Милов Л. В. Природно-климатический фактор и особенности российского исторического процесса

Историками уже немало сделано для изучения истории сельского хозяйства и крестьянства. Однако на ряд существенных ее особенностей практически обращалось мало внимания. Прежде всего, это касается процессов, характерных для территорий, составивших историческое ядро Русского государства, ставшего единым с конца XV — начала XVI века.
Хорошо известно, что на всем пространстве этой территории были малоплодородные, главным образом дерново-подзолистые, подзолистые и подзолисто-болотные почвы. Лишь изредка в долинах пойменных рек встречаются сравнительно небольшие площади аллювиальных, да к югу от Белого озера есть небольшой массив дерново-перегнойных почв. Большинство же почв — это суглинки, тяжелые в обработке глинистые, отчасти иловатые грунты, перемежающиеся с супесями. Встречаются и песчаные почвы. К югу от Оки, в непосредственной близости от нее преобладали серые лесные почвы и отчасти деградированные и оподзоленные черноземы.
Мы не касаемся того периода, когда господствовала подсечная система земледелия и урожаи доходили до сам-10, то есть около 15 ц с га и даже больше. Но такой крайне экстенсивный способ земледелия помимо затрат труда на обработку почвы требовал постоянных и громадных усилий целого коллектива людей (общины) для рубки больших массивов леса при почти ежегодной смене участков обрабатываемой земли. Регулярное паровое трехполье явилось переворотом в земледелии, оно дало крестьянину огромную экономию труда, изменив весь уклад его жизни, оно сделало возможным перенесение центра тяжести хозяйственной деятельности с общины на индивидуальное крестьянское хозяйство. Правда, переворот этот имел существенные издержки, ибо он повлек за собой снижение урожайности, изменение структуры посевов (стали преобладать так называемые серые хлеба).
Поскольку индивидуальное хозяйство стало на ноги лишь ценою потерь в уровне производства, то сама самостоятельность этого хозяйства не стала подлинной самостоятельностью. Дело в том, что при паровом трехполье скудные почвы стремительно «выпахивались» и теряли плодородие. Практика же восстановления его связана была исключительно со старой архаической традицией — применением подсеки и перелога. А это вновь требовало больших затрат труда и помощи общины, которая, потеряв свое абсолютное господство, все-таки продолжала оставаться важным элементом не только быта и жизнеустройства крестьян, но и его земледельческого производства.

Только прибегая периодически к дополнительному возделыванию земли с помощью перелога или подсеки, то есть к коллективной расчистке леса, подъему целины, создавая «излишние» временные пашни, русский крестьянин более или менее сводил концы с концами. Периодически обновлялась и сама регулярная пашня, так как через 20—30 лет, как правило, и она теряла свое плодородие («у нас земли старые и почти везде выпахались, отчего и хлеб родится худо», — отмечается, например, в инструкции управляющему имением В. А. Волынского, составленной в 1724 г.)¹. Все эти меры в конечном счете лишь поддерживали плодородие, хотя и на весьма низком уровне.
Вот ряд фактов, наиболее надежно отражающих основную тенденцию в динамике урожайности. Первые такие сведения изредка встречаются в корпусе новгородских писцовых книг конца XV века. В Вотской и Шелонской пятинах нам известны лишь примеры очень низкой урожайности ржи (от сам-1,7 до сам-2,3)². Порайонные ориентировочные оценки по Обонежской пятине достигают уровня сам-3, по Деревской — сам-2 и сам-3, по Новгородскому уезду — сам-2 и сам-3 и т. д.³ Разумеется, в пределах этой территории иногда встречались и земли, дающие урожай в сам-4 и сам-5, но этот уровень не типичен.

Следующий пласт данных относится к концу XVI века. Это, в частности, сведения о полях Иосифо-Волоколамского монастыря. В его селах во Владимирском, Суздальском, Тверском, Старицком, Рузском, Волоцком и Дмитровском уездах за отдельные годы (с 1592 по 1604) урожайность ржи была в пределах от сам-2,45 до сам-3,3, овса — от сам-1,8 до сам-2,56, пшеницы — от сам-1,6 до сам-2,0, ячменя — от сам-3,7 до сам-4,2 и т. д.⁴
В наиболее плодородном, в пределах Нечерноземья, Белозерском районе в 1604—1608 гг. урожайность ржи колебалась от сам-2,3 до сам-4,5, овса — от сам-1,6 до сам-2,6, ячменя — от сам-4 до сам-4,3⁵. Причем на тех же нолях спустя почти полтора века (в 1743—1750 гг.) урожайность в среднем стала даже ниже (по ржи от сам-2,7 до сам-3,7, по овсу — от сам-2 до сам-3, по ячменю — от сам-3 до сам-4,25)⁶.
За счет вовлечения новых участков подсечной пашни урожайность на ряд лет могла резко повышаться. Так, в селениях Кирилло-Белозерского монастыря в 70— 80-е годы XVII в. урожай ржи доходил до сам-10, овса — сам-5, ячменя — сам-6 и более⁷. Но преобладающим в XVII в. был все же низкий уровень урожайности (в Ярославском уезде рожь от сам-1 до сам-2,2, овес — от сам-1 до сам-2,7, ячмень — от сам-1,6 до сам-4,4; в Костромском уезде — рожь от сам-1 до сам-2,5 и т. д.). В плодородных земледельческих вкраплениях таежного Севера рожь имела урожай до сам-3,6, а овес — до сам-2,7. В Новгородской и Псковской землях урожай ржи колебался от сам-2,4 до сам-5,3, овса — от сам-1,8 до сам-8,2 и т. д.⁸

