История создания. Вопрос о композиции

Поэма «Кому на Руси жить хорошо»

Поэзия Николая Алексеевича Некрасова (1821-1877) — это поэзия глубокого анализа, сильно­го чувства, высоких идей. Она заставляет читателя думать, искать новое, протестовать против не­правды. Она совмещает в себе высокий гражданский пафос, глубокие лирические размышления, гневную сатиру, высокую патетику.

Работу над поэмой «Кому на Руси жить хорошо» Н. А. Некрасов начал в середине 1860-х годов. Точная дата начала работы над первой частью поэмы неизвестна, однако в конце рукописи есть авторское обозначение: «1865 г.». Хронология поэмы, ее жизненная основа связаны с обществен­ной атмосферой именно пореформенного времени, с отменой крепостного права в 1861 году.

Зимой 1866 года подписчики «Современника» стали первыми читателями нового произведе­ния Н. А. Некрасова «Кому на Руси жить хорошо»: в журнале было напечатано начало поэ­мы — пролог. В прологе Н. А. Некрасов стремился сразу же обнаружить главную, коренную мысль — «идею» своей поэмы, указать на значительность ее, предупредить о грандиозности и долговременности событий, которые в поэме совершатся. Потому-то сама поэма росла год от го­да, являлись новые и новые части и главы. Прошло более десяти лет, и все же к моменту смерти автора она осталась неоконченной.

В классической русской литературе, как, может быть, ни в какой другой, есть несколько таких произведений, которые, входя в самый первый художественный ряд, тем не менее про­изводят впечатление незаконченных («Евгений Онегин» А. С. Пушкина) или и в самом деле не закончены («Мертвые души» Н. В. Гоголя). К их числу принадлежит и поэма «Кому на Руси жить хорошо».

В этом случае к обычным загадкам, которые несет всякое великое явление искусства, добав­ляются новые: что сделал бы автор со своими героями дальше, куда бы их новел. Особенность подобных «незавершенных» произведений связана с самой эпической сутью русской литературы, которая обращена к жизни в делом и, не сковывая себя, не столько следует «сюжету» и «герою», сколько отдается движению, потоку самой жизни.

Сам Н. А. Некрасов своего расположения уже завершенных частей поэмы не оставил — не успел (или не смог?). Вот и расставляют исследователи и издатели эти части на разный манер. Сомнений не вызывает только первая часть. Да и здесь не все ясно, что делать с прологом: то ли это пролог ко всей части, то ли ко всей поэме. Именно в прологе сформулировался рефрен — «кому живется весело, вольготно на Руси», который постоянным напоминанием пройдет через всю поэму.

Кажется, замысел поэмы четко намечен в прологе. Семеро крестьян затевают спор о том, каким группам населения «на Руси жить хорошо», и в совокупности как будто совершенно правильно определяют эти группы. Но, не знакомые с жизнью верхних слоев общества, они решают совмест­но выяснить, «кому живется весело, вольготно на Руси», и для этого опросить представителей всех названных групп. .

Пока здесь нет еще ничего странного, кроме разве того, что все спорящие принимают презум­пцию, согласно которой хорошо живется лишь одному из названных кандидатов — то есть либо помещику, либо чиновнику и т. д., — в результате чего и возникает спор, переходящий в жес­токую драку. Но это — условность, мотивирующая дальнейшее путешествие спорщиков и моти­вированная фольклорно-сказочным колоритом пролога. Никто из опрашиваемых кандидатов в счастливые не признает себя сча­стливым и каждый убеждает опрашивающих странников в том, что не он тот счастливец, которо­го они ищут. А поскольку среди низших слоев уже заведомо нет счастливых, их, значит, нет ни в одном слое общества.     .

В написанных частях поэмы из предполагаемых счастливцев опрошены лишь поп и помещик, в черновике еще чиновник. Все они считают себя несчастными. Но ведь нелепо было бы предполо­жить, что по замыслу поэмы несчастливая доля попа, помещика и чиновника должна была быть противопоставлена счастливой доле купца, министра или царя. Значит, несчастливы и они.

кандидатах? Итак, Н. А. Некрасов по­ложил в основу поэмы мысль о том, что сильные мира сего, включая самого царя, — совсем не счастливые люди, что нет и не может быть счастливого на Руси. Н. А. Некрасов мечтал закончить поэму «Кому на Руси жить хорошо» и горько сожалел во время тяжелой предсмертной болезни о невозможности сделать это.

