Краткое описание сущности литературы Древнего мира

В тёмных коридорах египетской пирамиды ученый при свете факела, упорно разбирая вырезанные на каменной стене иероглифы, окрашенные зеленой краской (у древних египтян — цвет жизни и возрождения), читает текст, составленный в пору господства фараонов V и VI династий (приблизительно 2700—2400 гг. до н. э.), один из знаменитых "Текстов пирамид"...

Почти пять тысяч лет отделяют нас от составителя текста. Но каким близким кажется нам обращенное к людям и страстно выраженное стремление человека снискать себе и другим бессмертие силою заклинания, магической мощью Слова:

И летит он, летящий далеко,

Он улетает от вас, о люди!

На земле его нет, он на небе.

Он пронзил небеса, словно цапля,

Он лобзал небеса, словно сокол,

Он вскочил к небесам саранчою.

(Перевод Д. Редера). [5; C. 338]

На протяжении последнего столетия,— а иногда даже лишь последних десятилетий,— прочитаны и стали достоянием современной культуры основные древнейшие литературы мира: древнего Египта, древнего Двуречья (Шумера и Вавилонии), хеттско-хурритская и угарито-финикийская (ханаанейская),— ведущие свое начало с III—II тыс. до н. э.

Во всех литературах Древнего Востока можно явственно различить два этапа развития; более ранний — архаический и более поздний — завершающий. Всем литературам Древнего Востока свойственна также "многослойность"; наряду с "пластами", отражающими свою современность, в них существуют "пласты" — свидетели более ранних времен, содержащие некие, говоря условно, духовные "окаменелости".

Однако обратимся к самому началу, к тому, что было живою основой литературного творчества.

Признание устного, народного творчества источником письменной литературы подтверждается не только многочисленными свидетельствами самих текстов, но и собственными, похожими у всех древних литератур, высказываниями ее творцов. Проявляется это прежде всего в их почтительном, даже, культовом отношении к изреченному Слову, которое ставилось всегда выше слова письменного и — при господствовавшей в древности религиозной идеологии — признавалось обычно боговдохновенным. Это подтверждается также общераспространенным признанием писателями тех далеких времен, что источником их письменного творения являются слова "древних мудрецов", "древних повествований", "память народа", то именно, как и что рассказывалось "в старину".

Уже в самых архаических текстах, воспроизводящих не повседневную, обыденную речь, а речь функциональную,— трудовой или иной обрядовой песни, повествования, обращения "старшего" лица, — бросается в глаза, что принцип членимости речи на естественные смысловые отрезки по синтаксическим нормам дополняется или заменяется нарочитым, искусственным членением. Это и воссоздает уже не обыденную речь, а "красноречие". Более или менее дробное членение на смысловые отрезки или словосочетания не совпадает полностью с синтаксическим членением обычной речи и придает ей большую выразительность. Это — тип речи, который приближается к нынешнему пониманию "художественной прозы". Еще более дробное, искусственное членение на краткие, экспрессивные словосочетания воссоздает тип речи, который приближается к нынешнему пониманию "стихотворения".

Гениальная догадка древних о решающем значении подражания природе в зарождении искусства, первоначально наиболее глубоко и ярко высказанная Аристотелем, нашла подтверждение в наблюдениях и исследованиях современной науки.

В начатках словесного искусства тоже сказалось значение подражания природе. Но на более высоких ступенях искусства слова, красноречия, природное подражательное начало все более осложняется и обогащается началом человеческим. Из обыкновенной речи выделяются ранние художественные образы.

Нагляднее всего это видно на примерах образов, основанных на сравнении; "девушка словно серна", "луноподобное лицо", или из древнеегипетского текста: человек действует, "словно сокол", и т. п. Или в шумерской любовной песне невеста, обращаясь к жениху, употребляет метафору-сравнение: "Лев, дорогой моему сердцу".