В XVIII в. общая картина практически не меняется. По вологодскому Северу рожь давала от сам-2 до сам-2,7, иногда до сам-4,2, овес — от сам-1,5 до сам-2,8, ячмень — от сам-1,3 до сам-6, иногда до сам-10⁹. Со второй половины XVIII в. появляются сводные данные по урожайности на больших территориях — в масштабах губернии. Так, по Тверской губ. в 1788—1791 гг. урожайность ржи и овса в среднем колебалась от сам-1,9 до сам-2,8, по пшенице — от сам-1,9 до сам-2,7. В те же годы в Новгородской губ. рожь и овес давали от сам-2,1 до сам-3,2, ячмень и пшеница — от сам-2,4 до сам-3,1. В Московской губ. в 1782 г. и 1795 г. урожайность овса была на уровне от сам-2 до сам-2,5, ячменя — около сам-2,3, пшеницы — от сам-1,8 до сам-2,6. В Ярославской губ. 1796 год дал очень низкий урожай (рожь — сам-1,4, овес — сам-2,2 ). В Костромской губ. в 1788 г. рожь дала сам-2,3, а овес, ячмень и пшеница — по сам-2,1. Наконец, в Нижегородской губ. в 1792—1794 гг. рожь имела урожай от сам-2,1 до сам-3,1, овес — от сам-2,3 до сам-4,6, ячмень — от сам-1,9 до сам-3,1. К югу от Оки, там. где преобладали деградированные и оподзоленные черноземы (Калужская, Рязанская, частично Орловская, Тамбовская и др. губернии), в 80—90-х годах XVIII в. урожайность была немногим выше, чем в Нечерноземье (рожь от сам-1,9 до сам-4,4, овес — от сам-0,9 до сам-5,4, ячмень — от сам-1,5 до сам-5,3 и т. д.)¹⁰.

Мало что изменилось и в XIX веке. В 1802—1811 гг. средняя урожайность зерновых культур достигала в Северном регионе — сам-3,4, Северо-Западном — сам-2,7, Западном — сам-3,6, в Смоленской губ. — сам-2,6, Центрально-Нечерноземном регионе — сам-2,6, Средне-Волжском — сам-3, Приуральском — сам-3. За 50 лет урожайность этих культур практически не изменилась и в 1851—1860 гг. в Северном регионе она составляла сам-3,4, Северо-Западном — сам-2,7, Западном — сам-2,7, в Смоленской губ. — сам-2,3, Центрально-Нечерноземном — сам-2,7, Средне-Волжском — сам-3,6, Приуральском — сам-3,4¹¹. В конце XIX в. в 13 губерниях Нечерноземной зоны чистый душевой сбор составил всего 14 пудов (224 кг)¹².
Таким образом, в историческом центре Российского государства в течение, по крайней мере, 400 лет уровень урожайности был необычайно низок. Хотя не следует забывать, что и он был достигаем путем громадных затрат труда.
Первой причиной стабильно низкой урожайности в основных регионах России была худородность почв. Однако низкое их плодородие объясняет далеко не все. Ведь во многих странах Европы почвы были отнюдь не самые лучшие, но благодаря тщательной обработке и обильным удобрениям урожайность там, особенно в Новое время, постоянно росла. Почему же иначе было в России? Почему повышение плодородия здесь связывали только с обновлением пахоты за счет залежи или росчистей, а не прибегали к обильному удобрению?
Одной из причин такого положения, особенно для второй половины XVIII в. и более позднего времени, казалось бы, могла быть возрастающая плотность населения и в связи с этим нехватка пашенной земли и распашка лугов, а следствием этого — сокращение скотоводства и в конечном счете дефицит удобрений. Но это не совсем так. Ведь урожайность была низкой и в более ранние времена. Кроме того, во второй половине XVIII в. в центральных районах России еще оставались пространства с хорошей базой для скотоводства. Тем не менее и там урожайность держалась на уровне сам-3. В чем же дело?

