I. Смысл мифологии славян

Н. КОСТОМАРОВ

СЛАВЯНСКАЯ МИФОЛОГИЯ

I. Смысл мифологии славян

Славяне, несмотря на видимое многобожие, признавали одного бога, отца природы, и это существо они понимали сознательнее, чем таинственную судьбу ¹ греки, а скандинавы Альфатера ², который не участвует в делах человеческих. Единобожие славян неоспоримо. Прокопий Кесарийский ³ говорит, что славяне признавали в его время единого бога, творца грома и молнии, и кроме того почитали духов, которыми по своему понятию населяли природу (De bello Goth.). То же говорит Гельмольд относительно славян прибалтийских: несмотря на то, что славяне признают много божеств, они имеют сознание о верховном существе и отличают от своих богов бога небесного, всемогущего, пекущегося о небе и земле (Chron. Slavor., с. 83, р. 185). У жизнеописателя Оттонова ⁵ славяне говорят сами, что они признают великого бога, обладающего всеми богатствами (Ebb. Vit. S. Ott., Act. Sanct., Jul. 433).

Из летописи нашего Нестора ⁶ видно, что славяне русские имели понятие о едином верховном существе, которого по преимуществу называли богом и отличали от Перуна, главного из второстепенных божеств (Др. текс, лет. Нест., 20). Другие божества были существа, происходившие или вытекавшие от верховного. Так Гельмольд нам поясняет этот основной догмат славянской языческой богословии; прочие божества, говорит он, истекли постепенно от высочайшего бога и как бы рождаются из крови его; и оттого из них тот выше и совершеннее, кто более приближается к богу богов (Chron. Slav., ibid.). Следовательно, коренной принцип славянской религии — эманация ⁷; по славянскому понятию и нравственная и физическая природа представляется живущею, заключающею в каждом явлении своем жизненный дух, исходящий от зиждителя. Такой принцип эманации подал Коллару и Ганушу (Nar. spiew. Die Wissensch. der Myth.) ⁸ повод видеть в славянской религии единство с индийскою. /202/

Однако славянское понятие о божестве совсем не пантеизм . Бог, или прабог, как называет его Коллар, не сам образовал мир, не рассеялся в своем творении, а только испустил из себя духов, которые населяют материю и служат как бы посредниками между мертвою массою и всеоживляющим началом, но сами существуют от бога отлично. Славянское верование скорее имеет разительное сходство с учением Зенд-Авесты об феруанах и изедах (Zend-Avest., I. B. 1., Th. 235. Kleuk., 18-21) ¹⁰.

Ближайшее к богу истечение есть свет, и потому при тщательном рассмотрении мы найдем, что существеннейшая часть язычества славянского относится к светопоклонению. У славян было верование, что существо света являлось на земле и воплощалось в человеческом роде. Это ясно из одного места Ипатьевской летописи ¹¹. Некогда царствовал на земле Сварог (высочайшее существо, отец света), научил человека искусству ковать и брачным связям; потом царствовал сын его Даждьбог, еже нарицается солнце (Ип. лет., 5). В слове Сварог можно угадать санскритское слово свар, свет, небо, от сего быть может и наше слово вар. Руководствуясь этим важным местом, мы постараемся отыскать во многих идолах славянских, почитаемых за особенные существа, то же поклонение свету физическому и духовному. Дитмар Мерзебургский ¹² говорит, что в городе Радгосте (Ретре) у полабских славян был храм с деревянными изображениями божеств, из которых высший всех был Сварожич (Chron. L., VI, 135., см. Shaff., Czas. czesk. mus., 1844, Sv. IV). Зная, что Сварог есть свет и отец Даждьбога, также света, солнца, нетрудно, кажется, увидеть, что Даждьбог и Сварожич лицо одно и то же. Храм его, говорит Дитмар, построенный из дерева, поддерживался в основании рогами животных, стены исписаны были разными изображениями богов и богинь; в храме стояли боги, исчерченные таинственными письменами, страшно убранные в шишаки со щитами; посреди всех стоял Сварожич, почитаемый больше всех богов язычниками, которые сносили в храм свои знамена, когда они не нужны были на войне. Хранить храм определены выбранные жителями лица; когда приносили жертвы или умоляли божество утишить гнев, они сидели, в то время когда все стояли, и, шепча, по очереди ударяли в землю: таким образом они разрешали по брошенным жребиям сомнения; после этого, украсив зелеными ветвями коня, почитаемого священным, проводили его через копья, воткнутые в землю, накрест одно к другому. Когда в обоих гаданиях замечали благоприятное предзнаменование, то приступали к замышляемому делу, ежели ж нет, то покидали намерение (Chron. L., VI, 136). Город, где стоял идол в /203/ храме, помещается у Дитмара в деревне Редерариуме; он с тремя воротами и окружен священною рощею.

