Плюрализм типов политического времени

Философия политического времени.

Выполнила:

студентка 403 группы 4-го курса

дневного отделения

специальности «политология»

Кашуткина Ксения Витальевна.

 

Проверил: 

кандидат философских наук, доцент –

С.Д. Карпов.

 

Тирасполь 2010

План

 

 

Введение

Понятие и свойства политического времени

Плюрализм типов политического времени

Идея «осевого времени» Карла Ясперса

Заключение

Список использованной литературы

 

Введение

Политическая жизнь складывается не только из глобальных, но и из частных политических решений, которые оказывают важное воздействие на жизнь общества. И при этом учет всех свойств политического времени становится практически полезным.

Прежде всего, это касается и такой характеристики, как своевременность принятия политического решения. Увы, в современной политической практике России запаздывание необходимых решений стало характерной чертой.

Даже с экономическими, политическими, правовыми реформами дело до недавнего времени обстояло именно так. И только когда на смену политику-медлителю типа Горбачева пришли политики типа Ельцина, дело сдвинулось в сторону более или менее точного учета политического времени, отпущенного историей на реформы. Отсутствие в государственных структурах необходимых механизмов прогнозирования также является одной из причин несвоевременности, запаздывания политических решений.

Относительность политического времени определяется его зависимостью от частоты политических событий, степени напряжения, интенсивности политической жизни, многомерность же выражается в наличии разных типов политического развития, в возможности их сосуществования.

Насколько важно учитывать в хозяйственной жизни особенности политического времени, можно видеть на примере неразумного использования временных характеристик в распределительной социально-политической среде. Как известно, плановая экономика базировалась на абстрактно выбранных единицах измерения — год и пятилетка. И эти единицы времени причинили России, может быть, больше вреда, чем все остальные беды вместе взятые. Стремление выполнить задание в срок, не считаясь с социальной ценой, экологическими потерями, вело к разрушению окружающей среды, умалению ценности человеческого труда и самой жизни, порождало временщиков. Это измерение политического времени рождало систему рапортов, приписок, полной дезинформации общества.

Понятие политического времени знает и такие единицы измерения, которые определяют кредит доверия народа своим новым руководителям, то, что называют «сто дней» президента, динамика рейтинга руководства и т. п.

И, наконец, категория Смутного времени — тоже весьма знаменательная характеристика политического времени, когда история может увлечь общество в самые неожиданные, непредсказуемые состояния. Но после того как та или иная социальная «бифуркация» произошла, всегда наступает просветление, и на временной шкале история начинает отсчитывать для того или иного народа события благополучия и процветания. Для России таким рубежом сейчас был бы переход в демократическую, гуманистическую, правовую политическую жизнь!

Понятие и свойства политического времени

ПОЛИТИЧЕСКОЕ ВРЕМЯ - условное название содержания политической жизни общества на определенном этапе его развития. Оно многомерно, имеет разные темпы развития. Настоящее в нем зависит от прошлого и определяет будущее. Содержание и рамки его определяются характером, последовательностью и длительностью взаимодействия субъектов и объектов политики, определяющих социальный прогресс.

С физическим временем происходят странные метаморфозы, когда его содержанием становится политика.

Оно превращается в событийное, а не календарное время. Даты типа Октябрь 1917, Август 1991 — это вехи, символы, обозначающие событие, которое изменило ход отечественной истории, привело к перелому в политической жизни. Событийное свойство политического времени — его первая и важнейшая характеристика. При таком свойстве знание и оценка события как единицы измерения политического времени становятся объектами острой политической борьбы. Например, оценка событий Октября 1917 даже через 70 с лишним лет — это вопрос о легитимности власти большевиков, о причинах революций Февраля и Октября, об основаниях террора и т. п. Знание секретных протоколов к Договору о дружбе и границах, заключенному Гитлером и Сталиным в 1939 г., привело к сокрушению политической концепции о добровольности воссоединения Литвы, Латвии и Эстонии с СССР. Даже архивы ЦК КПСС стали предметом острейшей политической борьбы, так как дают новое и сокрушительное знание о политических событиях.