Основная причина кроется в специфике природно-климатических условий исторического центра России. Ведь здесь, при всех колебаниях в климате, цикл сельскохозяйственных работ был необычайно коротким, занимая всего 125—130 рабочих дней (примерно с середины апреля до середины сентября по старому стилю). В течение, по крайней мере, четырех столетий русский крестьянин находился в ситуации, когда худородные почвы требовали тщательной обработки, а времени на нее у него просто не хватало, как и на заготовку кормов для скота.
Для подтверждения этого положения используем уникальные сведения так называемых офицерских описей конца 50-х годов XVIII века. Их материал дает нам близкое к реальности представление об уровне затрат труда в земледелии крупного господского (монастырского) хозяйства. Поскольку монастырская барщина была в то время невелика и вполне обеспечена рабочей силой, здесь имелись условия для более или менее тщательной обработки земли, реального выполнения минимально необходимых требований агрикультуры. В нашем распоряжении есть выборочные данные по 100 монастырским владениям, сравнительно равномерно расположенным в разных зонах Нечерноземья, а также зоне деградированных черноземов¹³. При условии нормальности статистического распределения наших выборок (а исследуемые материалы, с точки зрения статистики, случайная, суть бесповторная выборка) их данные могут быть подвергнуты интервальной оценке параметра (с использованием распределения Стъюдента)¹⁴.

В итоге можно констатировать, что средняя наших выборок отклоняется (с вероятностью 90%) от средней генеральной совокупности в следующих пределах:
1) по нечерноземным губерниям (кроме района опольев) 72,6—73,6 человеко-дней при 33,0—34,4 коне-днях; 2) по Владимиро-Суздальскому ополью 45,3—46,7 человеко-дней при 18,9—20,7 коне-днях; 3) по черноземным регионам 41,3—43,4 человеко-дней при 21,9—22,5 коне-днях. Приведенные выше интервальные оценки затрат труда резко выделяют небольшой район Владимиро-Суздальского ополья, где было много песчаных и супесчаных почв, дававших при условии унавоживания вполне сносные урожаи. Однако весь остальной гигантский комплекс земель Нечерноземья был с точки зрения плодородия гораздо менее благоприятным и здесь затраты труда были очень высоки.
Для упрощения дальнейших расчетов примем за основу по Нечерноземью единую среднюю характеристику затрат труда — она составит около 60 человеко-дней при 26,7 коне-днях на десятину в двух полях посева. Таким был уровень трудозатрат в господском хозяйстве, где существовала реальная возможность концентрации на полях массы рабочих рук (иногда даже с излишком) и где применялось и «двоение» озимых, и «троение» некоторых яровых культур, и многократное боронование и т. п. Для оценки же производственных возможностей собственно индивидуального крестьянского хозяйства, где был минимум рабочих рук (семья из четырех человек, из них двое детей), за неимением прямых данных необходим расчет потенциального времени для земледельческих работ. Из 130 рабочих дней приблизительно 30 дней идет на сенокос. Таким образом, крестьянин от посева до жатвы включительно имел лишь примерно 100 рабочих дней.

По данным Генерального межевания и губернских отчетов второй половины XVIII в., средняя обеспеченность пашней в Нечерноземье достигала 3—3,5 дес. во всех трех полях на мужскую ревизскую душу (в средней крестьянской семье из четырех человек таких ревизских душ было приблизительно две)¹⁵. Таким образом, на «тягло» (взрослые мужчина и женщина) приходилось 6—7 дес. пашни. Из них под ежегодный яровой и озимый посевы шло 4—4,7 десятины. Практически в семье из четырех человек пашню пахал один работник. Имея 100 рабочих дней, он мог на вспашку, боронование и сев потратить в расчете на одну десятину (без жатвы и обмолота) 21,3—25 рабочих дней. Что же касается аналогичных затрат в господском (монастырском) хозяйстве, то факты свидетельствуют, что при общей трате труда на десятину в 59,5 человеко-дней без учета обмолота (минимум 12 дней) и жатвы (минимум 8 дней) это составит 39,5 человеко-дней. Разница с возможностями крестьянина, как видим, огромная (в 1,58—1,85 раза).

Находясь в столь жестоком цейтноте, пользуясь довольно примитивными орудиями, крестьянин мог лишь с минимальной интенсивностью обработать свою пашню, и его жизнь чаще всего напрямую зависела только от плодородия почвы и капризов погоды. Реально же при данном бюджете рабочего времени качество его земледелия было таким, что он не всегда мог вернуть в урожае даже семена. Выход из этой по-настоящему драматической ситуации был один. Русский земледелец должен был в 21—25 рабочих дней реально вложить в землю такой объем труда, который в более благоприятных условиях господского хозяйства на барщине занимал около 40 рабочих дней. Практически это означало для крестьянина неизбежность труда буквально без сна и отдыха, труда и днем и ночью, с использованием всех резервов семьи (труда детей и стариков, на мужских работах женщин и т. д.). Крестьянину на западе Европы ни в средневековье, ни в новом времени такого напряжения сил не требовалось, ибо сезон работ был там гораздо дольше. Перерыв в полевых работах в некоторых странах был до удивления коротким (декабрь—январь). Конечно, это обеспечивало более благоприятный ритм труда. Да и пашня могла обрабатываться гораздо тщательнее (4—6 раз).
В этом заключается фундаментальное различие между Россией и Западом, прослеживаемое на протяжении столетий. Еще в XVIII в. агроном И. И. Комов писал: «У нас... лето бывает короткое и вся работа в поле летом отправляется... В южных странах Европы, например, в Англии (!) под ярь и зимою пахать могут, а озимь осенью в октябре, в ноябре сеять... Поэтому у нас еще больше, нежели в других местах, работою спешить должно»¹⁶. За этими скупыми, сдержанными оценками скрывается колоссальное различие с Западом не только в возможностях земледелия, но и в укладе жизни крестьянина, во всей его культуре в целом и т. п.

