Особенности подготовки основного текста

Первым редактором Венедикта Ерофеева был известный филолог, переводчик и литературовед Владимир Муравьёв. Он участвовал в диссидентских кружках рубежа 1950 – 60-х годов, был однокашником (на филологическом факультете МГУ), близким другом, а с 1985 г. – и крестным отцом Венедикта Ерофеева. У Муравьёва хранились многие его рукописи, которые он готовил к печати после смерти автора – уже начиная с первого книжного издания. «Если говорить об учителе нелитературном, то – Владимир Муравьев. Наставничество это длилось всего полтора года, но все равно оно было более или менее неизгладимым. С этого все, как говорится, началось» – рассказывал сам Ерофеев в своём интервью газете «Московские новости».

Именно в подготовке Муравьёва выходил текст «Москвы – Петушков» вплоть до покупки прав на произведения Ерофеева издательством «Захаров». Он же является автором нескольких статей, которые не раз использовались в качестве сопроводительного аппарата книг – предисловий и послесловий. В его интерпретации поэма продолжает ряд произведений русской литературы, в которых мотив путешествия реализует идею правдоискательства («Путешествие из Петербурга в Москву» Радищева, «Кому на Руси жить хорошо» Некрасова, «Чевенгур» Платонова и др.) и воскрешает традицию использования возведённой в степень абсурда иронии, восходящую в русской литературе к Козьме Пруткову, позднему Салтыкову-Щедрину, а в литературе мировой – в первую очередь к Франсуа Рабле и традициям европейской карнавальной культуры. Для Муравьёва такая, по его выражению, противоирония в сочетании с черным юмором является основой поэмы, которую, однако, в ней замечают не все. Алкоголь оказывается в поэме заменителем карнавала, питейные подвиги и сквернословие подаются в раблезианских масштабах и создают атмсферу особого трагикомизма, печальная сторона которого как раз обращена к радищевским традициям. Но, несмотря на авторитет Муравьёва-редактора, его подход, скорее, является исключительным.

Поэтому другие исследователи рассматривают поэму в контексте общественных умонастроений, вызванных крахом шестидесятнических иллюзий, и находят там противостоящие тоталитаризму сочетание культурной изысканности с вызывающей грубостью, превращение обыденного и бытового в художественное, свидетельства перемещения внимания поколения с общественного на частное. В большей или меньшей степени, но всё перечисленное действительно вполне можно отнести к тексту Ерофеева. И не только это. «Многочисленные обманки, симулакры постсентименталистов, противопоставляющих классицистскому единству смешение места, времени и действия, симультанность интерпретации, создают мелодраматический фон этого диссидентского крыла постмодерна», пишет Н. Маньковская. «Интерес к руссоизму, романтизму, дионисийским мотивам, пристальное изучение творческого опыта Коро, Пуссена, де Шовенна, Сезанна, Мане, Сёра, Гогена, Дега создают почву для развития лирической струи постмодернизма, чье кредо – благородство и серьезность творчества» [11].

Глубинная сложность структуры этого произведения, как и сложность всех предпосылок его создания, настолько высока, что ни один литературовед или текстолог не в силах обрисовать полную картину. В попытках объяснить текст быстро и просто высказывались и несколько абсурдные мнения. Например, в своей статье «Страсти по Ерофееву»[12] П. Вайль и А. Генис отстаивали мысль о том, что «Петушки» это «фантастический роман в его утопической разновидности. Вен. Ерофеев создал мир, в котором трезвость – аномалия, пьянство – закон, а Веничка – пророк его». И в определённой степени это тоже справедливо. Но ещё более интересную идею высказал Пётр Вайль в своей работе, написанной уже без соавтора: «Существует несомненная близость между Ерофеевым и Борхесом. Простодушное ерофеевское повествование так насыщено аллюзиями из истории, политики, богословия, литературы, музыки, что комментарий к книге «Москва – Петушки» во много раз превзойдет ее объем. С Борхесом Ерофеева сближают и страсть к классификациям (регистрация грибных мест, составление антологий, графиков температур), и бесконечные ассоциации в книге, которые выглядят оглавлением пособия по истории культуры»[13].

Всё перечисленное выше, а в особенности – последняя цитата, объясняет, почему же существует огромное множество работ, посвящённых главной книге Ерофеева, и при этом – почему она до сих пор публикуется без надлежащего справочно-сопроводительного аппарата. Правильнее даже ставить вопрос не столько о наличии и качестве комментариев к «…Петушкам», сколько о самой возможности их составления.

