Периодизация истории русского литературного языка

История литературного языка обнаруживает те органические отношения, которые на всех этапах общественного развития существуют между языком и историей народа. В словарном составе литературного языка, в его функциональных стилях ярче и заметнее всего отражаются те события, которыми ознаменованы определенные поворотные этапы в жизни народа. Формирование книжной литературной традиции, ее зависимость от смены общественных формаций, от перипетий классовой борьбы сказывается в первую очередь на общественном функционировании литературного языка и его стилистических ответвлений. Развитие культуры народа, его государственности, его искусства, и в первую очередь искусства слова—литературы, накладывает неизгладимую печать на развитие литературного языка, проявляясь в совершенствовании его функциональных стилей. Следовательно, периодизация истории русского литературного языка может строиться не только на базе тех этапов, которые переживает общенародный язык в результате объективных процессов внутреннего спонтанного развития его основных структурных элементов — звукового строя, грамматики и словарного состава, — но и на соответствиях между этапами исторического развития языка и развития общества, культуры и литературы народа.

Периодизация истории русского литературного языка до сих пор почти не служила предметом специального научного исследования. Те исторические этапы, которые фиксируются , вузовскими программами по истории русского литературного языка, намечены в статье В. В. Виноградова “Основные этапы истории русского языка”. В курсе лекций А. И. Горшкова мы находим периодизацию истории русского литературного языка согласно действовавшим в те годы вузовским учебным программам: 1. Литературный язык древнерусской (древневосточносла-вянской) народности (X—начало XIV вв.); 2. Литературный язык русской (великорусской) народности (XIV—середина XVII вв.); 3. Литературный язык начальной эпохи формирования русской нации (середина XVII—середина XVIII вв.); 4. Литературный язык эпохи образования русской нации и общенациональных норм литературного языка (середина XVIII—начало XIX вв.); 5. Литературный язык русской нации (середина XIX в.—по наши дни).

Позволим себе сделать отдельные критические замечания по поводу предлагаемой периодизации истории русского литературного языка. Прежде всего нам кажется, что в этой периодизации недостаточно учтена связь истории языка с историей народа. Выделяемые периоды соответствуют, скорее, имманентному развитию структурных элементов общенародного русского языка, чем развитию собственно языка литературного, которое немыслимо без неразрывной связи с историей русской государственности, культуры и в первую очередь истории русской литературы. Во-вторых, указанная периодизация страдает излишней дробностью и механистичностью, в ней искусственно разрываются на отдельные обособленные периоды такие этапы языкового исторического развития, которые должны были бы рассматриваться в неразрывном единстве.

Изложим нашу концепцию периодизации истории русского литературного языка в неразрывной связи с историей русского народа, его культуры и литературы.

Нам кажется наиболее целесообразным подразделить всю тысячелетнюю историю нашего литературного языка не на пять, а всего на два основных периода: период донационального развития русского литературно-письменного языка и период его развития как языка национального. Гранью между обоими намечаемыми периодами естественно было бы признавать время около середины XVII в., откуда, по известному определению В И. Ленина, начинается “новый период русской истории”.

Закономерности развития славянских литературных языков, благодаря которым отличаются в них донациональные и национальные периоды, прослежены и обоснованы в докладе В. В Виноградова, сделанном им на V Международном съезде славистов в Софии. Различия эти достаточно заметны и характерны. К числу наиболее существенных следует отнести появление в национальный период развития литературного языка его устно-разговорной формы, которая как средство .устного всенародного общения между членами языкового коллектива, по-видимому, отсутствовала в древнюю эпоху, когда письменно-литературная форма языка непосредственно соотносилась с диалектной разговорной речью и противопоставлялась этой последней.

В последние годы была предложена чл.-кор. АН СССР Р. И. Аванесовым особая периодизация древнейшего этапа развития русского литературного языка. В докладе на VII Международном съезде славистов в Варшаве (1973 г.), выдвигая на передний план соотношения между древнерусским (древневосточнославянским) книжным типом языка, языком собственно литературным и языком народно-диалектным, названный ученый предложил следующее хронологическое разделение эпохи: XI в.—первая половина XII в.; вторая половина XII в.—начало XIII в.; XIII—XIV вв. Основано данное деление на все более и более, по мнению Р. И. Аванесова, углубляющемся расхождении книжно-письменного и народно-диалектного языка с учетом жанровых разновидностей письменных памятников, которые строго разграничены в функциональном отношении.

