теперь был убежден в своем величии. Но его все еще окружали астрологи, хотя он мог, как рассказывал Насир-ад-дин Умар, не обращать внима­ния на их оговорки в решающий момент. Для Насир-ад-дина Умара причина этого кроется в вере в пре­восходящую, единственно определяющую силу, силу Бога. Это, видимо, только полуправда, так как если все явления этого мира находятся в связи, которую может обнаружить пытливый ум, как только увидит их глубинные корни, которые ведут в сферу сокро­венного, то, видимо, не только возможно из косми­ческих знаков сделать вывод о происходящем теперь или в будущем; также возможны изменения выводов: если с очевидным в это мгновение дела обстоят так или иначе, то построение космических указаний соответству­ет; а если астрологи, видимо, со своими вычислениями пришли к другому результату, то тогда они ошиблись в расчетах.

То, что определенные земные условия, должно быть, сопровождаются соответствующими им указа­ниями из сокровенного, что, таким образом, позволя­ет сделать вывод о событиях по состоянию звезд, а этим и о всеобщей связи, в которой отдельное необыч­ное событие может быть размещено, доказывает Жазди своими высказываниями о дате рождения и го­роскопе Тимура. Он исходит из описания сна Качули⁷⁴: та восьмая яркая звезда, которая вышла из его одежды, — равный солнцу счастливый правитель, который освещает семь атмосфер земли; он родился 25 месяца шабан 736 года (8 апреля 1336 г.), под знаком Овна, который относится к Марсу и стихией которого является огонь. Так как при обосновании ти-муридской династии «благословенное существование того величия было фундаментом непоколебимого рода последнего навеки господина счастливых обстоя­тельств, и так как для восходящей звезды такого сооружения в любом отношении целесообразна ста­бильность, а мир неизбежно меняется, божественная мудрость потребовала... чтобы чудесная восходящая звезда была звездным знаком, стабильность которого не допускает разрушения. Этим свойством украшен звездный знак Козерога...» Хотя он сам по себе при­надлежит к тем, которые указывают на большие из­менения, его господином является Сатурн, стихия которого земля, «крайность постоянства». Такое сме­шение контрастов — изменение и постоянство — са­мое сильное из всех мыслимых указаний на продол­жительность, так как «высшую степень совершенства достигает свойство, как только оно сможет содержать в себе свою противоположность»; так говорится в ряду священных божьих имен: «Первый и Последний, Явное и Скрытое». «Из этих хитроумных... сообра­жений становится ясно, что для восходящей звезды космических событий, поскольку для них требуется момент стабильности, самым подходящим звездным знаком может быть только Козерог». Жазди разбирает другие признаки гороскопа Тимура, которые — из взгляда на прошлое — должны быть такими, а не иными⁷⁵; при этом неясно, относит ли он их к 8 апреля 1336 года⁷⁶. Но что это уже может означать? И эта дата, как мы знаем, только подогнана к событию. .Разве не бесчестно конструировать задним числом положение звезд применительно к событиям? И вообще, имеет ли смысл такая астрология? Дадим еще раз слово тому трактату, которому мы уже обязаны рядом общих представлений об астрологии. Она (как мы читали) имеет дело не только с «необходимыми» естественными явлениями, но также с такими, с ко­торыми нельзя быть уверенным, «возможны» ли они вообще. Суннитский теолог, такой как Насир-ад-дин Умар, может здесь возразить, что астрология беспол­езна, потому что любое явление, осуществляемое Богом по его необъяснимой воле, в момент его воз­никновения необходимо. Автор трактата знает это возражение, и он не оспаривает его правильности. Но мы постоянно остаемся в неведении, даже в невежес­тве, именно ввиду событий, происходящих в будущем. И в такой степени мы включили соображение о воз­можных происшествиях с привлечением космическо­го порядка и пытались составить себе мнение об этом, что вероятно произойдет. «Это незнание — основа для нашей цивилизации. Если бы не было этого незна­ния... тогда бы на этом свете не было планирования всех стремлений и оно осталось бы недоставленным посланием. Тогда любое врачебное лечение, любой совет правоведов, пробуждение пророков и их при­зыв к вере — тогда все это было бы суетным и ни­чтожным!»⁷⁷.

