Проповедь в маленькой сельской церкви

Содержание

 

Вместо предисловия

Введение

Пыль

Пестрый город

Индия

Люди и боги как скоты

Семя и семя

Бог от Бога

Глас с небес

Молчание

Крещение

Духи

Простецы и глупцы

Лицо Иисусово

Типы

Типы в притчах

Домовладыка

Вера и знание

Святая Троица

Благословенно Царство

Высокие кровли

Просветленная тайна

Приукрашенная ложь

Пастырская калива

Проповедь в маленькой сельской церкви

Изгонитель бесов

Человеколюбец

Повелитель природы

Сыны Царства

Исцелитель недугующих

Воскреситель мертвых

Сыны тьмы

Молитва

Таинственная книга

Пророк

Литургия

Победитель

 

Вместо предисловия

 

 

Произведение «Феодул» святитель Николай[1] написал зимой 1941–1942 годов в монастыре Любостыня. Владыка говорил, что работа не завершена и нужно написать еще несколько глав, однако впоследствии вернуться к этому сочинению ему не удалось. Тем не менее незавершенности «Феодула» не чувствуется, поскольку каждая глава в нем посвящена отдельной теме и закончена.

Немцы, оккупировав Югославию в 1941 году, с первых же дней стали обыскивать и перекапывать монастырь Жичу, демонстрируя полное недоверие к его настоятелю, епископу Николаю. Очень часто они наведывались в Жичу и часами допрашивали владыку, пока наконец открыто не заявили ему, что не станут терпеть его, столь активного епископа, и что он должен уйти и передать другому епархиальные дела. Решением Святого Архиерейского Синода на смену святителю был назначен епископ Злетовско-Струмичский Викентий; владыка же Николай был переведен в монастырь Любостыня и заточен там. Произошло это на Петров день в 1941 году.

В Любостыне владыка провел полтора года; здесь он много работал – писал. Не связанный никакими служебными епархиальными делами, он все время посвящал творчеству. И написал очень много. Я полагаю, что любостынский период по праву будет выделен исследователями как отдельный и очень важный период в жизни и творчестве епископа Николая. В декабре 1942 года владыка был переведен в монастырь Войловица в Банате.

«Феодул» – одно из первых и наиболее значительных произведений владыки, созданных в монастыре Любостыня. Владыка, по его собственным словам, хотел этим сочинением показать, насколько мир евангельских идей выше и глубже даже самой утонченной и самой глубокой, на его взгляд, системы доевангельского мышления – системы индийской, а тем более превосходит интеллектуальные достижения других народов. Потому, изложив в нескольких главах во Введении к «Феодулу» «мудрость Индии», он заключает: «Дай, Феодул, мне ореховую скорлупку, и мы вольем в нее всю человеческую мудрость Индии, накопленную за тысячи лет: все Веды, весь буддизм, все тантры и мантры, и целую “Махабхарату”, и таинственное слово “аум”. В одной ореховой скорлупке помещаются четыре основные, главные идеи индийской мудрости». Иначе говоря, «Феодул» владыки Николая – это взгляд на историю о Христе через призму индийской философской и религиозной мысли. Более позднее сочинение владыки «Едине Человеколюбче» есть, подобно «Феодулу», тоже история о Христе, но увиденная на сей раз из Европы – через призму философской и религиозной мысли европейской.

Редактор сербского издания

 

Введение

 

Пыль

Садись, Феодул. Давай сядем с тобой, отдохнем от пыли. Спрашиваешь, на что нам сесть? Да сядем прямо сюда, на дорогу, на пыль! Сядем на то, что давно сидит на нас,– на дорогую нам пыль, которая нас и утомила. Сядем сами с собой.

Не хмурься, Феодул. Что, тебе не мила эта дорожная пыль? Но посмотри: ведь из этой самой пыли создано и твое тело – самая драгоценная для тебя пыль на свете. Из этой самой пыли созданы все тела, все глаза, все руки, все головы, все сердца; из нее созданы и все звезды.

Не слышал ли ты на отпевании умерших песнопение: «Помянух пророка вопиюща: аз есмь земля и пепел»?[2] Не ходил ли ты по какому-нибудь старому кладбищу среди одинаковых могил и не спрашивал ли себя: «Кто тут царь, а кто воин, кто богач, а кто нищий»? Ты видел сравнявшимся в пыли всё, что некогда было из пыли создано неодинаковым.

К этой одинаковости шагаем и я, и ты – спешно, без задержек, торопимся туда, куда все живое уходит,– в пыль, в пепел, в беззвучный покой, в подножие для новых путников: двуногих, четвероногих, стоногих. Пыль нашего мозга больше не будет думать. Пыль нашего сердца не будет чувствовать. Пыль наших глаз не будет видеть, пыль ушей не услышит, пыль языка не заговорит. Мы будем этой дорожной пылью, на которой мы с тобой сидим и на которую ты так хмуришься, Феодул мой.

