Монтажный» принцип построения в романе Гофмана «Житейские воззрения кота Мурра». Романтические антитезы: дух и материя, художник и филистер, время и вечность.

Этот роман сделан как экспериментальный текст, с предисловием издателя и двумя – самого кота Мурра, одно с умалением, другое с хвастовством.

Весь текст – антитеза высокого и низкого. Кот Мурр излагает истины трудноопровергаемые. Всякий талант – одиночество, душевная болезнь, гибель. Сильно сатирическое начало.

Этот роман часто считают находящимся на границе романтизма и реализма. Он построен монтажно, по принципу ассоциативных связей.

В романе «Житейские воззрения Кота Мурра» иронична двуплановость композиции: записки Кота Мурра, настоящего кота, откормленного и выхоленного, принадлежащего ученому Абрагаму и потому тоже вообразившего себя ученым, перемежаются страницами драматической биографии композитора Крейслера, которые кот использует для просушки чернил. Поэтому и части записей кота, и листы из книги о Крей-слере каждый раз начинаются и обрываются на полуслове. В дневнике “Кота Мурра оборванная запись продолжается затем с того»же места, на каком она оборвалась, в листах же из биографии Крейслера — нет: кот не заботится об их последовательности, для просушки чернил равно годится любой из листов.

Во времена Гофмана, да и вообще в XIX веке, традиционным для романа считалось хронологически последовательное повествование, преимущественно биографического типа. Рапсодия — музыкальное произведение, отличающееся свободой формы, разноплановостью эпизодов и тем.

 * «Но о столь прекрасном хронологическом порядке нечего и мечтать,— иронически сетует Гофман, — когда в распоряжении несчастного рассказчика имеются лишь сообщенные изустно отдельными крохами сведения…»

Гофман создал принципиально новый тип романной композиции, которую он назвал рапсодической, в такой композиции, «вопреки кажущейся отрывочности, все же некая крепкая нить связует все ее части воедино». Перспективность такой формы в полной мере подтвердилась в литературе XX века. Роман Гофмана строится на иронической параллели между миром животных и миром людей. Но если животное царство, рельефно обрисованное в записках Кота Мурра, однозначно в своей филистерской сущности, то в мире людей существуют резкие контрасты. Два плана повествования поэтому то параллельны, то противопоставлены друг другу. Кот Мурр, венчающий собой обширную гофмановскую галерею филистеров, мещан, сыт и доволен собой. «О, сладостная привычка бытия!» — повторяет он слова героя трагедии Гёте «Эгмонт», сказанные тем накануне казни. Мурр не имеет ни малейшего желания когда-либо расставаться с этой привычкой. Он съедает селедочную головку, которую хотел было отнести своей матери, кошке Мине, но произносит при этом высокопарную речь: «…как постичь всю изменчивость сердца тех, кто живет в нашем бренном мире? Зачем не оградила судьба грудь нашу от дикой игры необузданных страстей? Зачем нас, тоненькие, колеблющиеся тростинки, сгибает вихрь жизни? То наш неумолимый рок!»

Заметная фигура в этом животном царстве — пес Ахиллес, стоящий на страже закона и гоняющийся за котами из буршеншафта, проявляющими, недозволенное «вольнолюбие». Фантастическое царство собак и кошек, мнимо ученые разговоры и обыкновенные драки, соперничество и романтичные воздыхания — все это ироническое иносказание о нравах людей, развитое в стиле реалистической сатиры. Что же до государства Зигхартсвейлер, столь ничтожного, что его границы легко обозреваются из окна княжеского замка, а само государство можно выронить невзначай из кармана (но где тем не менее разыгрываются настоящие трагедии), то жизнь его обитателей Гофман изображает в романтическом ключе.

Гофман рассказывает в этом романе о трагедии композитора Крейслера, подлинного энтузиаста, вынужденного жить в жалком карликовом княжестве, история которого подобна истории Керепеса. Раньше в нем правил князь «нрава скромного и простого», утешавшийся тем, «что в его княжестве всякому жилось привольно»; он имел врожденное тяготение, ко всему фантастическому и пригласил на службу маэстро Абра-гама, вместе с которым «проделывал некоторые магические операции». После кончины старого князя бразды правления перешли к его сыну Иринею, и маэстро Абрагам должен был покинуть страну вернулся, он лишь «после того злосчастного променада, когда киязь Ириней потерял свое владеньице» (Гофман здесь намекает на участие князя в походе против Наполеона) и завел химерический двор в Зигхартсвейлере. Будущее этого двора — правление слабоумного князя Игнатия, сына Иринея.