Здесь не только выявлена возможность того, что набожные ученые-правоведы могут верить во всемо­гущество Бога и все же заниматься астрологией, а предпринята попытка примирить учение о непрерыв­ности существования космоса с независимо решающим создателем⁷⁸. Далее также говорится, что представле­ние человека, особенно щедро наделенного Богом, о событиях этого мира может простираться дальше, чемпредставление астрологов с их — возможно — ошибочными расчетами. Если в трактате говорится, что именно эта неуверенность подстегивает к предвидимо­му осторожному поступку, то в действительности в этом лежит глубокое познание, которое, касаясь лич­ности Тимура, однако, ведет к двусмысленному из­ложению его дел. Был ли он убежден в том, что он в конце концов действовал свободно и ответственно за себя, следовательно, как индивидуум, или оправ­дывает ли его уверенность, что он был избран, как его уверяли со всех сторон? Распоряжался ли ои от своего имени миром и было ли все, что делалось для узаконивания его войн, не чем иным, как прекрасной, целенаправленной инсценировкой? Или он распоря­жался все же от имени того, Другого, миром, о ко­тором постоянно твердили его придворные льстецы, и не только они? С этими вопросами мы должны будем согласиться.

Тимур, победоносный, нагруженный добычей, с мно­гими пленными для своей безлюдной страны, вернул­ся из Индии. Во время похода послы много раз ин­формировали его об обстановке на западе империи. Ка­залось, его сыновья и внуки искусно решают свои за­дачи. А затем внезапно разочарование! О сумасбродстве Мираншаха, его самовольном господстве, о его возму­щении тайно донесли «господину счастливых обстоя­тельств»; но прежде всего это, видимо, были известия о совершенно неудавшемся походе Мираншаха в Баг­дад⁷⁹, которые заставили неотложно еще раз продви­нуться на запад и теперь без всякого снисхождения уничтожить врагов. Со всей жестокостью к себе и к своим войскам ринулся Тимур в новую кампанию, определенно не догадываясь, как долго она продлит­ся*. То, что его эмиры не раз роптали, его не удер­живало: если бы он сломался перед ними, он бы боль­ше не был «господином счастливых обстоятельств», которому Бог дал землю, чтобы он ею распоряжался.

САМАРКАНД

Сподвижник Пророка Анас Малик — пусть Бог благоволит к нему — рассказал об одном городе за Оксом, который называется Самарканд. Затем он прика­зал: «Не говорите «Самарканд», а «охраняемый го­род!» На вопрос, чем защищается Самарканд, он от­ветил: «Мой любимый, посланник Бога — пусть Бог помолится за него и передаст мирный привет — сооб­щил мне об одном городе... за Оксом, который назы­вается «Охраняемый». У каждых из его ворот стоят пять тысяч ангелов для его охраны и прославляют и восхваляют Бога, а над городом пять тысяч ангелов распростерли свои крылья, чтобы охранять жителей, и над этими ангелами стоит еще один с тысячью голо­вами, тысячью ртами, тысячью языками и восклицает: «О бессмертный, о бессмертный! О Аллах, который яв­ляется не кем иным, как Богом! Защити этот город!» И за городом лежит один из лугов рая! Там текут слад­кие воды; кто их пьет, пьет воду рая, а кто там купа­ется, тот освобождается от всех грехов, как в тот день, когда его родила мать... Кто умирает в этом городе, умирает словно на седьмом небе, и будет созываться с ангелами в раю в день Страшного суда...»

