Обесценивание ущерба от инцеста

Это кажется невероятным, но и сегодня по-прежнему слышны мнения, что инцест сильно не вредит; что у здорового ребенка достаточно душевных сил, чтобы преодолеть опыт эксплуатации. Или мы слышим, что лучше бы не касаться такого раннего опыта, ведь «время лечит любые раны», даже ужаснейшие впечатления скоро уходят в прошлое.

То, что в такой позиции выдается за желание избавить ребенка от ненужных волнений, на деле часто оказывается собственной неспособностью иметь дело с проблемой сексуальной эксплуатации и проблемами семейного насилия. Естественный ход развития заблокирован в самой своей сердцевине, если ребенка сексуально эксплуатируют, а он не может рассчитывать на помощь, застывая в безмолвии и уязвимости. Мы встречаемся с замершим тихоней, существующим внутри взрослой женщины в терапии. Контакт с таким внутренним ребенком становится предметом моей особой заботы в ходе психологической работы.

Я хотела бы здесь также отметить, что движение, которое якобы содействует так называемым «правам ребенка на сексуальную свободу». В Америке течения, которые нацелены на то, чтобы гарантировать право детей на сексуальные удовольствия, стали называть «лобби-за-инцест». От них мы также слышим, что инцест вообще не является причиной сексуальной травмы, а напротив, «делает женщину необыкновенно эротичной», что дети с ранним сексуальным опытом в своем развитии становятся «чрезвычайно обаятельными, привлекательными и эмоционально здоровыми людьми»[57].

В число так называемых «юристов за права детей» входят в основном мужчины, которые в нашей культуре не имеют репутации людей с ответственным отношением к эмоциональным и физическим потребностям детей. Ведь именно мужчины утверждают, что инцест – не такая уж тяжелая травма, и сегодняшние усилия по защите детей от сексуального насилия якобы следует рассматривать как возврат к викторианской атмосфере, подавляющей сексуальность. Это неудивительно, если вспомнить, что лица, ответственные за сексуальную эксплуатацию, – это в основном мужчины. Их аргументы – исключительно ради себя. Различные авторы глубоко проанализировали этот аспект, особенно Дж. Герман в своей книге об инцесте отцов и дочерей[58]. Она подчеркивает, что те, кто выдают себя за борцов за так называемое освобождение детей и за их человеческие права, часто состоят в сомнительных группировках, в частности, фигурируют в статьях порнографических журналов (например, «Пентхаус»). В Америке существует известная школа социологов и сексологов, которые распространяют такие теории и находятся в тесном контакте со средствами массовой информации. То, что раздувается и возвышается до крестового похода за сексуальное освобождение наших дорогих детей, – не что иное, как известный нам из сказок «волк в овечьей шкуре».

О сексуальной эксплуатации под видом сексуального освобождения идет речь в лозунге: «Секс после восьми дет – слишком поздно». Эта фраза возникла в «Обществе Рене Гийона» – группы в США, которая ратует за отмену законов против инцеста и сексуальных злоупотреблений.

Однако в Европе всем нам тоже известна тенденция преуменьшать проблему инцеста. Уже в ходе моих исследований безотцовщины я заметила, что новый интерес к «Отцам нашим»[59]и критический анализ мужской роли был воспринят с большим скептицизмом. Раздавались голоса, что надо якобы быть осторожными, чтобы не сделать отцов козлами отпущения за все то, что пошло не так в развитии ребенка, как это ранее произошло с матерями. Неоднократно мне был задан конкретный вопрос, а не СМИ ли раздувают эту тему и искажают ее масштаб. Нередко это также означало, что, вероятно, эти женские журналы с рассказами пострадавших ориентированы феминистски, но всем же известно, что феминистки лишь выражают свою ненависть к мужчинам. Тогда остается только шаг до того, чтобы присоединиться к заявлениям типа: «В конечном счете инцестуозные фантазии – не что иное, как фантазии о желаемом, а феминистки фрустрированы, потому что у них нет своих мужчин. Будь у них настоящие мужчины, которые „позаботились“ бы о них как следует, так все разговоры о вредности инцеста прекратились бы».

В Нидерландах, где феминистски ориентированные группы против сексуального насилия над детьми в семье возникли раньше, чем в Швейцарии, публичное освещение темы инцеста в средствах массовой информации немедленно привело к сильной защитной реакции. Жозефина Рийнартс цитировала одного уважаемого психоаналитика, который рассматривал текущее обсуждение инцеста как заговор «самых радикальных феминистских групп» против отцов[60]. В этом свете утверждение, что каждый четвертый отец ведет себя инцестуозно по отношению к дочери, становятся лишь феминистской клеветой. Другие авторы поспешили отметить роль матери и ее инцестуозные притязания, не вникая в различия между инцестуозными тенденциями и явным сексуальным насилием. Даже в тех случаях, где отец был признан преступником, быстро возникает «человек» с готовыми оправданиями и рационализациями, в итоге отец становится бедолагой, который не устоял перед соблазнами своей дочери.

Если мы представим себе спектр мнений о психологических последствиях сексуальной эксплуатации, то на одном полюсе окажется вышеописанное высказывание, что инцест безвреден или даже полезен, а на другом полюсе мнение, что инцест всегда и неизбежно приводит к формированию тяжелой психопатологии личности. Эта негативная установка широкой общественности очень распространена («бедным жертвам инцеста остается только прозябание и проституция»); также в терапевтических кругах обнаруживается известный предрассудок, что у жертв инцеста неизбежны тяжелые отсроченные последствия, значит, прогностически их оценивают как трудные или неизлечимые случаи.

Обе крайние позиции несостоятельны. По сравнению с людьми, не имевшими инцестуозного опыта, жертвы инцеста сильно задержались в своем психологическом развитии и страдают от отсроченных последствий инцеста. Программы самопомощи и книги тех авторов, кто сам пострадал от инцеста, всегда внушают надежду, что, несмотря на тяжесть симптомов и степень душевного ущерба, изменения могут произойти. Исцеление возможно – вот их негласный посыл. Уже сам факт выживания доказывает, что присутствуют сила и энергия, которые теперь могут быть задействованы в процессе исцеления. Я, как терапевт, тоже верю в этот процесс исцеления. В исследованиях было уделено немало внимания вопросу: от чего зависит тяжесть последствий, есть ли определенные факторы, которые однозначно связаны с более тяжелыми или более легкими травмами? Некоторые эти исследования носят, скорее, спекулятивный характер. Только в последнее время (1986) в США были опубликованы хорошо контролируемые исследования, которые уточняют формулировки. Вопрос заключался в том, является ли решающим фактором частота и продолжительность сексуального насилия, будут ли вообще играть роль и какую именно возраст начала инцестуозных актов или тип инцеста (сиблинги, отец, сосед и т. д.). Кроме того, рассматривали такие факторы, как физическое насилие, пол и возраст преступника, наличие доверенного лица, которому ребенок мог рассказать об инцесте. Результаты являются неоднозначными и на основе всех доступных данных были получены очень разные ответы. Тем не менее можно сделать выводы о некоторых тенденциях, важных для прогнозирования и терапевтических подходов.

Я имею в виду последние научные исследования пограничного расстройства личности. Было показано, что очень раннее насилие может вызвать глубокое расстройство личностной идентичности, которое диагностически обозначают как пограничное расстройство личности. При этом, по моему опыту, в ходе терапии следует ожидать появления нестойких психотических симптомов, которые очень быстро исчезают. Такое расстройство требует особого подхода, поэтому важно максимально точно прояснить, с каким же именно симптомокомплексом предстоит иметь дело.