Евразийство или большевизм?

Сходство между большевизмом и евразийством является только внешним. Евразийство призывает все народы мира освободиться от влияния романо — германской культуры и вновь вступить на путь выработки своих национальных культур. При этом евразийство признает, что влияние романо — германской культуры особенно усиливается благодаря экономическому господству так называемых «цивилизованных» над «коло­ниальными» народами, и потому призывает к борьбе за осво­бождение и от этого экономического господства. Но эта эко­номическая эмансипация не представляется евразийству как самоцель, а лишь как одно из непременных условий освобождения от романо — германской культуры, освобождения, кото­рое немыслимо без одновременного укрепления основ нацио­нальной культуры и дальнейшего самостоятельного развития этой последней. Большевики во всех этих вопросах преследуют прямо противоположные цели. Они только играют на нацио­налистических настроениях и самолюбии азиатских народов и рассматривают эти чувства лишь как средства для поднятия в Азии социальной революции, которая должна не столько уп­разднить экономическое засилье «цивилизованных» держав, сколько способствовать водворению коммунистического строя с той особой «пролетарской» культурой, которая по существу антинациональна и построена на самых отрицательных эле­ментах той же европейской цивилизации, доведенных до ка­рикатурной крайности. Под личиной поощрения азиатского национализма в большевизме скрыто то же нивелирующее «цивилизаторское» культуртрегерство, и притом в гораздо бо­лее радикальной форме, чем у романо — германских колони­альных империалистов. Не к созиданию подлинно — национальных культур, преемственно связанных с историческим прошлым, а к национальному обезличению и разрушению всяких национальных основ хотят большевики привести все народы Азии и Россию.

Резюмируя, можно сказать, что большевизм есть движе­ние разрушительное, а евразийство — созидательное. Оба движения полярно противоположны, и никакое сотрудниче­ство между ними немыслимо. Эта противоположность между большевизмом и евразийством не случайна, а коренится в глубинной сущности обоих движений. Большевизм — движе­ние богоборческое, евразийство — движение религиозное, богоутверждающее. Есть глубокая внутренняя связь между воинствующим отрицанием Творца и неспособностью к под­линному, положительному творчеству, между кощунственным отвержением божественного Логоса и рационалистическим утопизмом, противоречащим естественной природе жизни. Но природа не допускает чистого разрушения. Она властно тре­бует творчества, и все, неспособное к положительному твор­честву, рано или поздно обречено на гибель. Большевизму, как всякому порождению духа отрицания, присуща ловкость в разрушении, но не дана мудрость в творчестве. А потому он должен погибнуть и смениться силой противоположной, богоутверждающей и созидательной. Будет ли этой силой евра­зийство — покажет будущее. Но, во всяком случае, ни рес­таврационная идеология, подменивающая творчество починкой и восстановлением разрушенного в его старом виде, ни на­родничество, столь же слепое, как и большевизм, к Богом установленным положительным задачам культурного строи­тельства и столь же зараженное упадочными идеологиями вырождающейся европейской цивилизации, признаками под­линного положительного творчества не обладают. Положи­тельное значение большевизма, может быть, в том, что, сняв маску и показав всем сатану в его неприкрытом виде, он многих через уверенность в реальности сатаны привел к вере в Бога. Но, помимо этого, большевизм своим бессмысленным (вследствие неспособности к творчеству) ковырянием жизни глубоко перепахал русскую целину, вывернув на поверхность пласты, лежавшие внизу, а вниз — пласты, прежде лежавшие на поверхности. И, быть может, когда для созидания новой национальной культуры понадобятся новые люди, такие люди найдутся именно в тех слоях, которые большевизм случайно поднял на поверхность русской жизни. Во всяком случае, степень пригодности к делу созидания национальной культуры и связь с положительными духовными основами, заложенными в русском прошлом, послужат естественным признаком отбора новых людей. Те созданные большевизмом новые люди, ко­торые этим признаком не обладают, окажутся нежизнеспо­собными и естественно погибнут вместе с породившим их большевизмом, погибнут не от какой-нибудь интервенции, а от того, что природа не терпит не только пустоты, но и чистого разрушения и отрицания и требует созидания, творчества, а истинное, положительное творчество возможно только при утверждении начала национального и при ощущении религи­озной связи человека и нации с Творцом вселенной.

Надежда на лучшее

Евразийство было заметным культурно — литературным явлением 20 —30 —х годов. Оно оказало определенное влияние на литературный процесс русского зарубежья, что не всегда признавалось его оппонентами и критиками.

 «Хочется верить, что найдутся люди с подлинно государственным мышлением, которые могут не только оце­нить евразийскую теорию по достоинству, но и сумеют реа­лизовать эти идеи на практике.

Конечно, нельзя считать евразийство неким универсаль­ным учением, дающим ответы на все вопросы жизни. Но даже если в какой — то степени согласиться с Г.Флоровским, что в евразийстве преобладает «правда вопросов» над «правдой от­ветов», то и в этом случае остается удивляться, насколько верно и точно эти вопросы поставлены. Именно это позволяет надеяться, что значение евразийства как живой национальной идеологии в будущем будет все больше возрастать.»[8]