Еще одна специфическая характеристика политического времени — мифологичность. Это его свойство обнаружено давно и под разными наименованиями присутствует в исторических хрониках многих народов. Например, у некоторых народов в их хрониках время делилось на реальное, когда события происходили недавно ихорошо запомнились, периферийное, когда событие заносилось на шкале времени в «давнее», но все же происходившее на памяти некоторых поколений, и наконец, мифическое. Для мифического времени характерна идеализация прошлого. Это может быть «золотой век» древних греков, патриархальный быт России.

Разумеется, неверно было в координатах марксизма объявлять о необходимости низвергнуть как мелкого собственника крестьянина, но неверна и мифологическая идеализация этой жизни, превращающая ее в утопию, опрокинутую в прошлое. Да и столь популярная сейчас идеализация прошлого царской России — разве она не мифична? Разве не было крепостного права и иных форм угнетения, неграмотности, которая до сих пор «достает» общество и мешает нормальному пользованию достижениями научно-технического прогресса? А повреждение нравов? К тому же мифическому свойству политического времени относится и идеализация некоторыми современными политиками и обывателями сталинской эпохи, и брежневского застоя. Мифическое время — не только ностальгическая мечта, утопия — как хорошо все было «во время оно». Это еще и идеализированная мечта, утопия — как хорошо все сложится в будущем.

Традиционная для последних десятилетий политической жизни России обращенность в «светлое будущее» представляет собой лишь новый вариант древней стратегии политической жизни общества, называемой теодицеей: страдания народа в настоящем ради процветания в будущем. История России, особенно последних десятилетий, наполнена «теодицеальными» сюжетами и обещаниями: коммунизм будет через 10—15 лет (Ленин в 1920), через 4—5 пятилеток (Сталин в 1946), через 20 лет (Хрущев в 1962), хорошо станем жить через год-два (Ельцин в 1990). Словом, мифическое время наступит, и страдания нынешние будут оправданы благополучием и блаженством в будущем.

Наконец, политическое время обратимо, и это, пожалуй, самое странное его свойство. Иными словами, общество может возвращаться в то политическое, социальное, духовное, даже экономическое состояние, которое оно уже как будто проходило. Если не полностью, то в каких-то аспектах, аналогах. Определенная сумма событий или небольшое событие, даже случай могут вызвать цепь лавинообразных процессов, которые, действуя нелинейно, возвращают общество в прошлое политическое состояние.

Это происходит чаще всего тогда, когда этнос спасается, защищается от разрушительных воздействий современности. Хомейни, который, совершив самую значимую революцию XX в.— исламскую,— вернул иранское общество к фундаментальным исламским ценностям VII—VIII вв. И разве сейчас Россия не возвращается, по крайней мере, в духовной сфере, в предыдущее политическое время с его достоинствами и недостатками?

Политическому времени можно присвоить и ряд других свойств, однако вышеперечисленные все же выступают в качестве основных.

Плюрализм типов политического времени

Пожалуй, центральной временной дихотомией современного мира является различение линейного и циклическою типов политического времени.

Уникальность западного типа цивилизации проявилась в том, что ей впервые удалось вырваться за рамки циклического, вращающегося по кругу времени и освоить линейный тип времени. Парадокс состоит в том, что драматическая насыщенность "восточного времени" разного рода событиями: войнами и завоеваниями, захватом и разрушением одних государств и возвышением других, возникно­вением новых религий, геополитическими сдвигами - на Востоке не ниже, а значительно выше, чем на Западе. Дело в том, что вся эта драматургия развертывается в рамках господствующего перераспределительного принципа. Этот принцип означает, что историческое время здесь представляет собой перетасовку карт из одной и той же колоды. Общественный процесс выступает как игра с нулевой суммой: изъятие у одних для возвышения других. И поскольку совокупный общественный потенциал в этой системе практически не растет, то энергия социального возвышения одних примерно равна энергии социального падения в отношении других. Достигнув точки абсолютного упора, маятник истории поворачивается в противоположном направлении. И не случайно восточные государства нередко так велики — на Западе только США составляют единственное исключение "сверхдержавы". В условиях господства перераспределительного принципа государство может расширить время своей жизни, только расширив пространство экстенсивно используемых и без конца перераспределяемых ресурсов.

