Мобильность сибирской юстиции: замысел, расчеты, ожидания

В 1860-х–1890-х гг., по мере применения Судебных уставов к удаленным от центра и более протяженным регионам, юстиция растягивалась в пространстве, расширялись границы ее территориальной подсудности и уменьшалась степень близости правосудия к россиянам. Вместе с тем существенно росли бюджетные расходы, поскольку новый суд стоил намного дороже дореформенного. Эти обстоятельства имели особенно важное значение в отношении просторной и малолюдной Сибири,[15] ставшей объектом пристального внимания Министерства юстиции после назначения его главой в 1894 г. Н. В. Муравьева, перед которым император поставил задачу завершить судебное реформирование по всей стране.^[16] Если раньше, как указывал министр, реформы в России, “естественно должны были отодвинуть несколько на второй план заботы об улучшении управления и суда в Сибири,”[17] то теперь медлить было уже невозможно. При этом принимались “в соображение” наработки “муравьевской” комиссии, замышлявшей “приблизить” суд к населению, “упростить правосудие” и “удешевить” судопроизводство для подданных “без лишнего отягощения казны.”[18]

В законе 13 мая комбинация перечисленных намерений нашла реализацию в многофункциональности органов правосудия (на мировых судей возлагались обязанности судебных следователей, а в некоторых местностях и нотариусов, окружные суды становились съездами мировых судей, единственная в крае Иркутская судебная палата наделялась некоторыми полномочиями Сената), в серьезном кадровом и финансовом дефиците. При определении необходимого Сибири числа мировых судей, членов окружных судов и судебных палат примерялись нормы нагрузок, предусмотренные для чиновников Европейской России и не учитывавшие региональных особенностей.[19] В результате подобных ухищрений сибирский суд снизился в стоимости более чем на четверть по сравнению с остальными российскими округами, о чем Муравьев даже доложил Николаю II.[20]

Добиться экономии и одновременно более плотного покрытия территории правосудием, как поначалу казалось, удавалось распорядившись судебным инстанциям края интенсивнее, чем в центре России, перемещаться. 6 апреля 1896 г. Муравьев, защищая в Государственном совете проект реформирования, указывал на “подвижность функций” юстиции и “подвижных и близких к населению” единоличных мировых судей (ранее все судебные учреждения края были коллегиальными) как на преимущества новой организации.[21] По правилам 13 мая большинству мировых судей предстояло разъезжать в пределах своих участков, проводя расследование преступлений и судебные заседания в случае необходимости разбирать дела, возникавшие на расстоянии далее 50 верст от их камер (верста – примерно 1.1 км.);[22] окружные суды обязывались ездить в разные концы губерний для проведения выездных сессий и заседаний в качестве съездов мировых судей; судебным палатам[23] наказывалось регулярно заседать в городах подчиненных территорий.

Чинам Министерства юстиции думалось, что командировочный режим позволит реформированному сибирскому суду в полной мере соответствовать своему предназначению, о котором они заявляли в проекте преобразования: “ускорить в Сибири течение судебных дел” и “облегчить населению возможность участвовать в судебных производствах.”[24] Действительно, по сравнению с географически далеким от сибиряков дореформенным судом, лишь немного улучшенным в 1885 г.,[25] когда общие судебные учреждения располагались исключительно в губернских и окружных городах,[26] новая юстиция в лице мировых судей наполняла сельскую местность,[27] уже в силу своей локации становясь ближе к людям и во многом решая задачи преобразования.

Однако модифицированная для Сибири модель Судебных уставов с мобильной версией учреждений с самого начала была уязвимой, завися от множества плохо прогнозируемых факторов. Внимательнейшим образом учесть их сочетание было особенно важно применительно к западной части региона, в отличие от восточной, сейчас целиком наполнявшейся подвижной судебной системой.[28] Но еще в процессе подготовительных мероприятий становилось ясно, что для обслуживания многонаселенных и обширных западносибирских Тобольской и Томской губерний[29] будет недостаточно человеческих и материальных судейских ресурсов.