Членение истории русского литературного языка на донациональный и национальный периоды развития достаточно широко принято как советскими, так и зарубежными историками русского, языка.

Что касается того решительного отграничения эпохи развития литературного языка русской народности (XIV—XVII вв. — обычно называемый Московским периодом) от предшествующего времени, предлагаемого лекциями А. И. Горшкова и вузовской программой, то с этим согласиться нельзя, прежде всего исходя из закономерностей развития собственно литературно-письменного языка данной эпохи. Именно литературный язык Московского периода неразрывно связан с литературным развитием всей предшествующей поры. Ведь мы знаем о единстве литературы, отражаемой этим языком, т. е. той древнерусской литературы XI—XVII вв., в которой наблюдаются одни и те же литературные процессы, бытование и переписывание одних и тех же текстов, возникших еще в XI или XII вв. в древнем Киеве, а переписывавшихся и бытовавших в Московской Руси, на севере и к северо-востоку от Киева, и в XIV в. (“Лаврентьевская летопись”), и в XVI в (“Слово о полку Игореве”) и даже в XVII в. (“Моление Даниила Заточника”). То же относится и к таким переводным произведениям Киевской эпохи, как “История Иудейской войны” Иосифа Флавия, “Александрия” или “Девгеньево деяние”, которые, несомненно, возникли в XII—XIII вв., большинство же списков восходит к XV— XVII вв. Таким образом, единство древнерусской литературы на всем протяжении развития с XI по XVII в. обеспечивало и единство традиции древнерусского литературно-письменного языка вплоть до середины XVII в.

Слишком дробное подразделение периодов развития русского литературного языка национального периода, предлагаемое А. И. Горшковым, тоже не может быть признано достаточно обоснованным. Так, нам думается, нецелесообразно отделять резкой гранью язык второй половины XIX в. от предшествующей пушкинской эпохи, когда, несомненно, уже закладываются основы развития лексико-семантической и стилистической системы русского национального литературного языка, продолжающей существовать и в наши дни.

Итак, согласно нашему, убеждению, наиболее рационально выделение лишь двух, главных и основных периодов развития русского литературного языка: периода донационального, или периода развития литературно-письменного языка народности (вначале народности древнерусской, общевосточнославянской, а затем, с XIV в., народности великорусской), иначе древнерусского литературно-письменного языка до XVII в., и периода национального, охватывающего развитие русского литературного языка в собственном смысле этого термина, как национального языка русской нации, начиная примерно с середины XVII в. по наши дни.

Естественно, что в каждом из названных основных периодов развития русского литературного языка выделяются более мелкие подпериоды развития. Так, донациональный период распадается на три подпериода. Подпериод киевский (с Х по начало XII в.) соответствует историческому существованию единой восточнославянской народности и относительно единого древнерусского (Киевского) государства. Названный подпериод легко вычленяется и по такому заметному структурному признаку, как “падение глухих”, или изменение редуцированных гласных ъ и ь в полные гласные в сильных позициях и в нуль звука в слабых позициях, что, как известно, приводит к решительной перестройке всей фонологической системы древнерусского общенародного языка.

Второй подпериод падает на время с середины XII по середину XIV в., когда заметно проявляются в литературно-письменном языке диалектные ответвления единого восточнославянского языка, приведшие в конце концов к образованию отличающихся друг от друга по чертам фонетики, морфологии и лексики зональным разновидностям древнерусского литературно-письменного языка в эпоху феодальной раздробленности.

Третий подпериод развития литературно-письменного языка приходится на XIV—XVII вв. Для северо-востока—это язык Московского государства, в остальных областях восточнославянского заселения—это начальные основы впоследствии развившихся самостоятельных национальных языков восточнославянских народностей (белорусский и украинский), выступающие в XV—XVII вв. в качестве письменного языка всего Литовско-Русского государства, или “проста русска мова”, обслуживавшая как будущих белоруссов, так, и предков украинской народности.