Почему ты хмуришься на эту дорожную пыль, идущий из одного неизвестного города в другой неизвестный город? Почему ты на нее угрюмо морщишься, а не морщишься на пыль тела своего, глаз, рта, языка, рук и ног твоих? Разве не одно и то же и то, и другое, разве не всё одинаково? Если бы ты был последовательным, то ты одинаково или любил, или ненавидел бы и ту, и другую пыль или же был бы к обеим равнодушен.

Испачкаешься, говоришь? Что ты испачкаешь? Одежду тела твоего – одежду одежды твоей? Внешнее может испачкать только внешнее. Что пачкает, то и очищает. Если жир пачкает, то мыло очищает[3]. А разве вода не та же пыль? Если дорожная пыль испачкает твои одежды, то вода очистит их. Если же внутри тебя испачкается что-нибудь, то только внутреннее сможет очистить это. Но не будем говорить сейчас о внутреннем загрязнении и очищении. Это нечто высокое и далекое. Лучше посидим спокойно, пыль на пыли, и поговорим о пыли.

 

Пестрый город

Посмотри, Феодул, какой пестрый мир окружает нас! Как разнообразно все: сколько цветов, форм, величин. И внизу, на земле, и вверху, на своде небесном. Что это все, если не пыль, точно так же как и мое, и твое тело, и мои, и твои глаза, и мое, и твое сердце?

Воистину этот мир – Пестрый город. Кто его построил? Как он его построил? Почему его построил? Это три мучительные вопроса, и четвертого не существует. Мы знаем только одно: его построили из пыли.

ВысОты и низины – из пыли и пыль суть, горные вершины и долины у подножий гор, леса и утесы, травы и цветы, крепости и дворцы – всё из пыли и всё пыль. И люди; да, и люди. Сидя на этой пыли, на чьем мы лице – кто знает? – сидим, или на чьих глазах, или на чьем сердце? Ведь ветер мог поднять прах мертвых тел и развеять его по свету. И непременно он сделал это; и непрестанно делает это. Ветер – сила, ни живых, ни мертвых не оставляющая в покое. Ветер внешний и – ветер внутренний.

И пыль – сила. Собственно, все природные силы содержатся в пыли. В ней и земля, и ветер, и огонь, и вода. В ней магнетизм и электричество. В ней и молекулы, атомы, электроны, протоны, а еще сила притяжения и отталкивания. Пыль незаметно принимает лучи, идущие от светил вселенной, и незаметно сама лучится, словно принимает чей-то дар и шлет свой ответный подарок или слышит чье-то приветствие и отвечает на него. Говорят, что если бы кто смог понять пылинку, тот понял бы вселенную.

До сих пор ее никто не понял. Поймет ли кто-нибудь когда-нибудь? Делением на части и измельчением люди хотели понять пыль. Но чем мельче частицы получали, тем к бОльшим тайнам приходили, к большему чуду. Самые мелкие частички одной соринки пыли – такое же огромное чудо, как самые гигантские звезды во вселенной. Все, что люди видят в телескоп и что они видят в микроскоп, одинаково изумляет. Расстояние между познанным и непознанным не уменьшается никак; нет, оно увеличивается. В лабиринте жизни люди не смогли самостоятельно нащупать ни дверей, ни окон. Приходят без конца к новым поворотам, перевалам и перекресткам здесь, в этом лабиринте мира, но никак не к двери или к окну.

Есть ли в Пестром городе двери и окна? Есть ли от него ключи и кто держит ключи от Пестрого города в своей руке? Это ветхие-преветхие вопросы, ни одно поколение не оставлявшие равнодушным и никогда не смолкавшие в устах человеческих. Одно только было изо всего этого ясно: мы из праха появляемся и в прах уходим. Колыбель никогда не могла насытить кладбище, а кладбище не могло остановить ветер, чтобы он не развевал его пыль и не брал ее для созидания новых тел.

Солнце высвечивает различия – в темноте все кажется одинаковым. Темная ночь делает одинаковым все, как могила. В такую ночь Пестрый город не пестр. Так и человек проснувшийся видит различия, а для спящего все одинаково, он как ночь, как могила. Разве ты не чувствуешь, Феодул, что и в человеке есть нечто подобное солнцу и тьме? Иначе откуда бы человек имел свойство солнца – различать и свойство ночи – представлять все одинаковым? Что тут главное и что вторичное в человеке? И это тоже ветхий-преветхий вопрос жителей Пестрого города и странствующих в лабиринте. Вопрос, проглоченный, но непереваренный, обдуманный, но нерешенный. Этот вопрос волнует всех, кто до сих пор, как я и ты, говорит о человеке только как о пыли. Ведь кажется, что пыль человеческого бытия не только пыль, что она скрывает в себе нечто, что не есть пыль; нечто, что иногда выныривает из пыли, как утопающий из глубин воды, что контролирует пыль, что даже властвует над пылью.