Разумеется, указанный путь резкого увеличения затрат труда в ограниченный отрезок времени был реальным далеко не для всех крестьян. Только зная это, можно понять, например, почему даже в XVIII в. при земельном просторе, отсутствии скученности населения в Нечерноземье и заокских землях обеспеченность пашней достигала всего-навсего трех десятин на мужскую душу, а фактически обрабатывал русский крестьянин и того меньше. Еще в конце 50-х годов Н. Л. Рубинштейн выяснил на основе статистики Генерального межевания и губернских отчетов, что во второй половине XVIII в. при среднем наделе пашни в Нечерноземье в 3—3,5 дес. на душу мужского пола фактический посев и пар составляли всего 53,1% от этого не слишком большого надела. Остальная пашня просто не использовалась. Это означает, что реальный посев в двух полях на мужскую душу был равен 1,24 дес, а на семью из четырех человек — 2,48 десятины¹⁷. В. И. Крутиковым убедительно доказано, что начиная, по крайней мере, со второй половины XVIII в. и вплоть до середины XIX в. посев не занимал всей пашни. В 1788 г. доля посева в Тульской губ. составляла ко всей пашне всего 46,7%¹⁸.

В четком соответствии с этими выводами находятся и данные так называемых хлебных бюджетов крестьянского хозяйства.
Примерный расчет хлебного бюджета сделан Л. С. Прокофьевой по вотчинам Кирилло-Белозерского монастыря для 30-х годов XVIII века¹⁹. Исходные данные здесь весьма добротны (книги «пятинного сбора» 1730 г.). По каждому из 232 крестьянских дворов зафиксирован высев по каждой культуре и валовой сбор. Подсчитав средний высев на двор (1 четверть ржи, 3 чтв. овса, 0,14 чтв. ячменя и 0,13 чтв. пшеницы) и среднюю реальную урожайность (рожь сам-6,1, овес сам-2,4, ячмень сам-4,1 и пшеница сам-4,2), Прокофьева получила реконструкцию усредненного валового урожая на крестьянское хозяйство: 54,9 пуда ржи (6,1 чтв.), 50,4 пуда овса (7,2 чтв.), 4,8 пуда ячменя (0,6 чтв.) и 5,4 пуда пшеницы (0,6 чтв.). Зная нормы высева и натурального оброка, она восстанавливает и площадь посевов (ок. 2,5 дес), и полные хлебные расходы двора при среднем составе семьи — 6 человек обоего пола. За норму потребления зерновых берется 12 пудов на человека. Таким образом, итоговая сумма — 72 пуда на семью, и, оценивая общий расход на семью (с учетом семян и уплаты оброка) в 125,4 пуда (69,5 пудов ржи, 49,4 пуда овса, 2,1 пуда ячменя и 4,4 пуда пшеницы), Прокофьева констатирует дефицит хлебного бюджета в 10 пудов.
Обычная для XVIII в. норма находит свое обоснование в обеспеченности питанием дворового человека. В «Учреждении» графа П. А. Румянцева есть указание расходовать «на всякого человека в году: муки ржаной по 3 черверти, крупы по 1 четверику с половиною, толокна и гороху на посты по 1 четверику» (четверик равен в XVIII в. пуду)²⁰. Такая же месячина была и в имении П. П. Львова²¹. В XIX в. именно эта норма в 3 четверти стала нормой годового армейского содержания солдата. В основу расчетов кладут эту цифру и историки. Так, Т. И. Осьминский, опираясь на данные А. В. Чаянова, а также нормы месячины в имении П. М. Бестужева-Рюмина и другие материалы, берет расход зерновых на взрослого человека в 25 пудов в год²². Та же цифра фигурирует и у П. И. Кеппена²³.