Адам Бременский ¹³ в своей церковной истории описывает в городе Ретре храм идола, называемого Радегаст. Град, где был храм, имел девять ворот и окружен был озером, через которое проходили по мосту те, кому надлежало туда идти для жертвоприношений и гаданий (Script. rer. Germ., Hist. eccles., L., II, с. 2). То же говорит Гельмольд. (Chr. Slav., 125), прибавляя, что Радегаст был верховное божество, и богослужение ему отправлялось очень разнообразно. В храм стекались для жертвоприношений и гаданий: эти обряды оба отправлялись вместе. Перед начатием богослужения жрецы гадали и по жребиям давали проречения: угодна или неугодна будет жертва в настоящее время; и если угодна — то заколали быков и овец, жрец возливал на идола кровь жертвы, чтобы соделать его благосклоннее; потом возвещаемы были советы и проречения. Во время борьбы с христианством приносимы были в жертву поклонники Иисуса. О наружном виде Радегаста Адам Бременский говорит, что идол был золотой (Hist. eccles., ibid.), а ложе у него пурпурное. Конечно, это преувеличение: вероятно, идол был позолоченный. Подробное описание Радегаста оставила нам хроника саксонская (Chron. Sax. in Chr. Slav. Helm. et Arn., с. 53. N p. 126) ¹⁴. На голове у него сидел орел с распростертыми крыльями, а на груди была черная бычачья голова, изображенная на щите: этот щит идол держал правою рукою, а в левой он имел секиру с двумя остриями.

Радегаст и Сварожич было одно и то же божество. Доказательства следующие: 1. Дитмар, говоря о Сварожиче, называет город, где он находился, городом Радегаста, а из хроники саксонской и любельской мы узнаем, что поклонение Радегасту было в разных местах славянщины, и те города, где находились капища этого божества, назывались его именем. Дитмар мог описать один из многочисленных храмов, подобных тому, какой описан в Ретре Адамом Бременским и Гельмольдом. 2. Как к Сварожичу, так и к Радегасту приходят для жертвоприношений и оракула. 3. Как тот, так и другой называется верховным божеством. Ежели ж Радегаст однозначителен с Сварожичем, то он одно лицо и с Даждьбогом и означает воплощение света физического и нравственного. Предание о царстве солнца видно и в поверьях о Радегасте, ибо славяне верили, что Радегаст был герой, некогда царствовал со славой, потом пал в бою и сделался божеством (Chron. Slav., 126), т. е. с ним соединяли священную историю о воплощении светоносного начала, боровшегося с противным злым существом, как яснее увидим далее. Но уже /204/ довольно ясно, что Радегаст или Сварожич был посредник между небом и землею, высшая мудрость; вместе с тем Вацерад ¹⁶говорит, что Радегаст, внук Киртов (кор — солнце), был покровитель гостеприимства и промышленности, ибо гость означал и купца (Mat. Verb., 14). При этом он был божество войны, что показывает оружие в руках и кровавые жертвы; и потому-то его называют Марсом ¹⁷ славянским: мы уже знаем, что по славянскому верованию владеть оружием людей научило божество вместе с земледелием, как и у зендов ¹⁸ (Ипат. лет., 5. — Zend-Avesta, Vend. targ., II, 307). Вспомним, что и Аполлон ¹⁹ представлялся воюющим, стрелком из лука; и у всех светопоклонников светоносное начало изображалось воинственным, в смысле борьбы его с мраком и злом. То же значение, какое имели Сварожич и Радегаст, имел и Свентовит, которому первосвященническое богослужение отправлялось на острове Рюгене, и описано Саксоном Грамматиком ²⁰. На меловом утесе северо-восточного рюгенского мыса стоял укрепленный, но незначительный по пространству град, или замок, Аркона, служивший для отправления богослужения и для укрытия жителей во время неприятельских набегов. Посреди града была площадь; на ней стояло деревянное, изящно обделанное здание, в котором находился идол Свентовита. Внешний вход в это здание был аркообразный, и карнизы украшены рисунками грубой работы. Храм разделялся на две части: посреди здания находилось отделение на четырех колоннах: вместо стен ему служили висячие покровы. Кроме потолка, блиставшего красной краской, внутреннее отделение не сообщалось с внешним. Там-то и стоял идол Свентовита, превосходивший огромностью всякий рост человеческий, с четырьмя головами и четырьмя шеями, с двух сторон представлялись две спины и две груди; борода у идола была тщательно прибрана, волосы острижены, так что художник подражал прическе рюгенцев. В одной руке идол держал рог с вином, который жрец, определенный к святилищу, наполнял ежегодно в назначенный день вином, и по этому вину угадывал благоденствие будущего года. Левую руку он держал согнувши наподобие лука, по известиям другим держал в ней лук. Идол был одет, одежда достигала до колен, которые были сделаны не из одного дерева с туловищем, но так искусно соединены с ним, что проницательный глаз не мог приметить раздела. Ноги его стояли на голой земле, и подошвы входили в землю. Подле идола находились его принадлежности: седло, узда и замечательный огромный меч, которого ножны и рукоятка блистали серебром и прекрасною работою. Свентовиту отправляли богослужение в определенные дни и гадали о будущем. Он был бог плодов земных и /205/ бог войны. Каждый мужчина и каждая женщина считали обязанностью благочестия принести ему в дар монету; ему принадлежала также третья часть добычи, взятой на войне; назначалась для его охранения вооруженная гвардия из трех сот конных воинов и столько же пеших стрелков, сражавшихся во имя бога и называвшихся его войском; все приобретенное ими оружием и хитростью приносилось жрецу, который сохранял достояние божества в запертых сундуках в особенных коморах. Кроме изобилия денежного, в этих коморах находилось много пурпурных материй, уже истлевших от времени, и огромное количество даров разного рода, общественных и частных, приносимых щедростью дающих обеты. Вся славянщина питала уважение к рюгенскому истукану, и даже чужеземные цари посылали туда подарки. И в других местах находились такие же капища и изображения этого божества; за ними смотрели жрецы меньшего достоинства, нежели арконский. Кроме сокровищ, при этом храме находился белый конь, которого гриву и хвост запрещено было свивать. Только жрец мог сесть на него и кормить его; животное, принадлежавшее божеству, не должно было унижать частою и обыкновенного ездою. Славяне думали, что на этом коне ездит сам Свентовит и сражается с своими неприятелями; это доказывали славяне тем, будто часто видели, как конь, поставленный на конюшне вечером, утром бывает весь в пене, как бы после долгой езды. Этот конь служил для прорицаний. Когда собирались на войну, то перед храмом ставили тройной ряд копий, воткнутых в землю остриями, по два в каждом ряду. Копья стояли накрест одно к другому. Таким образом, всех копий было шесть; расстояние от первого ряда до другого было такое же, какое от второго до третьего. После торжественных молитв жрец за узду проводил коня через три ряда. Ежели конь, перепрыгивая, поднимал прежде правую ногу, то это считалось счастливым предзнаменованием, а ежели левую — то несчастливым, и тогда оставляли предприятие. Равным образом славяне не прежде приступали к плаванию и вообще ко всякому важному делу, как испытавши скачок животного. Кроме этого гадания жрецы гадали по дощечкам: брали три дощечки, у которых одна сторона была белая, а другая черная, и бросали: ежели две упадут белою стороною — означает счастье, а ежели черною — несчастье. И женщины при храме гадали по линиям в пепле на потухающем угле. При храме Свентовита хранились также священные знамена и орлы, употребляемые на войне. Славяне питали особенное уважение к одному знамени, которое называлось станиция; его появление возбуждало мужество. Когда датчане взяли это знамя, арконцы так упали духом, что потеряли го-/206/род, а до того времени они защищались с великим упорством (Sax. Gramm., Hist. Dan., L. XIV, р. 288 — 289).