Ах, Феодул, мы должны с тобой направиться в более древнюю пыль. Та, на которой сидим, кажется новой, ветром недавно навеянной, и люди на ней еще мало успели поразмышлять и мало ее тайн выведали. Пойдем же в Индию – матерь всех философий, всех интеллектуальных поисков и всех заблуждений, имевших место до Пришествия чаемого Мессии мира.

 

Индия

– Аум, аум, ом, ом, ом! – вся Индия шепчет это слово днем и ночью: горожане и селяне, брамины и парии[4], мудрецы и простецы, риши и гуру[5], йоги и факиры, от Цейлона до Гималаев и за ними, от Бенареса до арабской Джабы[6]. На всех человеческих языках нет другого слова, которое люди произносили бы чаще и понимали бы меньше.

Древние толкователи Вед[7], во всяком случае, знали значение этого слова. Ману[8] и Вальмики[9] должны были знать. А также Будда[10], который дни и ночи проводил в проговаривании слова «аум» («ом») и учил своих учеников, как регулировать дыхание при его произнесении. Но река времени, самая бурная из всех рек, топит в своих омутах и уносит в страну недоходимую смысл многих слов человеческих. Люди продолжают их произносить, но уже без смысла, как магическое заклинание; скорее как звук, чем слово, чтобы этим звуком привлечь к себе счастье и отогнать беду. Так большинство индийцев сейчас и произносит слово «аум». Однако индийские философы и современные толкователи Веданты[11] приводят нарочитое объяснение его:

«а» означает всякую тварь,

«у» означает личность человека, «я», «эго»,

«м» означает отрицание, негацию.

Следовательно, «это – я – не есть». На что бы я ни посмотрел, что бы я чувствами ни воспринял, все это не я. И о моем теле я говорю: «Это – я – не есть». Ведь тело – это пракрити[12], материя, прах. А я[13] не превращаюсь в прах. Яв основном состоит из того, что на санскрите называется «жива»[14], «атман»[15] и «прана»[16], то есть душа, дух и ум. Я не умирает со смертью тела. Когда тело умирает, душа входит в другое тело, сходное по карме[17], то есть по своим поступкам, желаниям и стремлениям, с прежним телом. И, таким образом, одна душа появляется в бесчисленных телах и живет, можно сказать, вечно в этом вечном мире. Ведь этот мир бесконечен во времени и пространстве. И поскольку в лабиринте этого мира нет ни дверей, ни окон, то душе человеческой некуда деться, кроме как переходить из тела в тело бесконечно. Сам Будда утверждал о себе, что его душа появлялась и жила в этом мире восемьдесят тысяч раз![18]

Единственный способ освободиться от самсары[19], этого процесса извечного перевоплощения и существования, сопряженного со столькими страданиями и мучениями,– это, по учению Будды, воспитать в себе отвращение к жизни и уничтожить всякое желание жить, в каком бы то ни было теле и обличье. Если кому удастся погасить в себе огонь жажды жизни и вырвать с корнем желание чего бы то ни было в мире, то душа его переходит в нирвану[20], то есть в бессознательное ничто. Оно называется мокша[21], или мукти[22], иными словами – освобождение. Освобождение от жизни. Этого освобождения достигают путем изнурительного аскетизма, не виданного ни в каком ином конце света и не известного ни в какой иной религии или философии. Ради чего совершаются столь тяжкие подвиги и наводящее ужас факирское самоистязание? Говорят, ради мокши, ради освобождения. А это освобождение есть не что иное, как освобождение от жизни, то есть вечное ничто, вечная смерть.

Дай, Феодул, мне ореховую скорлупку, и мы вольем в нее всю человеческую мудрость Индии, накопленную за тысячи лет: все Веды, весь буддизм, все тантры и мантры[23], и целую «Махабхарату»[24], и таинственное слово «аум». В одной ореховой скорлупке помещаются четыре основные, главные идеи всей индийской мудрости, а именно:

1. Душа не прах и не состоит из праха, а представляет собой особое бессмертное существо, заключенное в прахе тела.

2. Этот мир бесконечен во времени и пространстве; в нем пребывают все души, все тела, все духи и все боги; из этого мира нет выхода.

3. Карма определяет будущую участь души.

4. Аскетизм – необходимое условие для того, чтобы сложилась новая карма и изменилась к лучшему будущая участь души, а также для ее окончательного освобождения от тела.

