Экономическая наука и социология

После всего сказанного в предыдущей главе о важности ис­торических наук, а также статистики для экономического ана­лиза, я думаю, не вызывает сомнений, что мы должны поддер­живать некую связь с этими отраслями знания. В книге связь эта будет фрагментарной, но отнюдь не потому, что более си­стематическое исследование нежелательно, а только лишь в силу недостатка места и ограниченности моих знаний. Да и если бы этих препятствий не было, такое расширение исследования уто­пило бы наше повествование в безбрежном океане фактов.

Аналогично не нуждается в доказательствах то, что мы не можем себе позволить игнорировать развитие социологии. Этот термин мы употребляем в узком смысле как единую (хотя и да­леко не однородную) науку, изучающую такие социальные явле­ния и образования, как общество, группы, классы, отношения между группами, лидерство и т.д. Термином «социология» мы будем пользоваться постоянно, в том числе и применительно к развитию этой науки за столетия до появления самого тер­мина. В более широком смысле социология обозначает всю со­вокупность взаимопереплетающихся и некоординированных об­щественных наук, среди которых - наша экономическая наука, юриспруденция, политология, экология, описательная этика и эс­тетика.

Важность связей между социологией и экономической наукой мы признали, выделив «фундаментальную область анализа» под названием «экономическая социология» - область, в которой ни экономисты, ни социологи не могут сделать и шага, не насту­пив друг другу на ноги. Однако, во-первых, в реальности сотруд­ничество между двумя группами исследователей никогда не было особенно тесным и плодотворным. Во-вторых, сомнительно, что обе науки много выиграли бы от более тесного сотрудни­чества. Что касается первого пункта, следует отметить, что на­чиная с XVIII в. экономическая наука и социология расходились все дальше друг от друга, так что в наше время средний эко­номист и средний социолог совершенно безразличны друг к другу и предпочитают пользоваться соответственно примитив­ной социологией и примитивной экономической наукой собствен­ного производства, вместо того, чтобы применить научные ре­зультаты, полученные соседом, причем ситуация усугубляется взаимной перебранкой.

Что касается второго пункта, у меня нет большой уверенно­сти в том, что более тесное сотрудничество, шумно одобряемое дилетантами, было бы безусловным благом. Оно вряд ли принесло бы «чистую» выгоду, поскольку при этом были бы утрачены преимущества узкой специализации.

Глава 4. Социология экономической науки.

Мы уже упоминали научную дисциплину под названием «науковедение». Эта наука, исходя из логики и, в какой-то мере, из теории познания, исследует общие правила и приемы анализа, применяемые в разных науках. Но есть другая наука о науке, которая называется социологией науки и изучает последнюю как социальный феномен. Она изучает социальные факторы и процессы, порождающие специфический научный тип деятельно­сти, обусловливающие его развитие, направляющие эту деятель­ность на те или иные из возможных объектов, выдвигающие на первый план определенные методы исследования, создающие социальные механизмы, которые определяют успех или неудачу индивидуального исследователя, целого научного направления.

Как мы уже подчеркивали, работники, занимающиеся науч­ной деятельностью, склонны к образованию особых профессио­нальных групп. Поскольку это так, наука является подходя­щим объектом для социологического исследования. Разумеется, наш интерес к этой области не распространяется дальше проб­лем, освещение которых полезно для нашего введения в исто­рию экономического анализа. Важнейшая—проблема идеологии.

1. Является ли история экономической науки историей идео­логии?

А. Особенности «экономических законов».

Историческая или «эволюционная» природа экономического процесса несомненно ограничивает число общих категорий и общих связей между ними («экономических законов»), которые экономисты в состоянии сформулировать. Я не вижу смысла в том, чтобы, как это часто делается, априорно отрицать нали­чие таких категорий и связей. В частности, вовсе нет необхо­димости в том, чтобы категории, относящиеся к деятельности определенных социальных групп, были известны самим членам этих групп. Тот факт (если это на самом деле верно), что по­нятие дохода не было известна в средневековье вплоть до XIV в., - вовсе не причина, чтобы не использовать эту катего­рию в исследовании экономики того времени.

