В чем сущность теории фальсификации К.Поппера?

Можно ли, на ваш взгляд, уподоблять развитие науки эволюционному процессу? Почему?

По-настоящему ли эволюционна теория К.Поппера? Согласны ли вы в этом вопросе с К.Хахлвегом и К.Лукером?

Вариант 8

Во вселенной, которую изображает современная наука, мы находим много уровней реальности... Относи­тельная стабильность - это, однако, все, что может быть обнаружено в этом мире. Все постоянно изменяется, хотя и с различными скоростями. Наблюдатель, следо­вательно, увидит в зависимости от того, какой уровень реальности он наблюдает, различные стабильные образования и проследит инвариантные соотношения между ними. Эти инвариантные отношения — все, что наблюдатель может поз­нать. Это познание, однако, предполагает ограничение проникновения в реаль­ность: чтобы составить себе представление о каком-либо инвариантном соотноше­нии, ему надо, отстранившись от других уровней реальности, проследить этот один во времени. Это ограничение либо встроено в наши органы чувств, либо конструируется в лаборатории. Там ученый производит множество операций, которые замысливаются, чтобы удостовериться в том, что он работает в любое данное время с одним уровнем реальности…

Рассматривая теории как руководства к действию, естественно приходишь к аналогии между теорией и географической картой: научные теории руководят нашими лабораторными изысканиями подобно тому, как географические карты руководят нашей ориентировкой в новых и незнакомых территориях. Должно быть ясно, что географические карты не могут мыслиться в качестве "зеркал реаль­ности". Действительно, как таковые они были бы бесполезны. На географических картах нанесены только те инвариантные черты внешнего мира, которые инте­ресуют ее пользователя. То, что существенно в настоящем контексте, — это подобие между карта­ми и научными теориями: ученый, использующий кластер научных теорий в организации своей лабораторной работы, концентрируется на очень небольшом аспекте реальности. Теории помогают осуществить эту концентрацию. Аналогичным образом карта несет информацию о весьма ограниченном аспекте реальности. Искусство работы с картами состоит в умении отбирать релевантную информа­цию. Ученый также должен уметь выбирать в ареале научных теорий те, которые способны направлять его исследовательские действия. Композиция карты опирается на онтологию, обозначаемую сверху или снизу листа. Там мы найдем символическое представление всех возможных типов информации, которые карта может нести. К сожалению, онтология научных теорий не обозначается явно. Если  бы ученые настолько же ясно обозначали свои онтологии, насколько обозначают картографы, можно было бы избежать различного рода путаницы.

Вся информация, заложенная в любую конкретную карту, может быть легко извлечена из этой карты и представлена в форме высказываний. Аналогично дедуктивные следствия некоторой теории или группы теорий в принципе мог быть сформулированы в виде высказываний. Мы не сможем осмыслить карту, рассматривая только ее истинностное содержание. Случайные сбои в информации, с другой стороны, не очень портят карту, если они уравновешены хорошей и ясной композицией. Действительно, история науки показывает, что не всегда истинные теории были для ученого хорошими наставниками. Например, истинная теория Аристарха Самосского, устанавливающая, что земля вращается вокруг Солнца, оставалась погребенной вплоть до Коперника, которые вновь ее открыл в совершенно другом контексте. С другой стороны, ложная теория тепловой жидкости была плодотворной, руководя действиями ученых в течение нескольких десятилетие в XVIII и XIX вв.. В конечном итоге, разумеется, истинные теории с большей вероятностью обеспечат хорошее руководство, чем ложные. (К. Хахлвег и К. Лукер).

Какая методологическая проблема поднимается в приведенном отрывке?

2.Что представляют собой инвариантные отношения и почему их исследуют?

Согласны ли вы со сравнением географической карты и научной теории?

Вариант 9

Моя точка зрения (для которой я предложил название "внутренний реализм") состоит в том, что следует отождествлять истину не с обоснованием, а с идеали­зированным обоснованием, отличаемым от обоснования посредством наличных свидетельств. Иногда кажется, что Даммит выражает эту же точку зрения (тогда, когда он говорит о зазоре между обоснованием и истиной), но в других местах он пишет так, как если бы предложения обычного языка о материальных объек­тах, находящиеся вне научной теории, могут быть окончательно верифициро­ваны.