Все величие индийской мысли состоит в упорном утверждении того, что человеческая душа не есть прах, но что она, как носитель жизни, господствует над прахом. Само санскритское название души («жива») указывает на то, что жизнь заключается в душе, а не в телесном прахе. Это представление, вынашивающееся миллиардами человеческих существ в Индии до наших времен, может пристыдить тех европейских христиан, которые душу считают прахом. Однако индийское учение о вечности и бесконечности мира достойно слез и сочувствия. Это основополагающее заблуждение повлекло за собой и все другие жуткие заблуждения индийцев. Ведь если этот мир вечен и бесконечен, тогда нет места другому миру. Тогда бессмертной душе некуда выйти из этого мира, и, выходя из одного тела, она входит в другое, и так без конца. Это заблуждение – камень преткновения Будды и матерь буддизма. Но оно опровергается даже современной наукой, утверждающей, что мир нашей вселенной ограничен и во времени, и в пространстве, то есть он некогда возник и когда-нибудь исчезнет. Отсюда рождается надежда на то, что в лабиринте настоящего мира могут быть двери и окна в какой-то иной мир, в который души людей, отделившись от тел, могут перейти из самсары мира сего.

 

Люди и боги как скоты

Не может человек, Феодул, унизить себя, не унижая своего Бога, и не может унизить Бога и не унизить себя. Кривая мотыга – позор для кузнеца, и из мутного источника вытекает мутный ручей. У языческих народов унижены и люди, и боги до уровня скотов. Людей режут и жгут, как скотину, в жертву злым богам, а змей, быков, обезьян и птиц обоготворяют, как подлинных богов. Исключения из этого едва можно было найти на всем земном шаре в каком-либо редкостном народе до рождения Христа. И даже глубокомысленная Индия не была исключением. Страна самой глубокой в мире философии, самой утонченной психологии и самых напряженных человеческих усилий – интеллектуальных, интуитивных и нравственных, Индия бурлила и пенилась многобожескими заблуждениями не меньше, чем мрачный Египет и поверхностная Эллада[25] или грозная Сирия[26] и Халдея[27].

Нигде люди не могли подняться до представления о едином, всемогущем и человеколюбивом Боге. Если и начинала где-нибудь искриться вера в такого Бога, сразу возникал противовес Ему – бог безнравственности и разрушения, злодей и человеконенавистник, от которого люди должны были откупаться немалыми жертвами. Так в Индии появляется Шива[28], бог разрушения, в качестве равноправного члена тройки: Вишну[29], Брама[30] и Шива. В Египте Осирис и Исида враждуют из-за злодеяния, совершенного над Гором[31]. В Элладе Зевс[32] часто оказывается беспомощным перед целым полчищем безнравственных и пакостных божеств. Ему едва удается удержаться у власти и вести интриги против целого олимпийского цыганского табора. В Персии Ормузд[33] ведет лютую борьбу против своего соперника Аримана[34]. В Сирии чудовищный Молох[35] ненасытно глотает людей, бросаемых ему в жертву. На американском континенте и по островам Тихого океана божества подобны этим, с таким же аппетитом. Обожествление змей – общая черта всех языческих народов. Явившийся праматери Еве в образе змия смог – по попущению Божию – навязать себя человеческому роду в качестве обязательного божества. Он научил людей магии и колдовству. Унизившийся сам, он делал все, чтобы унизить Бога и людей.

Люди приняли злобные внушения змия преисподней и возлюбили тьму более света[36], ложь более истины, вражду более благотворения; поверили более в жертвы, чем в милость, в каменных и деревянных идолов более, чем в Бога всемогущего, в змей и других животных более, чем в единого Творца своего и Господа.

У некоторых народов люди вознесены (если это только вознесение) в разряд богов, особенно правители и герои, ибо не было нигде такого многобожеского пантеона, к которому нельзя было бы добавлять новых богов. Куча мусора не возмущается, когда к ней добавляют новый мусор. Только истина не терпит прибавления и вычитания. Так, некоторые кесари в Риме были провозглашены сенатом богами и включены в римский пантеон[37]. Богдыхан[38], царь китайский, испокон веков считался сыном неба, божеством. Микадо[39] в Японии и сейчас считается божеством и имеющим божественное происхождение. Многие знаменитые самураи[40] за свой патриотизм также были причислены к богам, и над их гробами воздвигнуты храмы и совершаются жертвоприношения. И хотя обоготворение людей смотрится несколько лучше, чем обоготворение змей, но и то, и другое исходит от отца всякой лжи[41] и всякого насилия. Все вычислено и направлено на помрачение человеческого ума, на развращение сердца и на злотворение; в конечном счете – на приведение в отчаяние и безумие всего человечества.