В небольшом отрывке из аккадской поэмы "О все видавшем" (Вавилония) доставляют эстетическое наслаждение именно эти образы, противоположенность "человеческого" и "не-человеческого, необычно-человеческого" в их поэтическом единстве — в художественных образах. Привлекает мерность речи, в которой обычные человеческие наблюдения излагаются необычно, ритмизировано, стихами. Далее, в каждом образе элемент не-человеческого — явления природы ("черная туча", "ветер", "буря", "потоп" и т. д.) очеловечивается ("туча встала", "ветер ходит", "буря с потопом войну прекратили"). Человеческое действие, человеческое переживание "применяется" к природе (не-человеческому), возникает художественный образ, становящийся для нас близким, а тем самым и прекрасным. Таково описание потопа в поэме:

Едва занялось сияние утра,

С основанья небес встала черная туча.

...........................................

Ходит ветер шесть дней, семь ночей,

Потопом буря покрывает землю.

При наступлении дня седьмого

Буря с потопом войну прекратили,

Те, что сражались подобно войску.

Успокоилось море, утих ураган — потоп прекратился.

Я открыл отдушину — свет упал на лицо мне.

Я взглянул на море — тишь настала,

И все человечество стало глиной!

Плоской, как крыша, сделалась равнина.

Я пал на колени, сел и плачу,

По лицу моему побежали слезы.

(Перевод И. Дьяконова) [11; C. 126-127]

Если бы в подобном тексте присутствовало только обыденно-человеческое, привычное, или, напротив, только нечеловеческое, необычное, то изображение воспринималось бы либо как простое изложение фактов, события, либо как нечто "несусветное", не близкое, не живо переживаемое. Когда же сталкиваются друг с другом два полюса — обычно-человеческое, интимное, и необычайное, то и получается эффект образности, красноречия, возникает поэзия.

Высшая ступень устного творчества, обычно связанная с созданием больших произведении древневосточного "ораторского искусства", властно требовала записи, чтобы обеспечить сохранность древнего слова, и письменность, уже изобретенная, была применена для записи художественного слова.

Так обстоит с характеристикой первого, древнейшего "слоя" в каждой древневосточной литературе, ее субстрата, позволяющего нам осмыслить самый онтогенез художественного слова, то есть его первоначало.

Судя по археологическим данным, культурам Ближнего Востока, чьи литературы нам сейчас известны, предшествовали культуры иноплеменные. Их первыми известными нам наследниками были шумеры в Двуречье и древние египтяне в Северной Африке в бассейне Нила. И в Индии арийской культуре, выразившей себя в древнеиндийской литературе, предшествовала высокая цивилизация иноплеменного характера (возможно, дравидийская) в бассейне Инда — так называемая (по местам находок) "Мохенджо-Даро и Харрапа", современница Шумера, имевшая и свою, еще не прочитанную, письменность. И в Китае китайской (ханьской) культуре предшествовала иноплеменная, оставившая в числе прочих памятников "гадательные надписи" на панцирях.

"..."Старый" Древний мир, — писал Н. И. Конрад, — своими разными сторонами и в каждой зоне — по-своему как бы врос в "новый" и многое в нем предопределил. Однако для литературы самым важным из всего, что дал старый Древний мир новому, было письмо... Важность письма для литературы не требует объяснений. Достаточно уже одного того, что европейское слово "литература" идет от слова "литера" — "письменный знак": в древнем же китайском языке понятие "литература" просто отождествлялось с понятием ее письменного выражения, что и проявилось в обозначении и того и другого одним и тем же словом "вэнь". Так что появление в старом Древнем мире письма создало почву, на которой зародилась и развилась литература как особое явление общественной жизни и культуры... Уже одно это может оправдать отношение к старому Древнему миру как к прологу нового: прологу в смысле создания "начал", от которых потом развилась огромная творческая работа человеческого духа, воплощаемая в литературе... Старый Древний мир дал первый материал для литературы нового; иначе говоря, "завязка" произошла еще тогда, последующая же история этого материала, вылившаяся в конечном счете в создание известных нам великих литературных памятников, — творческая разработка этой первоначальной завязки. И эта разработка, во всяком случае, ее "тональность", также была во многом предопределена тем же старым миром. Он уходил с авансцены истории в ореоле грандиозности, величия, силы и блеска, и этот ореол отразился на необъятной широте сюжетной основы литературных памятников, на яркости образов действующих персонажей, на могучей силе эмоций, движущих их действиями, на осмыслении героического характера человеческой личности. Недаром в этих памятниках действуют герои и боги, как в греческих и индийских поэмах; "совершенные" правители — "устроителя мира", как в китайской "Книге истории" ("Щуцзин") и "Книге песен" ("Шицзин")" [14; C. 147-148].