Уже на беглый взгляд одного из современников, закон 13 мая “совсем и не носил следов какой-нибудь большой подготовительной работы,” был составлен без “вырисовки деталей применительно к разнообразию местных условий разных частей” края.[30] Действительно, положения этих правил и руководящие указания по их применению слабо согласовывались между собой и с реальностью. Так, в соответствии с проектом штатов юстиции, в Сибири на каждого мирового судью с обязанностью одновременного выполнения им следовательских функций должно было приходиться не более 500–600 дел мировой подсудности и 70–80 дел следственных ежегодно. Учитывая, что чиновникам придется совершать командировки, советовалось при разделении территорий “избегать учреждения участков слишком пространных, поставив обширность участков в известное соотношение к числу возникающих в оных дел.” Рекомендовалось также не “включать в один и тот же участок местности, отделяемые одна от другой большими реками, горами, тайгою и другими естественными преградами.”[31] Наиболее расчетливые из местных руководителей добавляли к таким требованиям в свои инструктажи по распределению участков, например, необходимость иметь в виду “способности и характер, состояние здоровья и семейное положение” мировых судей,[32] их возраст,[33] какие, безусловно, играли немаловажную роль в предстоящих командировках.

Таким образом, полиция, непосредственно занимавшаяся определением границ участков, ставилась в трудное положение, поскольку условия далеко не всегда позволяли удовлетворить указанным пожеланиям. Некоторые чиновники пытались сигнализировать о противоречивости заданий: ялуторовский окружной исправник докладывал тобольскому губернатору Л. М. Князеву, что разделение вверенного ему района на три участка “представлялось крайне затруднительным.” В интересах правосудия, по его мнению, была необходимость в пяти участках. Следовательно, мировым судьям предстояли перегрузки. В Тобольской губернии мировые участки разделили так, что в некоторых из них ежегодно даже по данным дореформенной статистики должно было возникать дел в два раза больше предельно высоких норм.[34] К тому же, плохо организованная полиция, состоявшая сплошь и рядом из невежественных и недобросовестных чиновников,[35] вряд ли была способной в принципе выполнить поручение качественно. В Томской губернии, скажем, случилось такое недоразумение: как выяснилось лишь в момент начала работы новых судов, станица Верх-Алейская с населением 2706 жителей оказалась не отнесенной ни к одному мировому участку,[36] значит отрезанной от всякого правосудия.

При определении штатов окружных судов принимались за правильные на самом деле сомнительные данные делопроизводства в дореформенных судах,[37] но игнорировались достоверные сведения о численности населения. В результате по закону 13 мая большая почти на полмиллиона жителей Томская губерния, к тому же неудобная с точки зрения предполагавшихся судейских разъездов, получила окружной суд с меньшим числом членов, чем Тобольская (семь в первой против восьми во второй), где командировки предвиделись менее обременительными.[38]

Российская и сибирская общественность всячески приветствовала преобразование, иногда даже находя в предполагаемых судейских выездах к населению проявление правительственной заботы о далеком крае. Так, корреспондент одного из самых популярных отечественных журналов Русская мысль указывал на “значительно упрощающее судебное дело” правило, которое требовало от мировых судей передвижения к месту судопроизводства, если оно возникало далеко от его камеры.[39] Но нередко при рассмотрении закона 13 мая высказывались опасения. Например, уверялось, что члены окружных судов окажутся не в силах одновременно выполнять все свои многочисленные обязанности и совершать командировки. Томский Сибирский вестник спрашивал: “Останется ли тогда [в случае выполнения всей возложенной работы] у окружных судов время для выездных сессий, которые и в интересах подсудимых, и в интересах приближения суда к населению безусловно желательны?”[40]

Даже лица, причастные к подготовке судебной реформы в Сибири, угадывали вредные последствия командировочного режима. С. Г. Коваленский, превосходно знавший сибирские условия,[41] полагал, что командировки повлекут “значительную трату времени” и это будет “невыгодно отражаться на успешности работы” мировой юстиции.[42] Несостоятельность положений 13 мая и их несообразность с потребностями правосудия доказывал томский губернский прокурор А. В. Витте, еще до начала работы новых судов указавший на необходимость для Томской губернии с учетом поездок 50 участковых мировых судей[43] вместо учрежденных 32.