Исходя из этих расчетов, результаты Прокофьевой могут быть скорректированы: на 4,2 полных едока потребуется уже 100,8 пуда. С учетом расхода зерна на корм скоту дефицит хлебного бюджета среднего крестьянского хозяйства (6 душ) возрастает до 60,3 пуда. К тому же и сама Прокофьева, опираясь на свои расчеты, замечает, что дополнительный учет расхода зерна на одну лишь лошадь так влияет на уровень состоятельности крестьянских хозяйств, что 70% дворов оказываются не обеспеченными зерном²⁴.
Обрабатывая данные хлебного бюджета середины XVIII в., исследованные А. М. Шабановой по вотчинам Александро-Свирского монастыря²⁵, можно прийти к следующим итогам. По Кондужской волости беднейшая группа дворов (74% хозяйств волости) сводила хлебный бюджет с дефицитом в 74,3 четверика (пуда). Во второй группе дворов (17% хозяйств) средний излишек составлял всего 14 четвериков. Лишь третья группа, к которой относились самые зажиточные крестьяне, имела значительный излишек хлеба — до 214 четвериков (но они составляли всего лишь 9% хозяйств). Однако, приведя все подворные доходы в соответствие с удельным весом той или иной группы дворов, мы получим в итоге в среднем по волости дефицит хлебного бюджета в 33,4 четверика. По другой волости, Лоянской, где земледелие было основой существования крестьян Приладожья, беднейшая группа (47,5% дворов) имела дефицит в среднем на двор 29 четвериков (пудов). Во второй группе (33% дворов) излишки достигали всего 12,2 четверика. И только в третьей, зажиточной группе (19,5% дворов) излишки были солидны — 124 четверика. Общий баланс (взвешенный по каждой группе) дает всего 14,4 четверика хлебных излишков. В целом же по всем свирским владениям Александрова монастыря хлебный баланс был дефицитным.

Напомним, что в основе общего низкого процента товарных излишков или их отсутствия были малые посевные площади и низкая урожайность. В частности, в большинстве уездов Тверской губ. во второй половине XVIII в. «на соху» приходилось не более десятины земли в поле, то есть на тягло 3 дес. пашни; в ряде же уездов — чуть более десятины, следовательно, на тягло 4—4,5 дес. пашни. Данные такого рода по уездам Тверской губ. позволяют сделать некоторые расчеты²⁶.
Берем максимальный вариант — на «венец» (тягло) в поле по 1,5 десятины. При высеве 1 чтв. ржи и 3 чтв. овса (в обоих полях по 2400 кв. саж.), урожайности ржи сам-4. а овса сам-2,5, валовой сбор равен примерно 17,25 чтв., а с учетом посева ячменя, пшеницы и т. п. — примерно 19 чтв. (чистый сбор — 12,5 чтв.). На семью из четырех человек, то есть 2,8 полных едока, расход зерна достигает 8,5 чтв., а излишек — около 4 четвертей. Если же урожай ржи и овса сам-3, а полных едоков 3,3 (трое взрослых и один ребенок), то и тогда остаток для рынка равен примерно 3 четвертям.
Но такая площадь посева встречалась не часто. При более распространенном варианте, когда крестьянин имел (как, в частности, в Ржевском уезде) «на соху не более десятины в поле», а урожайность сам-3, ситуация складывалась иная. При посеве четверти ржи и 2,5 чтв. овса чистый сбор составлял всего 7,7 четверти. При 2,8 полных едока излишков хлеба совсем нет (на едока приходится всего 2,96 четверти). Расчет наш подтверждается свидетельством источника. В Ржевском уезде в XVIII в. крестьяне хлеб «продают лишь в лучшие годы»²⁷. При увеличении густоты высева (ржи — до 10 четвериков, а овса — 3 чтв.) и хорошем урожае (сам-4) чистый сбор увеличится до 13,45 четверти. Товарный излишек достигнет в этом случае 3—5 четвертей. Но при урожае сам-3 он сократится до 0,45 четверти.
Таким образом, для крестьянина разница урожая всего лишь в один «сам» имела в России громадное значение, ибо давала возможность иметь хотя бы минимум товарного зерна. Однако достигнуть урожая в сам-4 в целом по Нечерноземью не удавалось на протяжении многих веков. Крестьянину оставался один выход — резко снижать свое потребление и таким образом «получать» товарный хлеб, но такой выход был, конечно, иллюзорным, так как не мог создать серьезных товарных запасов.

Иллюстрируя эти рассуждения, приведем расчет крестьянского бюджета, сделанный современником, описавшим типичное хозяйство Новоторжского уезда Тверской губ. в 80-х годах XVIII в.: «Примерно полагая на каждую долю (то есть 2 тягла или венца. —Л. М.), высевается здесь ржаного и ярового хлеба до 10 четвертей. С того в средний год урожается 26 четвертей. На расходы употребляется до 12-ти. К предбудущему году оставляется на семена 10. Остальные 4 четверти — продаются»²⁸. В данном случае густота высева оценена несколько выше, чем в данных нами расчетах, и весь посев на тягло составит 1,5 чтв. ржи, 3 чтв. овса и 0.5 чтв. ячменя и пшеницы. А вот урожайность реальная, на круг, гораздо ниже, чем в наших расчетах (сам-2,6!), и дана она, видимо, с учетом потерь от погоды, перевозки и т. п. Это очень важное свидетельство!
За вычетом семян на два венца (4 работника, или 8 человек обоего пола) чистый сбор составит 16 четвертей. Если считать в венце 2,8 полного едока, то на каждого из них придется по 2,86 четверти. Это практически почти совпадает с нормой потребления, и товарного излишка нет! Однако современник «оставляет» крестьянам на питание и корм скоту... по 1,5 чтв. (!) на душу (12 пудов). И только за счет этого появляется товарный «излишек»; по 2 чтв. на венец. Естественно, в реальной жизни были отклонения от этой «модели», но отклонения и вправо и влево, а общая тенденция показывает крайне незначительные возможности получения товарного зерна при сохранении «средственного» (нормального) уровня жизни. Заметим, что в случае с типичным хозяйством Новоторжского уезда примерная площадь посева на тягло (или венец) составляет около 2,4 дес, а в расчете на душу мужского пола —1,2 десятины. Это полностью совпадает с данными Рубинштейна.
Отсюда правомерен главный вывод: крестьянское хозяйство коренной территории России обладало крайне ограниченными возможностями для производства товарной земледельческой продукции, и эти ограничения обусловлены именно неблагоприятными природно-климатическими условиями.