Национальный период развития русского литературного языка также можно подразделить на три подпериода. Первый из них охватывает середину, или вторую половину XVII в., до начала XIX в. (до эпохи Пушкина). К этому времени в основном установились фонетическая и грамматическая системы русского общенародного языка, однако в литературном, письменном языке продолжают чувствоваться с достаточной силой следы ранее сложившейся традиции в формах церковнославянской и деловой русской речи. Это подпериод переходный, под-период постепенного установления и образования всесторонних норм современного русского литературного языка как языка нации.

Второй подпериод можно было бы назвать, пользуясь удачным определением, которое было намечено у В. И. Ленина, временем “от Пушкина до Горького”. Это время с 30-х годов XIX в. до начала XX в., конкретнее, до эпохи пролетарской революции, положившей конец господству помещиков и буржуазии, время развития русского литературного языка как языка буржуазной нации. В эти годы с особенной интенсивностью обогащался словарный состав языка, развивавшегося на основе широкого демократического движения, в связи с расцветом русской литературы и демократической публицистики.

И, наконец, вычленяется третий подпериод в истории русского литературного языка, начинающийся со времени подготовки и осуществления пролетарской революции, подпериод советский, продолжающийся и в наши дни.

Такова в общих чертах периодизация истории русского литературного языка, которая кажется нам наиболее приемлемой.

Вопрос о начале письменности у предков русского народа— древних восточнославянских племен — имеет непосредственное отношение к истории русского литературного языка: письменность является необходимой предпосылкой появления письменно-литературного языка. До недавнего времени историческая наука, отвечая на вопрос, когда и в связи с чем появилась своя система письма у восточных славян, указывала на относительно позднее возникновение собственной письменности на Руси, связывая ее начало с воздействием христианской религии и церкви. Согласно этому традиционному взгляду, восточнославянская письменность начинает развиваться лишь с самого конца Х в. на основе старославянской, или древнецерковнославянской, системы письма, полученной восточными славянами в готовом виде в период так называемого крещения Руси, которое приурочивалось на основании сообщений летописи к 989 г. Однако уже давно у историков стали накапливаться факты, которые не подтверждали этого традиционного взгляда и наводили на предположение о более раннем возникновении письма у восточных славян. В течение последних двух десятилетий данные подобного рода все увеличиваются в числе, и настало время их подытожить и систематизировать. Свидетельства о более раннем начале письменности у восточных славян, чем то, что предполагалось научной традицией, могут быть сведены к трем группам: данные, извлекаемые из традиционных письменных источников по истории древнерусского общества; данные, добытые новейшими археологическими исследованиями; известия иностранных писателей-современников, сообщавших сведения о Древней Руси. Под традиционными источниками по древнейшему периоду Руси мы подразумеваем прежде всего такой ценнейший исторический памятник, как “Начальная летопись”, или “Повесть временных лет”, созданная в Киеве в конце XI—начале XII в. В состав этого сложного памятника вошли тексты договоров, заключенных древнейшими киевскими князьями, жившими задолго до крещения Руси, с византийской империей.

Ученые, стоявшие на традиционной точке зрения, например акад. В. М. Истрин, полагали, что тексты этих договоров первоначально создавались на греческом языке, а затем при составлении “Повести временных лет”, в начале XII в., могли быть извлечены из киевских княжеских архивов и лишь тогда переведены на древний славяно-русский литературный язык для включения их в летопись. В 1936 г. вопросом о языке сохраненных “Начальной летописью” договоров киевских князей с греками занялся С. П. Обнорский. Он доказал, что перевод текста договоров на славянский язык должен быть признан современным их оригиналам. Договоры при самом их составлении оформлялись одновременно на двух языках: на греческом для Византии и на древнерусском (славяно-русском) для Киевского княжества. Уже сама возможность появления древнерусского текста этих договоров предполагает наличие у восточных славян развитой письменности по крайней мере в первые годы Х в., т. е. почти за столетие до традиционного срока крещения Руси.