Рассмотрим предложение "В моем кабинете сейчас стоит стул". Любой нормальный человек при достаточно хороших эпистемических условиях может верифицировать это предложение. Достаточно хорошие эпистемические условия могут состоять, например, в том, что этот человек обладает хорошим зрением, не находится под воздействием галюциногенных средств, в кабинете сейчас светло и т.д. Однако, откуда я знаю, что эти условия лучше для такого рода заключения, нежели условия, предполагающие не очень хорошее зрение или взгляд на комнату через телескоп с большого расстояния, или условия, сопряженные с воздействием LSD? Частично познавая, как говорить о подобного рода операциях, частично получая обильную эмпирическую информацию. Общее правило или универсаль­ный метод познавания того, какие условия лучшие в плане обоснования произ­вольного эмпирического суждения, отсутствуют.

С этой (моей) точки зрения, "истина", следовательно, настолько же смутна, относительна и чувствительна к контексту, насколько смутны, относительны и чувствительны к контексту мы с вами. Условия истинности не являются обозримыми в даммитовском смысле слова. Если условия истинности и условия утверждаемости не являются обозримыми, то каким образом мы узнаем их? Мы узнаем их точно так, как думает Даммит (по крайней мере, в отношении теоретической части языка). Даммит, однако, упускает то обстоятельство, что то, что мы приобретаем, не есть знание, которое мы могли бы применять как алгоритм. Мы действительно заучиваем, что в некоторых обстоятельствах мы обязаны принять "Передо мною стоит стул". Но мы намерены использовать свою голову. Мы можем отказаться принять "Передо мною стоит стул", даже если все выглядит для нас так, как если бы стул стоял перед нами, когда наше мышление восстает против этого. Невозможность формализовать (по крайней мере, практически) условия утверждаемости произ­вольного предложения означает невозможность формализовать само мышление.

Если утверждаемость (в смысле полномочий утверждаемости) не формали­зуема, то идеализованная полномочная утверждаемость (истина) — еще менее того, ибо по мере роста нашего эмпирического знания пересматривается и изме­няется понятие о более хороших и более плохих эпистемических условиях (для некоторого отдельного суждения), от которого эта утверждаемость зависит. Тем не менее, оно остается осмысленным понятием. Для большинства суждений существуют более хорошие и более плохие эпистемические условия, и только факты покажут, каков будет вердикт, если условия достаточно хорошие, каков вердикт, к которому сходятся мнения, если мнящие рациональны. Это Сердцевина моего "реализма". Это вид реализма, и я рассматриваю его в качестве челове­ческой разновидности реализма, в качестве веры в то, что факты показывают, что для нас должным образом утверждаемо, которая противостоит столь дорогой классическому метафизическому реалисту вере в то, что Бог наблюдает то, что должным образом утверждаемо. (X. Патнем)

 1.Сформулируйте точку зрения, на которой стоит Х. Патнем.

 2.Что он имеет в виду, говоря «Только факты покажут, каков будет вердикт»?

 3.В чем различие между точкой зрения Х. Патнема и критикуемого им автора?

Вариант 10

Скептики выражали сомнение не только по поводу суждений восприятия, но и по поводу обычной индукции. Юм, у которого я не заметил разницы между тем, что рационально, и тем, что разумно, сказал бы, что не существует рационального доказательства того, что в Соединенных Штатах этой зимой будет снег (или, хотя бы, что вероятно будет снег), причем он добавил бы, что было бы весьма нера­зумно сомневаться в том, что снег будет. Однако наш ответ скептику на его призыв "доказать", что в Соединенных Штатах этой зимой будет снег, состоит в указании на то, что существуют общественные нормы, предполагающие согласие по таким "индукциям", как и по обычным суждениям восприятия о людях, стоящих на полу, и равных коромыслах весов (в самом деле, утверждение о том, что "кошки не растут на деревьях", является индукцией в этом смысле слова).