Ас-Самани (ум. 1117)

ПОЕЗДКА В САМАРКАНД

Двадцать второго мая 1403 года из Севильи вышел в море парусник; на борту находился Рой Гонзалес де Клавийо, рыцарь из Мадрида. Король Кастилии Ген­рих III (прав. 1390-1406) отправил его в путешествие к Тимуру. Уже давно короли Кастилии хорошо были информированы о событиях в исламском мире². На­мечавшееся падение Константинополя заставило осо­бенно неотложно выяснить, какую политику будет проводить предполагаемый новый государь император­ского города, султан Баязид. Поэтому Генрих III уже в 1400 году распорядился послать миссию в Малую Азию: она стала свидетельницей поражения Баязида под Анкарой. Тимур обошелся чрезвычайно милостиво с членами посольства, которые, таким образом, ока­зались в его руках, вскоре после этого отпустил их на родину с приветствиями Генриху III и отправил с ними одного из своих эмиров. Король Кастилии чув­ствовал себя вынужденным ответить на этот дружес­кий жест отправкой высокопоставленного представи­теля. Тимур со своими войсками воевал в начале лета 1403 года в области Восточной Анатолии и Кавказа. Еще совсем не было известно, что он станет лишь на короткое время главенствующим мусульманским влас­телином Ближнего Востока. Рой Гонзалес де Клавийо поэтому получил задание укрепить случайно возник­шую связь с тем выдающимся завоевателем.

Зиму 1403-1404 гг. Клавийо провел в Трапезундс-кой империи, которая еще до битвы под Анкарой должна была покориться Тимуру³. Когда он летом 1404 года вернулся в свою столицу Самарканд, Кла­вийо должен был, по-хорошему или по-плохому, сле­довать за ним. Двадцать первого августа он добрался до Окса под Термезом, где была важная переправа через Оке. Здесь был строгий контроль, которому подвергались обычные путешественники. Уехать из Мавераннахра в направлении Хорасана было возмож­но только в том случае, если имелся пропуск. Слиш­ком много людей приказал Тимур угнать на свою ро­дину, чтобы она процветала. В Иране и Хорасане Кла­вийо бросилось в глаза необычайно большое количес­тво вдов и беспризорных сирот. Кормильцы семей пали не только в войнах; многие из них, как свиде­тельствуют все новые и новые источники, были за­хвачены в плен и отправлены на строительство городов Мавераннахра. Власти применяли различные ме­тоды, чтобы затруднить им побег через Окс⁴. Двад­цать восьмого августа Клавийо проехал через Кеш. Онузнал, что за двадцать лет город, откуда был родом Тимур, расширился⁵. Замок, который велел построить завоеватель Хорезма и Герата, Клавийо нашел хорошо укрепленным и защищенным рвом и подъемным мостом. Соборная мечеть, построить ко­торую приказал Тимур⁶, еще не была закончена, хотя надгробие над могилой, в которой был похоронен его отец, а также другая гробница, предназначенная для приема бренных останков «господина счастливых обстоятельств», были завершены⁷. В Кеше Клавийо рассказали, как Тимур молодым человеком с малень­кой бандой товарищей воровал скот; это совпадает с сообщениями враждебно настроенных к нему летопис­цев. Испанец также узнал о той авантюре, когда Ти­мур был ранен в Систане; ошибочно это связали с его набегом за Окс, во время которого он доставал ло­шадей себе и эмиру Хусейну для запланированного предприятия в Систане⁸. Так через сорок лет после событий появилась легенда о «хромом Тимуре», че­ловеке, который за воровство в юности заплатил увечьем своих конечностей⁹.

Тридцать первого августа Клавийо достиг пригорода Самарканда. Там в одном из роскошных садов, разби­тых по царскому приказу, была приготовлена кварти­ра, которую он делил с послом мамлюкского султана Фараджа, сына Баркука; египетские посланники встре­тились в Рее с испанцами, и с тех пор путешествовали вместе. Обширную территорию, которая была засаже­на фруктовыми деревьями различных видов, окружала стена, длина которой, по оценке Клавийо, составляла одну милю. Ручьи текли через парк, в котором была дичь и фазаны. Он разделялся аллеями, которые пере­секались в правом углу, на маленькие земельные учас­тки. В середине каждой из этих аллей тянулась насы­панная из земли плотина. На искусственно созданном холме стояли похожие на дворцы здания с богато ук­рашенными, облицованными кафельными плиткамипокоями. Эта возвышенность была защищена глубоким рвом, в который наливалась вода из трубы. Через мост проходили к воротам, а потом к лестнице, которая вела наверх к зданию. Но не там наверху, а в другой части огороженного сада жили послы; вблизи одного ручья для них были разбиты палатки¹⁰.