Если же обратимся к текстам самих дошедших до нас договоров, то там обнаружим сообщения, которые не оставят ни малейших сомнений в том, что тогдашние восточные славяне свободно и достаточно широко пользовались своей письменностью.

В договоре с греками киевского князя Олега, помещенном в “Повести временных лет” под 6420 летом (912 г.), мы читаем: “И о работающих во грекох Руси у хрестьанского царя. Аще кто умреть, не урядивь своего имЬния, ци своих не имать, да възвратить имение к малым ближикам в Русь. Аще ли сотворить обряжение таковый, возметь уряженое его, кому будеть писал наслЬдити имЬнье его, да насладит е”. Последние слова абзаца могут быть переведены следующим образом: “Если он сделает завещание, то тот пусть возьмет имущество его, кому он напишет об этом в своем завещании”.

В, словах договора кому будеть писал (кому он напишет) — мы можем видеть прямое указание на то, что завещания писались русскими купцами собственноручно. Если бы речь шла о завещаниях, написанных нотариусами по-гречески (под диктовку завещателей), то тогда употребили бы глаголы завещал или отказал. Таким образом, жившие в начале Х в. в Константинополе восточные славяне могли составлять письменные завещания о принадлежащем им имуществе, т. е., несомненно, умели писать на своем родном языке, ибо еще труднее предположить, что они были настолько образованными, что могли писать по-гречески.

В договоре, заключенном между князем киевским Игорем и византийским правительством и помещенном в “Начальной летописи” под 6453 летом (945 г.), мы читаем о золотых и серебряных печатях, которые имели при себе послы киевского князя. А печать, конечно, была снабжена надписью с именем ее владельца! (Все известные до сих пор археологам древнерусские печати всегда носят на себе имя владельца. Печатей анонимных, отмеченных только каким-либо специальным знаком или гербом, без имени, археология не знает.)

В тексте того же договора находим: “НынЬ же увЬдЬлъ есть князь вашь посылати грамоты ко царству нашему: иже посылеми бывають от них поели и гостье, да приносять грамоту, пишюче сице: яко послахъ корабль селико”. Выделенные курсивом слова свидетельствуют о том, что в древнем Киеве во времена Игоря была княжеская канцелярия, снабжавшая грамотами-удостоверениями корабли купцов, направлявшихся торговать в Константинополь.

Обратимся к данным археологии. В 1949 г. при раскопках кургана возле села Гнездово под Смоленском советскому археологу Д. А. Авдусину удалось обнаружить среди других находок в слоях, относимых к 20-м годам Х в., надпись на боковой поверхности глиняного сосуда — корчаги. Надпись сделана славянскими кирилловскими буквами и справедливо была признана древнейшей русской надписью. Прочтение ее до сих пор еще не может признаваться бесспорным. Первыми издателями было предложено чтение гороухща со значением горчица . Тогда же проф. П. Я. Черных внес поправку в это прочтение, уточнив его в соответствии с данными исторической фонетики русского языка. Он предложил читать загадочное слово как гороуш(ь)на, сопоставив его с известным из канонических старославянских текстов прилагательным гороушьно— зерно горчичное . Впоследствии выдвигались еще и иные прочтения: Гороуня—притяжательное прилагательное от имени собственного Гороунъ (предполагаемый владелец корчаги); сочетание “Гороух Yа (пьса)”—Гороух написал (Гороух—владелец сосуда). Однако, как бы мы ни читали эту надпись, остается непреложным тот факт, что кирилловское письмо было распространено у восточных славян уже в первое десятилетие Х в. и использовалось отнюдь не для религиозных, а для бытовых целей.

Второе важное археологическое открытие было сделано румынскими учеными при работах по прорытию судоходного канала Дунай — Черное море, недалеко от г. Констанцы. Это так называемая Добруджанская надпись.

