Идея «осевого времени» Карла Ясперса

Термин «осевое время» К. Ясперс использовал для обозначения исторического периода, положившего начало историческому единству мира. Это последнее тысячелетие до нашей эры: между 800 и 200 гг. В трех древних цивилизациях — Индии, Китае и Греции — начались похожие исторические изменения. Ясперс дал яркую характеристику духовной жизни той эпохи, отметив обостренное ощущение надломленности человеческого бытия, ожидание мировой катастрофы, духовное подвижничество, преобразовательный энтузиазм, стремление к духовному братству, единству и взаимопониманию.

В осевое время была заложена «духовная основа человечества», определившая все его последующее развитие. Именно тогда человек осознал бытие в целом и самого себя. Перед ним открылся ужас мира и собственная беспомощность. Символическим выражением осевого времени стали философы, отважившиеся противопоставить себя миру: Будда в Индии, Конфуций и Лао-Цзы в Китае, Заратустра в Иране, Гомер, Гераклит, Платон, Аристотель и др. в Греции, пророки Илия, Исайя, Иеремия в Палестине. Они совершили необычайный духовный прорыв, попытавшись расширить границы индивидуального человеческого существования и заглянуть в будущее. Благодаря этому был совершен переход от мифологического мышления к рациональному и разумному объяснению мира.

Ясперс рассмотрел целый ряд гипотез возникновения феномена осевого времени и ни одну из них не счел убедительной. Действительно, если предположить, что феномен осевого времени в Индии, Китае и Греции возник благодаря единому порыву всего человеческого бытия, это будет не объяснением, а описанием. Также неудовлетворительна гипотеза в русле теории Прогресса, утверждающая, что одинаковые изменения претерпевают все поколения, все народы. Она не учитывает, что осевое время знали только три цивилизации, для остальных этот феномен остался неведомым. Сложно объяснить осевое время концепцией «божественного вмешательства». Ясперс справедливо отмечает, что «это было бы непозволительной навязчивостью по отношению к божеству». Известная гипотеза Вебера также оставляет целый ряд вопросов. Если согласиться с тем, что признаки осевого времени были следствием вторжения в евроазиатский мир кочевых народов из Центральной Азии, то на сомнение наталкивает продолжительность периода между вторжениями кочевников и началом осевого времени. Главный же изъян гипотезы А.Вебера заключается в том, что факт завоевания не способен объяснить творческий порыв человека осевого времени. Таким образом, причины и истоки осевого времени остаются неясными.

Ясперс выделяет четыре периода в человеческой истории: 1) прометеевскую эпоху — возникновение речи, появление орудий труда, использование огня; 2) эпоху великих культур древности — письменность, магическая религия, государственность; 3) осевую эпоху — формирование человека в его духовной открытости миру; 4) эпоху науки и техники — мир как единая сфера общения. Ученый предполагает, что, возможно, человечество придет к новому, еще далекому, второму осевому времени, к подлинному становлению человека.

Прецедент осевого времени демонстрирует возможность духовного единения человечества. Если в трех древних, почти не соприкасавшихся культурах возникла когда-то единая атмосфера, то это позволяет надеяться на сохранение такой возможности в будущем.

Столь же плодотворна ясперовская идея о «безграничной коммуникации», к которой призывает осевое время. В архетипах разных цивилизаций, благодаря осевому времени, заложены надежные основания для универсальной коммуникации людей. Осевое время было той общей историей, которая предопределяет возможности грядущей человеческой коммуникации. Безграничная коммуникация позволяет избавиться от притязаний на исключительность в диалоге цивилизаций. В определенном смысле осевое время является духовным эталоном по отношению ко всему последующему развитию человечества.

В центре осевого времени стоит человек в его духовной открытости миру. Заложенные первым осевым временем духовные основы человеческой сущности сегодня явно надломлены. Нигилизм стал господствующим типом мышления, способным предать забвению историю человечества, он стал худшей разновидностью веры — слепым отрицанием.

Человек вновь стоит над пропастью, осознавая самого себя и свои границы. Беспокойство, душевное смятение, острое ощущение хрупкости и надломленности бытия, предчувствие катастрофы — все это черты Современности и одновременно предпосылки осевого времени. Но нет главного фактора, символизирующего приближение этого времени. Нет созидательного духовного порыва, творческого импульса, способного вновь поднять человечество к вершинам духа. Человек сегодня разрушает, не созидая ничего нового, обозначился трагический разрыв между деструктивной и конструктивной сторонами жизни.