Гельмольд говорит (Chron. Slav., с. VI, р. 21), что под Свентовитом разумели славяне солнце, приписывали солнцу первенство над другими божествами и посвящали ему храм кумира (Ibid., L. II, с. XII, р. 234). Храм был местом прорицания для приходивших из разных стран: туда приносили годовые дары и отправляли жертвы годового очищения. У Гельмольда он называется бог богов; прочие боги почитались перед ним полубогами (Ibid., 225). Подобно Саксону Грамматику, и Гельмольд также признает его богом войны; между прочими кровавыми жертвами ему приносили и христиан как врагов зтого божества. Свентовит был покровитель всякого художества и торговли: каждый купец, приезжавший в славянскую землю, не прежде мог пользоваться свободным правом своего занятия, как заплативши дар Свентовиту (Ibid., L. VI, 22, L. II, 235). Оттого жрецы обладали большими сокровищами; вся гражданская власть находилась под их освящением, и ни на какое предприятие не осмеливался народ, не испросив прежде надежды на помощь бога (Ibid..). В известиях о Свентовите видны следы воплощения его на земле. Езда его на белом коне показывает, что под ним понимали не только вообще солнечную животворящую силу, но и воплощение в человеческом образе. Воинственность его и борьба с врагами намекает на историческую часть поклонения. Саксон Грамматик и Гельмольд догадываются, что поклонение Свентовиту произошло от св. Вита ²¹, которого память занесли туда миссионеры, корвейские монахи, в царствование Людовика Благочестивого , и что славяне, переделав его имя, почитали под ним своего бога богов (Sax. Gram., L. XIV, р. 289. — Chr. Slav., L. I, 20, L. II, 235). Слишком надо быть ограниченным, чтобы поверить такому производству. Сам Гельмольд (Ibid.) говорит, что славяне почитали под символом Свентовита солнце, а поклонение свету, конечно, не образовалось после пришествия корвейских монахов; притом, языческие обряды и принадлежности этого божества так повсеместны у славянских племен и так много заключают общеязыческого, что древность поклонения Свентовиту не может восходить единственно к IX веку. Вероятно, славяне рассказывали монахам о царстве Свентовита на земле и называли его великим своим покровителем. Монахи заключили по созвучию, не зная пославянски, что это лицо, должно быть, есть св. Вит. Такое мнение сделалось полезным для миссионеров. Язычники, по свидетельству Гельмольда, так были привержены к Свентовиту, что долгое время после крещения не забывали его обрядов; тогда для постепенного успокоения их поставили им св. Вита /207/ вместо Свентовита по сходству имен, да и сами успокаивались тою мыслию, что ежели народ и продолжает отправлять языческие обряды, то по крайней мере в честь христианского святого. Иллирийские славяне ²³ до сих пор празднуют день святого Вита с языческими обрядами (Карамз., Ист. госуд. Росс, т. I, 47); в Богемии обожали Свентовита как главное божество и не могли отстать от него и в христианстве до тех пор, пока князь Венцеслав ²⁴ не выписал от императора Оттона мощи св. Вита и не поставил их для поклонения вместо идола (Hist. Boiem. Dubr., L. I, p. 7). Это доказывает, что поклонение Свентовиту было древнее, повсеместное, а мысль о происхождении его от св. Вита, которого имя будто бы занесено в IX столетии на Рюген, родилось уже гораздо после. Имя Свентовит, по толкованию Шафарика ²⁶, происходит от слова Swięty (святой) и вит (Shaff. Staroz. okr., I, czt. III, § 18, 350). Вит было слово, означавшее вообще достоинство природы человеческой: оттуда витязь, витяжество, swycięstwo (победа), вития (красноречивый, мудрый); там и корень слов: ответ, привет, вещать, вещий. И даже в языках немецкого племени сохранилось это значение: так, по-англосаксонски vita — советник, оттуда vitzig, vittenagemot — судья, собрание старейшин, и скандинавское vitter — чародей, вещун (Philips Deutsch. Gesch., I., 231. — Grimm. Rechtsaltherth., 778 — 779).