Окончание поэмы должно было быть связано с Гришей Добросколоновым или людьми его типа. Возможно, так преобразовалась идея поэмы. Счастливые есть на Руси, это друзья народа, — от тех, которые скромно работают для его блага, до тех, которые готовы умереть за народ». Гриша Добросколонов — человек счастливый и в своем сознании, и по оценке автора. Но, если Н. А. Некрасов мечтал продолжить и закончить поэму, Гриша Добросклонов и ему подобные должны были быть сведены с семью странниками и признаны счастливыми их решением.

 А возможно, заключая поэму, Н. А. Некрасов так и не видел ясно, где ее конец. Да и возможен ли в такой поэме конец? Очевидно, дело не в том, что можно было получить однозначный ответ, указать пальцем: «Вот — счастливый...» Однако Н. А. Некрасов, хотя уже и не надеялся на за­вершение работы, все же страстно желал обнародовать то, что — это становилось ясно — должно было оказаться пусть не окончанием поэмы, но все же концом работы над ней, хотел, как, навер­ное, сказал бы кто-нибудь из героев Ф. М. Достоевского, «мысль объявить».

 Н. А. Некрасов называл свое творение «эпопеей современной крестьянской жизни», поэтому жанр «Кому на Руси жить хорошо» можно определить как поэму-эпопею. Русская литерату­ра XIX века дала две эпопеи: «Война и мир» Л. Н. Толстого и «Кому на Руси жить хорошо» Н. А. Некрасова. Специфика жанра эпопеи не в объеме, а в полноте: эпопея показывает срез жиз­ни нации в переломный момент. «Эпопейное» состояние мира, когда народ пришел в движение, возникло в русской жизни в 1860-е годы — с отменой крепостного права и реформами.

Законы жанра эпической поэмы предъявляли особые требования к ее композиции и сюжету. Поэт избрал вполне традиционную для эпопеи форму путешествия. Сюжетную структуру «Кому на Руси жить хорошо»  часто соотносят с народным эпосом (сказка о правде и кривде, былина о птицах). Однако вряд ли правомерно связывать композицию и сюжет «Кому на Руси жить хоро­шо» с композицией и сюжетом какого-либо отдельного произведения, будь то. народный эпос или создания известных авторов. Структура поэмы Н. А. Некрасова вырабатывалась в результате твор­ческого освоения русской и мировой литературы как в фольклорных, так и в книжных ее образцах.

В поэме подчеркнуто эпическое единство семи странников. В их споре не проявляется индиви­дуальность, характер, в нем выражены основы народного самосознания. Читатель настолько про­никается представлением о единстве семи странников, что воспринимает их «коллективную речь» как нечто естественное и само собой разумеющееся. Возведенная в обращениях-вопросах героев в норму, она и воспринимается как норма читателем, подготовленным к такому пониманию устной народной поэзией. .

И сами фантастические элементы «Пролога»: семь филинов на семи деревах, молящийся чер­ту ворон, наделенная волшебной силой птичка-пеночка, наконец, скатерть самобраная — могли бы восприниматься в реалистической поэме как наивный вымысел, как что-то контрастирующее с величием и значительностью предмета спора, если бы не несли в себе символику знакомого читателю народного эпоса. Скатерть самобраная — поэтический символ довольства и счастья, выражающий ту извечную народную думу, которая в данном случае «из домов повыжила, отбила от еды» героев Н. А. Некрасова.

Фантастический элемент, так смело и свободно включенный в пролог, в общем не уводит чита­теля от реального мира. Фантастика в прологе совмещена с реальностью, она сильно ослаблена ав­торской иронией, подключающей мир фантастических образов к образам реально-бытовым, даже «низшим» в своей будничной обиходности: «Чтоб армяки мужицкие / Носились, не сносилися!»; «Чтоб липовые лапотки / Служили, не разбилися...». Ответ пеночки на эти наиреальнейшие тре­бования мужиков еще более оттеняет предметную основу повествования: «Все скатерть самобра­ная / Чинить, стирать, просушивать / Вам будет...»

В главах первой части поэмы народная жизнь представлена в более конкретных формах, чем в прологе. Появляются выразительные картины ярмарки в селе Кузьминском, колоритные сцены сельского быта, пейзажные зарисовки и т. д. Из многочисленной крестьянской толпы выделяются резко очерченные фигуры крестьян (Вавилы, Якима Нагого, «счастливые», сложный характер Ермила Гирина), показаны также помещики, чиновники, купцы. События разворачиваются в ши­роких пространственных границах — на большой столбовой дороге, на ярмарке в храмовой празд­ник, на базарной площади, где собираются толпы народа, где сталкиваются различные интересы, проявляются различные характеры, где народная жизнь предстает в своей многоликости.