Если же говорить о вопросах редакторской подготовке самого текста поэмы, то, как ни странно, тут всё гораздо проще. Поистине энциклопедический ум автора и его природный литературный дар в сочетании с нетривиальной формой самого произведения позволили создать текст, практически не ставящий перед редакторами действительно сложные задачи. Да и сам Ерофеев остался доволен готовым текстом настолько, что когда в различных интервью ему задавали классический вопрос «что бы вы сейчас хотели поменять в вашей книге?» отвечал: «Ничего».

На данный момент существуют две основные редакции. Первая из них легла в основу всех отечественных публикаций с 1989 по 2004 год. Это текст, подготовленный Владимиром Сергеевичем Муравьёвым на основе экземпляра рукописи, отданного ему на хранение самим Ерофеевым. Никаких значительных изменений с редакцией Муравьёва на протяжении пятнадцати лет не происходило – только исправлялись случайные опечатки, а отдельные издательства отважились напечатать поэму без цензуры в отношении сниженной лексики, изначально заменённой многоточиями.

Яркий пример этой редакции – книга, вышедшая в 1990 году в издательсве «Интербук» в мягкой обложке с достаточно скромным оформлением. Первые 10 страниц в ней отведены под предисловие, написанное Владимиром Муравьёвым, указанным в выходных данных в качестве редактора.

Предисловие к этой книге начинается так: «Предисловие, автор которого не знает, зачем нужны предисловия и пишет нижеследующее по инерции отрицания таковых, пространно извиняясь перед мнимым читателем и попутно упоминая о сочинении под названием «Москва – Петушки».

Такое начало забавно для филолога, литературоведа и опытного переводчика, каковым и являлся Владимир Сергеевич. И, тем не менее, предисловие не столько исполняет функции ознакомления читателя с предлагаемым произведением, сколько является самостоятельным публицистическим текстом, своеобразным большим эссе на тему, которое довольно осторожно и изредка касается вопросов, напрямую связанных с поэмой Ерофеева. Среди прочих затрагиваются такие темы, как предисловие к первому журнальному советскому изданию «…Петушков», новизна подачи сюжета в поэме, параллели с творчеством Рабле и чёрный юмор. Подобное предисловие может являться своеобразным «противовесом» журнальному, обозначающему основную идею произведения как «исповедь советского алкоголика», однако же не несёт никакой действительно полезной информации ни для рядового читателя, ни для профессионала.

После предисловия начинается основной текст. Традиционное «Уведомление автора» о главе «Серп и молот – Карачарово» уже присутствует в этом издании и напечатано довольно оригинально: на одной полосе дана копия рукописи, после чего – обычный наборный текст, полностью повторяющий оригинал. Благодаря этому, можно заметить отличия, приобретённые новым изданием «Захарова».

По окончании основного текста читателю не предлагается даже оглавление. Последний разворот книги – это последняя страница поэмы на левой стороне и оборот обложки – на правой. Все выходные данные помещены на оборот титула, так как концевой титульный лист, разумеется, отсутствует. Таким образом, это типичное для начала 90-х массовое издание, практически лишённое аппарата, содержащее довольно большое количество опечаток и весьма слабое с точки зрения полиграфии.

Как уже упоминалось, вплоть до середины 2000-х за основу всех изданий бралась всё та же редактура Муравьёва. В частности, он помогал готовить книги Ерофеева, выходящие в издательстве «Вагриус» вплоть до своей смерти в 2001 году. Но особенности издания такого неординарного произведения в советских условиях вынуждали вносить определённую правку. К тому же, когда появилась возможность печатать произведения, много лет находившиеся под запретом, издательства стали торопиться удовлетворить спрос, вследствие чего качество готового продукта – книги – в целом серьёзно упало. Не исключение и описанное первое «интербуковское» издание Ерофеева, в котором допущено достаточно много чисто технических ошибок, различных опечаток и неточностей. В захаровском же издании сразу бросается в глаза пометка на титульном листе: «Первое в России издание полного авторского текста». Такое заявление обусловлено тем, что издательство «Захаров», по сути, впервые с момента первого издания провело новую комплексную подготовку текста к печати.

Наиболее полной за всю историю поэмы можно было считать её израильскую публикацию в журнале «Ами» 1973 года, выпущенную впоследствии также фотомеханическим способом отдельной книгой в парижском издательстве YMCA-Press в 1977 году. Один из экземпляров журнала попал домой к самому Венедикту Васильевичу, и он внёс туда рукописную правку. Этот журнал хранился в семье писателя, и именно он впоследствии лёг в основу для полного «захаровского» издания. Причём если другие произведения Ерофеева (малая проза, «Записки психопата») выходили в этом издательстве без какой-либо серьёзной работы над текстом (с пометкой «сохранены авторская орфография и пунктуация»), то «Москва – Петушки» удостоились редакторской подготовки самого Игоря Захарова. Её наличие осложняет (если не просто делает невозможным) процесс выявления авторской правки в сравнении с предыдущими изданиями. С другой стороны, сравнение книг издательств «Интербук» 1990 года и «Захаров» 2004-го (см. приложение) не выявило серьёзных разночтений вроде добавленных или убранных крупных фрагментов текста. При этом новая книга не получила практически никакого сопроводительного аппарата, что позволяет классифицировать издание только как массовое. К сожалению, аппарат во всей серии, в отличие от оформления, оказался довольно бедным. Практически все тома вызывают какие-либо нарекания, не стало исключением и издание «…Петушков», включающее помимо поэмы только содержание, аннотацию и выходные данные. Однако относительно соблюдения правил набора, отсутствия/наличия опечаток и вёрстки текст всё же подготовлен заметно лучше, чем в «Интербуке».