Что Свентовит, Сварожич, Радегаст и Даждьбог одно и то же — кажется ясно. Конь у Свентовита и у Сварожича; воплощение на земле и у Радегаста и у Свентовита; все три — божества войны, предвещания; Радегаст и Свентовит — божества промышленности, каждый из трех называется единым верховным божеством. Принадлежности этих кумиров указывают на их значение как светоносного начала, а различия произошли оттого, что представляли проявление этого начала в разные моменты его деятельности небесной и земного вочеловечения. Конь Свентовита и Радегаста указывает на рыцарскую жизнь божества на земле и на воинственное его значение как существа света в борьбе с мраком, и на путешествие солнца подобно коням Аполлона. Так светопоклонники персы представляли себе Митру ²⁷, который, хотя по смыслу системы зендской был первым из изедов, но считался обыкновенно за божество и назывался непобедимым богом, пробегающим вселенную с луком, мечом и булавою, поражающим злых духов — девов ²⁸ (Zend-Avest., I. B. 284 — 324, 2 th. Jescht-Mithr. 225). Так и Свентовит, солнце, ездил на своем белом, как день, коне воевать с злыми духами во время ночи, царства противного начала, разрушаемого лучами светила: меч и знамена также атрибуты этой беспрерывной брани. Лук в руке напоминает Аполлона-солнце, стрелка (Paus., III, 18). Буду-/208/чи богом брани — символом борьбы света с тьмою — он был бог света нравственного, мудрости, высочайшего всеведения, общественного порядка и гражданственности; оттого у него испрашивали предсказаний; оттого к нему обращались перед начатием всякого общественного дела, и никакое вече, никакой король не мог изменить приговора, истекающего от верховного света. Как бог солнца он был виновник и податель плодородия, что показывают моления к нему об изобилии земных плодов. Оттого и рог с вином в руке у него, чему подобное можно отыскать у разных народов. Так, по изысканиям Крейцера ²⁹ и Гаммера (Steierm. Zeitschr., I h., р. 78 — Creutz., Symb., IV, 67), у персов употреблялся кубок, называемый джемшидовым кубком мира. У египтян отправляемы были гадания с возлиянием из кубка в символизации служения богу годичных перемен (Symb. und Myth., III, 412. Vollm. Myth., р. 437). У греков происходили возлияния в Самотракии из кубка, называвшегося солнцевым (Uschod., см. Wissensch. der Myth. v. Hanusch., p. 152). Кубок Вакха ³¹ приносился также как символ творения и плодородия светоносному началу (Symb., III, 411).