Кроме того, как уже говорилось, стабильная низкая урожайность была в прямой зависимости от плохого качества удобрения полей. Норма вывоза навоза на десятину (га) — примерно 1500 пудов (24 т)²⁹— практически никогда не соблюдалась. В Центрально-промышленных районах в середине XVIII в. на монастырские поля вывозили в 60% случаев лишь половину этой нормы, то есть полному удобрению земля подвергалась один раз в 6 лет³⁰. В Звенигородском уезде Московской губ. «не токмо, чтобы вся земля в поле (паровом. —Л. М.) каждый раз была унавожена, но у редкого земледельца и половина унавоживается», то есть редко и один раз в 6 лет земля получает удобрение³¹. Чаще этот срок гораздо больше.
По свидетельству А. Т. Болотова, в Каширском уезде Тульской губ. удобряли пашню один раз в 9 и даже в 12 лет³². И это при том, что в XVIII в. хорошо знали, сколько надо было иметь навоза для регулярного, раз в 3 года, удобрения пара. И. Елагин, в частности, считал, что на десятину пара (или 3 дес. пашни) следует иметь 2 лошади, 2 коровы, 2 овцы и 2 свиньи, то есть примерно 6 голов крупного скота³³. Но реально подходя к делу, тот же граф П. А. Румянцев соглашался, что в его имениях «на десятину посева [следует] держать одну корову и две молодых от приплода», то есть около 3—4 голов крупного скота на десятину пара³⁴.

Еще хуже было в XIX веке. По расчетам В. И. Крутикова, в Тульской губ. в первой половине XIX в. посевная площадь удобрялась раз в 15 лет. Этот расчет основан на оценке количества скота, потребного для нормального удобрения (по данным В. И. Вильсона, для этого нужно было иметь на десятину пара, по крайней мере, 6 голов крупного рогатого скота)³⁵. В Тульской губ. на десятину пара было 1,2 головы крупного скота³⁶. Во второй половине XIX в. во многих уездах Московской губ. на десятину пара приходилось 1—1,5 головы крупного скота, то есть пашню удобряли (по норме) раз в 12—18 лет. В Орловском уезде Вятской губ. пар унавоживали раз в 12 лет, а всю землю раз в 36 лет(!)³⁷.
Практика XVIII в. и первой половины XIX в. продолжала давнюю традицию, ибо столь же мало удобрялись, например, монастырские поля в конце XVI — начале XVII века. Так, в Иосифо-Волоколамском монастыре, но данным Н. А. Горской, пашня удобрялась примерно один раз в 24 года (данные 1592 и 1594 гг.), а земли Кирилло-Белозерского монастыря — один раз в 9 лет (данные 1604—1605 гг.)³⁸.

Острый дефицит удобрений на крестьянских и даже на господских полях имеет свое объяснение. При необычайно длительном стойловом содержании скота, равном примерно 200 суткам и усугубленном суровым режимом зимы, срок заготовки кормов в Нечерноземье был очень ограниченным. Обычно сенокос продолжался 20—30 дней и за это время нужно было запасти огромное количество сена.
В 60-х годах XVIII в. Елагин полагал нормальными следующие рационы кормления скота сеном. На 7 месяцев стойлового содержания для лошади — 160, для коровы — около 107, для овцы — около 54 пудов. Следовательно, на 2,25 головы крупного скота (лошадь, корова и овца) нужно было около 323 пудов сена. А среднее однотягловое хозяйство, имея примерно 2 лошади, 2 коровы и 2—4 овцы, накашивало обычно около 300 пудов сена³⁹.
Чтобы получить даже такой запас корма, косец-мужчина должен был иметь 18—20 дней для чистой косьбы, скашивая ежедневно по 0,2 десятины. При этом мы исходим из среднего урожая трав примерно в 80 пудов с десятины, поскольку суходольные луга нередко давали лишь по 30—40 пудов, а заливные — до 150 пудов. Укосы в 200—400 пудов были редкостью (такие бывали лишь по рекам Оке, Лопасне, Наре и др.)⁴⁰. Если считать расход времени на сушку сена равным, как минимум, неделе, а время на стогование и возку в 3—4 дня, то весь сенокос как раз и составит 29—30 дней. Итог такого сенокоса неутешителен — в среднем на голову крупного скота он давал 66.7 пуда.

