Французские ситуационисты и их наследие

Начавшаяся студенческими волнениями и радостно встреченная миллионами французских трудящихся, буря грозила уничтожить не только казавшееся непобедимым буржуазное государство, но и онемевших от ужаса стражей революции - профсоюзы и левые партии. Парижское восстание представляло собой гигантский шаг вперед по сравнению с предыдущими попытками разрушить существующий общественный порядок, и несмотря на то, что оно потерпело поражение, в течение нескольких недель казалось, что новый утопический мир уже показался на горизонте.

В центре этого политического шторма была неприметная, но все же очаровательная организация самозваных революционеров - Ситуационистский Интернационал (СИ). Хотя СИ никогда не насчитывал больше нескольких десятков человек на протяжении всей своей короткой истории, справедливость требует признать, что именно он разжег огонь. В своей пропаганде и агитации ситуационисты предлагали критику существующего общества, которая замечательным образом отражала скуку, разочарование и отчуждение, которые чувствовали миллионы людей в "лучшем из возможных миров". Ситуационисты держали руку на пульсе скрытого недовольства современных им шестидесятых.

Прошло более двух десятилетий с момента роспуска Ситуационистского Интернационала, и события мая 1968 года в Париже уже стали частью истории. Но, несмотря на это, столь эфемерная организация с намеренно трудными теоретическими положениями остается ярким романтическим символом революционного оптимизма шестидесятых.

Ситуационисты развивались внутри столетней традиции артистического и политического радикализма, выросшего из отказа от аристократического, религиозного и буржуазного патронажного отношения к искусству. Напряженные отношения между богемной культурной инновацией и буржуазным самодовольством достигли апогея с Первой Мировой войной, завершившись соединением артистического и культурного недовольства в дадаизм и сюрреализм. Умышленно принимая абсурдность, дадаизм пытался подорвать традиционные определения искусства и культуры, используя эту точку как рубеж атаки на общество, которое, по его мнению, должно было быть разрушено. "Предстоит совершить огромную разрушительную работу" по подрыву буржуазной культуры, восклицал Тристан Тцара в манифесте дадаистов 1918 года.

Сюрреализм развился на обломках Дада, и его деятелям, под строгим руководством Андре Бретона, предстояло заново выстроить и усовершенствовать критический проект Дада. Сюрреалисты отвергли энтузиазм, с которым дадаисты приветствовали абсурд, ради строгой дисциплины в рамках четко определенной революционной перспективы. По мнению сюрреалистов, общество, главной целью которого являлось сохранение капитала, было обречено на эстетическую нищету.

Сюрреалистский подход принял форму исследования тех видов деятельности и артистических приемов, которые освобождали бессознательное и объединяли его с рациональным в единое целое. Автоматизм - спонтанное производство "потока сознания" - в литературе, живописи и в повседневной жизни был определяющей сюрреалистской техникой, полезной, по их мнению, для раскрытия и исследования запретных мыслей и представлений. Как в поэзии Лотреамона, так и в картинах Дали и в манифестах Бретона, нападки сюрреалистов на буржуазную культуру были попыткой разрушить нездорово рациональное общество, уцепившись за сверхрациональное.

Ситуационистский Интернационал вырос не только из теории авангарда, но и из французской марксистской традиции, хотя и очень неортодоксальной. Исторические обстоятельства сделали возможным это пересечение интересов авангарда и социализма. Преступления сталинизма и очевидная неудача троцкизма превратили послевоенный Париж в благодатную почву для возникновения новых синтезов. Особо важное значение для споров, которые вновь возникли в работах ситуационистов в 1960-е годы, имели идеи Корнелиуса Касториадиса и группы, возникшей вокруг журнала Socialisme ou Barbarie ("Социализм или варварство"), в которой некоторое время состоял и ведущий ситуационистский теоретик Ги Дебор.