СОБОРНАЯ МЕЧЕТЬ

Около пяти лет прилагал большие усилия Тимур для расширения своей столицы. Помнится, при побе­дах в Индии большое число художников и ремеслен­ников попали в плен. Он велел многих из них пере­дать своим приближенным, а те должны были прини­мать участие в великом деле и соревноваться между собой в роскошной отделке построек. За собой Тимур оставил каменотесов. Ему нужно было их умение для возведения мечети, громадного молельного дома, ко­торый должен был быть как бы земной копией рая, местом, на котором верующие, окруженные неземной красотой, предавались бы только почитанию единого Бога. В мае 1399 года в назначенный астрологом час, был заложен фундамент ¹¹. Внутренний двор был раз­мером восемьдесят восемь метров на семьдесят; в него входили через портал и видели напротив него на дру­гом конце двора огромный ливан, вход в саму мечеть, которая была покрыта сводом, держащимся на бара­бане, так что получился зал высотой около пятидеся­ти пяти метров. Двор был со всех сторон окружен пос­тройками; крыша этих помещений держалась на кар­низе, который несли пятиметровые колонны, сложен­ные из обтесанного камня. Как портал, так и ливан были фланкированы двумя восьмигранными минаре­тами каждый. По поперечной оси два небольших зда­ния с куполами, простиравшиеся на восемьдесят вос­емь метров, окаймляли двор.

Началом работ руководил Тимур лично. Но скоро его оторвали от этой деятельности тревожные события на западе его империи; в то время как он находился далеко от своей столицы во время семилетней кампании, пос­тройка быстро росла в высоту. Как во время военных предприятий, Тимур и здесь настаивал на напряжении сил, на скорейшем исполнении. Затраты при этом не играли никакой роли. Летом 1404 года Тимур вернул­ся; архитектурное сооружение было закончено, но оно получилось не таким, каким он его себе представлял. Хотя колоннада «была подобна вершине сфер», она показалась ему слишком маленькой в сравнении с ку­польным сводом над молельным залом. Начальника финансового управления Тимур посчитал виновным в этой ошибке и приговорил его к смерти.

К роскошным образцам на одежде славы, к главней­шим в перечне великих дел относятся сооружения с целью благотворительности: мечети, медресе, мо­настыри суфиев, постоялые дворы, наконец, цистер­ны и колодцы, которые Тимур велел устроить в пустыне. Одно из этих сооружений — Соборная мечеть в резиденции, в Самарканде, которую он построил в своей чистой и совершенной, доброй вере. «Молитвенные дома Бога строятся только теми, кто верит в Бога и в день Страшного суда» (сура 9, 18). Пусть будут вечно существовать их фун­даменты подобно фундаментам святынь в Мекке! Пусть будут их вечно прославлять в мире как Мекку! Он выбрал себе путеводной нитью следую­щее слово Пророка, которое вытекало из божествен­ного внушения: «Кто строит мечеть, пусть она даже будет такой маленькой, как гнездо рябчика, тому Бог построит дом в раю!»¹³ С предельным старанием взялся Тимур за основание и строитель­ство. Фундамент был заложен так надежно, как ос­нование горы, как основа его счастливого господства. Как дамба Александра... ¹⁴ мечеть строилась из обте­санных камней. Ниши для молитв он велел облицевать стальными плитами необычной формы с чудесными гравюрами и элегантными росчерками в высшей сте­пени художественного совершенства; подобные, нигде нельзя... было увидеть в семи атмосферах. Четыре минарета, как стрелы, поднимаются в четырех уг­лах так высоко, что с них можно увидеть невоору­женным глазом скрытые свойства небесных тел и созвездий. И ливан, похожий на небесный свод, ка­сающийся Малой Медведицы, в своем совершенном искусстве предмет зависти коллекции картин Ки­тая. Около четырехсот мраморных колонн были доставлены из самых отдаленных областей в крат­чайшие сроки на тележках, которые тащили громад­ные слоны, с привлечением всей транспортной тех­ники для тяжелых грузов. Двор и крыша заставили побледнеть рай и высокую небесную крышу от за­висти, так как крыша лежала на прочных опорах и сильных сводчатых ребрах, и стороны двора укра­сили различной отделкой, узорами и изображения­ми, которые сделаны из яшмы. До конца света стро­ение с его убранством сохранится от разрушения, так как его фундамент укрепили так прочно, что землетрясение ему не нанесет вреда, а осадные машины ударов судьбы не могут пробить брешь в фундаментной стене. На парапете Ливана, за кото­рым открываются ворота в «рай, широкий, как небо и земля» (сура 3, 127), читаешь надпись: «Войдите в безопасность, приветствуемые мирным салютом» (сура 15, 46). И «кто войдет, тот в безопасности» (сура 3, 91) высечено на плитах, которые, из едино­го материала... образуют там основу — на такую мостовую смотрит завистливо сам священный рай, но мечеть появляется как тот «Ирам с высокой ко­лонной, равной которой не было создано нигде» (сура 89, 7-8). Внутреннее помещение мастера из Багда­да и Басры... выстлали циновками; ремесленники из Фарса и Кирмана покрыли каждое место изготовлен­ными точно по размеру шелковыми коврами; масте­ра из Алеппо прикрепили позолоченные подсвечники в помещении под куполами — подобно небесным све­тилам под опрокинутым котлом сфер¹⁵.