Итак, из всего этого мы можем заключить, что Свентовит — Радегаст — Сварожич — Даждьбог были одно существо под несколькими названиями и означали светоносную силу в нравственном и физическом смысле.

Что одно и то же божество может называться различными именами, этого нет необходимости доказывать. В скандинавской мифологии Один ³² имеет до 12-ти названий (Rauschn.). А так как мы знаем, что славяне поклонялись свету под разными наименованиями, то это дает нам повод искать и под другими мифологическими именами того же понятия. Так, я полагаю, что Перун, главнейшее божественное существо после бога-вседержителя у русов, также означал светоносное начало; он переводится Юпитером ³³ и именуется богом грома и молнии, и поэтому уже есть видоизменение понятия о свете. Но, кажется, он означал не только громовника, а вообще свет. Перун — божество старинное, и корень его названия отыскивается у многих народов; так, у литовцев это существо называлось Перкунос (Dzieje Nar. Lit., t. I, 7); а у готов Jairguns (Shaff., Staroz., t. I, p. 51), что сходно с зендским Peiramun, означающим светлое, небесное жилище (Zend-Av., I В., 240). Слово Перун на многих языках может означать огонь; по-гречески πυρ, — слово, по свидетельству Платона ³⁴ (Allg. Nord. Gesch. 274), заимствованное от скифов; по-чешски — pireni (Русс. прост. празд. и суев. обр., I, 254). Огонь служил священною принадлежностию богослужения Перуну. Так, Гвагнини ³⁵ (Kronica Wielk. Xięstwa Moskiewsk. (polski przekł), /209/ X, VII, na c. 485) говорит, что в Новгороде перед истуканом Перуна горел неугасимый огонь из дубового леса. У поляков это самое божество называлось и Перун, и Jessen (ясный) и почиталось дарователем земных плодов (Sarnic, p. 1028), в чем очевидное сходство с Свентовитом. Атрибутом его в Силезии была гора Сабот (De Siles. rebus, c. VII, p. 112), слово, на фракийском языке означавшее восходящее солнце. Итак, гора Сабот значит гора солнца; сходно с этим и Соботка — польское наименование всеславянского купальского праздника. Перун, как и Свентовит, был богом войны и мира; поэтому у подножия его клали оружие и клялись при заключении договоров (Нест. лет., древ. текст, I т.) В Богемии же слово Яссон означало в древности солнце (Piesni ludu Rolsk., Pauli, р. 32).

Все это приводит нас к тому, что Перун, высочайшее божество русских и поляков, есть то же, что и Свентовит, божество других славян. Имя Перуна, переводимое классиками Юпитером, известно было и у других адриатических славян, ибо на аквилейских надписях находятся слова Jovi Sancti Beroni tonanti ³⁶, а в другой bono Deo Beroni ³⁷ (Слав. Сборн., 244), что (если только достоверны надписи) доказывает как древность поклонения Перуну, так еще и значение его как бога света, ибо добрым богом преимущественно называли Аполлона, бога солнца.

В хронике саксонской описывается истукан, находившийся в Любеке, — мужчина с венцом на голове, с продолговатыми ушами и красным, как бы раскаленным железом в руке; он назывался Проне (Chr. ant. Sax. Chr. Slav., N. p. 216). Кажется, мы не ошибемся, если прочтем это название однознаменательным с нашим Перуном. Железо в руке значит ордалию — символ суда. У Гельмольда в трех местах (Chron. Slav., 125, 160, 185) его славянской хроники упоминается божество Прове, называемое верховным божеством вагров ³⁸. У него не было ни храма, ни изображения; славяне посвящали ему только дуб, окруженный оградою с передним пространным местом для народа. Туда приходили люди с жрецом и совершали жертвы; там собирались веча, поставляли законы и судили тяжбы. Никто не смел входить за ограду, исключая приносящих жертву и убегающих от смерти (Chr. Slav., 185). Прове был, таким образом, божество правосудия, и Проне был то же, что показывает ордалия в его руке. Все мифографы согласно признавали их за одно существо. Я полагаю, что Проне и Прове = Перуну = Свентовиту и прочим наименованиям светоносного начала. Доказательства следующие: 1. Проне и Перун явственно одно имя, и, кажется, Проне есть испорченное слово Перун. 2. У Проне в руке красное железо; /210/ у Перуна по известию Гвагнини был в руке огненный камень. Вагры признавали за верховное божество Свентовита, а между тем Прове называется их верховным божеством. Поэтому нельзя признать его за одного из второстепенных, более отдаленных от бога — вседержителя духов, а верховное божество, кроме бога, явственно отделяемого от Свентовита Гельмольдом, был свет.

