Врач-иконописец-ученый. Епископ Лука Войно-Ясенецкий.

1923 год. отец Валентин Войно-Ясенецкий становится настоятеле собора, принимает сан протоиерея, тайно постригается в монашество с именем Лука

Епископ Уфимский Андрей (князь Ухтомский) тайно постриг его в монашество. «Он… хотел дать мне имя целителя Пантелеимона, но когда побывал на литургии, совершенной мною, и услышал мою проповедь, то нашел, что мне гораздо более подходит имя апостола-евангелиста, врача и иконописца Луки».

Первая архиерейская служба епископа Луки состоялась в воскресенье, в день памяти святых равноапостольных Константина и Елены. Через неделю владыку арестовали. Арест сопровождался травлей в газетах — зная его популярность, боялись, как бы чего не вышло. Предвидя возможность ареста, святитель составил завещание пастве:

«К твердому и неуклонному исполнению завещаю вам: неколебимо стоять на том пути, на который я наставил вас.

Подчиняться силе, если будут отбирать от вас храмы и отдавать их в распоряжение дикого вепря, попущением Божиим вознесшегося на горнем месте соборного храма нашего. Внешностью богослужения не соблазняться и поругания богослужения, творимого вепрем, не считать богослужением. Идти в храмы, где служат достойные иереи, вепрю не подчинившиеся. Если и всеми храмами завладеет вепрь, считать себя отлученными Богом от храмов и ввергнутыми в голод слышания слова Божия. С вепрем и его прислужниками никакого общения не иметь и не унижаться до препирательства с ними.

Против власти, поставленной нам Богом по грехам нашим, никак нимало не восставать и во всем ей смиренно повиноваться.

Властью преемства апостольского, данного мне Господом нашим Иисусом Христом, повелеваю всем чадам Туркестанской Церкви строго и неуклонно блюсти мое завещание. Отступающим от него и входящим с вепрем в молитвенное общение угрожаю гневом и осуждением Божиим. Смиренный Лука».

Уже на следующий день после ареста перепечатанное на машинке завещание распространилось среди верующих. К середине августа все городские храмы перешли к живоцерковникам, но народ в них не ходил, помня слово своего епископа, и ГПУ решило как можно скорее выслать его за пределы Туркестана. Владыку обвинили в участии в казачьем заговоре и связях с англичанами. «Чекисты утверждали, что и на Кавказе, и на Урале я действовал одновременно. Все мои попытки объяснить им, что для одного человека это физически невозможно, ни к чему не приводили».

В тюрьме святитель закончил первый выпуск своих «Очерков гнойной хирургии» — начальник тюремного отделения разрешил ему по вечерам работать в своем кабинете. На заглавном листе рукописи было написано: «Епископ Лука. Профессор Войно-Ясенецкий. Очерки гнойной хирургии» — так сбылось его давнее предчувствие об этой книге.

По окончании следствия владыку отпустили с тем, чтобы он ехал в Москву. Всю ночь перед отъездом к нему на квартиру шли прихожане собора попрощаться и получить благословение. Поезд, которым он уезжал, минут двадцать не мог двинуться с места, потому что люди ложились на рельсы, не давая увезти любимого архиерея. В Москве он неделю жил на частной квартире, дважды встречался со Патриархом Тихоном, один раз служил с ним Божественную литургию.

Арест. Ссылка.

При вторичной явке в ГПУ он был арестован. В тюремной библиотеке владыке удалось достать Евангелие на немецком языке, и он усердно читал его. От Е. П. Пешковой, жены Максима Горького, заключенные получили тулупчики, и святитель отдал свой полураздетому жулику. Это произвело огромное впечатление на уголовников, и их вожак, матерый вор, каждый раз, когда епископ Лука проходил мимо их камеры, любезно приветствовал его и называл батюшкой. «Позже в других тюрьмах я не раз убеждался в том, как глубоко ценят воры и бандиты простое человеческое отношение к ним». Однако это не мешало уголовникам несколько раз подло обкрадывать владыку.

В тюрьме святитель впервые заметил у себя признаки миокардита, который впоследствии причинял ему немало страданий. В лазарете ему выдали справку о невозможности идти пешком по этапу. В начале зимы 1923 года его вместе с протоиереем Михаилом Андреевым отправили в ссылку в Енисейск. По дороге к ним присоединился протоиерей Илларион Голубятников. На одном из ночлегов владыка слесарными щипцами сделал операцию крестьянину, перенесшему тяжелое гнойное воспаление костного вещества.