Гофман показывает неуклонное вырождение абсолютизма, деградацию дворянства. В Зигхартсвейлере власть фактически принадлежит фаворитке князя ловкой вдове Бенцон, не имеющей аристократических предков, но сумевшей получить титул советницы и взявшей в свои руки «нити кукольной комедии», которую разыгрывал этот двор. Она уже успела приобрести сладостную привычку к такому положению, не намерена с ней расставаться и потому выдает свою дочь Юлию за слабоумного Игнатия…

Крейслер бежал в Зигхартсвейлер из столицы герцогства, где он занимал место капельмейстера у самого герцога. Его надежды на спокойные занятия музыкой в этой должности не сбылись — он увидел «пошлое заигрывание со святым искусством, глупость бездушных шарлатанов, скудоумных дилетантов» и ощутил «презренную никчемность» своего существования. «Произведите непокорного композитора в капельмейстера  или музыкального директора, стихотворца — в придворного поэта, художника—в придворного портретиста, ваятеля — в придворного скульптора, и скоро в стране вашей переведутся все бесполезные фантасты, останутся лишь полезные бюргеры от личного воспитания и добрых нравов», —говорит Крейслер с горьким сарказмом. Но и в Зигхартсвейлере его не оставляют в покое: он вынужден выслушивать «творческие» указания князя Иринея, у него отнимают возлюбленную —прекрасную, поэтичную Юлию.

Светлая природа Зигхартсвейлера, дивное пение Юлии, музыка самого Крейслера, беседы с маэстро Абрагамом составляют выразительный контраст к затхлости и жестокости нравов двора. Но Крейслер не может уйти от действительности ни в музыку, ни в любовь, ни в дружеское общение, ни в природу. Он снова бежит — на этот раз в монастырь, надеясь хоть там избежать мирской тупости и тщеславия.

Надежды вновь обманывают его. Обитатели монастыря, среди которых нередки настоящие преступники, обвиняют Крейслера в том, что он обольщает «суетными ухищрениями набожные души, кои отвращаются от божественного и предаются мирскому веселью в прельстительных песнях». За верность музыке ему угрожают изгнанием. Оказавшись в тупике, Крейслер начинает’ терять ясность разума, повторяя в этом судьбу художника Леонгарда Этлингера, когда-то жившего при дворе князя Иринея и влюбленного в его жену.

Закончить работу над этим романом Гофман не успел, но его главные мысли получили в этом произведении достаточно ясное выражение. «Житейские воззрения Дота Мурра» — роман и сатирический, и лирический, и философский; это и так называемый роман о художнике (в немецкой науке о литературе есть такой термин — КйпзИегготап), и роман о социальной действительности. В нем показана жизнь разных социальных кругов, и в нем идут также дискуссии о роли искусства и о судьбе художника, вынужденного определиться на службу, чтобы прожить, и бегущего от службы, чтобы сохранить в себе художника. Гофман изобразил безнадежно загнивающий мир феодально-бюргерской Германии, но он создал при этом произведение, заставляющее верить в человека, способного подниматься на подлинные высоты духа и творчества. Страницы, пронизанные удивительно ясным светом, соседствуют в романе с трагическими, мрачными эпизодами, он завершается мрачно, но эта победа мрака над светом не кажется окончательной.

Роман как бы подводит итоги всех основных проблемно-тематических линий творчества Гофмана — и проникновения в мир художника, и критики мещанства, и темы музыки, и темы природы. Романтическая мечта в этом романе остается живой, но яснее, чем в любом другом из произведений писателя, здесь показаны ее несовместимость с действительностью и вместе с тем невозможность преодоления социальных противоречий посредством искусства и мечты. Художник физически сломлен действительностью, но не капитулирует перед ней, не поступается главным в своей душе.