Меняющиеся скинхеды. Наблюдение за субкультурой.

Шесть с половиной лет назад в «Дружбе народов» была опубликована статья «Бритоголовые. Новая протофашистская молодежная субкультура в России» целью которой было привлечь внимание общественности к этому новому для России и, безусловно, опасному явлению. За эти шесть с половиной лет многое изменилось. Вся страна выучила, что у нас есть скинхеды, выучила, как они выглядят, как одеваются, во что верят, кого ненавидят, чем занимаются.

Более того, если шесть с половиной лет назад власть и бoльшая часть лояльных правительству СМИ старались не замечать это явление и замалчивали его, то теперь ситуация полностью изменилась. Скинхеды стали модной темой, частью большой политико-пропагандистской игры. Сам генеральный прокурор Российской Федерации в своем докладе Совету Федерации о состоянии законности и правопорядка в начале 2005 года публично признал, что в России действует 40 тысяч скинхедов (сегодня, конечно, их уже больше – тысяч 60–65). Запугивание «скинхедской опасностью» успешно использовалось властью для принятия «антиэкстремистских» законов, расширения полномочий спецслужб и существенного ограничения гражданских прав – при том, что против самих скинхедов эти законы направлены не были и ни остановить, ни даже всерьез ограничить скинхедский террор не могли: законы были нацелены на установление полицейского контроля над общественными (политическими) организациями, а скинхеды – не организация, а субкультура, они нигде не зарегистрированы, их нельзя ни закрыть, ни распустить, ни лишить регистрации и т.п. Более того, сложилась парадоксальная ситуация: данные шестилетней давности (в первую очередь цифры и описательная часть) широко расползлись по СМИ и интернету (и, как теперь принято в «вернувшейся в лоно мировой цивилизации» России, обычно без ссылок на автора и источник), хотя жизнь за это время не стояла на месте и многое из той информации уже не соответствует действительности: изменились не только статистические данные, но и персонажи, группы (одни группы распались, другие появились), социальная среда, из которой рекрутируются скинхеды, наконец, внутри субкультуры просто прошла смена поколений[4]. Кроме того, журналисты не подозревают, что в деле исследования этой субкультуры возникли неожиданные проблемы.

Исследования молодежных субкультур в России столкнулись с определенными методологическими трудностями. В частности потому, что к России невозможно, как показывает практика, напрямую приложить достижения западных школ исследования молодежных субкультур, даже такой образцовой, как Бирмингемская, что легко обнаруживается, скажем, при изучении работ Дика Хебдиджа. Связано это с тем, что западные школы работали с материалом в странах «первого мира», а Россия является страной «третьего мира». Собственно, невозможность прямого приложения достижений западных школ изучения молодежных субкультур к «третьему миру» стала ясна еще на примере Африки. Никакие к настоящему моменту признанные западные концепции не могут объяснить, каким образом развлекательная субкультура безработной и полубезработной молодежи Монровии и Фритауна (которая западными авторами рассматривалась как подражание заокеанской субкультуре хип-хопа) смогла превратиться в вооруженные повстанческие движения, которым оказалось по силам наносить Применительно к субкультуре скинхедов в России сейчас наблюдается уникальное явление, какого не было с предыдущими молодежными субкультурами, пришедшими с Запада: у нас все еще продолжается развитие «первой волны» скинхедов, но в то же время идет активное развитие «второй волны». Поскольку эти волны находятся на разных стадиях развития субкультуры, они оказываются уже значительно отличными друг от друга.

Другой тенденцией является регионализация субкультуры. Если раньше все представители субкультуры скинхедов стремились к одному образу и старательно подражали одним и тем же образцам, то в самые последние годы произошел явный отход от этого правила.

Все это отчасти связано с общим изменением экономического и политического климата в стране в эпоху Путина, а отчасти – с местными, региональными особенностями.

Ни одна пришедшая с Запада молодежная субкультура никогда не сливалась со шпаной. Молодежная криминализированная среда отвергала все западные субкультуры как «извращения». Собственно, молодежная криминализованная среда – это подготовительный (неполный) вариант взрослой уголовной субкультуры, фактически еще не порвавший тесных связей с обычной мещанской средой. Западные молодежные субкультуры мещанская среда традиционно рассматривает как «идеологического противника». Скинхеды оказались первой в России западной молодежной субкультурой, которая не вызвала инстинктивного отторжения у этой среды. Говоря иначе, современное состояние неполитизированной молодежной среды таково, что расизм и ксенофобия не воспринимаются уже этой средой как что-то чуждое. Если тенденция по слиянию этих субкультур сохранится, мы получим в недалеком будущем новую молодежную субкультуру – субкультуру численно очень распространенную и хорошо укорененную в традиционной среде; она будет самодостаточна и будет сама себя воспроизводить из поколения в поколение. По мере взросления эта молодежная субкультура будет заменять собой традиционную взрослую уголовную субкультуру, которой до последнего времени совершенно не были присущи расистские взгляды. Поскольку Россия в настоящее время – страна сильно криминализированная, последствия такого развития событий могут оказаться достаточно серьезными, если не сказать

