Великому городу Москве, в день расставания

Краса своей земли, Голштинии родня,

Ты дружбой истинной, в порыве богоравном,

Заказанный иным властителем державным,

Нам открываешь путь в страну истоков дня.

Свою любовь к тебе, что пламенней огня,

Мы на восток несём, горды согласьем славным,

А воротясь домой, поведаем о главном:

Союз наш заключён! Он прочен, как броня!

Так пусть во все века сияет над тобою

Войной не тронутое небо голубое,

Пусть никогда твой край не ведает невзгод!

Прими пока сонет в залог того, что снова,

На родину придя, найду достойней слово,

Чтоб услыхал мой Рейн напевы волжских вод. (Пер. Л. Гинзбурга)

 

Андреас Грифиус

Слёзы отечества

Год 1636

Мы всё ещё в беде, нам боль сердца буравит,

Бесчинства пришлых орд, взъярённая картечь,

Ревущая труба, от крови жирный меч –

Всё жрёт наш хлеб, наш труд, свой суд неправый правит,

Враг наши церкви жжёт, враг нашу веру травит.

Стенает ратуша!... На пагубу обречь

Посмели наших жён – кому их оберечь?

Огонь, чума и смерть… Вот-вот нас жизнь оставит.

Здесь каждый божий день людская кровь течёт!

Три шестилетия! Ужасен этот счёт.

Скопленье мёртвых тел остановило реки.

Но что позор и смерть, что голод и беда,

Пожары, грабежи и недород, когда

Сокровища души разграблены навеки?!

 

Андреас Грифиус

Величие и ничтожество языка

Венец творенья, владыка из владык,

Ответствуй, в чём твоё всевластье человечье?

Зверь ловок и силён, но, не владея речью,

Он пред тобой – ничто. А людям дан язык.

Груз башен каменных и тяжесть тучных нив,

Корабль, что входит в порт, моря избороздив,

Свечение звезды,

Течение воды,

Всё, чем в своих садах наш взор ласкает Флора,

Закон содружества, которым мир богат,

Неумолимый смысл господня приговора,

Цветенье юности и старческий закат –

Всё - только в языке! – находит выраже6нье.

В нём жизни торжество, в нём – смерти пораженье,

Над дикостью племён власть разума святого…

Ты вечен, человек, коль существует слово!

Но что на свете есть острее языка?

Что в бездну нас влечёт с нещадной быстротою?

О, если б небеса сковали немотою

Того, чья злая речь развязна и мерзка!

Поля – в холмах могил, смятенье городов,

Пожар на корабле у мёртвых берегов,

Вероучений чад,

Что разум наш мрачат,

Слепая ненависть, которая нас душит,

Вражда церквей и школ, обман и колдовство,

Война, растлившая сердца, умы и души,

Смерть добродетели, порока торжество,

Любви и верности ужасная кончина –

Всему виной язык, он здесь первопричина.

И коли речь твоя – рабыня смысла злого,

Ты гибнешь, человек, убитый ядом слова!

Роберт Бёрнс

* * *

Пробираясь до калитки

Полем вдоль межи,

Дженни вымокла до нитки

Вечером во ржи.

Очень холодно девчонке,

Бьёт девчонку дрожь.

Замочила все юбчонки,

Идя через рожь.

Если кто-то звал кого-то

Сквозь густую рожь

И кого-то обнял кто-то,

Что с него возьмёшь?

И какая нам забота,

Если у межи

Целовался с кем-то кто-то

Вечером во ржи!

Поцелуй

Влажная печать признаний,

Обещанье тайных нег –

Поцелуй, подснежник ранний,

Свежий, чистый, словно снег.

Молчаливая уступка,

Страсти детская игра,

Дружба голубя с голубкой,

Счастья первая пора.

Радость в грустном расставанье

И вопрос: когда ж опять?..

Где слова, чтобы названье

Этим чувствам отыскать?

В горах моё сердце

В горах моё сердце… Доныне я там.

По следу оленя лечу по скалам.

Гоню я оленя, пугаю козу.

В горах моё сердце, а сам я внизу.

Прощай, моя родина! Север, прощай, -

Отечество славы и доблести край.

По белому свету судьбою гоним,

Навеки останусь я сыном твоим!

