ПЕРВАЯ ОЛИМПИАДА ФУТУРИЗМА

Перекрёстная справка (несколько чтецов)

 

1. Лена. Сейчас о нём все чаще говорят: «Неуслышанный голос эпохи», «Один из известнейших неизвестных», «Бессребреник Серебряного века»...

2. Ника. И даже Большая Советская Энциклопедия сознавалась, что наследие Георгия Аркадиевича Шенгели в полной мере не опубликовано. Заметим, не «не изучено», а именно не опубликовано. В академических кругах имя Шенгели хорошо известно и сейчас. Окей, Гугл?  

3. Алексей. Более того, его теоретические работы по стихосложению до сих пор изучаются в Литературном институте им. Горького, и, кстати, профессор Шенгели - один из первых преподавателей Высших литературных курсов с которых начинался знаменитый Литинститут…

4. Костя. Говорят, член Академии Художественных наук СССР Г.А. Шенгели даже номинировался на Сталинскую премию, как раз за эти свои теоретические исследования. Ну, или за «15 поэм о Сталине», которые почему-то не были напечатаны. Интересно, почему? Немного не те получились поэмы? Не те, «которые нам нужны сегодня»?

5. Сандра. Зато переводчик Г.А. Шенгели хорошо известен переводами на русский всего Байрона, множества из Верлена, Бодлера, Гюго и других классиков мировой литературы.

6. Андрей. Да, да… за глубокие теоретические исследования, за переводы, но только не за стихи... Оригинальные стихотворения Г. А. Шенгели в годы Советской власти почти не издавались. И это на первый взгляд странно. Ведь Георгий Аркадьевич принял новую власть и новое время. Не бежал за границу, не сидел в лагерях...

7. Влад. Был даже «комиссаром искусств» во время Гражданской войны,

8. Андрей. Но... Та же Большая советская энциклопедия говорит о нём честно, как о русском поэте, но советском литературном деятеле.

9. Лена. Он не был советским поэтом, но и не был жертвой советской эпохи. Был её тружеником и строителем.

10. Может поэтому? «Один из известнейших неизвестных». «Неуслышанный голос эпохи». Кем же он был?

 

Хроникёр:

(проявляется портрет на месте инкогнито)

Георгий Аркадиевич Шенгели.

Родился 2 мая (по нынешнему стилю) 1894 года в городке Темрюк, где прожил, впрочем, совсем недолго. Отец присяжный поверенный Аркадий Александрович внебрачный сын грузинского православного священника. Мать Анна Андреевна Дыбская дочь скромного чиновника Керченской таможни и бывшей выпускницы Керченского института благородных девиц. Уже в шесть лет Георгий потеряет маму, а через два года отца. И вместе с ещё двумя старшими братьями и младшей сестрой будет взят на попечение бабушкой Марией Николаевной Дыбской.

В Керчь.  

 

Людовико самба

 (старая Керчь слайд-шоу дореволюционных улиц)

Наяды танцуют море на фоне синих волнующихся занавесей.

 А. С.

Помню ясный полдень, когда впервые

Я сюда приехал, когда с вокзала

Я катил на дрожках и ждал: когда же

Явится море?

И оно возникло, сломив пространство,

Синею стеною в гирляндах пенных,

Млело и мерцало, качая в далях

Парус латинский.

И оно дышало соленым ветром,

Рыбьей чешуею, арбузной коркой,

Влажной парусиной, смоленым тросом, –

Вечною волей.

И душа, вздыхая, вдруг закружилась;

Я почти заплакал; я стал как парус,

Что звенит под ветром и только жаждет

Мчаться в просторы.

И потом ни разу не повторилось

Детское виденье: надлом пространства,

Синий блеск, и трепет, и зыбь, и эти

Сладкие слезы…

 

 

Ника  Первые восемь лет почти сотрутся из памяти, и Керчь станет по-настоящему родным городом для поэта. Город без начала. Город, где эпохи навалены друг на друга, как шкуры у кожевника, и из прорех современности торчит кусками зримая древность.

 

 

Людовико

Одеваем гимназиста, обтираем футуриста?

1. А.С. На скромный пансион бабушки легла забота о четырёх сиротах. Поспешно была арендована небольшая квартирка на улице Строгановской (теперь Пирогова), и в 1904 году Георгий вслед за братьями надел форму гимназиста. В те годы плата за учебу составляла целых двадцать рублей в год. Бешеные деньги.

2. Сандра. Но Мария Николаевна, окончившая в своё время престижный Кушниковский институт благородных девиц, не могла допустить даже мысли, что ее внуки будут учиться где-либо, кроме как в Александровской мужской гимназии, окончание которой открывало двери в любой университет.