 2.5 Субкультура с точки зрения психолога

Одна из важнейших потребностей человека — по­требность в самореализации. Реализовать, осущест­вить, выполнить себя — без этого стремления никто не может себя хорошо чувствовать. Попытаться жить вти­харя можно, но вот самочувствие при этом будет... Сами знаете. Подросток этого не знает, как не знает и тех правил нашей жесткой социальной игры, которые советуют: «Не высовывайся», «Живи, как все», «Что, ты самый умный?», «Тебе больше всех надо?»

Подросток еще не освоил до конца те механизмы со­циального торможения, которые так часто сдерживают нас. Он рвется вперед и вверх, к самореализации. Он по­лон этой потребностью — испытать себя, попробовать, добиться и показать всем: вот я какой, вот я что могу. Он утверждает себя, свою оригинальность и самостоя­тельность, свое право на необычность. Ведь именно это право дает ему возможность быть настоящей личностью, выделиться из возрастной среды в своих глазах и в гла­зах окружающих.

Психология неформальности включает в себя много слагаемых. Стремление быть самим собой лишь первое из них. Это именно стремление при отсутствии умения быть самим собой — его у подростка еще и не может быть, этот возраст как раз, и озабочен поиском смысла Я, отделением себя «истинного» от себя «ложного», опре­делением своего предназначения в жизни — настойчиво увлекает, на путь поиска чего-то необычного. А как опре­делить, обычное это — слушать рок, скажем, или го­нять по ночам на мотоцикле? — или необычное дело, оказывается, очень просто: по нашей, взрослой, реакции. Если не запрещаем, а советуем и хвалим, значит, это дело обычное и потому скучное — все так делают или должны (а это еще страшнее) делать. Если запрещаем — вот он, тот самый сладкий плод.

Хотите раз и навсегда решить проблему, ну, скажем, тех же металлистов? Хотите снять с них эти побрякушки-колокольчики? Нет ничего проще: давайте объявим весь этот излюбленный ими маскарад обязательной школь­ной формой с VIII по X класс — и мигом их не станет. Скажете, придумают что-нибудь другое? Обязательно придумают. Дело не в форме, а в лежащих за внешним видом социально-психологических механизмах нефор­мального поведения.

Второе слагаемое психологии неформальности — за­ражение и подражание. Они страшно заражаются друг от друга необычностью нарядов, действий, ритуалов. Действуют неосознаваемые закономерности распростра­нения моды. Сегодня прическа «гребешком» у одного и над ним все смеются, а некоторые даже кулаками пытают­ся привести его к «общему знаменателю», но посмотри­те — завтра он уже не один. И тот, кто еще вчера смеялся, сегодня бежит за ножницами и устраивает парикмахер­скую на дому.

Необычное заражает подростка. Он начинает ему подражать, даже не замечая, что постепенно обычным становится и этот его маскарад. Заражение и подража­ние облегчают задачу выделения из окружающей сре­ды — ломать голову приходится только первым. Ос­тальные же, как послушное стадо, идут следом.

Здесь действует третье слагаемое психологии нефор­мальности — стадный инстинкт. Да, именно стадный, как это ни обидно для нынешних героев дня. Групповым он кажется лишь внешне. Глубинно, психологически, это стадное поведение. И пусть стремление выделиться, обрести автономность и независимость носит индиви­дуальный характер — одному выделиться трудно. Со­противление велико. Опасностей много. От простого не­одобрения со стороны родителей и учителей недалеко и до наказания. А в куче — легче. Заражение и подра­жание, наслаиваясь на индивидуалистическое стремле­ние к выделению, искажают цель, ради которой подрос­ток предпринимает те или иные неформальные действия, в итоге не выделяют, а чаще растворяют подростка в толпе себе подобных. 

Непременный атрибут почти любого стада и одновре­менно еще одно слагаемое психологии данного типа — наличие конкурентов, оппонентов, недоброжелателей и даже врагов. Нельзя забывать и о стихийном нонконформизме юности. Не соглашаясь с ми­ром взрослых, подросток приходит в неформальную группировку, и его стихийный протест начинает рас­пространяться и на других неформалов. «Врагов» может быть очень много. Именно поэтому многие неформалы стараются доказать свою индивидуальность и нужность общество.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Разумеется, сказанное нельзя относить ко всем без разбору неформалам. Они очень разные,— следователь­но, у них разная и психика. Фанаты и скинхеды отличаются друг от друга, как земля и небо. К сожалению, мы не всегда готовы разбираться в этих различиях. Общая кличка «неформал» для многих удобнее, чем дифференцирован­ное — по заслугам — отношение к ним. Не желая раз­личать, мы способствуем их собственному объединению, при котором негативные явления оказываются более за­метными и влиятельными, чем позитивные. И тогда круг замыкается: видя этот негатив, мы продолжаем грести всех под одну гребенку.