Поэт открывает новые способы расположения сцен и эпизодов, совершенствует искусство груп­пировки сменяющих друг друга лиц, искусно чередует описание и повествование, вводит отдель­ные реплики «из толпы». Между этими отдельными репликами, как бы неожиданно прерываю­щими неторопливое эпическое повествование, прямо и непосредственно не связанными с ходом событий, короткими диалогами, высказываниями, поэт не устанавливает внешней логической связи.  Создается ощущение, что сама по себе, без участия автора, перед нами проходит напря­женная, энергическая жизнь праздничной толпы, слышатся ее голоса. Из внешне отрывочного повествования постепенно создается целостность эпического рода, в которой рельефно вырисовы­ваются существенные особенности народного быта. Достигается это за счет того, что не всегда рез­ко контрастируют свет и тени, подчас эти контрасты смягчены и не столь очевидны, соблюдается определенная мера, позволяющая выделить в сложном движении и группировке событий, сцен и эпизодов такие события и лица, в которых открываются коренные черты народной жизни, вы­деляются ее главные тенденции.

Стиль «Кому на Руси жить хорошо» имеет глубокие народные истоки и представляет собой сплав литературного языка, элементов фольклора и разговорной речи русского крестьянства. На­родное поэтическое творчество и живая народная речь были для Н. А. Некрасова средством про­никновения в образ мыслей и в чувства героев эпопеи, средством художественного воссоздания типических сторон народной жизни.

В поэтическую ткань поэмы вплетено, чаще в художественно трансформированном виде, более семидесяти народных пословиц и тридцати загадок, тексты, мотивы и фрагменты народных пе­сен, свадебных и похоронных причитаний; в ней слышатся отзвуки былин и народных легенд, завязка сюжета непосредственно связана с использованием сказочных мотивов. Рисуя народный быт, раскрывая основы крестьянского миросозерцания, Н. А. Некрасов часто упоминает и о бы­товавших в народе обычаях, приметах и поверьях, иногда даже указывая на это читателю в под­строчных примечаниях к тексту.

Связь поэмы «Кому на Руси жить хорошо» с фольклором не исчерпывается использованием в ней отдельных фольклорных жанров. В основе всей образно-эмоциональной системы некрасов­ского произведения лежат законы народной поэтики. Это проявляется и в характере изобрази­тельных средств, особенно сравнений, и в ритмической организации стиха.

Опираясь на меткую образную народную речь не только в ее устно-поэтической, но и в живой, разговорно-бытовой форме, Н. А. Некрасов широко вводит в поэму просторечную лексику, народ­ные речевые обороты, фразеологизмы, что придает произведению неповторимый национально-са­мобытный колорит. Но еще большую роль в создании этого колорита играет умелое использование Н. А. Некрасовым в ритмо-мелодических целях некоторых морфологических и фонетических осо­бенностей северно-русских говоров, в частности пристрастия к употреблению уменьшительно-лас­кательных суффиксальных форм, придающих речи напевность и мягкость.

Н. А. Некрасов сказал однажды, что свою поэму он собирал двадцать лет «по словечку». Не­красовские «словечки» таковы, что их действительно нужно было собрать, подслушать у наро­да. Это словечки со своей «биографией» — почти каждое впитало многовековой опыт народной жизни, так что поэма оказалась как бы произведением не одного поэта, но и народа в целом, не просто рассказывала о народе, но «говорила народом». Слово поэта становилось словом са­мого народа, подкреплялось всей его силой. Таким образом, поэма написана как бы сквозь народное мироощущение (причем сам поэт может быть не всегда солидарен с этим мироощуще­нием — например, ему бы хотелось, чтоб в крестьянских избах на стенах висели не портреты представительных, толстых генералов, а портреты В. Г. Белинского и Н. В. Гоголя). Общенарод­ное дело становится основой эпического действия в поэме «Кому на Руси жить хорошо». Перед читателем проходит вся народная Русь. В семи мужиках, спорящих о проблеме человеческого счастья, подчеркивается обобщающее, хоровое начало; Яким Нагой, Ермил Гирин, Матрена Ти­мофеевна, староста Влас и многие другие герои воплощают в себе различные грани единого на­родного характера, его сущность. Каждая часть оставшейся незавершенной поэмы может быть

самостоятельной, но вместе с тем все они связаны единством мотива и действия — поисками

счастливого на Руси.                                  