То же значение имел в Щецине и Триглав, которого жизнеописатель св. Оттона Бамбергского назвал величайшим божеством славян. По рассказу Эббона, другого жизнеописателя Оттонова, он изображался с тремя головами, и это означало три царства: небо, землю и преисподнюю; глаза и уста у него были завешены золотошвейным покровом для того, чтобы не допустить его видеть и порицать людские слабости. Храм его описывается очень нарядно. В святилище хранились серебряные и золотые сосуды, буйволовые рога для питья и для труб, множество оружия и всяких запасов, ибо щецинцы сдавали туда десятую часть добычи, взятой на войне, и славянин обязан был принести ему подарок, спасшись от бури на море, которую по народному понятию возбуждало это божество. В честь Триглава отправлялись праздники со священными играми, танцами и пирами. Близ главного храма находились три здания, называемые контины (?); там идолов не было, а стояли амфитеатром лавки и столы; туда народ сходился на веча, и после собрания заключал толки о делах отечества веселым пиром (Vita Sancti Ottonis. Act Sanctor., Jul., p. 403, 437-439). Триглав почитался в разных местах славянщины, и почтение к нему было столь велико, что и после крещения славяне удерживали его изображения в пещерах (Ibid.). Повсеместность его доказывается местными названиями гор, напр., Терглу в Краине (Die Wissensch. des Myth., 100); легко может быть, что и там стояли храмы Триглава, ибо и Щецин построен был на трех холмах (V. S. O., 436). Добровский ³⁹ (Slav., 414), Бандке ⁴⁰ (Dzieje Narody Polsk., I, p. 116) и Гануш (Die Wissensch. der Myth., 102-104) видят в нем Тримурти ⁴¹ индийцев, так что как царь неба он равен Браме, как царь земли — Вишну, как царь преисподней — Шиве, существу разрушительному, тем более, что Триглав сидел, и Тримурти изображался в сидячем положении, и у Тримурти была также завеса в виде треугольника на трех головах (Ibid.) Но так как жизнеописатель Оттонов именует его высочайшим богом славян, то, зная, что так называли то существо, которое означало свет, — и в Триглаве можем мы искать значения света. Нам говорят, что он был Тримурти индийцев, но Тримурти изображал солнечную силу в годичных переменах. Многие народы востока делили год на три части (Allgem. Univers. /211/ Gesch. v. Leo, t. I). Такое деление было и у германцев. Оно было и у славян (Hanusch), что показывают три народных праздника, соответствующие временам года. Земледелие, старинное занятие славян, проявляется в трех функциях: сеянии, собирании и приготовлении; сообразно этому располагаются три времени года: весна, лето, зима; осень исчезает от простого взора, половина ее является с летом, половина с зимой; в жизни природы человек усматривает только начало, середину и конец. Оттого и деление года на три части. В Триглаве можно признать светоносную троичную силу, равнозначительную трем временам года: весне, лету и зиме и вместе трем царствам, как объясняет Эббон: небу как источнику всего, а потому вместе весне; земле как пространству, на котором совершается развитие деятельности света, а, следовательно, необходимо времени, в которое совершается эта деятельность, — лету, и подземному миру — зиме жизненной. Еще уверяет меня в однозначительности Триглава с другими наименованиями света то, что атрибуты этого божества сходны с атрибутами Свентовита. При храме Щецинском язычники имели священного коня (только вороного); за ним по очереди ходили четыре жреца; никто на него не садился. Перед начатием войны они проводили его через девять копьев, и ежели он проскакивал не зацепившись, то заключали о счастливом окончании предприятия. Кроме того, отправляли другие гадания посредством деревяшек (V. S. Ott., 403). По сказанию жизнеописателя Триглав был богом войны, как Свентовит (Ibid., 437). Итак, кажется несомненно из всего этого, что и Триглав означал светоносное начало, почитаемое под разными именами.