И действительно, во время появления Спасителя на земле мир походил на тюрьму и сумасшедший дом; не только походил, но и в самом деле был подлинной тюрьмой для отчаявшихся и домом для сумасшедших. Весь мир лежал во зле[42]. А о чем-нибудь лучшем мир не знал. Ведь ни индийская нирвана, ни эллинский гадес[43] не были для отчаявшихся людей никаким утешением. Потому и говорили некоторые греческие философы, в согласии с сивиллами[44], пророчицами римскими: «Лишь некий Бог может спасти мир».

 

Семя и семя

Семя – это слово Божие (ср.: Лк. 8, 11).

В тишине звездной ночи, в глухой тиши подземной пещеры родился Мессия, Спаситель мира.

На Востоке звезды кажутся ближе к земле и духовный свет ощущается людьми ярче, чем на Западе.

От какого семени родился Христос? Если от человеческого, то Он не мог бы быть Спасителем людей и Исцелителем больных. Ведь в семени кровь, а в крови душа[45]. Но душа человеческая была поражена злом, а от злой души – злая кровь, злое и семя. Творец произвел от одной крови весь род человеческий (ср.: Деян. 17, 26). Значит, все семя Адамово в крови человеческой было поврежденным и больным. Мессия, произошедший из такого семени, был бы подобен больному, направляющемуся в больницу, чтобы лечить больных, и сумасшедшему, идущему в сумасшедший дом, чтобы исцелить сумасшедших. Таких ложных мессий появлялось в мире много. Чумным среди чумных, им можно было сказать: врачу! исцелися сам[46].

Мессия должен быть здоровым; нет, не только здоровым, но самим источником здоровья. Ни в Его крови, ни в душе не может быть никакого тленного наследия, никакого Адамова и Каинова бремени зла, преступления, братоубийства, лжи и насилия, никакой ответственности за родительские и прародительские грехи. От духа Его здоровья должны исчезать болезни, от чистоты Его души должны бежать нечистые духи, благоуханием Его существа должна освежаться вся чумная атмосфера, в которую Он сошел, приклонив небеса к земле.

От какого же семени родился Христос, Феодул? Несомненно, от нечеловеческого и неземного. Кто из земных болезнующих мог бы понять и предугадать это, по разленившемуся разуму человеческому, если бы небесный благовестник Гавриил не возвестил и не разъяснил это?

Когда Святая Дева смутилась при появлении сияющего Архистратига Небесного Войска в Назарете, в доме старца Иосифа, то сказал Ей Гавриил: не бойся, Мария, ибо Ты обрела благодать у Бога; и вот, зачнешь во чреве, и родишь Сына, и наречешь Ему имя: Иисус. Он будет велик и наречется Сыном Всевышнего, и будет царствовать над домом Иакова во веки, и Царству Его не будет конца[47].

А когда невинная и кроткая Мария по-детски спросила: кАк будет это, когда Я мужа не знаю? – отвечал Ей вестник небесный: Дух Святый найдет на Тебя, и сила Всевышнего осенит Тебя… У Бога не останется бессильным никакое слово[48].

Не появились ли все семена, Феодул, и растительные, и животные, по слову Божию? Действительное, праисконное семя и есть слово Божие. Силой Его слова возникло и человеческое семя в первом человеке, праотце рода человеческого, Адаме. И сказал Бог, и стало так,– написано на первой странице Книги жизни[49], единственной сияющей среди груд мрачных испещренных бумаг.

Так сказал Бог, чтобы Святая Девица Мария родила Христа, и стало так. Что может воспротивиться слову Божию? Ему не смогла противостать тьма, когда Бог сказал: да будет свет[50],– и появился свет. Не могла противостать ему и земля, когда Бог заповедал ей произрастить из себя зелень и траву с семенем. Не могли противостать ему и мрачные просторы вселенной, когда Бог сказал, чтобы в этих просторах воссияли солнце, луна и звезды. Ни вода, ни воздух не решились сказать: «Нет», когда Бог заполнил их рыбами и птицами. Ни земля не взбунтовалась, когда загремело повеление Божие появиться из нее животным, и всем скотам, и зверям земным по роду их; ни прах земной не восстал, когда Художник художников взял его для создания человека, высшего Своего творения на земле.

Воистину, так же ничто на небе и на земле не могло воспротивиться слову Божию, повелевшему: «Да родится от Пречистой Девицы Марии Иисус Христос, Спаситель мира». А как только Бог сказал, стало так. И зачала Мария по слову Божию, и родила Сына, и нарекла Ему имя Иисус. Без похоти плоти и без желания мужа, но от Бога.