Прощайте, вершины под кровлей снегов,

Прощайте, долины и скаты лугов,

Прощайте, поникшие в бездну леса,

Прощайте, потоков лесных голоса.

В горах моё сердце… Доныне я там.

По следу оленя лечу по скалам.

Гоню я оленя, пугаю козу.

В горах моё сердце, а сам я внизу.

Горной маргаритке, которую я примял своим плугом

О скромный, маленький цветок,

Твой час последний недалёк

Сметёт твой тонкий стебелёк

Мой тяжкий плуг.

Перепахать я должен в срок

Зелёный луг.

Не жаворонок полевой –

Сосед, земляк, приятель твой –

Пригнёт твой стебель над травой,

Готовясь в путь

И первой утренней росой

Обрызгав грудь.

Ты вырос между горных скал

И был беспомощен и мал,

Чуть над землёй приподымал

Свой огонёк,

Но храбро с ветром воевал

Твой стебелёк.

В садах ограда и кусты

Хранят высокие цветы.

А ты рождён средь нищеты

Суровых гор.

Но как собой украсил ты

Нагой простор!

Одетый в будничный наряд,

Ты к солнцу обращал свой взгляд.

Его теплу и свету рад,

Глядел на юг,

Не думая, что разорят

Твой мирный луг.

Так девушка во цвете лет

Глядит доверчиво на свет

И всем живущим шлёт привет,

В глуши таясь,

Пока её, как этот цвет,

Не втопчут в грязь.

Так и бесхитростный певец,

Страстей неопытный пловец,

Не знает низменных сердец –

Подводных скал –

И там находит свой конец,

Где счастья ждал.

Такая участь многих ждёт…

Кого томит гордыни гнёт,

Кто изнурён ярмом забот, -

Тем свет не мил.

И человек на дно идёт,

Лишённый сил.

И ты, виновник этих строк,

Держись, - конец твой недалёк,

Тебя настигнет грозный рок –

Нужда, недуг, -

Как на весенний стебелёк

Наехал плуг.

Вильям Вордсворт

Кукушка

Я слышу издали сквозь сон

Тебя, мой давний друг,

Ты – птица или нежный стон,

Блуждающий вокруг?

Ложусь в траву, на грудь земли,

А твой двукратный зов

Звучит так близко и вдали

Кочует меж холмов.

Привет любимице весны!

До нынешнего дня

Ты – звонкий голос тишины,

Загадка для меня.

Тебя я слушал с детских лет

И думал: где же ты?

Я за холмом искал твой след,

Осматривал кусты.

Тебя искал я вновь и вновь

В лесах, среди полей,

Но ты, как счастье, как любовь,

Всё дальше и милей.

Я и сейчас люблю бывать

В твоём саду весной,

И время юности опять

Встаёт передо мной.

О птица-тайна! Мир вокруг,

В котором мы живём,

Виденьем кажется мне вдруг,

Он – твой волшебный дом. (Пер. С. Маршака)

Люси

1. Какие тайны знает страсть!

Но только тем из вас,

Кто сам любви изведал власть,

Доверю свой рассказ.

Когда как роза вешних дней,

Любовь моя цвела,

Я на свиданье мчался к ней,

Со мной луна плыла.

Луну я взглядом провожал

По светлым небесам,

А конь мой весело бежал –

Он знал дорогу сам.

Вот, наконец, фруктовый сад,

Вбегающий на склон.

Знакомой крыши гладкий скат

Луною озарён.

Охвачен сладкой властью сна,

Не слышал я копыт

И видел только, что луна

На хижине стоит.

Копыто за копытом, конь

По склону вверх ступал.

Но вдруг луны погас огонь,

За крышею пропал.

Тоска мне сердце облегла,

Чуть только свет погас.

«Что, если Люси умерла?» -

Сказал я в первый раз.

2. Среди нехоженых дорог,

Где ключ студёный бил,

Её узнать никто не мог

И мало кто любил.

Фиалка пряталась в лесах,

Под камнем чуть видна.

Звезда мерцала в небесах

Одна, всегда одна

Не опечалит никого,

Что Люси больше нет,

Но Люси нет, и оттого

Так изменился свет.