Ситуационистский Интернационал формально был создан в 1957 году путем объединения двух взаимодополняющих, но так до конца и необъединимых течений в европейском авангарде. С одной стороны, это были революционные художники из Международного движения за имажинистский Баухаус (IMIB), среди которых особо выделялись датский художник Асгер Йорн и бельгийский сюрреалист Кристиан Дотремон. Бывшая обломками, оставшимися после кончины сюрреализма, эта "северная сеть" поклялась продолжать нападки на официальную культуру через поэзию, музыку, живопись и "революционную архитектуру". Она также недвусмысленно отрицала реакционные и мистические наклонности сюрреализма, высказываясь в пользу радикального коллективного действия.

Второй группой были леттристы - возникшее в Париже неосюрреалистическое течение, к которому принадлежал и будущий гуру Ситуационистского Интернационала Ги Дебор. Леттристы предлагали делать с буквами то же, что дадаисты и сюрреалисты делали со словами, используя именно их, а не более крупные части в качестве основы единого искусства, "звуковой поэзии". Леттристский Интернационал (ЛИ) настаивал не только на том, что авангард должен вырабатывать строгую критику общества, но и на том, что искусство должно "реализоваться и подавляться". Попросту говоря леттристы призывали к тому, чтобы повседневная жизнь проживалась как искусство, тем самым, делая бессмысленным выделение последнего в отдельную дисциплину.

В тексте, подготовленном для того, чтобы объявить о создании Ситуационистского Интернационала, Дебор набросал основные тезисы для новой организации: "То, что называется культурой, отражает и определяет возможности организации жизни в данном обществе. Наша эпоха в основе своей характеризуется отставанием революционного политического действия от развития современных возможностей производства, которые требуют лучшей организации мира". Или, говоря короче, "прежде всего, мы считаем, что мир должен быть изменен", - и должен быть найден новый способ действия, поскольку все предыдущие попытки оказались неудачными.

Период с 1957 по 1962 год стал взрывом творчества ситуационистов, начиная с "индустриальной живописи" итальянца Галлицио, пытавшегося разрушить рынок искусств, и кончая "модифицированными" портретами Асгера Йорна и архитектурными фантазиями Констана. Это был и период расцвета Ги Дебора и Рауля Ванейгема как теоретиков и пропагандистов. Но практическая деятельность также вскрыла идеологические трещины внутри СИ, в частности по вопросу о включении "ситуационизма" в существующий мир искусств. Результатом стал раскол СИ в 1962 году, после которого большинство из нескольких десятков человек, составлявших движение, либо отошли от него, либо были исключены.

Хотя в Ситуационистском Интернационале нашли свое выражение разнообразные утопические тенденции, отражавшие развитие как авангардных художественных течений, так и радикальной политической критики, в данной статье нас интересует прежде всего последнее. Именно после раскола между германскими и скандинавскими "эстетами", с одной стороны, и более политизированными парижанами, с другой, ситуационистская теория достигла своего наивысшего развития. В то время как от Ситуационистского Интернационала осталось наследие, принадлежащее перу различных авторов, именно Дебор и Ванейгем были авторами основных ситуационистских текстов. "Общество зрелища" Дебора и "Революция повседневной жизни" Ванейгема определяют лицо Ситуационистского Интернационала как теоретически, так и стилистически.

Цели революции

Ситуационисты поставили своей целью ни больше, ни меньше - вызвать социальную революцию, которая положила бы конец отчуждению человечества, причиной которого является жизнь в товарных капиталистических общественных отношениях, и установить эру освобожденного существования, где жизнь становится искусством. Несмотря на то, что Дебор использовал традиции авангарда в качестве инструментария, с помощью которого можно было синтезировать идеи, казавшиеся подходящими, совершенно очевидно, что его творчество оставалось в рамках марксистской традиции, хотя и очень еретической. Его "Общество зрелища" недвусмысленно опирается в своем анализе на теоретические построения марксизма, в частности на его исторический материализм с упором на концепции классового господства и классовой борьбы.