Каменная плита, на которой была начертана Добруджанская надпись, плохо сохранилась, не все в этой надписи может быть прочитано, однако четко просматриваются строки, содержащие датировку надписи 6451 г. (943 г.). По словам румынского слависта Д. П. Богдана, издавшего и исследовавшего в 1956 г. названный памятник, “Добруджанская надпись 943 г.—самая древняя кирилловская надпись, высеченная на камне и снабженная датой... С фонетической точки зрения Добруджанская надпись 943 г. приближается к древнеславянским текстам русской редакции (например, к Остромирову евангелию)”.

Самую широкую известность за последние полтора—два десятилетия приобрели археологические раскопки, обнаружившие грамоты на бересте в Новгороде и в некоторых других древних городах Северо-Западной Руси. Культурно-историческое значение этих находок невозможно переоценить. Однако для решения вопроса о начале восточнославянской письменности они могут привлекаться лишь как косвенные свидетельства. Текстов грамот, восходящих ко времени ранее XI в., пока не найдено. Большая часть, берестяных грамот принадлежит к XI, XII, XIII и XIV вв., т. е. к эпохе, в которой наличие развитой и распространенной восточнославянской письменности не вызывало сомнений (см. об этом подробнее на с. 56 и ел.). Берестяные грамоты доказывают массовое распространение письма по крайней мере в XI в., что было бы абсолютно невозможным, если исходить из традиционной датировки начала письменности на Руси концом Х в. Археологи не теряют надежды обнаружить берестяные грамоты в слоях Х в. древнего Новгорода, так как в этих старейших археологических слоях находят орудия письма, “писала”, которыми наносили на бересту буквенные знаки.

Таким образом, археологические открытия последних десятилетий не оставляют места сомнениям о раннем возникновении письма у наших далеких предков, восточнославянских племен IX—Х вв.

Обратимся к разбору сведений, сообщаемых о русском письме иностранными авторами.

О жизни и быте восточнославянских племен на заре их государственного существования повествуют произведения писателей соседних с Древней Русью народностей. Особенно интересны для нас свидетельства, оставленные путешественниками, географами и историками, писавшими на арабском языке. Культура арабского народа была в эпоху раннего средневековья более высокой по сравнению с европейскими странами, так как у арабов во многом сохранилось научное наследие античности. Известен рассказ арабского писателя Ахмета Ибн-Фадлана, совершившего путешествие из древнего Хорезма на Волгу, в столицу тогдашнего Булгарского государства город Булгар, в 921— 922 гг. В своей книге он сообщает между прочим о своих встречах с русскими купцами, об их обычаях и обрядах. Ахмет Ибн-Фадлан был свидетелем погребения богатого руса, торговавшего в Булгаре и скончавшегося там. Погребение совершалось по древнему языческому обряду, сопровождавшемуся сожжением юной жены покойника и принадлежавшего ему имущества. Нет сомнения, что умерший русский купец был еще язычником. После завершения всех погребальных обрядов, как пишет Ибн-Фадлан, “они соорудили... нечто вроде круглого холма и водрузили в середине его большое бревно хаданга (белого дерева), написали на нем имя (этого) мужа и имя царя русов и удалились”.

Итак, по свидетельству Ибн-Фадлана, в 921—922 гг. русы-язычники могли писать и пользовались своим письмом для начертания имен на могилах. К сожалению, арабский автор ничего не сообщает о том, каким именно было виденное им письмо древних русов.

Подробности о характере письма, которым пользовались русы в Х в., мы находим у другого арабского писателя того же времени, у Абуль-Фараджа Мухаммеда Ибн-аби-Якуба, известного под прозвищем Ибн-ан-Надим. Его труд, написанный в 987—988 гг. под заглавием “Книга росписи известий об ученых и именах сочиненных ими книг”, содержит раздел “Русские письмена”, в котором говорится: “Мне рассказывал один, на правдивость коего я полагаюсь, что один из царей горы Кабк (Кавказских гор) послал его к царю русов; он утверждал, что они имеют письмена, вырезываемые на дереве. Он же показал (буквально: он же вынул) мне кусок белого дерева, на котором были изображения; не знаю, были ли они слова или отдельные буквы, подобно этому”. И далее в арабских рукописях Ибн-ан-Надима следует прорись письменных знаков в составе одной строки, над расшифровкой которой тщетно трудились многие ученые. Очевидно, позднейшие переписчики настолько исказили надпись, что надеяться на более точное ее прочтение сейчас не приходится. Однако в приведенном сообщении обращают на себя внимание отдельные подробности (знаки вырезываются на куске белого дерева), которые позволяют сделать вывод, что, по-видимому, собеседник арабского автора показывал ему не что иное, как древнюю грамоту на бересте.