 

 

Темы, мотивы, символы

В эпической поэме «Кому на Руси жить хорошо» Н. А. Некрасов показал многие аспекты российской жизни, затронул большое количество острых проблем. Очевидно, главной из них в поэме является проблема счастья, поставленная очень широко, как на социальном, так и на философском уровне. Проблема счастья связана в поэме с темой реформы, изменения жизни всего русского народа и темой свободы, с темой русского национального характера и другими. Вызванный поэтом образ громадного исторического времени приобретал необычайную сконцен­трированность и острый современный смысл. Сама извечная мечта о хорошей жизыи в середине прошлого века становилась по-особому злободневной. В переломную пору в жизни страны, когда пошатнулись многие ее казавшиеся крепкими устои, в том числе и устои самого народного со­знания, извечные эти вопросы и загадки представали как дело сегодняшнего бытия, требовали немедленных решений. Так, все в поэме — в ее образах, языке, стихе — представало как вы­ражение вечного в сегодняшнем, очень обобщенного в очень конкретном. Всеобщий, всех и все вовлекающий общерусский смысл приобретали как будто бы самые простые и обычные вещи. Потому-то перед читателем предстает не просто рассказ в стихах, а именно поэма-эпопея — о самом главном в жизни всего народа. Дорожная стычка мужиков все менее остается бытовой ссорой, все более становится великим спором, в который вовлечены все слои русской жизни, все ее главные социальные силы призваны на мужицкий суд: поп и помещик, купец и чиновник. И сам царь.

Рисуя образ народа, поэт обращается к теме труда и к проблеме пьянства, к теме народного творчества, народного слова и теме песни как души народа. С темой судьбы русской женщины связана тема Родины-матери и идея будущего счастья великого русского народа — песня Гриши Добросклонова «В минуты унынья, о родина-мать!..» заканчивается словами:

И ношу твою облегчила судьба,

Сопутница дней славянина!

Еще ты б семействе раба,

Но мать уже вольного сына!..

Все названные темы и проблемы, заявленные в «Кому на Руси жить хорошо», рассматриваются в поэме в связи с темой счастья, важным условием которого является преодоление рабства:

Довольно! Окончен с прошедшим расчет,      .

Окончен расчет с господином!

Сбирается с силами русский народ

И учится быть гражданином...

Хотя поэма осталась неоконченной, но без итога она не оставлена. Уже первая из песен «Пира на весь мир» на вопрос-формулу «Кому на Руси жить хорошо?»  дает ответ-формулу:

Доля народа,

Счастье его,

Свет и свобода   .

Прежде всего!

Песня «Средь мира дольного...» призывает к борьбе за народное счастье, за свет и свободу. Но дело, естественно, не просто в декларации этих идейно-тематических формул-лозунгов.

Смысл итоговых стихов поэмы действительно заключается в призыве к борьбе за народное счастье, но смысл всей поэмы в том, что такой народ заслуживает счастья и стоит того, чтобы за него бороться:

В минуты унынья, о родина-мать!

Я мыслью вперед улетаю. '

Еще суждено тебе много страдать,

Но ты не погибаешь, я знаю.

Поэт действительно знал это и всем содержанием своей народной поэмы представил тому до­казательства. Сам по себе образ Гриши Добросклонова , сочиняющего и поющего песни заклю­чительной части поэмы, очень обобщенный и условный образ молодости, устремленной вперед, полный надежды и веры, не является ответом ни на вопрос о счастье, ни на вопрос о счастливце. Счастье одного человека (чьим бы оно ни было и что бы под ним ни понимать; хотя бы и борьбу за всеобщее счастье) — еще не разрешение вопроса, так как поэма выходит к думам о «вопло­щении счастья народного», о счастье всех, о «Пире на весь мир». Последние стихи — «песни» поэмы — стихи лирические, но такие, которые могли возникнуть лишь с опорой на могучий народный поэтический эпос. Многое в этих стихах идет от надежды, от пожелания, от мечты, но такой, которая находит реальную опору в жизни, в народе,  в стране Россия. Эпопея в самой себе несет разрешение.

«Кому на Руси жить хорошо?» — поэт задал в поэме великий вопрос и дал великий ответ в последней ее песне «Русь»:      

Ты и убогая,

Ты и обильная,

Ты и могучая,

Ты и бессильная,

Матушка-Русь!

В рабстве спасенное

Сердце свободное —

Золото, золото

Сердце народное!

Встали — небужены,

Вышли — непрошены,

Жита по зернышку

Горы наношены.  .

Рать подымается —

Неисчислимая,

Сила в ней скажется

Несокрушимая!

«Широкая дороженька» — поэма не завершилась, и многое в ней объясняется за ее пределами.