О Феодул, что может семя без силы и воли Божией? Подумай, сколько в мире нерождающих – не из-за оскудения семени, а из-за оскудения Божия благословения, неимения Божией силы. Разве когда-нибудь родилась бы Дева Мария от состарившихся родителей Иоакима и Анны без силы слова Божия? И разве появился бы когда-нибудь на свет великий Иоанн Креститель из старого и иссохшего тела Елисаветиного без силы Божия слова? Никогда. А сколько семян на полях остаются бесплодными без слова Божия, без Божия повеления? Когда Бог повелевает, тогда всякое семя – и травное, и животное, и человеческое – приносит плод. А когда Бог не повелевает, тогда тщетно всякое семя и постыжен всякий сеятель. И семя, следовательно, без Божия слова не дает плода. А слово Божие и без семени приносит желанный плод. Слово Божие сильнее всякого семени. Ведь оно одно может беспрепятственно действовать и через семя, и без семени. Слово Божие – подлинно семя, которое никогда не остается бесплодным.

Итак, значит, в тишине одной зимней ночи, в глухой тиши одной подземной пещеры родился Мессия, Спаситель мира, по всемогущему слову Божию, от Духа Божия и Пречистой Девы Марии.

А было это во времена римского кесаря Августа, одного из «богов» языческого Рима, когда Сирией правил Квириний, а Иерусалимом – Ирод кровавый, идумеянин.

 

Бог от Бога

Доведу ли Я до родов, и не дам родить? говорит Господь. Или, давая силу родить, заключу ли утробу? говорит Бог твой. (Ис. 66, 9)

Только некий Бог может спасти мир! Это последний крик философов и пророков древних времен. Это крик человечества, томящегося в оковах князя мира сего[51], в лабиринте без окон и дверей, в жизни, теряющейся в нирване или гадесе.

Если бы этот крик раздался раньше, то раньше явился бы и Бог в мир. Но люди полагались на себя, на свой разум и свои силы. Они не понимали, что их разумом управляет сатана и что он использует их силы для службы себе. Весь разум, вся наука, искусство и все силы людей использовались для созидания храмов бесам, для возвелИчения бесов до уровня богов. Человек не может не удивляться величественным пагодам в Индии, пирамидам и храмам в Мемфисе[52] и Карнаке[53], святилищам в Ассирии[54] и Древней Греции, на островах Индийского и Тихого океана и в Америке; он не может не удивляться им, как поразительным и величественным произведениям искусства. Но человек не может не заплакать от горечи и стыда, слыша, кому эти святилища посвящены: змеям и крокодилам, обезьянам и быкам, фантазиям и басням.

Все искусство и вся культура могут служить лжи точно так же, как истине, и сатане точно так же, как Богу. Все искусство и культура до Христа стояли на службе сатане. И ныне они служат ему, как некогда служили у языческих народов. Потому знай, Феодул, что искусство и вся культура любой эпохи не имеют ценности сами по себе, ценность их состоит в божестве, которому они служат. И посмотри, ни в одном из этих величественных святилищ языческих, столь богато украшенных и отделанных, не появился Спаситель мира, предреченный Мессия, а появился в пещере. Но эта пещера, подземная и мрачная, скромная и простая, тем не менее намного представительнее всех пагод и храмов языческих. Ведь ее создал в начале сотворения мира Тот, Кто и родился в ней. Она неизменна и прочна, как мир, в то время как пагоды и языческие святилища, как бы велики и диковинны они ни были, подточены червем времени и, как бы их ни подпирали, перекашиваются и сонно клонятся к своему крушению и гибели. Вифлеемская же пещера стоит сегодня точно такая, какой была и две тысячи лет назад; стоит точно так же, как стоят Гималаи и Арарат: ведь она дело рук Божиих, а не человеческих.

В этом праисконном храме Божием, что древнее всех рукотворенных храмов и прочнее их всех, в этом загоне для овец и ягнят появился Тот, Кто надежнее людей, прочнее мира, сильнее гадеса и всех адских сил, всех зол.

Феодул мой, появился Бог. Сын Божий, или Бог от Бога.

Да умолкнет всякое свидетельство человеческое, и да замрет слово в устах моих, Феодул. Слушай Его свидетельство, Его слово:

Я сошел с небес[55].

Я пришел во имя Отца Моего[56].

Дабы все чтили Сына, как чтут Отца[57].

Я не один, но Я и Отец, пославший Меня[58].

Не принимаю славы от человеков[59].

Пославший Меня Отец Сам засвидетельствовал о Мне[60].

Я пришел не Сам от Себя, но истинен Пославший Меня, Которого вы не знаете. Я знаю Его, потому что Я от Него, и Он послал Меня[61].

Не ищу Моей воли, но воли пославшего Меня Отца[62].

Исследуйте Писания… а они свидетельствуют о Мне[63].