Где Дебор отошел от ортодоксального марксизма, так это в том, что он подчеркивал роль потребления, которое сменило производство в качестве двигателя зрелого капитализма. Дебор считал, что с переходом к позднему капитализму накануне Второй Мировой войны, требования экономики определили образ нового человека - потребителя. Вторя Маркузе, Дебор писал о том, что в зрелом капиталистическом обществе до того репрессируемые и сублимированные желания были теперь освобождены, но лишь для того, чтобы служить капиталу. Присущее капитализму отчуждение, которое раньше осознанно ощущалось как противоречие и потому служило диалектической основой для революционных преобразований, теперь стало удобным и бессознательным по мере того как людей засасывало в апатичное блаженство потребления. Классовое господство теперь проявлялось в основном в форме культуры и идеологии, а не грубого принуждения.

Именно это было определяющей характеристикой "общества зрелища" Дебора: "Жизнь обществ, в которых господствуют современные условия производства, выступает как огромное скопление зрелищ". Под зрелищем Дебор понимал все средства и методы, кроме прямого насилия, которые власть использует, чтобы вытеснить потенциально политические, критические и творческие человеческие проявления к границам мысли и поведения. Другими словами, "зрелище" - это общественное отношение.

Загипнотизированные радостями потребления и не осознающие своего все усиливающегося отчуждения, люди отворачиваются от изменения мира и собственного освобождения.

Их журнал Internationale Situationniste("Ситуационистский Интернационал"), издававшийся ежегодно постоянно менявшимся редакционным коллективом, откликался на большое количество различных тем. Анализ международного положения от Алжира до восстания в Уоттсе (негритянский пригород Лос-Анджелеса) соседствовал с критикой политики и языка, техническими рекомендациями по культурному и художественному вмешательству в жизнь, и постоянно присутствовавшей концепцией "единого урбанизма", интегральной теорией города.

На страницах журнала можно было найти инструменты, которыми пользовались ситуационисты. Самыми известными из них были преобразованные комиксы и другие образцы массовой культуры. Словесные пузыри романтических комиксов были наполнены политической пропагандой, обворожительные героини настаивали на том, что "освобождение рабочих должно быть делом самих рабочих".

Преобразованные комиксы и плакаты, а также картины Йорна и Галлицио, или расписанные стены Парижа в мае 1968 года были образцами основной ситуационистской техники - detournement. Detournement, что можно перевести как диверсия, разрушение или нападение, был попыткой противопоставить гипнотической власти общества зрелища его же слова, символы и тотемы. Идея заключалась в том, что надо отнять у зрелища и его проявлений их смысл, изменив образ этих объектов, переставив составляющие их части, расположив различные объекты в новом порядке, тем самым провоцируя шок, который поднимет субъективное сознание людей до осознания того, что реальность мира зрелища на самом деле является лишь "материализацией идеологии", а не естественным состоянием природы. Окончательный detournement, конечно, должен стать переворотом существующего общества с ног на голову в ходе революционного фестиваля.

Ситуационистская теория требовала практики, которая разбила бы неприступные стены идеологической мистификации. Так же как detournement бросал вызов смыслу зрелища, создание ситуаций, - моментов свободной спонтанной игры, которые бы одновременно разрушали существующие общественные отношения и определяли отношения в пост-капиталистическом будущем, - было необходимо, чтобы достичь революционного праздника. Эти сознательные попытки избавиться от контроля зрелища над воображением сделают возможным выражение и реализацию до того репрессируемых желаний и достижение освобожденной и неотчужденной жизни.

Поскольку ситуационисты разрабатывали свою теорию и практику в десятилетие после 1957 года, их мало кто знал за пределами авангардных и ультралевых кругов. К тому же, они казались страшно оторванными от жизни, настолько, что часто становились объектом насмешек из-за своей занятной оторванности от "серьезных" общественных и политических дебатов. Но с казавшимся невероятным взрывом студентов и рабочих в 1968 году, сущность мира зрелища оказалась разгаданной, и оказалась она именно такой, как и предсказывали ситуационисты. По крайней мере, в течение нескольких недель западная капиталистическая страна жила мечтой ситуационистов.