Вообще же образ «широкой дороженьки» символичен и очень значим в поэме. Он характерен для сюжетов-путешествий, довольно распространенных в русской литературе. Путешествие Онегина должно было занять большое место в пушкинском романе в стихах. Лермонтовский герой своего времени живет буквально на колесах — в каждой новой повести он уже на новом месте. То, что Чи­чиков в «Мертвых душах» Н. В. Гоголя путешествует, многое объясняет в этой книге, названной автором поэмой. Но, кажется, со времен «калик перехожих» никто не странствовал так, как герои поэмы Н. А. Некрасова, не брался Русь-матушку «ногами перемерять». «Кому на Руси жить хоро­шо» открывается именно этим образом — и пролог (семь мужиков-странников «сошлись» именно «на столбовой дороженьке», и идя по ней — спорили), и первая глава «Поп». С самого начала и на протяжении.всей поэмы «по сторожам дороженьки» развертывается панорама всей русской земли.

В поэме также присутствуют и многие другие образы-символы, созданные на основе народно-по­этического творчества. Так, скатерть самобраная — традиционный символ достатка. Однако наши странники просят только «хлебушка / По полупуду в день», «водки по ведерочку», «огурчиков», «квасу кислого», «чайку», да «чтоб армяки мужицкие / Носились, не сносилися!», «Чтоб липо­вые лапотки / Служили, не разбилися», «Чтоб вошь, блоха паскудная / Б рубахах не плодилася», «Не прели бы онученьки». Мужики не просят у волшебной птахи богатства и счастья для себя. То, что они попросили, необходимо им, чтобы, не отвлекаясь на мелкое, доведаться до смысла жизни, до сути человеческого счастья.

Символичен образ неизвестной рыбы, что обитает в неизвестных морях, проглотившей «ключи от счастья женского»; и образ плачущей волчицы с окровавленными сосцами, также связанный с темой судьбы русской крестьянки.

Одним из символов реформы и всех захватившего кризиса является образ «цепи великой», ко­торая, порвавшись, «расскочилася: / Одним концом по барину, / Другим по мужику!..»

Вахлачина и Корежина — многозначные символы крестьянской жизни. Такие слова, как «Над­дай!» Савелия (очень понравившееся странникам) и «Нишкни!» Агапа Петрова связаны с темой падения рабства. Они являются символом освобождения и свидетельством того, как «Сбирается с силами русский народ / И учится быть гражданином». Семеро же странников — символ всей тронувшейся с места, ждущей перемен и ищущей счастья пореформенной народной России,

Сюжет

На широкой дороге встретились семь мужиков, освобожденных реформой 1861 года, и заспо­рили, «Кому живется весело,/ Вольготно на Руси?»: «Роман сказал: помещику, / Демьян сказал: чиновнику, / Лука сказал: попу. / Купчине толстопузому! — / Сказали братья Губины, / Иван и Митодор. / Старик Пахом потужился / И молвил, в землю глядячи: / Вельможному боярину, / Министру государеву. / А Пров сказал: царю...» Спорили так, что не заметили, что они уже да­леко ушли от родных деревень, что уже наступила ночь. Еще сильнее заспорили — подрались, да так, что шум по всему лесу пошел. В то время из гнезда выпал птенчик, его подобрал Пахом. При­летела пеночка — «пичуга малая», услышала о сцоре мужиков, об их «заботушке», и обещала им скатерть самобраную, которая кормила бы их в нелегком пути-поиске счастливого на Руси, если они отпустят ее птенца. Пеночка «с своим родимым птенчиком» улетела, а мужики, поужинав, дали зарок впредь не драться, домой не возвращаться до тех пор, «покуда не доведают / Как ни на есть — доподлинно, / Кому живется счастливо, / Вольготно на Руси?».

Первым на широкой дороженьке мужики встретили попа. Отвечая им «без смеху и без хитрос­ти, / По правде и по разуму» на вопрос мужиков, он рассказал им о трудностях поповской жизни. Выслушав его невеселый рассказ, мужики «Накинулись с упреками, / С отборной крупной руга­нью / На бедного Луку», доказывавшего в споре, что попам живется «вольготно» и «весело».

Затем попали странники на «сельскую ярмонку», в село Кузьминское. Там видели они много товару и многих людей: деда Вавилу, «барина» Павла Веретенникова, артистов Петрушки и дру- гих^ К вечеру они покинули «бурливое село». Ночью же перед ними предстала картина пьяного народного разгула. Странники стали свидетелями спора о пьянстве русских крестьян между Павлом Веретенниковым и Якимом Нагим. Спор закончился «удалой, согласной» народной пес­ней. Странники стали в толпе искать счастливого, обещая угостить его вином. Нашлось много «счастливых», однако мужики не поверили в счастье ни одного из них. Тогда крестьянин Федо­сей рассказал о Ермиле Гирине: «Коли Ермил не выручит, / Счастливцем не объявится, / Так и шататься нечего...» Ёрмил — честный, грамотный, уважаемый человек, жизнь его кажется благополучной. Однако выясняется, что теперь он сидит в тюрьме и не может быть признанным счастливым.