Быстрота, даже спешка, с которой Тимур вел стройку, для исламского Востока с его политической нестабильностыо необычны. Резиденция, которую создавал для себя ильхан Олджайту¹⁶, была тоже продуктом центрального планирования и быстрого исполнения. Для испанского посла Клавийо, конеч­но, было важным примечание, в какое короткое (даже трудно себе представить) время была завершена стройка. Он описывает, как в Самарканде в течение немно­гих недель возникла крытая навесом базарная ули­ца¹⁷. То, что подобные строения, возможно, не всег­да были прочными, становится ясным. Это обнару­жилось довольно скоро и в Соборной мечети Тимура в Самарканде, как рассказывает Ибн Арабшах: порою камни отрывались от стен и падали на молящихся; однажды, видимо, было так много больших кусков, что люди, охваченные страхом, ринулись к выходу, и тот, кто произносил молитву (чтобы за ним повто­ряли), остался в одиночестве^Г8.

ГНЕВ И ВЕЛИКОДУШИЕ

Соборную мечеть в Самарканде начали строить сразу после возвращения Тимура из Индии. И во время семилетней кампании Тимура не покидала мысль, что он должен увековечить славу достойны­ми внимания архитектурными сооружениями. После своих побед в Сирии и разрушения Багдада он от­правился в конце 1401 года в зимний лагерь в Кара­бах. Во время охоты он наткнулся на разрушенный канал длиной около десяти парасангов, который брал свое начало из Аракса и впадал в Каспийское море. Только в течение одного месяца Тимур велел восста­новить канал. Он назвал его каналом Барласа, что­бы имя рода, из которого он вышел, навсегда оста­лось связанным с этим добрым делом, так как он надеялся, что на берегах поселятся люди и построят деревни и мельницы, так чтобы его дело дало толчок расцвету страны¹⁹. Завоеватель мира, которому Бог или небо дало в руки ключи ко всем странам, обна­руживает своими делами, что у него в распоряжении были бесконечные сокровища милости²⁰, а она быва­ет двух видов; уничтожение врагов и создание осво­божденной империи. К концу семилетней кампании он дал поручение восстановить Багдад, превращенный в развалины, и снова позволить расцвести измучен­ному Ираку:

Так как теперь благородный Бог подчинил все оби­таемые страны во всем мире исполняемым прика­зам, мы желаем, чтобы, подобно тому, как повсю­ду знают последствия нашего гнева, и наши милос­ти и благодеяния записали и читали о них. Так как султан — тень Бога, он с одной стороны, сжигает горящим пламенем своего гнева врагов, а с другой стороны, в состоянии милосердия и доброты зажи­гает свечи великодушия во мраке души тех, кото­рые его любят²¹. В гибельном сопротивлении нашим победоносным войскам багдадцы предоставили свою страну и ее подданных для уничтожения, так что для них это была месть (за их преступления) и с ними дело дошло до того, что «град обрушился на их город и сбил с кустов роз всю листву». Но те­перь, когда султан со всей своей энергией утолил жажду мести, а те получили возмездие за свои пре­ступления, царский орел нашего милосердия снова раскрывает крылья своего великодушия и хочет сде­лать ту сторону резиденцией феникса справедливос­ти и из развалин привести ее к новому расцвету, так как все люди должны знать, что означают агрессивность и жажда мести и как далеко прости­раются милосердие и доброта.