Но верно и то, что «экономические законы» гораздо менее устойчивы, чем законы любой естественной науки, они по-разному действуют в разных институциональных условиях и пренебрежение этим обстоятельством породило множество ошибок Если мы стараемся истолковать сознание людей, далеких от нас по времени или по культуре, мы рискуем не понять их не только в том случае, когда грубо подставляем себя вместо них, но и тогда, когда мы изо всех сил стараемся проникнуть во внутреннее устройство их сознания. К сожалению, каждый аналитик сам является продуктом своей социальной среды и своего места в обществе. Это побуждает его обращать внимание на определенные факты и смотреть на них под определенным углом зрения. И это еще не все: влияние среды может внушить человека подсознательное стремление видеть факты в том или ином свете Это подводит нас к проблеме влияния идеологии на экономический анализ.

Как установила современная психология и психотерапия наше сознание часто занимается тем, что мы называем рационализацией. Это означает, что мы рисуем образ себя, своих побуждений, своих друзей и врагов, своей профессии, церкви страны, который более соответствует желаемому, чем действительному положению дел. Таким, образом мы утешаем себя и стараемся произвести впечатление на других. Конкурент, преуспевший больше нас, разумеется, добивается успеха нечестным приемами, которые мы презираем. Лидер любой политической партии, кроме нашей, - несомненный шарлатан. Наша любимая девушка - ангел, лишенный земных слабостей. Враждебная нам страна населена чудовищами, а наша собственная - одними героями. И так далее. Благотворность этой привычки для на­шего здоровья и счастья очевидна, но в той же мере очевидно и то, как важно ее правильно распознать.

В. Марксистский анализ идеологических влияний.

За полвека до того, как значение этого явления было понято и использовано в науке и в терапии, Маркс и Энгельс открыл его и использовали для критики «буржуазной» экономической науки своего времени. Маркс установил, что человеческие идеи и системы идей не являются первичными двигателями историче­ского процесса, как до сих пор утверждают историографы, а об­разуют «надстройку» над более фундаментальными факторами. При этом идеи и системы идей, господствующие в данное время в данной социальной группе, интерпретируют факты и вытекаю­щие из них следствия искаженно. Это происходит по тем же причинам, которые искажают представление человека о его соб­ственном поведении. Иными словами, человеческие идеи имеют тенденцию прославлять интересы и действия господствующих классов и поэтому содержат (или подразумевают) такое их изображение, которое может сильно расходиться с истиной.

Так, средневековые рыцари изображали себя защитниками слабых и борцами за христианскую веру, тогда как их действи­тельное поведение и, что еще важнее, другие факторы, породив­шие и поддерживающие общественный строй того времени, для наблюдателя из другой эпохи и другого класса образуют сов­сем иную картину. Такие системы идей Маркс называл идеоло­гиями. По его мнению, большая часть экономической науки его времени представляла собой лишь идеологию промышлен­ной и торговой буржуазии.

Значение этого большого вклада Маркса в наше понимание исторических процессов и общественных наук ограничивается (но не уничтожается) теми оговорками, которые мы здесь при­ведем.

Во-первых, живо реагируя на идеологический характер тех систем идей, которые были ему несимметричны, Маркс совер­шенно не замечал идеологических элементов своей собственной системы. Но ведь его понятие идеологии в принципе универ­сально. Мы не можем сказать: все вокруг нас идеология, а мы стоим на острове абсолютной истины. Идеология трудящихся не лучше и не хуже, чем какая-либо другая.

Во-вторых, марксистский анализ идеологических систем сво­дит их к сгусткам классовых интересов, которые, в свою оче­редь, выражаются исключительно в экономических терминах. Согласно Марксу, идеология капиталистического общества, грубо говоря, прославляет интересы класса капиталистов, со­стоящие в погоне за денежной прибылью. Поэтому идеология, прославляющая не экономическое поведение капиталистов, а что-нибудь еще, например национальный характер, должен быть в конечном счете сводима к экономическим интересам господствующего класса.

Однако это положение не заключено в самом марксистском принципе идеологической ориентации и представляет собой другую, гораздо более сомнительную теорию. Сам принцип предполагает только, что: 1) идеология есть надстройка над реальной объективной социальной структурой и одновременно ее порождение; 2) идеология имеет тенденцию отражать эту реальную структуру в специфическом искаженном виде.