Реально на лошадь, видимо, шло около 75 пудов, на корову и овцу — каждой около 37—38 пудов. При минимуме запасов корма корове и овце сена давали практически одинаково, поскольку овца питалась только сеном (не считая веников), а корова вполне могла есть и солому. Именно с этим связан, между прочим, обычай крестьян основной территории России держать минимум овец: «Многие люди рассуждают чтоб овец меньше иметь, будто оне весьма безприбыльны, потому что оне содержутся на сене»⁴¹. Таким образом, нормальных запасов сена (ориентируясь на нормы Елагина, на 2 лошадей, 2 коров и 2 овец нужно было 622 пуда) практически никто не имел, ибо для этого однотягловое хозяйство должно было иметь около 50 дней сенокоса и примерно 8 десятин лугов. Об этом в течение всей многовековой истории русский крестьянин мог лишь мечтать.
Правда, в XIX в. он скашивал больше (около 0,3 дес, иногда 0,4 дес. в день), но в эту пору в России настало малоземелье и не хватало уже самих сенокосов. В конце XVIII в. в таких губерниях, как Московская, Тверская, Ярославская, Владимирская, Костромская, Нижегородская и Калужская, в расчете на душу мужского пола приходилось всего 0,4—0,7 дес. сенокоса, что на крестьянское однотягловое хозяйство (4 души обоего пола) составит примерно 0,8—1,5 дес. сенокоса⁴². При укосе в 100 пудов это даст лишь 100—150 пудов сена, а даже при голодной норме 60—70 пудов на голову для 4,5—5 голов крупного скота необходимо 280—350 пудов сена. Значит, нужно либо докашивать его вплоть до сентября по лесам, оврагам и т. д., либо изыскивать иные корма.

Конечно, такой наименее благоприятный режим кормления был более характерен для крестьян (прежде всего помещичьих). В дворцовом ведомстве государев скот кормили лучше. Так, в 1763 г. документы зафиксировали полную норму сена в расчете на одну лошадь (примерно 180 пудов на голову или по 14,4 кг в сутки). Но и в этом ведомстве бывали худые времена, когда даже племенные жеребцы имели в достатке лишь солому. На «стоялого», «караванного» жеребца по инструкции 1731 г. шло 18 возов соломы. Считая на воз по 100 снопов, а сотня их весила в пересчете на овсяную 5,8 пуда, на 18 возов приходилось 104,4 пуда. Это заменяло примерно 62,6 пуда сена. Самого же сена (считая в мерной копне 15 пудов) было лишь 40,5 пуда. В итоге в пересчете на сено племенной жеребец получал на 9 месяцев 103,1 пуда, или около 6 кг в сутки. Обычные же лошади и 2- и 3-летние жеребята получали в пересчете на сено всего 37,4—38,6 пуда на 7 месяцев (по 2,9 кг и по 2,8 кг в сутки)⁴³. Норма, пожалуй, рассчитанная только на выживание животного да и то с большим риском!
В крупных барских имениях сенной корм лошадям, которые были в работе в период стойлового содержания, давали по полпуда на сутки, или на 7 месяцев (212 суток) по 106 пудов на голову. Это в 1,5 раза лучше крестьянских нормативов. Однако неработающие лошади получали вдвое меньше — от 45 до 50 пудов на 7 месяцев. Чаще режим кормления был неоднозначным: во время работы — по полпуда на сутки, нет работы — и лошадь переводилась на голодный режим — по 10 фунтов сена на ночь. В среднем при таком режиме за 7 месяцев уходило около 80 пудов сена на голову, что очень близко к крестьянской норме. Лишь жеребят кормили щедро —148,5 пуда на 198 суток (данные имений Львова за 1755—1757 гт.)⁴⁴.
Сверх экономный режим кормления скота сеном к XVIII в. уже имел давние корни и был традицией. Больше того, этот обычай стал характерным для материальной культуры сельского жителя России.

Весьма красноречивыми на этот счет являются подробнейшие сведения о содержании скота в хозяйстве Иосифо-Волоколамского монастыря за 1592—1594 годы. С момента уточнения Г. В. Абрамовичем размера «двусаженной» веревки для обмера запасов сена (4,79 м) стало возможным точно фиксировать нормы кормления сеном. В 1592 г. полагалось «на корову на одну копну сена мерная на 12 недель» (а на овцу — на 10 недель). Считая в мерной двухсаженной копне 15 пудов, получим расход сена на корову на 28 недель (196 суток) 34,5 пуда (по 2,9 кг в сутки), на овцу — 42 пуда. Что касается монастырских лошадей, то на 385 голов в 1592 г. выделили 2 тыс. мерных копен, то есть на лошадь в среднем 5,2 копны, или 77,9 пуда сена⁴⁵. Как видим, нормы расхода сена очень близки к крестьянским и даже барским XVIII века. Больше того, рацион сенного кормления 1592 г. отнюдь не худший.
В том же Иосифовом монастыре в 1594 г. скот кормили сеном буквально в мизерных дозах. Как зафиксировано в монастырской росписи, полагалось «на корову на одну копна сена мерная на двадцать на восемь недель» (!), а «на овцу на одну копна сена мерная на двадцать недель». На 541 корову, быка и теленка, а также на 936 овец было выделено всего лишь 1878 мерных копен «двусаженных», что в среднем составило по 1,24 копны, или по 19 пудов (!) сена на голову. Следовательно, в 1594 г. и без того голодная норма была снижена почти вдвое. Если в 1592 г. корова получала в сутки вместо полной нормы в 12 кг — 2,9 кг сена, то в 1594 г. она довольствовалась охапочкой в 1,2 кг (!). Для овцы норма с 3,4 кг снизилась до 1,7 кг в сутки. Невероятно!? Но это так. В росписи 1594 г. монастырские власти неукоснительно подчеркивали: «Беречи того накрепко: тем свое приказное стадо кормити, что ему написана в сей розсписи. А лишняго ему сена мимо сей розсписи отнюдь не довати». Конечно же, скотники нарушали этот запрет, но если и прибавляли скотине сена, то увеличивая указанную дозу не более чем в 1,5 раза, что в итоге почти всемеро меньше нормы. На солому же особой надежды не было, так как ее также не хватало.