На своем пути встретили странники помещика — Гаврилу Афанасьевича Оболта-Оболдуева, и обратились к нему со своим вопросом, со своей «заботушкой». Помещик рассказал, что его именитые предки жили широко и беззаботно. И он готовился к такой жизни, храня традиции и «древнее достоинство дворянское». Однако после реформы жизнь круто изменилась, и помещик от этого несчастлив. В конце своей речи он зарыдал, и «Крестьяне добродушные / Чуть тоже не заплакали».

Продолжая свой путь, странники пришли на берег Волги, в Вахлачину. Здесь они познако­мились с бурмистром Власом, который рассказал им необыкновенную историю. Дело в том, что их помещик не мог смириться с отменой крепостного права, заболел, а сыновьям сказал, что лишит их наследства за то, что они «Права свои дворянские, / Веками освященные» предали, подчинившись реформе. Тогда наследники уговорили крестьян подыграть им — обмануть кня­зя, сделать вид, что крепостное право восстановили. За это они обещали людям хорошие земли после смерти Последыша. Крестьяне согласились и стали ломать «камедь* перед барином, под­смеиваясь над ним. Но не до смеха Власу: он рассказывает странникам о гибели Архипа Пет­рова. Действительно, «камедь» заканчивается совсем не весело для крестьян деревни Вахлаки: после смерти Последыша его сыновья стали угнетать их, не сдержав своих обещаний: «А за луга поемные / Наследники с крестьянами / Тягаются доднесь. Влас за крестьян ходатаем, / .Живет в Москве... был в Питере... А толку что-то нет!»

Дальше странники решили поискать счастливую русскую женщину. Им указали на крестьянку Корчагину Матрену Тимофеевну, «губернаторшу». Странники пришли к ней, рассказали о своем споре, уговорили рассказать ее, за что считают ее счастливицей. Матрена Тимофеевна рассказала, как хорошо ей жилось в родительской семье, как с детства привыкала она к крестьянскому тру­ду, как сосватал ее Филипп Корчагин, «по мастерству печник», и увез в другую деревню. Тяжело жилось Матрене в чужой семье, когда «в работу муж отправился»: «Деверек ее — / Расточихою, А золовушка — / Щеголихою, / Свекор-батюшка — / Тот медведицей, / А свекровушка — / Лю- доедицей, / Кто неряхою, / Кто непряхою...». Только дедушка Савелий жалел Матрену. О нем она рассказывает странникам — «Грех промолчать про дедушку, / Счастливец тоже был.,.»: Са­велий — бунтарь, богатырь, убийца жестокого немца-управляющего, каторжник — «клейменый, да не раб», своего рода народный философ — прожил тяжелых сто семь лет, богатырская сила его «Под розгами, под палками / По мелочам ушла!». Рассказала Матрена о том, как умер ее первый сыночек, как легла она под розги вместо своего восьмилетнего Федотушки, как голодали, как забрали мужа в солдаты. Счастливой же ее прозвали за то, что дошла она, беременная, до губернаторши, и родила у нее на руках. Добрая же губернаторша крестила ее сына и мужа домой вернула. Заключает же свой рассказ Матрена бабьей притчей, словами, что «Не дело — между бабами / Счастливую искать!», что «Ключи от счастья женского, / От нашей вольной волюшки / Заброшены, потеряны / У Бога самого!»

Заканчивается поэма «Пиром на весь мир». Всю ночь поют крестьяне песни о горьком време­ни, о старом и новом. О добром времени — добрые песни сочиняет и поет Гриша Добросклонов: «В минуты унынья, о родина-мать! / Я мыслью вперед улетаю, / Еще суждено тебе много стра­дать, / Но ты не погибнешь, я знаю»...

Главные герои

Задумывая поэму «Кому на Руси жить хорошо», Н. А. Некрасов предполагал отобразить жизнь народа во всей ее полноте и целостности — и все в живом действии, в лицах, образах, картинах. Это в полной мере удалось ему. Поэт называл свое творение «эпопеей современной крестьянской жизни» — в ней действительно присутствует огромное количество крестьянских образов, са­мыми яркими из которых являются образы Ермилы Гирина, Якима Нагого, Савелия, Матрены Тимофеевны, Власа, Агапа Петрова, Клима Лавина, Вавилы и др. Но не только мир крестьянст­ва предстает перед читателем «Кому на Руси жить хорошо». Поэма полна образов помещиков (Оболт-Оболдуев, князь Утятин, его черноусые сыновья и их жены, Шалащников), помещичьих прислужников (Лакеи, дворовые, швейцары), попов (в главах «Поп», «Счастливые», «Демушка» в «Крестьянке»), да есть еще добрая губернаторша, да жестокий немец-управляющий, и артис­ты «Петрушки», и солдаты, и солдатская жена, и «народные заступники», и разного рода стран­ники, и еще многие-многие образы русских людей, обеспечивающие многоголосие и эпическую широту великого некрасовского произведения. Для поэмы в целом характерно эпическое единст­во всех ее персонажей; вместе с тем в ней много ярких индивидуализированных образов.