Решающим, принципиально новым качеством литературы является то, что она творится профессионально-подготовленными к этому людьми, которых мы вправе назвать не иначе как писателями в точном смысле этого слова.

На этой ступени еще не сложилось нынешнее понимание авторства — хотя уже распространилось псевдоавторство, приписывание произведений легендарному либо историческому выдающемуся представителю "более древней древности",— но уже реально, фактически появились авторы-сочинители, то есть именно писатели, "компиляторы народных преданий", как называл Н. Г. Чернышевский и таких величайших писателей, как Шекспир, Боккаччо.

В художественной древневосточной литературе отдельный человек в полной мере становится предметом, целью и изобразительным средством (основой образа) литературы, и "присутствует" он в произведении в трех видах: и как автор (писатель), и как восприемник (читатель), и как объект (персонаж литературы). Поэтому мы имеем все основания применить емкую горьковскую формулу — "литература — это художественное человековедение" — уже к архаическому уровню литературы.

Древневосточным литературам на завершающем этапе свойственно гораздо большее, чем прежде, жанровое разнообразие, в них больше проявляются и региональные различия, и местное своеобразие. Одни имеют внутри завершающего этапа свой "классический" период, время особого подъема и расцвета, у других развитие в разные отрезки времени протекало более равномерно: одни литературы дошли до нас в форме канонизированных сводов, другие не "дожили" до канонизации, третьи дошли и вовсе лишь фрагментарно. В одних — "писательство" достигло признанного индивидуального авторства, у других — нет. Одни либо пережили полосу упадка, либо прямо вросли своим завершением в начало новой литературной эпохи, знаменующей конец древности и начало средневековья, другие — нет.

Противоречивое многообразие художественной формы не только всей совокупности древневосточных литератур, но и каждой в отдельности, невероятная гамма изобразительных средств и приемов действуют ошеломляюще: то, знакомясь с иными произведениями тысячелетней давности, поражаешься, до чего это близко нам по своему нравственному, эмоциональному и даже эстетическому настрою, а то — как чуждо, далеко и невоспринимаемо! Вот почему можно ограничиться лишь самыми общими определениями "стиля" древневосточной литературы. Первым определением и является характеристика ошеломляющего разнообразия, следствия того, что в этой древней литературе, как в зародыше, "завязи", содержатся те элементы, которые на основе литературного синтеза принимают в последующем развитии более определенно выраженные, обновленные и новые формы.

Более четкие очертания в древневосточных литературах на завершающей ступени приняли жанровые различия как в поэзии, так и в прозе. Подобно тому как в древних представлениях переплелось практическое сознание с фантастическим отлетом мысли от действительности, так и на вершине художественного творчества Древнего Востока сочеталось эмпирическое, натуралистическое изображение с абстрактной символикой, героическое с будничным, монументальность с миниатюрностью.

Вся литература Древнего Востока пронизана религиозной идеологией. Но сколь противоречиво в литературе идеологическое выражение — от языческого антропо- и зооморфирования божества к рабскому богопочитанию или, напротив, героическому богоборчеству и человеколюбию, то ли в образах беззаветной любви к богу, а то и полного игнорирования его.

Как известно, мировая литература сложилась лишь в новое время, на рубеже XVIII и XIX веков. Но это могло произойти лишь потому, что с самого возникновения письменных литератур на земле (вначале — древневосточных) они развивались в постоянной оплодотворяющей связи друг с другом, питались одними и теми же общественно-историческими корнями.

Мир просторен, многолик, и вместо с тем он един — такой вывод вытекает из изучения проблемы начала, и даже самого "начала начал", литературного творчества.

Ознакомление с литературами Древнего Востока не только дает возможность пережить радость встречи с "началом начал", но и — убедиться еще раз в том, что мир — един и неделим, что человечество, осознавшее всю ответственность и все благо возложенных на него историей задач, — едино и вечно. Это и обеспечивает бессмертие нестареющему в веках гуманистическому художественному слову Древнего Востока.

ЛИТЕРАТУРА ДРЕВНЕГО ЕГИПТА В ПЕРИОД ДРЕВНЕГО ЦАРСТВА