Есть, однако, у вопроса определения канонического текста поэмы и обратная сторона. В воспоминаниях Владимира Сергеевича Муравьёва приводится история его первого ознакомления с поэмой и дальнейшей работы с её текстом. История эта началась с того, что Ерофеев однажды принёс Муравьёву тетрадку с рукописью. Просмотрев выборочно несколько фрагментов, Владимир Сергеевич понял, что это уже не любительские пробы пера и даже не «исповедальная проза», а настоящая, серьёзная и взрослая работа. И неудивительно, что, зная характер друга, рукопись он отказался возвращать до того момента, пока она не будет перепечатана. Как показало будущее, это был мудрый шаг, ведь впоследствии одно произведение, роман «Дмитрий Шостакович» Ерофеев действительно потерял по рассеянности. Точнее, по его словам, авоську с рукописью романа и двумя бутылками бормотухи украли в электричке. Поэму же удалось благополучно перепечатать всего за сутки, но вычитать текст и сравнить его с оригиналом Муравьёв тогда не успел. В итоге эта работа была отложена на 30 лет, до начала подготовки книжного издания в «Прометее», где и вышел первый текст, который можно считать более или менее аутентичным. Ведь в альманахе «Весть» и книге, изданной YMCA-press, всего на 130 страницах Муравьёвым впоследствии было обнаружено 1862 неточности! Это были и простые опечатки, и смысловые ошибки, и неправильно расставленные знаки препинания, и несоответствующие оригиналу инверсии. Исправлены ли они в издании «Захарова», подготовленном по заграничной публикации – неизвестно, ведь доступа к оригиналу рукописи у исследователей нет.

В свете всего перечисленного остаётся лишь принять за канонический текст последнюю из опубликованных на сегодняшний день редакций поэмы, поверив издателю и правообладателю на слово.

Впрочем, различия в текстах книг, подготовленных Владимиром Муравьёвым и Игорем Захаровым большей частью малозаметны, хотя и разнообразны. Характерных особенностей немного – в первую очередь бросается в глаза замена в издании 1990 года наиболее «крепких» выражений на многоточия с соответствующими окончаниями, тогда как современной книги цензура не коснулась (в приложении эти отличия не указаны) Также можно заметить, что в наборе старого издания отсутствуют пробелы после кавычек, вопросительных и восклицательных знаков перед тире и отбивка тире в названиях глав. Прямая речь ангелов в новом издании дана диалогами – с абзацем и тире в начале каждой фразы, а также выделена курсивом. Это соответствует замыслу автора: «…всё, что они говорят – вечно живущие ангелы и умирающие дети, – всё так значительно, что я слова их пишу длинными курсивами, а всё, то мы говорим – махонькими буковками, потому что это более или менее чепуха». В старом же издании прямая речь в этих случаях заключена в кавычки, дана прямым светлым начертанием, причём – с разрядкой, сделанной обычными (не неразрывными) пробелами, что приводит к недопустимому переносу отдельных букв на другие строки – разумеется, без обозначения переноса. Впрочем, в отдельных местах в новом издании разрядка также сохраняется.

Остальные отличия можно разделить на:

- пропущенные/добавленные слова и фразы (проходил по Москве с севера на юг / проходил с севера на юг);

- неправильный выбор паронима в одном из изданий (в качестве утреннего декохта / в качестве утреннего декокта);

- пунктуационные отличия (поэтому, там же, на Каляевской / поэтому там же, на Каляевской);

- различные формы одного слова (никто этого не знает / никто этого не узнает);

- различия в наборе (г о с п о д ь м о л ч а л / господь молчал);

- разные грамматические построения (Нет. После охотничьей / Нет, после охотничьей)

- отсутствие запятых после сокращённых обозначений величин измерения в старом издании (Белая сирень – 50 г / Белая сирень – 50 г.)

и некоторые другие, не так часто встречающиеся.

Подробный список отличий в первой половине поэмы представлен в приложении в виде таблицы.