Сын ничего не может творить Сам от Себя, если не увидит Отца творящего: ибо, что творит Он, то и Сын творит также[64].

Я не говорю от Себя[65].

Как Отец знает Меня, так и Я знаю Отца[66].

Пославший Меня есть со Мною[67].

Я всегда делаю то, что Ему угодно[68].

Вы от нижних, Я от вышних; вы от мира сего, Я не от сего мира[69].

Ненавидящий Меня ненавидит и Отца Моего[70].

Отец, пребывающий во Мне, Он творит дела[71].

Никто не приходит к Отцу, как только через Меня[72].

Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе[73].

Видевший Меня видел Отца[74].

Я в Отце и Отец во Мне[75].

Я дверь[76].

Я есмь пастырь добрый[77].

Я свет миру[78].

Я есмь путь и истина и жизнь[79].

Видящий Меня видит Пославшего Меня[80].

Он сказал, что Он есть путь. А люди мыкались по бездорожью и распутьям из поколения в поколение.

Еще сказал, что Он истина. А род человеческий весь был отравлен пилюлями лжи, изготовленными отцом всякой лжи[81].

Еще сказал, что Он жизнь, не бессознательная и никчемная жизнь в индийской нирване, не жуткое неумирание в греческом гадесе, не растворение личной жизни в эфемерном существовании некоего всеобщего эфирного стоического божества, а именно та жизнь, какой жаждет каждое сердце человеческое,– под крылом Отца Небесного, в раю сладком, где праведники сияют, как солнце[82].

Еще сказал, что Он пастырь. Волки с бесовским духом, но в человеческом обличье выбиваются в пастыри народов земли – не для того, чтобы их сберечь, а чтобы запугать, подавить и растерзать их. А Он, как пастырь добрый, пришел, чтобы и сотую овцу Свою не потерять, а разыскать и спасти ее[83].

Еще сказал, что Он врач и что пришел к больным, а не к здоровым[84]. В действительности здоровых не было в мире, но было много таких, которые пребывали в тяжкой болезни, а в разгоряченном воображении своем мнили о себе, что здоровы.

Еще сказал, что Он Сын Божий[85], что Он старше праотца Авраама[86] и что имя Ему Начало[87]. Пришел Он к людям как посланный Отцом Своим Небесным, единственным Живым Богом, Который имеет отеческую любовь к людям и хочет через Него, Своего предвечного и Единородного Сына, всыновить Себе всех людей по их вере и свободному произволению и ввести в Свое бессмертное Царство Небесное.

Еще сказал, что каждый, кто в Него верует, имеет жизнь вечную[88]; кто Его принимает, принимает Отца, пославшего Его[89], и кто за Ним идет, тот спасает душу свою[90]. А кто Его не чтит, не чтит и Отца Его, ибо говорит: Я и Отец – одно[91].

Я и Отец – одно.

Доколе свет с вами, веруйте в свет, да будете сынами света[92].

Без Меня не можете делать ничего[93].

Я к Тебе иду, Отче[94].

Ты дал Мне власть над всякою плотью[95].

Дана Мне всякая власть на небе и на земле[96].

Это свидетельство Мессии о Самом Себе; свидетельство словами, в полной и преизбыточной мере подтвердившееся Его делами.

Никогда ни один человек за всю историю мира не говорил с такой силой и властью, как Он. И никогда ни один человек испокон века не являл таких могущественных дел, как Он.

Не Ангел, не человек, а Сын Божий и Бог от Бога. Ведь если бы Он был Ангел, разве великий Архангел Гавриил, воевода Ангелов, стал бы сходить с небес, чтобы возвещать Его рождение? А если бы Он был человек, разве Иоанн Креститель, величайший из людей, рожденных женами[97], был бы Его Предтечей и служителем?

 

Глас с небес

Радуйся, о Феодул! Радуйся и веселись, ибо явился Еммануил, Бог от Бога, истинный Мессия и Спаситель людей. Не Ангел, не человек, не от тленного семени человеческого, а бессеменно рожденный от Бога и Пречистой Девы Марии в подземной пещере вифлеемской. Единственным семенем при Его рождении было чистое и святое слово Божие, и единственной силой при зачатии Его – сила Духа Святаго.

Сказал Он, что сошел с небес[98]. А люди только с небес и ожидали еще помощи и спасения.

Сказал также, что Он дверь[99]. А люди веками на ощупь пробирались по лабиринту жизни в поисках двери в лучшую жизнь.

Еще сказал, что Он воскресение[100]; что воскресит Себя, когда грешники убьют Его[101], и воскресит всех, кто в Него верует и любит Его[102].

Еще сказал, что Он победил мир[103], что видел сатану, спадшего с неба, как молнию, в преисподнюю[104]. А миру был необходим Победитель зла, лжи и насилия, от сатаны произошедших и через людей действовавших.