Так Шами, свидетель событий, заставляет говорить «господина счастливых обстоятельств», что все санов­ники согласились с этим намерением. Багдад всегда был оплотом набожной учености; забота о возрожде­нии этого города и всего Двуречья обещала долговеч­ную славу в земной жизни и обретение заслуги пе­ред потусторонним миром. Принцу доверили задачу руководить восстановлением и «смазывать раны раненых той страны мазью справедливости таким обра-эм, что (уже) в будущем году... паломники смогут оттуда отправиться в Хиджаз» . Усилия, направлен­ные на восстановление Багдада, служили цели рас­ширить влияние Тимура на оба священных города, как было ему предложено посольством Хиджаза в начале индийского похода²³. После того как мамлюкское войско не сумело под Дамаском дать ему отпор²⁴, он мог вполне считать себя самым могущественным ис­ламским султаном и претендовать на Мекку и Медину. Но забота о расцвете завоеванной — и поэтому подчиненной законной власти — страны заключается в том, чтобы она (забота) проявлялась как неотдели­мое дополнение силы гнева. Великодушие и гнев — дополнительные аспекты получаемой от Бога власти, и именно только что названная цель показывает, чему должны оба служить: восстановлению и поддержанию основанного Богом и отражающегося, между прочим, в обрядах паломников порядка земной жизни. Там, где это удается, рай уже обеспечен.

«Именно бог назначил вас наместниками на земле и одного из вас возвысил на несколько ступеней над другими, чтобы испытать вас в обстоятельствах, ко­торые он вам создавал» (сура 6, 165). «Он позволил вам возникнуть из земли и приказал вам самим до­бывать себе пропитание» (сура И, 61). Этими двумя стихами Корана²⁵ Шами открывает свое сообщение о еще одном благотворительном деле Тимура: он велел восстановить город Байлакан, расположенный северо-западнее Муганской степи недалеко от западного бе­рега Аракса, который был уничтожен в 1220 году монголами²⁶. План соответствовал образцу, которого обычно придерживались «в Туране» и которому сле­довал Тимур в подобных делах в Иране: размечался вехами большой четырехугольник, который разбивал­ся на меньшие двумя базарными улицами, пересека­ющимися в правом углу. Размер четырехугольника составлял около тысячи семисот метров; более десяти метров высотой и восьми метров шириной были укреп­ления. Стороны четырехугольника были защищеныбашнями; жилье для караульных подразделений было встроено в насыпь. Перед ней был вырыт глубокий ров шириной в тридцать метров²⁷. Только месяц, будто бы, продолжались эти работы в городе, утверждает Шами и добавляет, что если бы такое удалось како­му-нибудь другому правителю в течение года, то уже был бы повод у всех для удивления.

И люди увидели картину исступления и жажды мести, милости и великодушия в зеркале его управ­ления миром; как только его жажда мести раскры­вает длань, все переворачивается вверх дном; и как только губы его доброты сладко улыбаются, он делает все земное веселым и светлым. Да, люди узнали, что господин счастливых обстоятельств яв­ляется личностью, в которой открывается привле­кающее и отталкивающее возвышенного величест­ва (единого Бога)²⁸.

Гнев и доброта укрепляют порядок, который Бог предусматривает для земной жизни. А где могли бы более четко проявиться, чем в столице Тимура Самар­канде, гнев и доброта, которыми он управляет миром? Самарканд — центр мира, в нем, вследствие этого, божественный порядок достигает самой высокой, ка­кая только возможна на земле, степени концентрации. Поэтому Самарканд — порог рая. Это символизиру­ет Соборная мечеть, и надписи с цитат