Наконец, одно из интереснейших свидетельств в пользу большой древности русского (восточнославянского) письма мы имеем в списках “Паннонского жития”, т. е. жизнеописания основоположника древнеславянской письменности Константина (Кирилла) Философа. В этом памятнике сообщается, что во время своего миссионерского путешествия в Хазарию (около 860 г.) Константин побывал в Корсуни и “обрате ту евангелие и псалтырь руськы письмены писано, и человека обрЬть глаголюще тою беседою, и бесЬдовавъ с нимъ и силу рЬчи приим, своей бесЬд в прикладая, различьна письмена глас’ная и съглас'ная, и въскорЬ начать чисти и сказати” В переводе эти слова могут быть переданы так Константин Философ нашел в Корсуни евангелие и псалтирь, написанные русским письмом. Там же он встретил человека, говорившего на русском языке, беседовал с ним и от него научился читать на его языке, сопоставляя этот язык со своим, т. е. с хорошо известным ему древне-македонским славянским наречием. Свидетельство “Паннонского жития” принадлежит к числу “проклятых” вопросов ранней славянской письменности По поводу истолкования этого свидетельства высказывалось немало самых различных и противоположных мнений.

При современном состоянии русских и иностранных исторических источников, сообщающих лишь случайные и отрывочные сведения о письменности древних русичей в начальный период существования их государства, вряд ли можно надеяться на скорое и определенно ясное решение проблемы Однако самый факт свидетельства не может быть безразличным для решения вопроса о возникновении письменности у восточных славян. Если верить “Паннонскому житию” буквально, то следует признать, что Константин Философ еще за несколько лет до изобретения им славянской азбуки мог видеть и изучить письмо древних русов.

Итак, обзор основных отечественных и иностранных источников, свидетельствующих об относительно раннем начале письменности у восточных славян, позволяет нам сделать единственно правильный вывод о том, что письменность у наших предков возникла, во-первых, задолго до официального крещения Руси, во всяком случае в самом начале Х в., а может быть, и несколько раньше. И, во-вторых, возникновение восточнославянской письменности, хотя она, несомненно, связана и с общим культурным наследием, всех славянских народов, письменностью древнеславянской, кирилловской, должно быть объяснено не воздействием извне, а прежде всего внутренними потребностями развивавшегося общественного строя древних восточных славян, переходивших к Х в. от первобытных общин к ранним формам государственности и феодального строя. Мы можем выразить свое полное согласие с акад. Д. С. Лихачевым, который писал еще в 1952 г.: “Таким образом, к вопросу о начале русской письменности следует подойти исторически как к необходимому этапу во внутреннем развитии восточных славян”. Вместе с тем следует еще раз подчеркнуть, что начало письменности отнюдь не означает возникновения литературного языка, а является только первой и самой необходимой предпосылкой для его становления.

Под древнерусским литературно-письменным языком принято понимать тот язык, который дошел до нас в письменных памятниках, как сохранившихся непосредственно в древнейших рукописях XI—XII вв, так и в позднейших списках. Письменный язык древнейшего времени обслуживал многосторонние общественные потребности Киевского государства: он служил нуждам государственного управления и суда; на нем оформлялись официальные документы, им пользовались в частной переписке; на древнерусском литературном языке создавались летописные повести и другие произведения русских авторов

Древнерусским письменным языком пользовалось как основное восточнославянское население Киевского государства, так и представители других, неславянских племен, вошедших в его состав: финских на севере и востоке, тюркских на юге, балтийских на северо-западе. Очень вероятно, что распространение древнерусского письменного языка перешагнуло пределы государственных границ и он был в употреблении и у печенегов, и у древних кабардинцев в предгорьях Кавказа, и у молдаван в Прикарпатье.