Еще сказал, что в конце времен, в конце драмы человеческой истории, Он снова придет, в силе и славе, чтобы собрать живых и мертвых, отделить их друг от друга и возвестить последний, праведный Суд над всеми. И праведники пойдут в вечное блаженство, а нераскаянные грешники будут брошены в вечную муку[105].

Еще сказал, что Ему от Отца дана всякая власть на небе и на земле[106], поэтому никто не может без Него и помимо Него[107], а тем более вопреки Ему совершить какое-нибудь добро ни себе, ни другим; и что только одно имя под солнцем дано людям для спасения[108], а это имя Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Мессии, Спасителя.

О Феодул, вот сильный Кормчий, вставший у руля сбившегося с курса корабля человеческой жизни! Вот Капитан, Который хорошо знает всю пучину времени и пространства и знает, куда ведет корабль и усталых путников. Радуйся же и веселись!

Неверующие спрашивают себя: «Кто засвидетельствует нам о Нем?». Так спрашивают себя те, кто идет путем погибели и на этом пути ищет свое спасение.

Поистине, Его дела свидетельствуют о Нем[109]. И даже сами убийцы иерусалимские не могли умолчать об этом, но говорили: что нам делать? Этот Человек много чудес творит[110]. И подтвердили Его слова: Я сотворил между ними дела, каких никто другой не делал[111].

Но, кроме Своих страшных и невиданных чудес, Он обращался и к свидетельству Отца Своего Небесного[112]. И Отец не оставил Его одного[113]. Он свидетельствовал о Нем Своим гласом с небес.

Трижды был слышен глас Отца Небесного. В первый раз – при крещении Иисуса во Иордане: Сей есть Сын Мой возлюбленный, в Котором Мое благоволение[114]. Так было в начале Христова служения.

Во второй раз – на Фаворе, когда Господь преобразился и когда лицо Его засияло как солнце, а одежды Его сделались белы как снег. Тогда опять Отец засвидетельствовал гласом Своим о Сыне Своем: Сей есть Сын Мой Возлюбленный, в Котором Мое благоволение; Его слушайте[115].

И в третий раз – перед самим Крестным страданием, когда Иисус воскликнул: Отче! прославь имя Твое, тогда пришел глас Отчий с небес: и прославил и еще прославлю. Это, должно быть, был громкий и страшный голос, ибо народ, стоявший возле Иисуса, говорил: это гром[116].

Но разве ангельские голоса не Божии голоса тоже и не исходят от Бога? Несомненно, от Бога. Архангел Гавриил, от Бога посланный в Назарет к Деве Марии, засвидетельствовал о Нем, как написано: Он будет велик и наречется Сыном Всевышнего…Сыном Божиим… и будет царствовать… и Царству Его не будет конца[117].

А когда Он родился в Вифлееме, Ангел Божий сказал пастырям и засвидетельствовал о Нем: я возвещаю вам великую радость, которая будет всем людям: ибо ныне родился вам в городе Давидовом Спаситель, Который есть Христос Господь; и вот вам знак: вы найдете Младенца в пеленах, лежащего в яслях[118]. После этого возвещения и свидетельства одного Ангела внезапно явилось многочисленное воинство небесное, славящее Бога и взывающее: слава в вышних Богу, и на земле мир, в человеках благоволение![119]

Так небесные вестники, от Отца посланные, засвидетельствовали гласом своим сперва Его зачатие в Назарете, затем Его рождение в Вифлееме и, наконец, Его славное воскресение в Иерусалиме.

 

Молчание

В голосе сила, Феодул. Но сила и в молчании.

Неодинаковая сила бывает и в голосе, и в молчании. Это зависит от того, кто говорит и о чем говорит и кто молчит и о чем молчит. Голос злодея и голос святого человека Божия имеют неодинаковую силу. И молчание разбойника, замышляющего злое, не равносильно молчанию доброхота, заботящегося о благом.

Когда Бог Отец отвечал Иисусу: и прославил и еще прославлю, испуганный народ сказал: это гром[120]. А когда пророку Илие говорил Бог на Хориве, Он говорил тихим и «тонким» голосом[121].

Каким же был голос Иисуса? Иногда тихим, иногда сильным, иногда страшным, но всегда проникающим до мозга костей и завораживающим. От этого голоса иссохла бесплодная смоковница[122]; от этого голоса произрастали цветы среди сора и терния. Глас Сына Божия таков же, как глас Отца.

Молчание Иисусово – самая длинная глава в истории Его жизни на земле. Целых тридцать лет заполнил Он Своим молчанием.

Он хотел исполнить всякую правду закона, как и говорил Иоанну на Иордане: оставь теперь, ибо так надлежит нам исполнить всякую прав