Семь странников: Роман, Демьян, Лука, братья Иван и Митродор Губины, старик Пахом, Пров. Семь странников являются героями, сюжетно объединяющими главы поэмы в одно целое. Для Н. А. Некрасова вообще характерно стремление к эпическому единству всех персонажей поэмы. Об этом говорит, в частности, многократно повторенное в авторской речи слово «народ»: «видимо-невидимо народу», «народ собрался, слушает», «народ идет и падает», «рассчитывал народ». Еще чаще встречается близкое к нему по значению и в ряде случаев являющееся его си­нонимом слово «крестьяне»: «крестьяне речь ту слушали», «жаль бедного крестьянина», «весна нужна крестьянину», «на мерочку господскую крестьянина не мерь», «у каждого крестьянина душа что туча черная» и т. д. Нередко с тем же обобщающим значением употребляются слова «мужик», «мужик». Особенно подчеркнуто эпическое единство семи странников. За исключени­ем Луки («Лука — мужик присадистый / С широкой бородищею, / Упрям, речист и глуп...»), им не дано портретных характеристик, ничего не сообщается об особенностях их внутреннего мира. Если называется один из мужиков, то имя не имеет значения, вместо него могло быть любое из семи (например: «Тут жаворонка малого,'/ Застрявшего во льну, / Роман распутал бережно, / Поцеловал: «Лети!» / И птичка ввысь помчалася, / За нею умиленные / Следили мужики...»). И это не случайно. В их споре не проявляется индивидуальность, характер, в нем выражены основы народного самосознания.

Эпическое единство сказывается и в почти дословно повторяющемся обращении крестьян к попу, помещику, к крестьянке Матрене Тимофеевне Корчагиной, старосте Власу и другим ли­цам. За самыми редкими исключениями, индивидуальный субъект речи в этих обращениях не выявлен. После обобщенной формулы «сказали мужики» дается «коллективный» монолог на де­сятки стихов. В данном случае форма индивидуально нерасчлененной речи оказывается уместной и законной. Возведенная в обращениях-вопросах героев в норму, она и воспринимается как норма читателем, подготовленным к такому пониманию устной народной поэзией.

Не случайна здесь цифра «семь», которая считалась в народной поэзии магической. Кстати, среди фантастических элементов «Пролога» — семь филинов на семи деревьях.

В то же время семь сказочных героев оказываются и реальными современными крестьянами. Однако важность предмета спора, непреклонность в достижении цели придают действиям мужи­ков высокий характер, несмотря па авторскую иронию в обрисовке внешней стороны этого спора. Перед значительностью их цели исчезает все мелкое, частное, единичное. Сознание русского крес­тьянина пореформенной поры охарактеризовано со всей глубиной поэтом, герои которого не про­сто ищут счастливого на Руси, но в конечном итоге пытаются найти пути к народному счастью.

Решая вековечный для народной жизни и для народного сознания вопрос о правде и кривде, о горе и счастье, мужики превращаются в странников-правдоискателей. С подлинно мужицким стремлением докопаться до корня отправляются они в путешествие: «Мужик что бык: втемя­шится / В башку какая блажь — / Колом ее оттудова / Не выбьешь: упираются, / Всяк на своем стоят! / Такой ли спор затеяли, / Что думают прохожие — / Знать клад нашли ребятушки / И делят меж собой...»  Но не клад занимает мужиков — они оказались одержимы громадной со­циальной, нравственной идеей. Они ставят себе зароки, берут обет на подвижничество: «Вперед не драться зря, /Ас толком дело спорное / По разуму, по-божески, / На чести повести — / В домишки не ворочаться, / Не видеться ни с женами, / Ни с малыми ребятами, / Ни с стари­ками старыми, / Покуда делу спорному / Решенья не найдут, / Покуда не доведают / Как ни на есть — доподлинно».