Запад представляет уникальный тип цивилизации, которой в каких-то существенных аспектах жизни удалось вырваться из плена цикличного времени и войти в линейное. Институты западной цивилизации являются своего рода линзой, фокусирующей добываемую в обществе информацию таким образом, что она стано­вится источником преобразующих технологий, промышленных и социально-политических. Современной общественной науке еще не до конца известна природа этой линзы. Но, во всяком случае, ряд базовых моментов не вызывает сомнения.

Первым надо назвать рациональное логическое мышление, законы которого были открыты греками. Логический дискурс альтернативен слепым коллективным верованиям. С помо­щью логики личность может отстоять и доказать, свою индивидуаль­ную правоту вопреки мнению большинства. Логика позволяет индивиду как бы "вынести за скобки" коллективные верования и мифы и остаться "один на один" с реальностью. Это вовсе не ставит под сомнение общественную Природу человеческого мышления и познания; но логика есть такой способ мышления, когда между общающимися индивидами помещается некоторое посредническое звено — объект, свойства которого не зависят от обоюдных симпатий или антипатий, а существуют сами по себе.

Второй из кристаллов, образующих фокусирующую линзу Запада, связан с монотеизмом. Вместо природы, полной богов, появляется один Бог, командующий порядком вещей извне и отдавший природу в услужение человеку. Природа, выкупленная у старых богов и отданная человеку, стала быстро превращаться в средство. Так создавались глубокие социокультурные предпосылки инструменталь­ного отношения к миру. Информация, относящаяся к области средств, стала отделяться от информации, относящейся к сфере ценностей: появился особый, орудийный мир. Собственно, специфика Запада состоит в этом скрупулезном отделении инструментальных средств от ценностей и опережающем приращении инструментальной информа­ции по сравнению с информацией ценностной. Прежние культуры умели создавать непревзойденные шедевры, относящиеся к ценност­ному миру, но они не владели тайной отделения мира ценностей от мира ценностно-нейтральных средств, от орудийной сферы.

Следую­щее завоевание Запада касается формирования автономной личности, душа которой не принадлежит целиком коллективу. Именно здесь было заложено начало отделения интенсивного от экстенсивного, сотворенного нового от воспроизведения традиционного. Стал обосабливаться труд творческий, создающий нечто небывалое, от труда коллективного, "тиражирующего". Тиражирующий коллективный труд репродуктивен — он перераспределяет ресурсы и дает комбинации уже известного. Творческий труд продуктивен, он создает то, чего не было. С позиций тиражирующего труда любые ресурсы являются исчерпаемыми, и потому любому обществу грозит перенаселение, если не будут освоены новые пространства. С позиций творческого труда проблема состоит не в том, чтобы добыть уже известные ресурсы из нового пространства, а в том, чтобы извлечь качественно новые ресурсы, пребывая в том же пространстве.

Говоря о линейном времени, мы имеем в виду долговременные процессы, фиксируемые статистикой, относящейся, к росту средней продолжительности жизни, производитель­ности труда, национального дохода. На Западе вспыхивали войны и революции, рушились режимы, менялись нравы, но вот уже в течение двухсот пятидесяти лет медленно, но неуклонно, из поколения в поколение растут соответствующие показатели. Следо­вательно, экономические и демографические процессы в значительной мере вырвались за рамки цикличного времени, все возвращающего на круги своя, и вошли в новое, линейное время. Это не перерас­пределительное, а продуктивное время.

Значительная часть общест­венных процессов и на Западе по-прежнему пребывает в цикличном времени; внутри самого линейного времени хранятся следы циклического, например, в виде экономических или поколенческих циклов, либо непредвиденных "откатов назад" в отдельных сферах жизни. Но остается фактом, что непрерывные кумулятивные процессы в ряде сфер жизнедеятельности в целом придают им линейный характер.