Ссыльным удалось разместиться в доме зажиточного горожанина. Здесь в воскресные и праздничные дни они совершали богослужения, поскольку все храмы Енисейска были заняты живоцерковниками. Однажды к владыке пришел старый монах из Красноярска о. Христофор. Тамошние жители не хотели иметь общение с ушедшими в раскол священниками и послали его для рукоположения к православному архиерею в Минусинск, но неведомая сила повлекла о. Христофора в Енисейск. Увидев святителя Луку, он остолбенел — десять лет назад ему приснилось, что какой-то епископ рукополагает его во иеромонаха, и теперь он узнал этого епископа. «Десять лет тому назад, когда он видел меня, я был земским хирургом в городе Переславле-Залесском и никогда не помышлял ни о священстве, ни об архиерействе. А у Бога в то время я уже был епископом. Так неисповедимы пути Господни».

«Отказать больным не имею права»

По просьбе заведующего местной больницей владыка много оперировал, а также вел большой прием у себя на дому. Особенную сенсацию произвела экстракция врожденной катаракты трем слепым мальчикам-братьям, которые стали зрячими. Местные жители долго помнили епископа-хирурга: «Большой шаман с белой бородой пришел на нашу реку, поп-шаман. Скажет поп-шаман слово — слепой сразу зрячим становится. Потом уехал поп-шаман, опять глаза у всех болят». Желающих попасть на прием вскоре стало так много, что список больных был составлен на три месяца вперед. На каждую операцию с участием владыки Луки полагалось получать разрешение, которое давали неохотно — растущая популярность ссыльного епископа сильно раздражала местное начальство. Фельдшеры, катастрофически терявшие заработок, стали жаловаться властям на «попа», который производит «безответственные» операции. Однажды его вызвали в ГПУ. Едва он, как всегда в рясе и с крестом, переступил порог, чекист закричал:

— Кто это вам позволил заниматься практикой?

— Я не занимаюсь практикой в том смысле, какой вы вкладываете в это слово. Я не беру денег у больных. А отказать больным, уж извините, не имею права.

К владыке несколько раз подсылали «разведчиков», но скоро убедились, что лечит он действительно безвозмездно. Благодарным пациентам он обычно говорил: «Это Бог вас исцелил моими руками. Молитесь Ему». Вскоре на медицинскую деятельность епископа Луки стали смотреть более снисходительно.

В Енисейске в то время бесчинствовали комсомольцы, закрытие и разрушение церквей и монастырей сопровождалось небывалыми кощунствами. Через два месяца владыку отправили дальше, на Ангару, разлучив с о. Илларионом и о. Михаилом. Поселили святителя с двумя постриженными им монахинями в деревне Хая, состоящей из восьми дворов. В марте здесь была еще глубокая зима, дом часто до крыши заносило снегом. Приходилось ждать, пока олени протопчут тропу, чтобы можно было принести хвороста на растопку. В рукомойнике в сенях замерзала вода. Остановился владыка в доме благочестивого крестьянина, злая мать которого притесняла его и прямо-таки выживала из дому.

Епископа заключили в одиночную камеру, стены которой почти сплошь были покрыты клопами. «Я зажег свечу и начал поджигать клопов, которые стали падать на пол со стен и постели. Эффект этого поджигания был поразительным. Через час… в камере не осталось ни одного клопа».

После освобождения владыка отслужил в Преображенском храме Божественную литургию архиерейским чином. Для одного из храмов неподалеку от Енисейска он по просьбе верующих рукоположил священника. И власти опять удалили «непокорного» епископа — отправили вниз по Енисею, в Туруханск. Морозы здесь доходили до сорока градусов и больше, по ночам под окнами выли волки. Когда святитель сошел с баржи, встречавшая его толпа народа опустилась на колени, испрашивая благословения. Ему предложили возглавить местную больницу. С двумя помощниками, фельдшером и молодой сестрой, он стал делать крупные операции. Оборудование в больнице было самое примитивное, инструменты перед операцией кипятились в самоваре.

Туруханск. Север.

Как и в Ташкенте, в операционной у епископа Луки стояла икона с теплившейся перед ней лампадой. Рассказывали, что перед операцией он всегда ставил йодом крест на теле больного. Пациенты просили у него благословения, и он никому не отказывал.

Церковная жизнь Туруханска с приездом архиерея оживилась. В городе был закрытый мужской монастырь, где продолжал служить пожилой священник о. Мартин Римша. Он подчинялся красноярскому живоцерковному архиерею, но, узнав от святителя Луки, на какой политической закваске замешена «живая» церковь, возвратился в лоно Православия (впоследствии о. Мартин двадцать лет пребывал в ссылках и лагерях, и владыка ежемесячно посылал ему денежные переводы).