Именно мужиками сформулирован рефрен — «Кому живется весело, вольготно на Руси», ко­торый постоянным напоминанием пройдет через всю поэму. Обычные крестьяне, вцепившиеся в чудной вопрос: а кому на Руси весело? — отправляются в путешествие, бесконечно повторяя,варьируя и углубляя вопрос: кто счастлив на Руси? Они оказываются символом всей тронувшейся с места, ждущей перемен пореформенной народной России.

Савелий. Когда Матрена Тимофеевна, начиная повествование о Савелии-дедушке, говорит: «Ну, то-то! Речь особая. / Грех промолчать про дедушку, / Счаетливец тоже был...», то слова эти вроде бы могут быть восприняты как горькая ирония и в адрес его, и в адрес ее счастья. Так, может быть, действительно перед читателем опять один из многих мытарей, горемык, вроде тех, что уже прошли, например, в главе «Счастливые» первой части?

Однако только ли иронически назван Савелий счастливцем? Ведь за этими горькими словами, последними словами второй главы, прямо следует уже совсем не ироническое название треть­ей — «Савелий, богатырь святорусский". Впервые с такой силой вошла в поэму и уже до конца не уйдет из нее тема народного богатырства, находящая опору в былинной истории. Некрасовское определение «святорусский» сразу воззвало к русскому героическому эпосу, к образу богатыря богатырей — Святогора. Но, начав с былинного слова «богатырь свято...», Н. А. Некрасов дает ему другое продолжение — «богатырь святорусский». Слову придан обобщенный, всероссийский смысл, а приложено он отнюдь не к традиционному образу богатыря, а к образу крестьянина. Оп­ределение из сферы воинского эпоса переадресовано простому мужику по имени Савелий — имя тоже совсем не традиционно богатырское. Однако Н. А. Некрасов не только не снижает этим былинный эпос до мужицкой жизни, но саму крестьянскую жизнь возводит в ранг высокой геро-

Но Савелий не только бунтарь. Он и своеобразный народный философ. Его раздумья о богатыр­ском терпении народа трагичны. Он не просто осуждает способность народа терпеть и не просто ер одобряет. Он видит сложную диалектику народной жизни и не берется давать последние ответы и выносить окончательные решения: «Не знаю я... / Не знаю, не придумаю, / Что будет? Богу ведомо».

Савелий представлен не только богатырем-бунтарем. Он и богатырь духа, подвижник, спасаю­щийся в монастыре. Народная религиозность всегда привлекала внимание Н. А. Некрасова, но от­нюдь не сама по себе. Обычно она предстает у него как символ высокой народной нравственности, способ искупления вины и способность в самом страдании обрести величие. Вот почему Савелий назван святорусским.

  А уже в самом конце этой части он оказался запечатленным и как бы увековеченным в свое­образном памятнике. Когда в последней главе Матрена Тимофеевна идет просить за своего мужа Филиппа в город, она видит там памятник. Самого города Н. А. Некрасов при этом не называет, хотя и указывает на исключительную в своем роде примету города Костромы — памятник Ивану Сусанину: «Стоит из меди кованный, / Точь-в-точь Савелий, дедушка, / Мужик на площади. / «Чей памятник?» — / «Сусанина».

Автор народной поэмы не мог не выделить этот единственный тогда в стране памятник просто­му мужику. Памятник Ивану Сусанину (скульптор В. И. Демут-Малиновский) в Костроме был поставлен в 1851 году. Выглядел памятник так: у подножия шестиметровой колонны, увенчанной бюстом Михаила Романова, — коленопреклоненная фигура Ивана Сусанина. Бывая в Костроме, Н. А. Некрасов не раз видел этот памятник. Хотя реальный памятник оказался скорее памятни­ком царю, чем Ивану Сусанину, Н. А. Некрасов дает в поэме свой «проект» памятника: о колонне с бюстом царя поэт не упоминает, а Сусанин, «из меди кованный», стоит в полный рост. Сравне­нием с костромским бунтарем Савелием костромского мужика Сусанина поэт как бы дезавуировал свои стихи «Осипу Ивановичу Комиссарову». В то же время, сравнение с героем русской истории Иваном Сусаниным наложило последний штрих на монументальную фигуру святорусского крес­тьянина Савелия.

        Н. А. Некрасов не просто декларирует богатырство Савелия. Он показывает, на чем это бога­тырство основано: ум, воля, чувства героя складываются в. испытаниях. Вся жизнь его — это ста­новление и внутреннее высвобождение характера: «...Клейменый, да не раб», — говорит Савелий о себе. Кстати, образ Савелия важен не только сам по себе. Он как бы аккомпанирует на протяжении почти всей части образу крестьянки Матрены Тимофеевны Корчагиной, так что, по существу, перед читателем возникают два сильных, богатырских характ<