3. А.С. Керченская мужская гимназия, отпраздновавшая в 1903 году свое сорокалетие, держала высочайшую образовательную планку. И даже удостоилась лестного отзыва от министра образования Российской империи, графа Дмитрия Андреевича Толстого:

 

Граф:

Руку на плечо гимназиста

 

 "Мы здесь стоим на почве древнеклассической образованности: на каждом шагу открываются о ней блистательные воспоминания. На такой ли почве и не возрождаться классическому образованию! Да явится этот классицизм в развитии ума, силы духа и воли, которыми отличались просвещенные народы древности..."

 

Античный танец

Античный вечер.

 

Лена Митина

В Пантикапее, в склепе Деметры,

Я видел фреску — твои глаза…

Тогда гудели полынные ветры

И канонадой глохла гроза.

И, опьяненный ветром и громом,

В жизнь уходил я, в гуды стихов,

Я захлебнулся льдом и ромом –

Градом восьми безумных годов.

Но где-то — знаю — в омуте мутном

Мерцал потаенно широкий взор, –

О древнем, о смутном, о бесприютном,

Ушедшем в сумрак могильных нор.

И проявилась бледная фреска:

Передо мною глаза твои,

Гончарной лазури, карего блеска

В меня проливая струи.

Я снова, снова в склепе Деметры,

Гроза отгремела, ушли года,

Стихи умолкли, утихли ветры,

Простерт я навзничь, лег — навсегда.

Ты надо мною. Гляди, гляди же!

Здесь так прохладно, здесь тишина, –

И наклоняйся всё ближе, ближе,

Возьми, Деметра, и пей до дна!

 

Метроном?

(кино про дизель-панк)

Диктор: 1913 год. Канун первой мировой. Ожидание революции. Предчувствие Гражданской войны.

Первая мировая.  

 

 

1. Андрей. Георгий приближается к заветному аттестату. Неудовлетворительное поведение сильно задержало его в гимназии, он дважды оставался на второй год, но продолжает появляться на улицах после десяти вечера, флиртовать на большой перемене с гимназистками (под руки) на бульваре Льва Толстого и, хуже того, посещать местный драматический театр без письменного разрешения дирекции.
2. А.С. С 13 года оплата выросла втрое, теперь за него одного приходится платить, как раньше за троих.
3.  Андрей Но теперь гимназист тоже «кормилец», подрабатывает репортёром в мелких керченских газетёнках, таких как «Керчь-Феодосийский курьер», «Керченское слово»: пишет хронику, фельетоны, театральные рецензии и — чему сам впоследствии удивлялся — заметки об авиации.
4. Ника Стихи тоже товар, но их под псевдонимами он не публикует: распирает юношеское тщеславие. Позже оно заставит Георгия издать свою первую книгу. И, как водится, чуть ли не на второй день носиться по книжным лавкам, скупая бездарный тираж.

 

Людовико

(слайд-шоу улицы, тумбы, реклама, плакаты…).

 

 

1. Сандра. Но это будет через год, уже после того, как умрет ласковая бабушка Мария Николаевна, выучив всех своих внуков. В 14-м году они разлетятся: сам Георгий в Москву, в университет; двое братьев на фронты Первой мировой, или, как тогда говорили Второй Отечественной войны. О сестре сведений нет.
2. А.С. Но сейчас ещё предвоенный 1913 год, и во всех прочих отношениях несчастливый, он оборачивается для Георгия дверями в будущее - и только это и отразится в его воспоминаниях:

 

 

Сцена с друзьями и гимназистками, на фоне.

Гимназист: (Алексей).

 

"Керчь; поздняя осень 1913 года. Я — гимназист старшего класса, через полгода — студент! Я пишу стихи. Их многие пишут. Но я один — футурист.

(позирует на стуле, срывается)

Уличный шум

 

Раннее утро; я спешу в гимназию. По главной улице — вереница извозчиков: прибыл утренний поезд. В одном из фаэтонов, — вижу мельком — какие-то бритые джентльмены, фаэтон поворачивает налево за угол: едут в «Приморскую» — лучшую гостиницу городка".

Проходит три часа, закончены уроки, наступает «большая перемена»: час досуга. Позавтракав в гимназическом буфете, где за семь коп. дают весьма приличный бифштекс, я устремляюсь на бульвар, надеясь повстречать хорошенькую гимназисточку и эпатировать ее чем-нибудь.

(эпатирует гимназистку)

На углу афишная витрина. Я бегло гляжу и вдруг застываю:

Слайд-шоу дореволюционных афиш

(Георгий гимназист читает про себя, гимназистка капризничает:)

Аллилуйя Генделя

За кадром:

ПЕРВАЯ ОЛИМПИАДА ФУТУРИЗМА

Состязаются

Игорь Северянин

Владимир Маяковский

Давид Бурлюк

Вадим Баян

 

Дальше — всякие «занятности» — оглушительные тезисы докладов и пр.; цены местам...