Могут ли эти реальности быть описаны в чисто экономических терминах - это другой вопрос. Не обсуждая его здесь отметим лишь, что мы хотим придать понятию идеологической влияния гораздо более широкое значение. Социальное положение - безусловно, могущественный фактор, влияющий на наше сознание, но это не означает, что наше сознание определяется исключительно экономическими составляющими нашей классе вой позиции или, если даже это так, идеологическое влияние не может быть сведено лишь к влиянию классового или группового материального интереса.

В-третьих, Маркс и большинство его последователей с из лишней поспешностью предположили, что высказывания, в которых заметно идеологическое влияние, безоговорочно подлежат осуждению. Важно подчеркнуть, что идеология, как и индивидуальная рационализация, - вовсе не ложь, а суждение о фактах, входящие в них, не обязательно должны быть ошибочными. Разумеется, велико искушение одним ударом изба виться от системы неугодных нам положений, объявив ее идеологией. Этот прием весьма эффективен (примерно в той же степени, что и личные нападки на оппонента), но логически он неприемлем. Как мы уже отмечали, объяснение, даже правильное, почему человек говорит то, что он говорит, не сообщает нам о том, правильно, или ложно его высказывание. Аналогично суждения, имеющие идеологическую подоплеку, законно вызывают подозрение, но при этом могут быть и правильными. И Галилей и его противники не были свободны от идеологических влияний, однако это не мешает нам утверждать, что Галилей был «прав». Но на каком логическом основании? Есть ли средство, чтобы обнаружить, опознать и, по возможности, устранит искаженные идеологией элементы в экономическом анализе И много ли после этого останется?

Надеюсь, читатель понимает, что наши ответы на эти вопросы, хотя и подкрепленные примерами, могут сейчас быть лишь временными: принципы, которые я собираюсь сформулировать, могут быть доказаны или опровергнуты только в применении ко всему материалу книги в целом. Но прежде чем приступим к этой работе, нам необходимо предварительно разъ­яснить еще один вопрос.

К сожалению, мы должны разрушить укрытие, в котором один из самых ревностных приверженцев доктрины о том, что экономическая наука и любая наука вообще обусловлена идео­логией, попытался спастись от неотвратимого в данном случае вывода о невозможности «научной истины». Согласно профес­сору К. Маннгейму, жертвами идеологического влияния оказы­ваются все, кроме стоящего на островке истины современного радикала-интеллигента, беспристрастного судьи всех дел чело­веческих. Но если и есть что-либо очевидное в данной области, так это то, что подобный интеллектуал окажется вместилищем множества предрассудков, которых он в большинстве случаев придерживается со всей силой искреннего убеждения. Но и без того мы не смогли бы присоединиться к Маннгейму в его убе­жище, поскольку мы полностью признали доктрину идеологи­ческого влияния, и поэтому вера каких-то групп людей в свою свободу от идеологической заданности представляет нам просто особо зловредным свойством их системы иллюзий.

Теперь изложим свои взгляды по данному вопросу. Прежде всего идеологическое влияние, как мы его понимаем (расши­ренный вариант марксистского определения), очевидно, не един­ственная угроза для экономического анализа. Отметим, в част­ности, еще две, которые легко спутать с влиянием идеологии.

Первая опасность - подтасовка фактов или методов анализа со стороны так называемых апологетов. Все, что можно было сказать по этому поводу, мы уже сказали. Здесь я хочу только предупредить читателя, что сознательная апологетика и идео­логически обусловленный анализ - не одно и то же.

Другая опасность происходит из вечной привычки экономи­стов допускать оценочные суждения о наблюдаемых ими процес­сах. Оценочные суждения экономиста лишь раскрывают его идеологию, но не являются ею. Их можно основать и на безуп­речно установленных фактах и отношениях между фактами. С другой стороны, от оценочных суждений может воздержаться экономист, видящий факты в идеологизированном свете. По­дробнее мы обсудим проблему оценочных суждений в другом месте.

( * Среди таких групп следует особо выделить бюрократию. Ее идеология, помимо прочего, включает чисто идеологическое отрицание того факта, что ей присущ групповой интерес, который может влиять на проводимую ею по­литику. Это - первый пример влияния идеологии на анализ, первый, потому что под влиянием именно этой бюрократической идеологии сформировалась антинаучная привычка экономистов рассматривать государство как надчеловеческое учреждение, деятельность которого направлена на общее благо, и игнорировать реальные факты из области государственного управления, пре­доставляемые современной политологией.)