Когда мы приходим к утверждениям высокого уровня, к теориям точных наук, общественная реакция будет в чем-то другая. Средний человек не может "верифицировать" специальную теорию относительности. Действительно, в настоящее время средний человек даже не учит специальную теорию относительности или (сравнительно элементарную) математику, необходимую, чтобы понять ее, хотя основы этой теории преподаются в некоторых университетах в пределах начального курса физики. Средний человек полагается на ученого в компетентной (социально принятой) оценке теорий этого типа. Ученый, однако, учитывая нестабильность научных теорий, по-видимому, не отнесет даже такую признанную научную теорию, как специальная теория относительности, к "истине" tout court. Тем не менее, решение научного сообщества состоит в том, что специальная теория относительности "успешна" — фактически подобно квантовой электродинамике, беспрецедентно успешной теории, дающей "успешные предсказания" и поддержанной "широким набором экспериментов". И фактически на эти решения полагаются другие люди, составляющие общество. Различие между этим случаем и теми случаями институционализированных норм верификации, которых мы касались выше, состоит (кроме ни к чему не обязывающего прилагательного "истинный") в особой миссии экспертов, привлекаемых в этих последних случаях, институционализированного почитания этих экспертов. Но это различие не более чем пример разделения интеллектуального труда (не говоря уже об отношениях интеллектуального авторитета) в обществе. Решение о том, что специальная теория относительности и квантовая электродинамика "самые успешный из тех физических теорий, которые у нас есть", — решение, вынесенное теми авторитетами, которые определены обществом и авторитетность которых закреплена в практике и ритуале и таким образом институционализирована.  (Х. Патнем)

 1.Что понимает автор отрывка под верификацией?

 2.Что он вкладывает в понятие «институциализированные нормы верификации»?

 3.Чем отличается верификация в обыденной жизни от верификации в науке?

Вариант 11

В рациональной модели неявно присутствует предпосылка рационалистов о том, что психологическое и социологическое объяснение применимо только тогда, когда люди, чье поведение рассматривается, отклоняются от норм, подразумевае­мых рациональной моделью… Существует некоторое понятие естественных состояний, остающихся без объяснений, объясняются лишь отклонения от естественных состояний. То, что, согласно некоторой частной теории, является естественным состоянием, может быть объяснено в системе другой теории. Рационалист принимает, что поведение, которое выдержано в пределах норм, неявно присутствующих в рациональной модели, составляет то естественное состояние, которое исследуется в любой когнитивной социологии науки. Иными словами, социологическое объяснение сдвига от приверженности одной теории к приверженности другой теории уместно, только если имеются отклонения от рациональной модели. При этом мера привлечения социологических соображений зависит от того, насколько богата теория рациональности, в рамках которой ведется исследование. Чтобы показать это, вспомним тот факт, что некоторые рационалисты нашего столетия ограничивали область доказательных свидетельств в пользу той или иной теории эмпирическими свидетельствами. Иными словами, им представлялось, что релевантные факторы всецело связаны с пригнанностью той или иной теории к результатам наблюдений и экспериментов.

Рационалист, однако, может рассуждать в рамках более широкой концепции рационального выбора, в которой в качестве релевантных доказательных свидетельств принимается не только соответствие эмпирическим данным, но также совместимость с метафизикой и философией науки. Раз область релевантного расширяется, оценки могут быть пересмотрены, и абсолютное пространство, сопоставленное с доступными свидетельствами, может оказаться в выигрышном положении. В этом случае поступки Ньютона могут быть объяснены за счет внутренних факторов… Хотя сторонники рациональных моделей признают, что не все сдвиги в приверженности научным теориям могут быть рационально объяснены и что не все аспекты перемен, которые рационально объяснимы, поддаются рациональному объяснению, все-таки остается неоспоримым, что они допускают, что большей частью перемены могут быть рационально объяснимы, что внешние факторы играют при этом минимальную роль. Фактически, те кто (как, например, Лакатос) принимает рациональную модель и работает в истории науки, принимает, как правило, в качестве исследовательского проекта проблему, состоящую в том, чтобы показать, что те перемены в науке, объяснение которых первоначально относилось за счет внешних факторов, не требует в действительности для своего объяснения этих факторов. Они принимают, что социологу остается очень немногое.

Раньше (до критических выступлений Куна, Фейерабенда и др.) очень мало говорилось о нерационалистических моделях объяснения перемен в науке, причём нерационалистической моделью считалась та, в которой перемена объясняется за счет внешних факторов. Например, считалось, что лучшее объяснение научного поведения должно быть достигнуто при помощи теоретико-игровой модели, согласно которой ученые рассматриваются как старающиеся максимизировать свой престиж в научном сообществе. Другие же видели объяснение большинства перемен в науке в каузальном эффекте изменений в организации способ производства в обществе. Такие подходы неприемлемы, ибо они не отводят места описаниям применения методов науки при решениях научного сообщества. (В.Ньютон-Смит).