Я читаю и перечитываю.

(слайд-шоу футуристов)

За кадром:

 

 — «Игорь Северянин»! Я уже с жадностью проглотил «Громокипящий кубок»; половину запомнив наизусть (память у меня «клинописная»);

- «Владимир Маяковский»! Это имя я уже не раз встречал в «Журнале для всех» под непонравившимися мне стихами, которые, впрочем, я тоже помню наизусть.

- «Давид Бурлюк»! Это имя встречал я: да! Он ходил с раскрашенным лицом...

- «Вадим Баян»?.. Но мне нравится и то, что он — Вадим, и то, что - Баян, и то, что он будет читать «Лирионетты и баркароллы».

Пойду, пойду на «олимпиаду»! Хотя... гимназистам, верно, не позволят. Ну, конечно, в штатском проберусь на галерку, и…

 

И вдруг меня осеняет прозрение: да ведь те бритые джентльмены, проскользнувшие мимо моего рассеянного взора в «Приморскую», и есть, несомненно, они - Северянин, Бурлюк, Маяковский, Баян!

И я мгновенно принимаю великое решение.

Гимназия - к черту! Гимназисточка — по боку! Я сейчас иду в «Приморскую»! Пойду к ним!.. Я прочту им... мои стихи!.."

(обратно на стул, но опомнившись, стоя, но порываясь им размахивать)

 

Античный вечер. Танец фурий и гарпий

Слайд-шоу футуристическая живопись

Гимназист.

 

В странно-знакомых словах, суровых словах санскрита –

Смуглая кожа земли, — той, где струится муссон.

В призвуках тайных и темных кроются лики дравидов,

Преданных мертвой луне, солнцем сожженных людей.

В плавно-певучих разливах широко отверстых гласных

Всплески высокой волны, — воли грядущих веков.

И в трепетании смутном шорохов, шепотов, шумов

Скорбные шелесты трав в мире бескрайних могил.   

 

(сидя, нервничая…)

"Фурора мои стихи не производят, но я чувствую, - меня слушают без иронии, чувствую, что меня — слушают".

 

Несколько замечаний, обычных в данной ситуации: о манере чтения, о рифме, об удачном образе. Теплое расставание: "Давайте к нам, в столицу!",

- но вечером в театре приезжим уже не до него… спустя три дня «Петербургская газета» уточняла:

 

Аллилуйя Генделя

Портрет скандалистов

 

«Получена телеграмма из Керчи, что гастроль петербургских футуристов закончилась грандиозным скандалом, так как публика страшно возмутилась невероятной чепухой, которою угощали ее футуристы. Скандал особенно усилился, когда Маяковский назвал выдающихся критиков бараньими головами».

Впрочем, всё это для Георгия уже не имело значения.

Его признали поэтом!

 

Людовико

 

1. Андрей. Пройдет время, поступая в Московский университет, он остановится на даче у Бюрлюка, перезнакомится со всей революционной поэтической волной, но по-настоящему сойдется только с Северяниным, особенно во время их гастролей по России.

2. Влад. В Северянине он увидит для себя «золотое сечение» новой поэзии.

3. Андрей. Георгий ищет его тоже. Потому что футурист Шенгели ровно в той мере, в которой требуется новое содержание в, проверенных временем, формах. Бессодержательная лингвистическая эквилибристика ему также чужда, как и затёртые до банальности смыслы. Сломать старое, но не утратить вечное.

4. Влад.. Именно это позднее поставит Шенгели на линию конфронтации, как с революционными опытами Пролеткульта, так и с отвлечёнными обмороками декаданса.

 

Альбиони адажио милитаристическая кинохроника

 

 

5. Костя. И как раз для таких поисков, когда всё проверяется на прочность не годами, а мгновениями, и подходят времена кардинального слома, времена трагические, но для Шенгели – его звёздный час как поэта

6. Лена. Хоть звезда эта и кровавая, как напишется гораздо позже:

 

1. Сандра.

Мы живем на звезде. На зеленой.

Мы живем на зеленой звезде,

Где спокойные пальмы и клены

К затененной клонятся воде.

С.А.

Мы живем на звезде. На лазурной.

Мы живем на лазурной звезде,

Где Гольфштром извивается бурный,

Зарождаясь в прозрачной воде.

Ника.

Но кому-то захочется славой

Прогреметь навсегда и везде, –

И живем на звезде, на кровавой,

И живем на кровавой звезде.

 

Вагнер Фортуна

 Гражданская война.

 

Кинохроники гражданской…

        

Костя.

На фронте бред. В бригадах по сто сабель.