«Священник принес покаяние перед народом, и я мог бывать на церковных службах и почти всегда проповедовал на них. Туруханские крестьяне были мне глубоко благодарны и привозили меня в монастырь и домой на устланных коврами санях». Конечно, власти не могли спокойно смотреть на это. Епископа вызвал уполномоченный ГПУ и объявил о запрете благословлять больных в больнице, проповедовать в монастыре и ездить на покрытых ковром санях. Владыка ответил, что по архиерейскому долгу не может отказывать людям в благословении.

Через некоторое время святителю объявили, что его немедленно высылают из Туруханска дальше на север, что было равносильно преднамеренному убийству: в разгар зимы, которая в этот год (1924/25) выдалась особенно жестокой, отправить на открытых санях за полторы тысячи верст человека, не имеющего теплой одежды, значило обречь его на неизбежную гибель. Сопровождавший святителя милиционер говорил: «Я чувствую себя в положении Малюты Скуратова, везущего митрополита Филиппа в Отрочь монастырь».

На первой остановке ссыльные эсеры, долго беседовавшие с епископом, снабдили его деньгами и меховым одеялом, которое ему очень пригодилось.

«Путь по замерзшему Енисею в сильные морозы был очень тяжел для меня. Однако именно в это трудное время я ясно, почти реально ощущал, что рядом со мною Сам Господь Бог Иисус Христос, поддерживающий и укрепляющий меня».

Поселили владыку в станке Плахино, далеко за полярным кругом, где в морозы птицы мерзли на лету и камнем падали на землю. Жители (их было всего пять семей) радушно приняли ссыльного и обещали заботиться о нем. Ему отвели половину избы с двумя окнами, в которых снаружи вместо вторых рам были приморожены плоские льдины. Через щели в окнах наметало снег, и в углу никогда не таял сугроб, а второй сугроб был около входной двери. К утру в доме стоял такой мороз, что вода в ведре покрывалась толстым слоем льда.

В Плахино владыка крестил двух младенцев. Из полотенца он сделал подобие епитрахили и сам сочинил молитвы. В избе, где совершалось таинство, стоять можно было только нагнувшись, а возле купели, которой служила деревянная кадка, все время вертелся теленок.

Здесь ему пришлось первый раз в жизни готовить самому. Вскоре его навестил уполномоченный по заготовке пушнины (через него начальник туруханской почтовой конторы, у которого епископ-хирург спас больного ребенка, передал ссыльному корреспонденцию, нарушая строгий запрет властей). Владыка между прочим сказал ему: «Господь Бог дал мне знать: через месяц я буду в Туруханске», и, покачав головой, заметил: «Вижу, вижу, вы неверующий. Вам мои слова кажутся невероятными. Но будет именно так». Вскоре в туруханской больнице умер крестьянин — ему была необходима срочная операция, которую не могли сделать без епископа Луки. Возмущенные жители хотели устроить погром сельсовета и ГПУ. Испугавшись, власти немедленно послали за владыкой. Он опять стал работать в больнице, продолжал благословлять народ (один раз даже в присутствии уполномоченного, который сделал вид, что ничего не замечает) и ездить на службу в монастырь на санях, покрытых ковром. В середине лета исповедник Христов получил извещение Божие о скором возвращении из ссылки, но все оставалось по-прежнему.

«Я впал в уныние и однажды в алтаре зимней церкви… со слезами молился пред запрестольным образом Господа Иисуса Христа. В этой молитве, очевидно, был и ропот против Господа Иисуса за долгое невыполнение обещания об освобождении. И вдруг я увидел, что изображенный на иконе Иисус Христос резко отвернул Свой пречистый лик от меня. Я пришел в ужас и отчаяние и не смел больше смотреть на икону. Как побитый пес, пошел я из алтаря в летнюю церковь, где на клиросе увидел книгу Апостол. Я машинально открыл ее и стал читать первое, что попалось мне на глаза. К большой скорби моей, я не запомнил текста, который прочел, но этот текст произвел на меня прямо-таки чудесное действие. Им обличалось мое неразумие и дерзость ропота на Бога и вместе с тем подтверждалось обещание освобождения, которое я нетерпеливо ожидал. Я вернулся в алтарь зимней церкви и с радостью увидел, глядя на запрестольный образ, что Господь Иисус опять смотрит на меня благодатным и светлым взором».