Многие политические институты Запада и механизмы его общественной жизни можно рассматривать как препятствующие возвращению общества из линейного времени в циклическое. Так, например, существует правило: чем полнее система партийно-политического представительства, охва­тывающая все группы интересов, чем шире круг участников процесса принятия решений, тем выше вероятность того, что решения окажутся необратимыми: не найдется группы, потребующей в будущем их пересмотра. Напротив, авторитарные режимы, защищающие монополию одних групп в ущерб другим, то и дело оказываются отброшен­ными в цикличное время: через определенные промежутки кажущегося вечным застоя наступает внезапный взрыв, и победа, которая казалась окончательной, вдруг сменяется поражением, новым переворотом — и так до нового взрыва. Гибкость общественных структур и открытость системы, допуска­ющей непрерывные мелкие изменения, являются гарантией от взрывов цикличного времени, сменяющего застои неожиданными катастрофами.

В целом следует отметить растущую ценность линейного времени: эволюции, связанные с непрерывными кумулятивными эффектами, предпочтительнее революций, часто являющихся фазами циклического времени, потрясающего общество и дела­ющего жизнь непредсказуемой. В этом смысле линейное время является "образцовым", и эволюцию многих общественных институтов современности можно оценить как движение в сторону линейного времени.

Но высшим гарантом линейного времени является творчество: там, где общественная жизнь лишена творчества, там ресурсный потенциал скоро оказывается исчерпанным: возврат старых запретов или реванш старых групп, новый виток перераспределительства.

Отдельной проблемой политической жизни является сбаланси­рованность времени различных общественных процессов, особенно в эпохи модернизаций, когда общество "снимается с якорей" и устремля­ется навстречу желанному, но малопредсказуемому будущему.

В частности, опыт модернизаций в разных странах мира показывает, что наиболее динамичным оказывается время политических преобразований, которые грозят намного опередить экономические преобразования и формирование новой управленческой системы и инфраструктуры. Поэтому правящие элиты, если им удается контролировать процесс, стараются искусственно притормозить политические перемены с тем, чтобы дать обществу и экономике адаптироваться к ним. Медленнее всего течет время глубинных социокультурных процессов, связанных с изменениями архетипов национального сознания. Поэтому так часто оказывается, что, заимст­вуя новейшие общественно-политические формы, общество вклады­вает в них старое социокультурное содержание.

Если время быстрых процессов оказывается отпущенным на сво­боду или, тем более, форсируется, тогда как другие процессы, обладающие иной ритмикой, заметно отстают, это грозит, с одной стороны, полной разбалансированностью потоков времени и дестабилизацией общества, а с другой стороны — начинкой новых форм старым содер­жанием, относящимся к сферам замедленной временной динамики. То и другое мы сегодня имеем в России, где преобразования в идеологической сфере заметно опередили собственно политические, а последние намного превысили своим динамизмом темпы экономи­ческих преобразований, относящихся к долговременным установкам и архетипам национальной политической культуры.

Одной из важнейших временных дисгармоний, непосредственно влияющих на политический процесс, является разрыв между темпами роста притязаний различных групп населения и приращением их реальных социально-экономических возможностей, а также общими перспективами "вертикальной" социальной мобильности. В силу неравномерности развития современного мира и каждого общества в отдельности выделяются группы, вырвавшиеся вперед и задающие общие стандарты жизни. Поскольку в современном массовом обществе традиционные сословные перегородки отсутст­вуют, а групповые — ослаблены, то действует закон социальной имитации: стандарты жизни наиболее продвинутых групп активно перенимаются остальными. Социальное самочувствие каждой группы определяется уже сравнением не ее настоящего положения с прошлым, а с "впереди идущими группами". В результате время притязаний оказывается неоправданно динамичным. При этом наиболее престижные группы, задающие общий "тон", и стандарты потребления, оказываются наиболее поглощенными насто­ящим временем. Они — носители особого, "срединного" времени, дале­кого как от варварских стихий начала истории, так и от революцион­ных стихий ее ожидаемого конца, знаменующего восхождение в земной рай утопии.