Как всё начиналось

Во второй половине шестидесятых годов стало очевидно, что глобальный взрыв недовольства и бунта приближается. В ретроспективе этот период можно рассматривать в одном ряду с другими великими историческими моментами - 1848, 1905 или 1917-19 годы, - когда старый режим подвергался всемирной атаке. Если рассуждать в терминах классической революционной теории, взрыва в шестидесятые не должно было произойти: капитализм, похоже, смог преодолеть экономические противоречия, организации трудящихся работали рука об руку с капиталом, и за исключением нескольких стран Третьего мира, казалось, все шло хорошо. Но на Западе восстание исходило не от пролетариата, а от отчужденной молодежи и маргинальных групп, протестовавших против удушливой скуки и лицемерия жизни.

Но, конечно же, не обстоятельства, при которых был напечатан памфлет, а, прежде всего его содержание вызвали скандал, поскольку памфлет был яростной атакой не только на роль студентов, но на общество зрелища вообще. Намеренно провокационный, как и все ситуационистские тексты, памфлет говорил о том, что студенты, производимые в массовых масштабах, неспособны думать - в полном соответствии с интересами зрелища, - и призывал к незаконным действиям в качестве лучшего ответа на это. Приговор суда заслуживает того, чтобы его процитировать. Говоря о Ситуационистском Интернационале, судья заметил, что "эти циники не останавливаются перед воровством, разрушением образования, уничтожением работы, тотальным разрушением и мировой пролетарской революцией, единственной целью которой является "запретное удовольствие".

Скандал, сопровождавший выход в свет "Нищеты студенческой жизни" и публикация книг Дебора и Ванейгема в 1967 году вызвал беспрецедентный интерес и дискуссии о ситуационистском анализе, в то время как французские студенты начали год разрушения и агитации, достигший своей кульминации во время майских событий в Париже. В январе 1968 года радикально настроенные студенты, находившиеся под влиянием ситуационистов, организовали группу "бешеных" (enrages). Более широкое "Движение 22 марта" также находилось под некоторым их влиянием.

После оккупации полицией Латинского квартала, последовавшей за мощными, продолжительными и сопровождавшимися насилием демонстрациями, протест распространился на фабрики и в учреждения. К середине мая во всеобщей забастовке принимало участие уже более десяти миллионов человек, выдвигавших требования, находившиеся за гранью понимания государства, предпринимателей и профсоюзных бюрократов.

С самого начала рабочие отвергли повышение заработной платы, о котором договаривались профсоюзы, призывая вместо этого фундаментально изменить организацию труда и требуя самоуправления. Возникли сотни независимых рабочих советов. Работники государственного телевидения передавали в эфир предупреждения о действиях полиции. Футболисты требовали "футбола для футболистов". Студенты оккупировали Сорбонну и другие университеты. Люди гуляли по улице, освобожденные от прежней зажатости. Ванейгемовский фестиваль приближался.

В то время как Ситуационистский Интернационал был слишком мал, чтобы оказывать непосредственное влияние на события, - тогда в нем было только сорок человек, - его идеи и взгляды пропитывали атмосферу карнавала. Члены СИ участвовали в деятельности Комитета за продолжение оккупаций, призывавшего неуклонно углублять восстание самыми поэтичными сюрреалистскими призывами: "Я принимаю свои желания за реальность, потому что верю в реальность моих желаний" - говорилось в одном графитти, "Вся власть воображению!" - кричало другое. Настенную литературу можно рассматривать одновременно как реализацию искусства и detournement городской среды.

Хотя эта почти-революция закончилась растворением радикальных требований трудящихся в узко понимаемые соглашения о зарплате и условиях труда и неспособностью студентов сохранять революционную сплоченность перед лицом предложенных правительством уступок, майские события были наибольшим приближением к социальной революции на послевоенном Западе. Парижское восстание показало в зачаточной форме контуры новой, менее отчужденной и более человечной общественной жизни.