С содержанием лошадей в монастыре в 1594 г. было немногим лучше. На самый скудный рацион в 3 мерных копны на 7 месяцев были посажены «служние», то есть привилегированные лошади (видимо, возившие седоков из монастырской братии и управленцев). Это 45 пудов на сезон, или по 3,4 кг на сутки (эта голодная норма компенсировалась очень приличной дозой овса). Остальным 304 лошадям полагалось 60 пудов каждой на 7 месяцев, или по 4,5 кг в сутки⁴⁶. Таким образом, рабочий скот монастыря был в 1594 г. на том же положении, что и «неработные» кони барских усадеб XVIII в., то есть имел сена в 2,7—3,5 раза меньше полной нормы. Итак, мало сена скоту на зимний корм выделялось отнюдь не потому, что скудны были заготовки. И в 1592 г., и в 1594 г. ежегодно заготавливалось свыше 9 тыс. мерных копен. Сено шло на самые разные нужды обширного хозяйства монастыря, часть его даже продавалась (!). Стало быть, дело не в каких-то экстраординарных обстоятельствах. Так было принято!
И как это похоже на ситуацию с крестьянской лошадью, фиксированную украинским наблюдателем в 70-х годах XIX в. в Подолии: «Ест эта лошадка при... тяжелой работе очень мало: две горсти овса, несколько гарнцев резаной соломы и всякий сор (остатки после очистки ржи, ячменя и т. п.) составляют обыкновенную ежедневную порцию этой труженицы. В свободное же время крестьянская лошадь пасется на выгоне, то есть ходит по улице и объедает крыши, грызет плетни и т. п., так как хозяин считает непроизводительным расходом кормить лошадь, когда она не работает»⁴⁷.

Заготовка сена на корм скоту во все времена была для российского крестьянина практически неразрешимой проблемой. Сено было крайне дефицитным кормом, и малоземелье XVIII—XX вв. лишь усугубило эту проблему. Это один из величайших экономических парадоксов для страны со столь огромными пространствами. Острый дефицит сена приводил к тому, что основой кормовой базы скота у крестьянина и у барина была солома. Практически урожай зерновых культур испокон века оценивался двояко: какова солома и каково зерно? В хозяйственной терминологии документов бытовали термины «ужин» и «умолот». Первый относился к соломе, а второй к зерну (например, «хлеб ужинист, но мелкоколосен» и т. д.). Но солома была кормом, лишенным витаминов, имеющим умеренную калорийность, кормом вредным для животных (особенно, если солома прокоптилась в дыму овинов). Наиболее грубая и тяжелая пища — ржаная солома. Средневековые животноводы предпочитали ячменную солому («а овсяной и гороховой, что у них зубы крошаться и животныя болезни бывают — не давать»)⁴⁸. Но ведь ячменной соломы у крестьянина было очень мало и в ход шел весь «гуменный корм» — солома яровая и озимая, пустой колос, мука из «охвостного семени», т. е. бросового легкого зерна и т. д.

В Олонецком крае сено и мелкую солому (сечку) давали коровам лишь только для «поманки», главным же кормом была солома. В Переяславль-Залесском уезде Ярославской губ. рогатый скот получал лишь яровую солому, мелкий скот и лошади — смесь соломы и сена. В Каширском уезде Тверской губ. на корм коровам шла яровая солома, отчасти сено, ячменная мякина, обваренная кипятком. А в Новоторжском уезде мякину для лошадей берегли «к тому времени, когда пахать зачинают», чтобы ее давать, облитую водой. В Калужском уезде коровам давали обваренную ячменную солому, ржаной и ячменный колос, ржаную сечку с «осыпкой», то есть обсыпали мукой и заливали кипятком. Овцам же давали сено и солому (!), а лошадям — сено, ячневую и овсяную солому. Овсом лошадей кормили лишь перед дорогой. В Каширском уезде основным кормом кор