К той же категории относится Белобог. В истории Каминского епископства (Script. Rer. Germanic, р. 513) говорится, что славяне признавали доброе начало под именем Белого бога, противоположное злому, называемому Чернобогом. У Гельмольда мы находим известие, что славяне при пиршествах обносили чашу с благословениями и заклятиями, веря, что счастье проистекает от доброго бога, а все дурное от злого, называемого на их языке дьявол или Чернобог. Вслед за тем Гельмольд говорит, что добрый бог есть Свентовит (Chron. Slav., L. I, c. 53, p. 123). В другом месте приведенной выше истории каминской (Script. Rer. Germ., p. 510) говорится, что славяне отправляли пиршества и обносили чашу на празднике света (si quando lux festa venisset) ⁴². Ясно кажется, что Белобог и Свентовит одно и то же. Поклонение Белобогу было повсеместное. В отдаленной древности оно было известно у славян адриатических. Так, на камнях., найденных близ Аквилен, читают: Belino divi, Belino Apollino ⁴³; можно узнать здесь Белобога; это имя переведено буквально по /212/ латыни: Belino divi (Слав. сборн., 243). У кельтов ⁴⁴ существо света, переводимое римскими писателями Аполлоном, называлось также Белином (Allgem. Welt-Gesch., Gesch. der Celt), что показывает древность этого названия у северных народов. Да и самое имя Аполлона, не имеющее в греческом языке корня, кажется, однозначительно по корню с Белином кельтским и Белобогом славянским, ибо Аполлон занесен в Грецию с севера, п®чему и назван гиперборейским. Название Белобога совпадает с русским выражением белый свет и белый день; оттуда белый царь, ибо цветом белым, цветом видимых солнечных лучей, светопоклонники означали все достойное уважения.

Зная, что столько имен означали светоносное существо, можно сделать некоторые догадки относительно других мифологических имен. Писатели, передавшие нам известия о полабских и прибалтийских славянах, упоминают о Яровите, Ругиевите, Поревите и Поренуте. Яровит или Гиеровит у жизнеописателя Оттонова представляется богом войны и называется Марсом. Подле его кумира висел золотой щит; этот щит не выносили из капища кроме важных военных случаев. Язычники имели такое благоговение к этой вещи, что когда христиане хотели разорить идола и убить упорного жреца, то жрец, ударив в щит, с страшным криком бросился в толпу народа и возбудил такой ужас в новообращенных христианах, что они по старой привычке, увидев щит, попадали на землю (Vit. Sancti Ott., 410). Мы уже знаем, что божество света под всеми своими наименованиями было вместе божеством войны. Яровит, будучи богом войны, принадлежал к номинациям светоносного начала: слово яр означает и ярость, мужество, и вместе весну, молодость, свежесть. Не без основания можно видеть в Яровите солнечную силу, проявляемую весною. Он — то, что Сом или Геркулес ⁴⁵ у египтян и греков (Creutz. Symb., II, 336). И оттого-то, кажется, один жизнеописатель Оттона назвал его Гиеровитом, а другой Веровитом, переводя слово яр на латинское ver ⁴⁶ (V. S. О., 440), что легко должно было статься, ибо эти жизнеописатели раз заметили, что славянский язык имеет сходство с латинским, и позволили себе производить контины от continere ⁴⁷.

У Саксона Грамматика описывается в Каренце идол, называемый Ругиевит. Он имел семь голов и семь мечей, а восьмой, обнаженный, держал в руке. Вышиною он превосходил всякий человеческий рост (Sax. Gramm., p. 294). Он назывался богом войны и поэтому однозначителен с прежними. Имя Ругиевит, кажется, правильнее будет прочтено Руйевит (ибо h прибавляли там, где мягкие буквы у славян, как и Гиеровит вместо Яровит); оно происходит от руйный — красный, /213/ горячий, огненный, так что бог означает свет в кульминации своей деятельности, то, что Horos ⁴⁸ — мужественный, воинственный сын Осириса ⁴⁹ -солнца (Symb., I, 297, ibid., II, 336); и различие между Яровитом и Руйевитом будет такое, что первый значит весну, а последний лето. Семь голов и семь мечей означают полную силу божества и указывают на свое восточное происхождение: семь созвездий и семь главных богов в Египте, семь Амшиспандов ⁵⁰ в Зенд-Авесте; наконец, семь тысяч дней царствовал Даждьбог на земле.

Близ храма Руйевитова стояло капище Поревита: идол его был безоружен (Sax. Gramm., 299), и поэтому можно признать в нем значение, противоположное Руйевиту. Поревит был солнце зимнее, потерявшее разящую свою силу, божество мира (Гарпократ ⁵¹, сын Осириса у египтян и греков) (Symb. I, 296), тем более, что зимою отправлялся праздник, который справедливо с некоторой стороны мифографы называли праздником мира.