"Срединное" время по некоторым показателям наиболее сродни линейному времени. Опыт революционных эпох, наэлектризованных ожиданиями светлого будущего, призванного положить конец всем социальным несправедливостям, показывает, как часто люди пренебрегают нормами общежития в надежде, что "светлое будущее" все равно их отменит или что ими следует "временно пожертвовать" для его приближения. Чудовищное опустошение повседневности привело к тому, что разрыв между "аванпостами прогресса" (косми­ческой эпопеей, прорывами в отдельных сферах производства и социальной жизни) и повседневной жизнью "маленького человека" достиг нетерпимой величины. Возник феномен "отчужденного прогресса", пренебрегающего повседневными запросами людей, требованиями личного благополучия. Этот прогресс, достигнутый за счет деградации повседневности, разрушения природы и человека, оказывается отступлением из линейного в цикличное время, чреватое бумерангом возвратных эффектов. И только в тех обществах, где созидательная работа не отрывалась от "срединного времени", не откладывалась на потом, общественная эволюция оказалась ближе к линейному времени. Такова линия развития протестантских стран Северной Европы, Скандинавии, Северной Америки.

В какое же время помещают себя группы, не принадлежащие к ведущим? Здесь наблюдается многозначительная дифференциация.

Группы, не чувствующие непреодолимой ту дистанцию, которая отделяет их от ведущих групп, помещают себя в ускоренное время. Так, например, женщины в настоящее время успеш­нее мужчин овладевают высшим образованием — сказывается мобилизующий эффект ускоренного времени, призванного сократить социальную дистанцию с мужчинами. Так, некоторые этнические группы быстрее овладевают "модными профессиями", ибо чувствуют себя способными сократить отставание.

Подобного рода эффекты ускоренного времени мы наблюдаем в деятельности молодежи, которая стремится поскорее овладеть вершинами, сократить время заниженного статуса. Такие же процессы ускоренного времени мы видим в обществах, отстающих в прошлом и стремящихся взять реванш. Ускоренное время связано с азартом творческого соперни­чества, контрастирующего с социальным флегма­тизмом групп, уже добившихся своего.

Вероятно, эти различия временной ритмики различных обществ или социальных групп порождают долговременную историческую тенденцию к выравниванию уровней социального развития. Однако порою наблюдаются и иные тенденции. Бывают случаи, когда те или иные группы, длительно пребывающие в роли общественных изгоев, не чувствуют в себе сил настигнуть далеко вырвавшихся вперед. В этих условиях нередко формируется психо­логия изгойской зависти. Угрюмые пасынки прогресса с мрачной иронией наблюдают цветение окружающей социальной жизни — оно не для них. Они рассчитывают на скорую гибель "этого несправедливого мира".

Конец мира пугает не всех: встречаются такие состояния коллективной психологии, когда действует принцип: "чем хуже, тем лучше", — чем невыносимее общественные условия, тем ближе социальный взрыв и всеобщий обвал. Подобное эсхатологическое время представляет крайний случай отклонения от благополучного линейного времени и таит в себе опасности для общества. Чем более массовые слои захватывает чувство эсхатологического времени, тем ниже потенциал конструктивных общественных реформ, тем разнузданнее массовый нигилизм людей. При этом группы, отдавшиеся эсхатологическим упованиям, теряют больше всего: со временем, когда разрушенный порядок восстанавливается, обнаруживается, что больше всего потеряли рево­люционеры, с презрением относившиеся к повседневным обретениям в виду будущих "решающих преимуществ". Нередко оказывается, что в то время, когда они "штурмовали небо", другие учились, обретали квалификацию, понемногу инвестировали в свое будущее. Наступление эволюционного линейного времени снимает пелену эсхатологических мифов, и люди, отдавшиеся утопии "разрыва времен", чувствуют себя отброшенными на исходные или даже худшие позиции и явно не приспособленными к новому времени.

Таким во многом оказался XX век для России: попытка эсхатоло­гического прорыва в светлое будущее через разрушение старого мира обернулась неслыханной потерей времени, невиданным социальным расточительством. Но это урок и для правящих элит и привилегиро­ванных групп. Отказываясь от своевременных уступок низам, они рискуют ускорить приход эсхатологического времени, способного похищать линейное время неуклон­ного развития. Группы, более срастившиеся с лучшим типом времени — линейным, должны делать все, чтобы его сохранить; а это возможно только посредством перехода к более гибким и открытым, мягко эволюционирующим общественным формам, никого не лишающим своего шанса.