Великая цель осевого времени — превратиться в настоящих людей — еще не волнует человечество. Поэтому перспектива второго осевого времени весьма проблематична. С одной стороны, перед лицом глобальных проблем осевое время кажется неизбежным. Стремление решать глобальные проблемы в одиночку (как это пытается делать Запад) лишь усугубляет кризис и приближает роковую развязку. С другой стороны, трагичность человеческого бытия как раз и состоит в том, что между назревшими целями и готовностью их осуществить часто возникают проблемы. Сегодня такой проблемой является сам человек, не способный взять на себя ответственность за судьбу человечества, стоящего на краю пропасти. Назрела необходимость новой духовной реформации, поскольку инерция прежнего безответственного отношения к Природе и Культуре грозит человечеству гибелью.

В индустриальном обществе духовная реформация невозможна: в массовом обществе человека приучили к мысли, что от его индивидуальных усилий ничего не зависит. Сегодня, чтобы выжить, человеку необходимо реабилитировать другие стратегии.

Духовная реформация требует возродить ценность индивидуального духовного подвига человека. Он вновь должен поверить в то, что своим личным духовным подвижничеством способен изменить мир. Эта традиция сохранилась в великих культурах Востока, делавших акцент не на технологиях, преобразующих внешнюю среду, а на технологиях, преобразующих внутренний духовный мир человека.

Для того чтобы совершить духовную реформацию, человечеству предстоит реабилитировать незападные культурные традиции, сохранившие духовный потенциал. И тогда надежды на новую осевую эпоху обретут, наконец, черты реальной исторической перспективы.

Заключение

Специфика политики отражается в особом характере временных отношений в этой сфере реальности.

Политическое время — это мера интенсивности деятельности политического субъекта, оно измеряется частотой событий в единицу физического времени, может ускоряться или замедляться в зависимости от своей событийной насыщенности. Политическое время — реальность, сосуществующая, но не совпадающая по своему бытийному статусу с физическим временем.

Примеров этого может быть приведено довольно много, в том числе и совсем недавних, когда политическая жизнь резко обостряется в определенном месте, как правило, столице, когда умножается количество политических событий, повышается степень социальной и психической напряженности, следуют политические перемены, а жизнь в других регионах, местах дислокации данной политической общности движется совсем в ином временном ключе, степень ее интенсивности изменяется лишь отчасти, а политические перемены запаздывают или не наступают вообще. Жители разных регионов, живя в одном физическом времени, какой-то период времени находятся в разных политических «временах», строят свою деятельность, исходя из разных политических приоритетов и реалий. Естественно, и степень интенсивности, и характер политических действий их был совершенно разный.

Общественные науки своими средствами подходят к выводу о том, что в современном обществе, в отличие от традиционного, нет единого для всех социаль­ных групп времени. Типология социально-политических форм времени становится важной задачей политологии, ибо без осознания специфики политического времени различных обществ и групп в рамках одного и того же общества невозможны современная политическая аналитика и прогностика, теория принятия решений. В неравномерно развивающихся обществах — а всякое общество, вырвавшееся из традиционного застоя, развивается неравномерно, — каждый сектор экономики и каждая социальная группа обладают неодинаковой ритмикой. Социально-политическая практика представляет собой опыт группового взаимодействия, результирующая которого всегда отличается от монологических ожиданий. Поэтому реальное политическое время всегда отличается от суммарного: сказывается косвенный эффект незапланированных взаимовлияний и коррекций. Это касается как временных ритмов.

В целом можно сказать, что историческая судьба различных социально - политических групп определяется особенностями их пространственно-временного континуума; чем более медленную временную ритмику избрала та или иная группа, тем выше вероятность того, что ее традиционное пространство будет сужаться в результате вторжения более динамичных групп. В этой закономерности проявляется одна из самых драматических сторон современного социального бытия.

В России проблема хронополитики всегда выступала крайне остро по причине промежуточного в цивилизационном отношении положении страны. Во временном отношении это — драматизм чередования застойного и катастрофич­ного (прерывного времени. Всякая крупная общественная реформа как бы ослабляет скрепы, фиксирующие положение стран на осях Восток—Запад, Север—Юг; отсюда — неожиданные возмущения и сжатия политического времени в качестве косвенного последствия самых благонамеренных реформационных начинаний. Проблема политико - временной стабилизации страны, перехода от циклично - прерывного времени к линейному выступает как важнейшая из стратегических задач современ­ного реформирования.

Список использованной литературы

1. Толковый словарь обществоведческих терминов под ред. Н.Е. Яценко. Спб., Лань, 1999.

2. Василенко И. А. – Политическая глобалистика. М., ЛОГОС, 2000.

3. Венгеров А. Б. – Политическое пространство и политическое время (опыт структурирования понятий) –  Общественные науки и современность \\ 1992, № 6.

4. Демидов А.И., Федосеев А. А. – Основы Политологии. М., «Высшая школа», 1995.