Литературно-письменный язык был призван обслуживать все потребности древнерусского общества. У нас нет поэтому ни социологических, ни лингвистических оснований противопоставлять литературному языку язык деловых письменных памятников древней эпохи, таких как, например, “Русская правда” или грамоты, будь они на пергамене или на бересте

Один и тот же по своей внутренней структуре литературно-письменный язык мы обнаруживаем в письменных памятниках, созданных на территории Древней Руси, и оригинального и переводного происхождения.

Уже при самом поверхностном знакомстве с языком письменных памятников древнерусской эпохи обнаруживается его смешанный характер Во всех его типах и жанрах соприсутствуют элементы как восточнославянские, народные, так и старославянские, книжные. Трудами русских ученых XIX в А. Х. Востокова, К. Ф. Калайдовича, И. И. Срезневского, И. В. Ягича, А. И. Соболевского и др было твердо установлено лишь то, что русская письменность и литература до Ломоносова пользовалась языком, представлявшим собою конгломерат народного, восточнославянского, с древнецерковнославянским, болгарским по происхождению Было определено, что соотношение собственно русских и старославянских речевых элементов в различных памятниках древнерусской письменности колеблется в зависимости от жанра произведения и от степени образованности автора, а отчасти и писца той или иной рукописи. Было выяснено, что, кроме письменности на этом смешанном языке (древнецерковнославянском русского извода), в Древней Руси была и такая письменность, которая создавалась на чисто русском языке Наконец, было доказано, что старославянские (древнеболгарские) элементы русского литературного языка с течением времени все более и более вытесняются и уступают место элементам русской народной речи, что находит окончательное завершение к первым десятилетиям XIX в., примерно к эпохе Пушкина. Все остальное в этих проблемах продолжало быть спорным вплоть до советского времени.

Прежде всего оставался открытым вопрос о первичности или вторичности того или иного речевого элемента в составе славянорусского литературного языка, которым уже в Х в начала пользоваться Киевская Русь

Первым из русских филологов, писавших в советское время, четко и полно изложил концепцию природы и происхождения древнерусского литературного языка А. А. Шахматов Он не оставил без внимания ни одного из вопросов, выдвинутых в области названной проблемы его научными предшественниками, и в этом отношении высказанная им стройная теория происхождения русского литературного языка может рассматриваться как синтез всего того, что было сделано исследователями на протяжении XIX в Закономерно эту концепцию называть традиционной теорией происхождения русского литературного языка

Более решительно, чем его предшественники, А. А Шахматов возводил древнерусский, а тем самым и современный русский литературный язык к языку древнецерковнославянскому как к непосредственному источнику А А. Шахматов писал о постепенно совершавшемся в ходе исторического развития преобразовании древнеболгарского по происхождению письменного языка в современный русский литературный язык

Сопоставляя историю русского литературного языка с историей западноевропейских языков, развивавшихся в средневековый период под сильным воздействием латыни, А А Шахматов пришел к заключению, что в отличие от Запада, где латинский язык никогда не ассимилировался с народно-разговорными языками, церковнославянский “с первых же лет своего существования на русской почве стал ассимилироваться народному языку, ибо говорившие на нем русские люди не могли разграничивать в своей речи ни свое произношение, ни свое словоупотребление от усвоенного ими церковного языка”. Очевидно, А А Шахматов допускал, что древнецерковнославянский язык в Киевской Руси использовался не только как язык культа и письменности, но служил и разговорным языком для какой-то образованной части населения. Продолжая эту мысль, он утверждал, что уже памятники XI в. доказывают, что произношение церковнославянского языка в устах русских людей утратило свой чуждый русскому слуху характер. .

Таким образом, А А. Шахматов признавал смешанным состав современного русского литературного языка, считая присущие ему народные, восточнославянские по происхождению, речевые элементы позднейшими, внесенными в него в ходе постепенного его “ассимилирования живой русской речи”, элементы же древнецерковнославянские, болгарские по этнолингвистическому истоку, причисляя к первоначальной основе литературно-письменного языка, перенесенного от южных славян в Киевскую Русь в Х в

Эта точка зрения, точно и определенно сформулированная в трудах А. А Шахматова, разделялась примерно до середины 1930-х годов громадным большинством советских филологов— лингвистов и литературоведов На этой позиции стояли, например, В. М. Истрин, А С Орлов, Л. А Булаховскии, Г. О. Винокур.