3. К чужим, в далёкие края

Заброшенный судьбой

Не знал я, родина моя,

Как связан я с тобой

Теперь очнулся я от сна

И не покину вновь

Тебя, родная сторона, -

Последняя любовь.

В твоих горах ютился дом.

Там девушка жила.

Перед английским очагом

Твой лён она пряла.

 

Джорж Гордон Байрон

* * *

Она идёт в красе своей,

Как ночь, горящая звездами,

И в глубине её очей

Тьма перемешана с лучами,

Преображаясь в нежный свет,

Какого в дне роскошном нет.

И много грации своей

Краса бы эта потеряла

Когда бы тьмы подбавить к ней,

Когда б луча недоставало

В чертах и ясных и живых

Под чёрной тенью кос густых.

И щёки рдеют и горят,

Уста манят улыбкой нежной,

Черты так ясно говорят

О жизни светлой, безмятежной,

О мыслях, зреющих в тиши,

О непорочности души. (Пер. С. Маршака)

 

Пьер-Жан Беранже

Старый капрал

В ногу, ребята, идите.

Полно, не вешать ружья!

Трубка со мной... проводите

В отпуск бессрочный меня.

Я был отцом вам, ребята...

Вся в сединах голова...

Вот она — служба солдата!..

В ногу, ребята! Раз! Два!

Грудью подайся!

Не хнычь, равняйся!..

Раз! Два! Раз! Два!

Да, я прибил офицера!

Молод еще оскорблять

Старых солдат. Для примера

Должно меня расстрелять.

Выпил я... Кровь заиграла...

Дерзкие слышу слова –

Тень императора встала...

В ногу, ребята! Раз! Два!

Грудью подайся!

Не хнычь, равняйся!..

Раз! Два! Раз! Два!

Честною кровью солдата

Орден не выслужить вам.

Я поплатился когда-то,

Задали мы королям.

Эх! наша слава пропала.

Подвигов наших молва

Сказкой казарменной стала...

В ногу, ребята! Раз! Два!

Грудью подайся!

Не хнычь, равняйся!..

Раз! Два! Раз! Два!

 

Генрих Гейне

* * *

На севере диком стоит одиноко

На голой вершине сосна

И дремлет качаясь, и снегом сыпучим

Одета как ризой она.

И снится ей все, что в пустыне далекой –

В том крае, где солнца восход,

Одна и грустна на утесе горючем

Прекрасная пальма растет.

* * *

Горные вершины

Спят во тьме ночной;

Тихие долины

Полны свежей мглой

Не пылит дорога,

Не дрожат листы…

Подожди немного,

Отдохнёшь и ты.

* * *

Sie liebten sich beide, doch keiner

Wollt'es dem andern gestehn.

Heine[1]

Они любили друг друга так долго и нежно,

С тоской глубокой и страстью безумно-мятежной!

Но как враги избегали признанья и встречи,

И были пусты и хладны их краткие речи.

Они расстались в безмолвном и гордом страданье

И милый образ во сне лишь порою видали.

И смерть пришла: наступило за гробом свиданье...

Но в мире новом друг друга они не узнали. (Пер. Ю. Лермонтова)

* * *

Из слёз моих много родятся

Роскошных и пёстрых цветов,

И вздохи мои обратятся

В полуночный хор соловьёв.

Дитя, если ты меня любишь,

Цветы все тебе подарю,

И песнь соловьиная встретит

Под милым окошком зарю. (Пер. А. Фета)

 

Генрих Гейне

Лорелей

Не знаю, что стало со мною,

Печалью душа смущена.

Мне всё не даёт покоя

Старинная сказка одна.

Прохладен воздух, темнеет,

И Рейн уснул во мгле.

Последним лучом пламенеет

Закат на прибрежной скале.

Там девушка, песнь распевая,

Сидит на вершине крутой.

Одежда на ней золотая,

И гребень в руке – золотой.

И кос её золото вьётся,

И чешет их гребнем она,

И песня волшебная льётся

Неведомой силы полна.

Безумной охвачен тоскою,

Гребец не глядит на волну,

Не видит скалы пред собою –

Он смотрит туда, в вышину.

Я знаю, река, свирепея,

Навеки сомкнётся над ним,

Сделала пеньем своим. (Пер. В. Левика)

 

Шарль Бодлер