Мороз. Патронов мало. Фуража

И хлеба нет. Противник жмет. Дрожа,

О пополнениях взывает кабель.

1. Лена. В кожанке или пальто

Здесь тоже бред. О смертных рангах табель:

Сыпняк, брюшняк, возвратный. Смрад и ржа.

Шалеют доктора и сторожа,

И мертвецы — за штабелями штабель.

А.С.

А фельдшера — лишь выйдет — у ворот

Уже три дня бабенка стережет,

И на лице — решимость, тупость, мука:

4. Ника.

«Да ты ж пойми! По-доброму прошу!

Ведь мужа моего отбила, сука!

Сыпнячную продай, товарищ, вшу».

 

Адажио

1. Лена. Картины эти пишутся в Керчи. Сюда вчерашний студент Шенгели, принявший революцию как исторический шанс, прибывает в странной должности «комиссара искусств». Должность эту он понимает скорее как, образовательную. И в самом деле, успевает в ней что-то сделать в Севастополе, прочитать какие-то лекции, но буквально за дни до того, как в Крым входят белогвардейцы.
2. Костя все в шинели. И мандат, который дал Георгию возможность пересечь все красные кордоны, чтобы попасть на родину, становится теперь расстрельным приговором.
3. Лена. Дожидаясь в Керчи, пока севастопольские подпольщики сделают ему документы для эвакуации, Георгий наблюдает, чтобы потом записать, отточить, чтобы передать с фотографической достоверностью... белый террор, красный террор, террор в буквальном смысле – страх и ужас.

 

Лена она же Митина.

 

Был август голубой. Была война.

Брюшняк и голод. Гаубицы глухо

За бухтой ухали. Клоками пуха

Шрапнельного вспухала тишина.

И в эти дни, безумные до дна,

Неверно, как отравленная муха,

По учрежденьям ползала старуха,

Дика, оборвана и голодна.

В ЧК, в ОНО, в Ревкоме, в Госиздате

Рвала у всех досадно и некстати

Внимание для бреда своего.

Иссохший мозг одной томился ношей:

«Сын умер мой… костюм на нем хороший…

Не разрешите ль откопать его?»

 

Алексей.

Скорее всего, этих, сюжетов, зарисовок с натуры было больше. Дошли не все, не все, должно быть, вспомнились. Жаль.

Красные, белые, провокаторы, конокрады, священники, интервенты, безумные старухи и мстительные до полного отупения жены. Историй больше, чем портретов, но есть и они:

Рояль поломали

 (Стоп-кадр. Портрет старика, глаза).

 

Ника.

 

То кожаный панцирь и меч костяной самурая,

То чашка саксонская в мелких фиалках у края,

То пыльный псалтырь, пропитавшийся тьмою часовен, –

И вот к антиквару дряхлеющий входит Бетховен.

Чем жить старику? Наделила судьба глухотою,

И бешеный рот ослабел над беззубой десною,

И весь позвоночник ломотой бессонной изглодан, –

Быть может, хоть перстень французу проезжему продан?

Он входит, он видит: в углу, в кисее паутины

Пылятся его же (опять они здесь) клавесины.

Давно не играл! На прилавок отброшена шляпа,

И в желтые клавиши падает львиная лапа.

 

Бетховен

Глаза в потолок, опустившийся плоскостью темной,

Глаза в синеву, где кидается ветер огромный,

И, точно от молний, мохнатые брови нахмуря,

Глядит он, а в сердце летит и безумствует буря.

Но ящик сырой отзывается шторму икотой,

Семь клавиш удару ответствуют мертвой немотой,

И ржавые струны в провалы, в пустоты молчанья,

Ослабнув, бросают хромое свое дребезжанье.

Хозяин к ушам прижимает испуганно руки,

Учтивостью жертвуя, лишь бы не резали звуки;

Мальчишка от хохота рот до ушей разевает, –

Бетховен не видит, Бетховен не слышит — играет!

 

 

1. Лена

Шенгели даже без фальшивых документов на этой расколотой земле инкогнито в буквальном смысле. Подтвердить его личность могли бы старые друзья по поэтическому цеху, но и в их стане раскол. Все - передрались. Уходить! Оставаться! Нет большевизму! Да большевизму!

1. Костя.

У самого «комиссара искусств» вскорости обоих братьев расстреляют как белогвардейцев.

Уходить?! Оставаться?! Нет большевизму?! Да большевизму?!

Метроном

Советская хроника 20-30 х гг.

Хроникёр.

В конце концов, Шенгели покидает взбудораженное общество, но не покидает России. Для него решено – он с ней.

К весне 1922-го приедет в Москву, найдет тут свою вторую жену, Нину Манухину, и, наконец, осядет.