Новая научная теория, подчеркивавшая значение восточнославянской народноречевой основы в процессе сложения древнерусского литературного языка, была выдвинута проф. С П. Обнорским в 1934 г. Ученый подробно проанализировал язык древнейшего юридического памятника Киевской Руси, сложившегося в XI в. и дошедшего до нас в старшем Синодальном списке “Новгородской кормчей”, датируемой 1282г. Как показывает тщательно проведенный С. П. Обнорским анализ языка этого памятника, преимущественно фонетики и морфологии, он почти совершенно лишен каких бы то ни было речевых элементов старославянского происхождения и, наоборот, в нем чрезвычайно широко представлены черты восточнославянского характера. Это наблюдение позволило С. П. Обнорскому закончить свое исследование выводами, имеющими отношение к проблеме образования древнерусского литературного языка

Ученый писал тогда: “Итак, Русская Правда, как памятник русского литературного языка, как старейший его свидетель, дает нити для суждения о самом образовании нашего литературного языка. Русский литературный язык старейшей эпохи был в собственном смысле русским во всем своем остове. Этот русский литературный язык старшей формации был чужд каких бы то ни было воздействий со стороны болгарскоЬизантийской культуры, но, с другой стороны, ему не были чужды иные воздействия — воздействия, шедшие со стороны германского и западнославянского миров На этот русский литературный язык, видимо, первоначально взращенный на севере, позднее оказала сильное воздействие южная, болгарскоЬизантийская культура. Оболгарение русского литературного языка следует представлять как длительный процесс, шедший с веками crescendo. Недаром русско-болгарские памятники старшего периода содержат в известных линиях русских элементов даже более, чем сколько их оказывается в современном нашем языке. Очевидно, по этим линиям оболгарение нашего литературного языка последовало позднее в самом процессе его роста”.

Точка зрения, на которую стал С. П. Обнорский в 1934 г., позволила ему и в последующие годы обогатить историю русского языка рядом интересных исследований Так, в 1936 г. была напечатана его статья, посвященная языку договоров русских с греками, о которой было сказано выше (с. 22) Л В 1939 г. появилась статья о “Слове о полку Игореве”. В обеих названных работах мысли, высказанные в статье о языке “Русской правды”, нашли дальнейшее развитие и уточнение В частности, не выдержало испытания временем предположение о первоначальном северном происхождении русского литературного языка Обращение С. П Обнорского к источникам, прежде всего к “Слову о полку Игореве” как к памятнику древнейшего поэтического творчества, дало возможность говорить о Киевской Руси, как о подлинной колыбели русского литературного языка Отпало также предположение о древнем воздействии на русский литературный язык германской или западнославянской речевой стихии. Не выдержали проверки и отдельные собственно историко-грамматические положения, высказывавшиеся С. П. Обнорским в статье о “Русской правде”, а именно положения о том, что глагольная форма аориста якобы не являлась исконной принадлежностью русского языка и была в него внесена позднее под старославянским (болгарским) воздействием. Преобладание в языке “Слова о полку Игореве” именно этой выразительной формы прошедшего времени глагола заставляло отказаться от гипотезы о ее иноязычном происхождении и признать ее исконную принадлежность русскому литературному языку

Что же касается основного во взглядах С. П Обнорского на происхождение русского литературного языка, то положение об исконности русской речевой основы в литературном языке старшей формации продолжало с еще большей уверенностью звучать в последующих его работах.

Гипотеза, выдвинутая С. П. Обнорским, была встречена рядом критических выступлений. Во-первых, против положений, высказанных С. П. Обнорским в его первой статье, возражал известный советский славист проф. А. М. Селищев, критическая статья которого увидала свет лишь в 1957 г.

Обстоятельный разбор взглядов С П. Обн<