Подле храма Поревитова стоял храм Поренута. Нарушевич ⁵² толкует, что это слово происходит от poronić (Hist. nar. polsk., t. I Mythol. Slaw.), родить, и полагает, что он был символом рождающей силы. Это, по моему мнению, основательно. Идол изображался с четырьмя головами, а пятую держал на груди, одною рукою за бороду, а другою за лоб (Sax. ibid.). У славян, как и у других народов, было понятие о ежегодном рождении солнца, как выражался поворот на лето, и потому Поренут четвероголовый (поэтому уже сходный с Свентовитом), кажется, изображал солнце в момент его возвращения к деятельности после зимнего усыпления... Четыре головы были постоянным атрибутом солнца вообще, а пятая на груди означала рождение нового солнца. К тем же номинациям светоносного начала принадлежат имена Лада и Живого. По сказанию Стрыйковского ⁵³ (Stryik. Kronika, t. I), божество Ладу праздновали весною от 23 мая по 24 июня. Из всех языческих божественных наименований одно только название Лада сохранилось теперь так живо в народе, что редкая весенняя обрядная песня обойдется без припева: Ладо, Ладо. По Кромеру ⁵⁴, Гвагнини, Вельскому ⁵⁵ и Густинской летописи ⁵⁶ (Густ. лет. Поли. Сбор. рус. лет., т. 2, — 257; Crom., 53) Ладо или Ладон означает бога всякого наслаждения и благополучия: оттого ему приносили жертвы женившиеся; от его благословения зависело счастье семейственное; к нему обращались при рождении дитяти. Из песен мы видим несомненно, что Лад был божеством весны и любви. Слово Лад, очевидно, славянское и означает согласие, гармонию, красоту и любовь. Слово ладность значит красоту; по-чешски лада — красавица; по-польски и по-южнорусски ładny — /214/ прекрасный; у русских лад и лада значат мужа и жену. Но так как Лад было божество любви и гармонии и вместе божество весны, то, следовательно, оно было божество гармонии вселенной, любви всемирной, символ вседействующего, всеоживляющего весеннего солнца; и праздник ему отправляли в эпоху красоты природы, во время, когда особенно действует в животных половое возбуждение. Длугош ⁵⁷ называет его божеством войны (Hist. Polon.); так воинственное значение света было неразлучно со всеми модификациями его поклонения.

Однозначительно с божеством Лады было божество Жив или Живый, называемое Длугошем божеством жизни (Ibid., р. 37). В летописи Прокоша (Chron. Slav., h. I, p. 36. Sarm. Warsz. 1827) рассказывается, что на горе Живце, названной от имени божества, был построен храм, и собирался в множестве народ весною в первых днях мая; там молились о счастье и благоденствии во весь год. По мнениям язычников, Живый был божество благополучия, верховный правитель вселенной (suprerum universi moderatorem) и божество красоты и весны. Славяне, говорит та же летопись, думали, что божество Живый превращается весною в кукушку, дабы посредством этой птицы возвещать время года и долготу жизни людям, и потому ему особенно приносили жертвы; когда слышали в первый раз весною кукование кукушки, спрашивали, сколько лет кому жить, и заключали о числе будущих годов по тому, сколько раз кукукнет птица после вопроса (Ibid.).

Это весеннее поклонение Ладу и Живому доказывает, что они — одно божество, и оба названия относятся к светоносному началу в смысле всеобщей любви и жизни природы. Вместе с этими названиями чествовали славяне женское существо, называемое Ладою или Живою: подобно как v древних пеласгов ⁵⁸было мужское существо (άξιόκερδος) живитель, плодотворитель и женское (άξιόκερδα) (Symb. und Myth, der alt. Völk., II, 294).

В одной старинной южнорусской сказке, которая, видимо, относится к глубоким временам язычества, я нашел следующее: Ивась (так звали героя) получил приказание от пана, которому служил, узнать: зачем солнце переменяется три раза в день. Он поехал через тот свет в терем солнца над морем; солнца долго не было: оно ездило по свету; Ивась застал солнцеву мать, которая, осведомившись, зачем он приехал, приказала ему сесть за железное корыто. Когда солнце воротилось вечером, мать спросила его: зачем оно переменяется в день три раза? Есть, отвечало солнце, в море прекрасная Анастасия: когда я взойду, она на меня брызнет водою, я застыжусь и покраснею; когда же я взойду на высоту и посмот-/215/рю на весь свет, мне станет весело; а когда захожу, Анастасия опять брызнет на меня морскою водою, и я опять покраснею. Из этого видно, что у Солнца была мать, да еще женщина, которая его занимала как любовница.

Мы находим у Гельмольда, что у славян была богиня Сива или Жива (Chron. Slavor., 125). В «Mater verborum» Baцерада мы встречаем ту же богиню, переведенною Церерою ⁵⁹; она изображена с колосом и цветом в руках (Czas. czesk. Muz. 1827, 4 п., p. 70, 76). По другому изображению она представляется с младенцем на голове и виноградною ягодою или яблоком (Карамз., Ист. госуд. Росс, т. I, 85). Мы знаем, что у финских народов было божество Золотая Баба с младенцем на руках (Gwagn., Kron. polska, cześć I, X, 7). Название это, без сомнения, не финское, и божество заимствовано от славян. Как распространено было у нас в языческие времена почитание подобного женского существа, видно из того, что во многих местах попадаются и теперь грубые статуи и изображения женщины с младенцем. Что между Золотою Бабою и <