Психология неформальности по природе своей носит двойственный, активно-реактивный характер. С одной стороны, это во многом естественный, часто спонтанный выплеск энергии молодости. С другой стороны, мы сами их провоцируем часто на то, чтобы эта энергия направ­лялась в не лучшую сторону. Запрещая даже то, что по­лезно и выгодно обществу, мы приводим их в недоуме­ние и подталкиваем к слепому протесту в явно негатив­ных формах. Многие нормальные подростки, начинали с вполне интеллигентного и полезного про­светительства сверстников, однако после закрытия ряда дискотек и введения музыкально-идеологической цензу­ры (что это, если не примитивная вкусовщина того или иного бюрократа?) ушли в металлисты (иные — в «бе­шеные»), хотя «металлический рок» отнюдь не был их са­мым любимым направлением в музыке. Ушли просто из протеста, потому что деваться было некуда.

С психологической точки зрения, есть несколько при­знаков, отличающих нынешние молодые поколения от многих предыдущих. Сегодняшние поколения очень не­терпеливы. Они не хотят ждать и не верят никаким обе­щаниям в светлое будущее. Налицо кризис терпения и кризис доверия. Они стремятся делать что-то сами — лишь бы не бездействовать. Но что нужно делать, они не знают. (А кто знает? Не потому ли нам ныне так трудно наставить их «на путь истинный», что мы сами не всегда и не во всем уверены!?) И тогда начинают шарахаться в са­мых разных направлениях в надежде, что метод «проб и ошибок» рано или поздно принесет результаты.

Сегодня молодые растут в обществе без страха. С одной стороны, это позволяет им смело ругать нас, взрослых, за прошлые времена, не принимая их. С другой же сторо­ны, это не дает им возможности реально оценить, какое это благо: говорить громко и без особой опаски. И таких противоречий, связанных с отсутствием у молодых точек отсчета, которые есть у взрослых, немало. Они-то и порождают разное мировосприятие, разную психоло­гию.

Парадокс психологии неформальности состоит в том, что молодые люди, будучи недовольны той системой от­ношений, которая сложилась официально, сами являются детищем этой системы. Значит, они несут в себе многие из тех недостатков, в которых упрекают общество. В луч­шем случае они выворачивают сложившуюся систему как бы наизнанку, формулируют свои требования по принципу «от противного». Сформулировав же их таким образом, неформалы демонстрируют то же качество «официалов», против которого борются: редкое упрямство, нежелание и неумение слушать и понимать дру­гих, искать компромиссы, не претендовать на истину в конечной.

Вырастая, неформалы отметают прочь всякие там булавки, серь­ги и колокольчики. Но и когда они носят их, гордясь друг перед другом принадлежностью к своей, отличной от всех «команде», ребята эти не перестают оставаться нашими. Нашими, а не спущенными к нам ночью на парашютах.

Педагог должен уметь все вещи называть своими име­нами: позитивное в деятельности одних неформальных объединений — позитивным, негативное или даже урод­ливое в деятельности других — негативным или урод­ливым. Именно он должен профессионально, честно и объективно изучать явления в молодежной среде и видеть как их суть, так и корни, и перспективы. Видеть все то, что способствовало его появлению, все издержки и упу­щения, которые его породили. Не менее важна конструк­тивная педагогическая направленность, желание и уме­ние найти и укрепить контакт с неформалами, создать целостную систему совместных действий с ними, суметь не противопоставлять, а включать их в нашу общую жизнь, в строительство новых форм жизни.

В конечном счете, в каждом из нас — в ком-то больше, в ком-то меньше — есть толика неформальности. И это хорошо. Значит, надо взращивать эту толику, укреплять ее в себе так, чтобы мы могли в любой ситуации, всегда и везде оставаться людьми. Нормальными, живыми людьми, а не социальными роботами, послушными ма­шине «винтиками», бездушными носителями социаль­ных ролей, бюрократических правил и инструкций. Да­вайте будем неформалами, и тогда исчезнет противопо­ставление между нами и нашими детьми.

«Дети — это завтрашние судьи наши, это критики наших воззрений, деяний, это люди, которые идут в мир на великую работу строитель­ства новых форм жизни». А.М.Горький.

ЛИТЕРАТУРА: