Глава III . Восприятие Японии в России в период русско-японской войны

Для начала необходимо сказать несколько слов об общих настроениях масс к началу русско-японской войны. Накануне русско-японской войны стереотип восприятия Японии не изменился, по сравнению с исходной посылкой, однако существенно развился благодаря усилиям средств массовой информации. Япония рисовалась как агрессивное государство, чьи устремления не исчерпываются желанием установить свое господство над другими государствами «желтого мира». Сферой ее интересов могли оказаться русский Дальний Восток и Сибирь. К началу войны, как отмечает Л.В. Жукова[64], сложилось несколько самостоятельных вариантов представлений о «японской опасности»:

- агрессивность Японии по отношению к «дружественным России» государствам дальневосточного региона, которые Россия должна «защищать»;

- претензии Японии на «континентальность»;

- «панмонголизм» Японии;

- недружественность Японии по отношению к европейцам вообще и к России в частности;

- экономическая конкуренция со стороны Японии.

Что касается представлений о японцах, то, по мнению Л.В. Жуковой, оно оставалось предельно обобщенным, но тоже имело несколько вариаций:

- японцы – народ отсталый, дикий, азиатски-варварский;

- японцы – народ азиатский, но гораздо более развитый, чем остальные народы Дальнего Востока;

- японцы – очень подвижная нация, легко усваивающая достижения европейской культуры.

Как стратегический противник японцы воспринимаются как агрессивный, смелый враг, но не имеющий ни опыта военных действий с европейским противником, но современного вооружения, ни опыта коллективных действий. В этом плане настойчиво проводится мысль о «самурайских» методах ведения войны, как они представляются – индивидуализм, склонность к личному подвигу и т.д.[65] « Презрение к смерти, присущее всем народам желтой расы, и сильно развитое чувство чести рождают у японских военных спокойную храбрость».[66]

В прессе периода русско-японской войны размышления о причинах побед японской армии также часто сводились к идее самурайского долга: «Энергия, с которой японское войско переносит все тяготы войны, упорство в нападении и самоотверженность до пренебрежения жизнью – все это доказывает, что рыцарский дух жив еще в японском народе»[67].

Характерной чертой отношения художественной интеллигенции к началу войны стало ожидание скорых и победоносных ее результатов. Александр Бенуа вспоминал впоследствии об ощущениях того времени: «Это была первая настоящая война, в которую была втянута Россия после 1878 года, но за совершенно настоящую ее никто в начале не считал, а почти все отнеслись к ней с удивительным легкомыслием – как к какой-то пустяковой авантюре, из которой Россия не может не выйти победительницей. <…> Подумайте. Эти нахалы японцы <…> вдруг полезли на такую махину, как необъятное государство Российское с его более чем стомиллионным населением. У меня и у многих зародилось даже тогда подобие жалости к этим «неосторожным безумцам». Ведь их разобьют в два счета, ведь от них ничего не останется, а если война перекинется к ним на острова, то прощай все их чудное искусство, вся их прелестная культура, которая мне и моим друзьям полюбилась за последние годы»[68].

И, конечно же, общий исход войны был несомненен. В.Я. Брюсов писал М.А. Волошину: «Япония будет раздавлена страшной тяжестью России, которая катится к Великому Океану по столь же непобедимым космическим законам, как лавина катится в долину»[69]

В связи с начавшейся войной в тылу активно шел процесс синтеза идей, которые были направлены на четкое формирование образа врага, причем в первую очередь в «народной» аудитории, поскольку именно из нее по большей части мобилизовались солдаты.

Основным является образ Японии и японцев, сформированный в русской периодической печати военного времени. Пресса стандартизирует сообщение, т.е. особым образом «подводит» информацию под стереотип, всеобщее мнение[70]. Человек должен воспринимать сообщение без усилий и безоговорочно, без внутренней борьбы и критического анализа. Большинство исследователей указывают на связь стереотипов с гигантским влиянием СМИ, формирующих отношение к миру, на поведение, воспроизводящее поступки «героев», созданных прессой, радио или телевидением. СМИ приучают человека мыслить стереотипами и снижают интеллектуальный уровень сообщений так, что превратились в инструмент оглупления. Этому послужил главный метод закрепления нужных стереотипов в сознании — повторение. Еще одним методом СМИ является мифотворчество (греч. mythos-предание, сказание) — в технике внушения поддержание мифов играет огромную роль. Мифы внедряются в сознание, влияют на чувства и поведение людей. Мифы очень жизнеспособны, и их жизненность объясняется тем, что, опираясь на реальные факты и события, они воспринимаются как истина, догмат. Истинные же факты зачастую воспринимаются людьми как небылицы.

Русско-японская война 1904-1905 гг., происходившая после почти тридцатилетнего мирного периода российской истории в совершенно новых организационно-технических условиях ведения боевых действий, оказалась не только серьезным испытанием для армии, экономики и политической системы страны. Она повлекла за собой значительные трансформации общественного самосознания, ярко отразившиеся в прессе – единственном значимом тогда средстве массовой информации. В годы русско-японской войны издавались специальные газеты и журналы, посвященные событиям на фронте.

 Повышению авторитета официальных печатных изданий способствовала и позиция правящих кругов. Николай II в первом выпуске «Летописи войны с Японией» определил четыре главных задачи этого военного издания: «проникнутое горячей любовью к отечеству, но спокойное, беспристрастное изложение; полное и всестороннее выяснение значения событий и военных действий; установление внутренней связи между ними; полнота официальных документов и журнального материала и широкое воспроизведение явлений войны в художественно выполненных рисунках, портретах, картах, планах и т.д.»[71] Далее, в этом же выпуске «Летописи» Николай II пишет: «Внимательно следя за печатью в последнее время, я убедился, что она явилась верною истолковательницей современных событий… Надеюсь, что и впредь русская печать окажется достойною своего призвания служить выразительницею чувств и мыслей великой страны и воспользуется своим большим влиянием на общественное настроение, чтобы вносить в него правду и только правду»[72]. Таким образом, справедливо будет сказать, что читатели были очень сильно подвержены воздействию со стороны прессы, и образ Японии в условиях русско-японской войны складывался в России под влиянием официальных печатных изданий.

Надо заметить, что новости с театра военных действий носят либо «прогулочный», достаточно легкомысленный характер, и перенасыщены комментариями о погоде и замечаниями общего характера, не несущими дополнительной информации для читателя, либо, напротив, чрезвычайно перегружены специфическими военными терминами, что делало текст практически нечитабельным и непонятным для основной массы населения.

Часто повторяющейся и в 1904, и в 1905 г. темой стало упоминание о слабости врага, о тяжести его положения: «золотые запасы Японии в настоящее время почти совершенно исчерпаны»[73]; «условия новых японских займов бесспорно тяжелы».[74]

Образ врага, предлагавшийся средствами массовой информации, развивался в значительной мере рационалистически. Для народной аудитории же больше характерен эмоциональный, нежели рационалистический подход. Наиболее часто такой прием используется в лубке. В сюжетах лубков японцы изображаются чаще всего маленькими и зверообразными, иногда в виде обезьян; в текстах лубочных картин используются устойчивые словосочетания («желтолицый пес», «желтые макаки»). Употребление названий животных применительно к японцам весьма показательно, поскольку с одной стороны, это наиболее эмоционально окрашенный образ, а с другой стороны, он лишает японца человеческих черт и «индульгирует» по отношению к нему безнравственность убийства. Впрочем, серьезность врага была оценена далеко не сразу. Диспропорцией между фигурами русского казака-колосса и карлика-японца акцентировалось внимание на несоответствии между военными амбициями, степенью милитаризации и оснащенности военной техникой и ее общим финансово-экономическим потенциалом; сам японец, как правило, рисовался с непропорционально большим, неподъемным для него мечом. Значительная часть лубков была рассчитана именно на «народную» аудиторию. В них встречаются карикатуры и тексты, стилизованные под частушки и солдатские песни. Часто присутствует образ русского воина – казака или матроса. (Приложение 1)

Важной и очень стойкой составляющей образа Японии, именно как вражеской державы, стали многочисленные упоминания об азиатском коварстве, вероломстве, фанатизме, о шпионах, способы борьбы с которыми так и не удалось выработать ни до войны, ни в ее ходе. Классическим примером создания такого облика японцев является повесть А.Куприна «Штабс-капитан Рыбников» (1904 г.). Это своеобразный психологический детектив. Главный герой повести[75] - «маленький, черномазый, хромой офицер, странно болтливый, одетый в общеармейский мундир…»[76] - появлялся в день по несколько раз в различных присутственных местах: в главном штабе, комендантском управлении, комитете о раненых, управлении казачьих войск и даже в полицейских участках, обращаясь к военным и гражданским чиновникам с жалобами, претензиями и попрошайничеством, хотя цель у него была другая: «он проявлял интерес ко всему, что касалось русско-японских событий в Маньчжурии и в Порт-Артуре…»[77] Эта повесть Куприна, по выражению А.Е. Куланова, «на десятилетия сформировала у русских представление о японской опасности».[78]

Вообще японский шпионаж в России являлся достаточно распространенным явлением. К началу русско-японской войны, по словам Е.М. Османова[79] – специалиста в области японской разведки – разведывательная служба в Японии имела многовековую историю, и, по далеко не полным данным, составленным на основании материалов жандармских органов России, количество японских шпионов, действовавших на территории нашего государства, к началу русско-японской войны доходило до пятисот человек.

Тема японского шпионажа широко освещалась в русской прессе. В военных изданиях часто появлялись статьи и заметки подобного содержания: «Безошибочно можно сказать, что ни в одной войне шпионство не практиковалось в столь широких размерах, как применяется оно теперь нашим противником на Дальнем Востоке. Сотнями шпионов наводнили они район, занятый нашими армиями… Это явление довольно естественно и понятно. Во-первых, японцам, как и всем восточным народам, свойственна хитрость и всякого рода уловки, облегчающие достижение цели…»[80]

Кроме официальных военных изданий, тему японского шпионажа поднимали и корреспонденты других русских печатных изданий. Например, в газете «Русь» от 15 (2) мая 1904 года: «…около Омска на реке после ледохода рыбаки нашли утопленника похожего на японца. В его кармане были найдены бумаги, из которых оказалось, что он японский шпион, имевший поручение от своего правительства»[81] - или в газете «Московские ведомости» от 5 августа (23 июля) 1904 года: «Близ Москвы на линии Нижегородской железной дороги задержан японец, при котором оказались планы и какие-то записки на японском языке…в настоящее время он содержится под арестом»[82].

Точкой отсчета для образной характеристики Японии стало ее стремление встать вровень с ведущими мировыми державами. Достаточно посмотреть, как в журнале «Война с Японией» автор статьи размышляет о причинах войны: «Причины настоящей войны России с Японией кроются в неуклонном стремлении Японии на материк с тесных для ее населения островов… Вместе с этим стремлением, Япония после своего обновления и своих реформ, толкнувших ее на путь европейской цивилизации, стала стремиться и к преобладающему влиянию на Дальнем Востоке»[83].

Прибывающие на театр военных действий новобранцы несут с собой новые настроения – ожесточение против правительства, развязавшего войну, и против военного министерства. «Несмотря на печальные уроки первой половины войны, военное министерство с каким-то непонятным упрямством продолжало политику роковых ошибок».[84] «К концу 1904 года, после ряда военных неудач, наше военное министерство поняло, наконец, что война с японцами дело не шуточное».[85]

В ходе боевых действий с японцами в тот или иной контакт вступило несколько десятков тысяч человек.[86] Причем контакт был разной степени близости – от только визуального до непосредственно-личного. Можно сказать, что в этот момент в армии сосуществовали два представления о японцах. Одно, свойственное новобранцам, основано не столько на личном опыте, сколько на представлениях тыла. Другое начинает формироваться у «старослужащих». Для них война уже превратилась в будни, а японцы в то же время становятся как бы ближе, понятнее: «Надеемся, что ведь неприятели наши – люди, устали и, наверно, ночью будут отдыхать».[87] Сребрянский также описывает случай дружбы между солдатом и японцем, взятым им в плен.[88]

Развитие представления о японцах во второй половине войны и в послевоенное время во многом было предопределено комплексом вины за проигранную кампанию. Большинство источников личного происхождения (письма, мемупры, дневники и воспоминания) уделяет внимание просчетам русского командования в целом и отдельных лиц в частности. Ни в письмах, ни в мемуарах по-прежнему нет ни личных имен, ни оценочных категорий (все время используются слова «японец» или «Япония»). Правда, теперь японцы интерпретируются как «сильный враг», «храбрый и сильный противник»[89], гораздо более подготовленный к войне как технически, так и идеологически. Японцы изображаются скорее уважительно и благожелательно.

Можно отметить, что непосредственный контакт с японцами довольно значительно количества русских, в целом, способствовал развития стереотипа представления о японцах в сторону гуманизации, однако незначительно. Напротив, участники контакта всячески умалчивают и «забывают» любые позитивные эмоции как в отношении Японии, так и в отношении японцев. В то же время представления о японцах как об отсталой, «восточной» расе, не способной к развитию, вытесняются новым образом – «европеизированных» и «цивилизованных» японцев, гораздо лучше подготовившихся к войне, чем русские. «Впервые за все время существования русской регулярной армии она испытала такое полное поражение, наглядно показавшее все несовершенство русских мобилизационных планов, методов развертывания запасных частей и неподготовленность высшего командного состава».[90]

Подходя к концу III главы, можно отметить следующее. Со времени начала русско-японской войны прошло уже больше ста лет, нет в живых ни одного участника этой войны, итоги передела мира, произошедшие после нее, тоже в значительной мере потеряли свое значение, оказались стерты новыми, более серьезными и масштабными геополитическими преобразованиями. То есть с объективной точки зрения русско-японская война перешла в разряд исторических фактов и событий, принадлежащих уже достаточно отдаленному от нас прошлому. Тем не менее, русско-японская война в цепи исторических фактов, произошедших в нашей стране в начале XX века, занимает особое место. Она стала не просто историческим событием, а важным фактором формирования образа Японии в России.

Это вызвано несколькими причинами. Во-первых, это было первое для русских вооруженное столкновение с Японией, причем завершилось оно поражением царской армии. А ведь «обиды, поражения, оскорбления национальной гордости, да еще такого глобального масштаба (а Россия фактически была унижена на глазах всего мира), как правило, запоминаются сильнее, чем победы»[91].

Во-вторых, именно поражение России во многом пробудило в ней до того слабый интерес к Японии. Возникла и полностью оформилась вторая (наряду с «живописной Японией») составляющая образа этой страны – «желтая опасность», побудившая рассматривать Японии не просто как острова гейш, цветущей сакуры и хризантем, а как общество, способное добиваться побед над Европой. Эта часть образа Японии способствовала росту общего интереса к ней. Более того, это был уже не просто интерес, а нечто значительно большее – японский бум, захвативший тогда умы значительной части образованного населения. Вряд ли будет преувеличением утверждение, что «русско-японская война во многом была движущим мотивом для изучения Японии и рождения российского японоведения – безусловно, одного из наиболее развитых и авторитетных в современном мире»[92].

Сейчас, более ста лет спустя, можно констатировать, что отсутствие понятия о Японии как о развитой военной державе, военные просчеты царского командования, а в более широком смысле – слабое представление о том, что такое Япония в Целом, сыграли важную роль в поражении царской России. Положение усугублялось еще и тем, что одним из субъективных поводов для развязывания войны было желание царского правительства отвлечь народ от назревающей революционной ситуации. Маленькая победоносная война, которую Россия собиралась вести с Японией для укрепления своего внутреннего положения, обернулась тяжелым и позорным разгромом на глазах у всего мира, революцией 1905 года и началом падения Империи.

Заключение

У каждого народа есть свои собственные представления об окружающем мире, о людях, о представителях другой культуры. В обществе складываются определенные стереотипы – как относительно самих себя, относительно поведения и традиций в пределах своего культурного пространства, так и относительно представителей другого языкового и культурного пространства.

Образ Японии в России претерпевает значительные изменения главным образом в зависимости от изменения международной ситуации. Проблемы Японии воспринимались во многом через призму взаимоотношений России с Западом. Японская культура и сами японцы наделялись привлекательными чертами, что как бы подчёркивало моральную ущербность европейцев. Однако по мере того, как активность и влияние Японии на Дальнем востоке и в мире росли, отношение к ней становилось всё более сложным и неоднозначным.

В данной работе рассматривался образ Японии и японцев в российском общественном сознании в начале XX века, то есть в период, когда с точки зрения политики отношения между этими двумя государствами были непростыми, что и вылилось впоследствии в русско-японскую войну 1904-1905 гг.

Согласно поставленным в начале работы задачам, можно подвести некоторые итоги по работе:

1. На основе исследований российских историков, социологов и этнографов подробно рассмотрены общие механизмы формирования стереотипов восприятия чужого, а также особенности восприятия одним народом другого через призму национальных стереотипов и традиционного этнического сознания.

2. Выявлены особенности понятий «образ» и «стереотип» с точки зрения психологии и социологии, а также роль национальных стереотипов в межэтническом общении.

3. Рассмотрены причины появления негативных стереотипов восприятия «чужого», а также становление, развитие и последствия складывания «образа врага» в сознании народа.

4. Рассмотрена история контактов России и Японии на протяжении нескольких веков.

5. Оценена роль сведений европейских путешественников и исследователей в формировании образа Японии в российском общественном сознании в период до конца XIX века.

6. Оценена роль политических факторов, повлиявших на формирование образа Японии и японца в России в начале XX века, подробно рассмотрены факторы формирования образа Японии в контексте русско-японской войны 1904-1905 гг.

7. На основе источников различного характера выделены основные черты образа Японии в российском общественном сознании начала XX века, показаны основные тенденции изменения образа и их причины на разных этапах русско-японской войны.

В рамках проведенного исследования можно подвести некоторые итоги.

Необходимым условием существования каждого народа как этнической целостности является выделение себя в ряду подобных человеческих коллективов. Большинство исследователей отводят ведущую роль во взаимном восприятии народов устоявшимся стереотипам. Национальные стереотипы могут не только выступать в качестве серьезных психологических барьеров в процессе межнационального общения, но также играют существенную роль в межнациональных конфликтах.

 «Образ врага» формировался в массовом сознании всех народов на протяжении многих веков и лежал в основе особой психологии враждебности и ненависти по отношению к другим странам и народам. Особенностью «образа врага», как и других национальных стереотипов, является некая живучесть: негативный образ, сформировавшийся в сознании однажды, остается в нем надолго.

Первые контакты России с Японией начались еще в XVII-XVII вв., однако сведения об этой стране изначально носили чрезвычайно мифологизированный и опосредованный характер, чаще основываясь на иностранных источниках, нежели на реальном впечатлении. По личным впечатлениям путешественников конца XIX – начала XX вв., Япония воспринимается как страна архаичная и малоразвитая, с курьезными обычаями и традициями, но высоко одухотворенная, что противопоставляется высокоразвитым европейским государствам.

Образ враждебного Востока в целом и Японии в частности первым на страницах своих произведений показал Владимир Соловьёв, продемонстрировав два лика Востока: «Восток Ксеркса» и «Восток Христа». Имя персидского царя Ксеркса употреблено мыслителем как синоним жестокого и беспощадного завоевателя, несущего гибель человеческой цивилизации и гуманистическим, христианским ценностям. Надо отметить, что русское общество в полной мере оценило предвидения Соловьева только во время войны с Японией.

К началу войны в российском сознании сложился образ Японии, основными чертами которого были агрессивность, претензии на «континентальность», а также претензии на экономическую конкуренцию со странами Европы и с Россией. Образ японца к началу русско-японской войны включал в себя такие черты, как дикость, типичная азиатская жестокость, варварство, японцы воспринимались как народ отсталый, но гораздо более развитый, чем остальные народы Дальнего Востока, как очень подвижная нация, легко усваивающая достижения европейской культуры. Характерной чертой отношения русских к началу войны стало ожидание ее скорого окончания и победоносных результатов.

Основным является образ Японии и японцев, сформированный в русской периодической печати военного времени. Повышению авторитета официальных печатных изданий способствовала позиция правящих кругов, в числе тех, кто заявлял о непредвзятости и правдивости изложения военных событий на страницах печатных изданий, был и сам Николай II.

В начальный период войны в прессе часто встречаются упоминания о слабости врага, о тяжести его положения и о неумении вести войну.

На создание образа Японии и японцев в «народной» аудитории во время войны работали также плакаты, изготовленные в лубочной традиции, на которых японца чаще всего изображали в виде существа маленького роста, похожего на обезьяну, с неподъемно большим мечом, что символизировало нечеловеческий облик японца, его недостижимые амбиции и планы.

Важной и очень стойкой составляющей образа Японии, именно как вражеской державы, стали многочисленные упоминания об азиатском коварстве, вероломстве, фанатизме, о шпионах, способы борьбы с которыми так и не удалось выработать ни до войны, ни в ее ходе. Тема японского шпионажа широко освещалась в русской прессе, упоминания о коварных японских шпионах встречаются и в литературно-художественных произведения.

Во второй половине русско-японской войны прибывающие на театр военных действий новобранцы несут с собой новые настроения – ожесточение против правительства и против военного министерства, развязавших войну. Военные неудачи не списываются на коварство и жестокость японцев, большинство источников личного происхождения уделяет внимание просчетам русского командования в целом и отдельных лиц в частности. Японцы же становятся как бы ближе, обретают человеческий облик, в мемуарах и воспоминаниях участников войны описываются случай дружбы между японскими и русскими солдатами. Японец уже характеризуется как сильный враг и храбрый, достойный противник.

Спустя более чем 100 лет после окончания войны, можно сказать, что трансформация образа японца в сознании русского от «коварного и беспощадного врага» до «храброго и сильного противника» была логичной. Это можно связать с тем, что в начале войны не было сомнений в скором победоносном ее окончании, но по прошествии некоторого времени после множества неудачных операций и просчетов русского военного командования возникли сомнения по поводу победы русских, в связи с чем на психологическом уровне образ японца трансформировался в более положительный, поскольку проиграть войну «храброму и сильному противнику» все-таки и снисходительнее, и проще морально, чем сдаться «коварному и беспощадному врагу».

Список использованной литературы и источников

I . Источники

1. Бенуа А.Н. Мои воспоминания. В 5 кн. Кн. 4–5. М.: Наука, 1990. 744 с.

2. Брюсов В.Я. –Волошину М.А. Ок. 10/23 февраля 1904 года // Литературное наследство. Валерий Брюсов и его корреспонденты. Т. 98. Кн. 2. М., 1994. 635 с.

3. Война с Японией / Еженедельный иллюстрированный журнал военных событий. М., 1904-1905, №1-35.

4. Воронович Н.В. Русско-японская война. Воспоминания. Нью-Йорк, 1952 [Электронный ресурс]: Адрес доступа: http://militera.lib.ru/memo/russian/voronovich_nn/index.html . 01.05.09.

5. Газетные старости [Электронный ресурс]: Адрес доступа: http://starosti.ru. 15.04.09.

6. Гончаров И.А. Фрегат «Паллада». Очерки путешествия: в 2 т. / АН СССР. Л.: Наука, 1986. 879 с.

7. Куприн А.И. Штабс-капитан Рыбников // Гранатовый браслет. Повести и рассказы. М.: Художественная литература, 1984. 335с.

8. Летопись войны с Японией, СПб., 1904-1905, №1-84.

9. Музей им. П.В. Алабина [Электронный ресурс]: Адрес доступа: http://www.alabin.ru/alabina/exposure/collect/posters/plakat1/ 15.03.09.

10. 12. Соловьев В.С. Три разговора о войне, прогрессе и конце всемирной истории, со включением краткой повести об антихристе и с приложениями [Электронный ресурс]: Адрес доступа: http://www.vehi.net/soloviev/novik.html. 05.04.09.

11. Сребрянский М.В. Дневник полкового священника, служащего на Дальнем Востоке. М.: Отчий дом, 1996. 352 с.

12. Хэрн Л. Душа Японии. Кокоро. / Перевод Е. Маурина, под ред. Е.К. Симоновой-Гудзенко. М.: ИД «Муравей», 1997. 352 с.

13. Япония и ее обитатели. СПб: Брокгауз-Ефрон, 1904. 365 с.

II . Литература

14. Бромлей Ю.В. К вопросу о сущности этноса // Природа, 1970, № 2. С. 51-55.

15. 17. Васильева Т.Е. Стереотипы в общественном сознании [Электронный ресурс]: Адрес доступа: http://psyfactor.org/lib/stereotype5.htm. 30.04.09.

16. Гасанов И.Б. Национальные стереотипы и образ врага / Психология национальной нетерпимости. Хрестоматия. [Электронный ресурс]: Адрес доступа: http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/Psihol/Chernjav/10.php. 30.04.09.

17. Гришелева Л.Д., Чегодарь Н.И. Японская культура нового времени. Эпоха Мэйдзи. М.: Восточная литература, 1998. 240 с.

18. Громковская Л.Л. Из истории культурных взаимосвязей Японии и Европы // Народы Азии и Африки, 1969, №2. С. 88-94.

19. Ермаченко И.О. Япония и Китай в русской прессе 1904-1905 гг.: динамика образов в контексте общественной самооценки // Межкультурный диалог на евразийском пространстве: Материалы международной научной конференции. Уфа, 2002 [Электронный ресурс]: Адрес доступа: http://www.bashedu.ru. 29.03.09.

20. Ефименко А.В. Шевцов В.В. Образ чужого в европейской культурной традиции [Электронный ресурс]: Адрес доступа: http://www.humanities.edu.ru/db/msg/50884. 15.03.08.

21. Жуков А.Е. Японское зеркало: факторы формирования представлений о Японии в странах Запада и России [Электронный ресурс]: Адрес доступа: http://www.comitet21.ru/analyth_10.htm. 10.03.08.

22. Жукова Л.В. Формирование «образа врага» в русско-японской войне 1904-1905 гг. // Военно-историческая антропология. Ежегодник. 2003/2004. С. 259-275.

23. Колосов В.А. «Низкая» и «высокая» геополитика: образы зарубежных стран в представлениях российских граждан // Отечественные записки, 2002, № 3. С. 33-52.

24. Кон И.С. Психология предрассудка (О социально-психологических корнях этнических предубеждений) // Новый мир, 1966, № 9. С. 187-205.

25. Краткий психологический словарь / Сост. Л.А. Карпенко; Под общ. ред. А.В. Петровского, М.Г. Ярошевского. М.: Политидат, 1985. 431с.

26. Куланов А.Е. Налетели ветры злые, да с восточной стороны… // Родина, 2005, № 10. С. 76-78.

27. Куланов А.Е. Русско-японская война как фактор формирования имиджа Японии в России [Электронный ресурс]: Адрес доступа: http://www.japon.ru/?TextArchive&ID=73. 29.03.09.

28. Куланов А.Е. Стоногина Ю.Б. Образ Японии в России: правда и вымысел // Новый журнал, 2003, № 231 [Электронный ресурс]: Адрес доступа: http://magazines.russ.ru/nj/2003/231/kulanov.htm. 10.03.08.

29. Куланов А.Е. Стоногина Ю.Б. Образ и реальность: Япония и Россия глазами друг друга // Неприкосновенный запас, 2003, № 3 (29) [Электронный ресурс]: Адрес доступа: http://magazines.russ.ru/nz/2003/29/kulan.html. 10.03.09.

30. Лурье С.В. Историческая этнология: Учебное пособие для вузов. М., Аспект Пресс, 1997. 448 с.

31. Маркарьян С. Как меняется взаимовосприятие [Электронный ресурс]: Адрес доступа: http://www.japantoday.ru/znakjap/kultura/20_1.shtml. 20.12.07.

32. Мещеряков А.Н. Книга японских обыкновений. М.: Наталис, 1999. 399с.

33. Молодяков В.Э. Брюсов и Япония: сто лет спустя [Электронный ресурс]: Адрес доступа: http://www.japon.ru/?TextArchive&ID=175. 05.04.09.

34. Молодяков В.Э. Восток Ксеркса (Япония в философии истории Владимира Соловьева и Андрея Белого) // Проблемы Дальнего Востока, 1991, №1. С. 61-68.

35. Молодяков В.Э. Образ Японии в Европе и России второй половины XIX – начала XX века. М.: ИВ РАН, 1996. 182 с.

36. Османов Е.М. Деятельность японской разведки и российской контрразведки в годы русско-японской войны 1904–1905 гг. Японский шпионаж в царской России [Электронный ресурс]: Адрес доступа: http://militera.lib.ru/docs/da/sb_yaponskiy_shpionazh/index.html. 09.12.08.

37. Пчелинцева К.Ф. Минувшее и непреходящее в жизни и творчестве В.С. Соловьёва. Материалы международной конференции 14-15 февраля 2003 г. Серия “Symposium”, выпуск 32. СПб.: Санкт-Петербургское философское общество, 2003. С.372-377.

38. Формирование стереотипов // Авторский проект LIBRERO.RU [Электронный ресурс]: Адрес доступа: http://www.librero.ru/article/7t7/formirovanie_ctereotipov.htm. 29.04.09.

39. Штейнгауз А.И. Япония и японцы глазами русских (вторая половина ХIХ в) [Электронный ресурс]: Адрес доступа: http://www.utoronto.ca/tsq/12/shtejngauz12.shtml. 20.12.07.

Приложение 1[93]

Рисунок 1. Лубок «Завтрак казака», 1904 г.

 

Рисунок 2. Лубок «Как русский матрос отрубил японцу нос», 1904г.

 

Рисунок 3. Лубок «В погоню за деньгами», 1904 г.

 

Рисунок 4. Лубок «Страшен враг, да милостив Бог!..», 1904 г.

Рисунок 5. Лубок «Гибель японского броненосца Хатсузе и крейсера Иошино»

[1] Куланов А.Е. Русско-японская война как фактор формирования имиджа Японии в России [Электронный ресурс]: Адрес доступа: http://www.japon.ru/?TextArchive&ID=73.

[2] Бромлей Ю.В. К вопросу о сущности этноса // Природа, 1970, № 2. С. 51-55.

[3] Лурье С.В. Историческая этнология: Учебное пособие для вузов. М., Аспект Пресс, 1997. 448 с.

[4] Кон И.С. Психология предрассудка (О социально-психологических корнях этнических предубеждений) // Новый мир, 1966, № 9. С. 187-205.

[5] Васильева Т.Е. Стереотипы в общественном сознании [Электронный ресурс]: Адрес доступа: http://psyfactor.org/lib/stereotype5.htm. 30.04.09.  

[6] Гасанов И.Б. Национальные стереотипы и образ врага / Психология национальной нетерпимости. Хрестоматия. [Электронный ресурс]: Адрес доступа: http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/Psihol/Chernjav/10.php . 30.04.09.

[7] Колосов В.А. «Низкая» и «высокая» геополитика: образы зарубежных стран в представлениях российских граждан // Отечественные записки, 2002, № 3. С. 33-52.

[8] Ефименко А.В. Шевцов В.В. Образ чужого в европейской культурной традиции [Электронный ресурс]: Адрес доступа: http://www.humanities.edu.ru/db/msg/50884. 15.03.08.

[9] Маркарьян С. Как меняется взаимовосприятие [Электронный ресурс]: Адрес доступа: http://www.japantoday.ru/znakjap/kultura/20_1.shtml. 20.12.07.

[10] Жуков А.Е. Японское зеркало: факторы формирования представлений о Японии в странах Запада и России [Электронный ресурс]: Адрес доступа: http://www.comitet21.ru/analyth_10.htm. 10.03.08.

[11] Штейнгауз А.И. Япония и японцы глазами русских (вторая половина ХIХ в) [Электронный ресурс]: Адрес доступа: http://www.utoronto.ca/tsq/12/shtejngauz12.shtml. 20.12.07.

[12] Жукова Л.В. Формирование «образа врага» в русско-японской войне 1904-1905 гг. // Военно-историческая антропология. Ежегодник. 2003/2004. С. 259-275.

[13] Ермаченко И.О. Япония и Китай в русской прессе 1904-1905 гг.: динамика образов в контексте общественной самооценки // Межкультурный диалог на евразийском пространстве: Материалы международной научной конференции. Уфа, 2002 [Электронный ресурс]: Адрес доступа: http://www.bashedu.ru. 29.03.09.

 

[14] Молодяков В.Э. Образ Японии в Европе и России второй половины XIX – начала XX века. М.: ИВ РАН, 1996. 182с.; Молодяков В.Э. Брюсов и Япония: сто лет спустя [Электронный ресурс]: Адрес доступа: http://www.japon.ru/?TextArchive&ID=175; Молодяков В.Э. Восток Ксеркса (Япония в философии истории Владимира Соловьева и Андрея Белого) // Проблемы Дальнего Востока, 1991, №1. С. 61-68.

[15] Имиджелогия - это новая научно-прикладная дисциплина, возникающая на стыке психологии, социологии, философии, культурологии и ряда других наук; изучает закономерности формирования образа (имиджа), его функционирования и управления им; раскрывает общее, особенное и единичное в онтологии всех видов имиджей.

[16] Куланов А.Е. Налетели ветры злые, да с восточной стороны… // Родина, 2005, №10. С. 76-78; Куланов А.Е. Русско-японская война как фактор формирования имиджа Японии в России [Электронный ресурс]: Адрес доступа: http://www.japon.ru/?TextArchive&ID=73.

[17] Стоногина, Юлия Борисовна. Окончила факультет журналистики МГУ им. М.В. Ломоносова и аспирантуру там же. Работала автором и ведущей программ "Радио России", генеральным директором PR — агентства "Радон-Пресс", заместителем генерального директора КГ "Инсайдерс", генеральный директором КГ «Инсайдерс» (до октября 2005 г.). До апреля 2008 г. – генеральный директор, член Совета директоров Коммуникационной Группы Point Passat. Автор свыше сотни статей на темы имиджмейкинга, PR, японской культуры и российско-японских отношений, соавтор коллективной монографии "Россия и Япония, соседи в 3-м тысячелетии". Публикуется как в российских, так и в японских СМИ.

[18] Куланов А.Е. Стоногина Ю.Б. Образ Японии в России: правда и вымысел // Новый журнал, 2003, № 231 [Электронный ресурс]: Адрес доступа: http://magazines.russ.ru/nj/2003/231/kulanov.html; Куланов А.Е. Стоногина Ю.Б. Образ и реальность: Япония и Россия глазами друг друга // Неприкосновенный запас, 2003, № 3 (29) [Электронный ресурс]: Адрес доступа: http://magazines.russ.ru/nz/2003/29/kulan.html.

[19] Летопись войны с Японией, СПб., 1904-1905, №1-84.

[20] Газетные старости [Электронный ресурс]: Адрес доступа: http://starosti.ru/

[21] Музей им. П. В. Алабина [Электронный ресурс]: Адрес доступа: http://www.alabin.ru/alabina/exposure/collect/posters/plakat1/

[22] Куприн А.И. Штабс-капитан Рыбников // Гранатовый браслет. Повести и рассказы. М., 1984.

[23] Соловьев В.С. Три разговора о войне, прогрессе и конце всемирной истории, со включением краткой повести об антихристе и с приложениями [Электронный ресурс]: Адрес доступа: http://www.vehi.net/soloviev/novik.html.

[24] Воронович Н.В. Русско-японская война. Воспоминания. Нью-Йорк, 1952 [Электронный ресурс]: Адрес доступа: http://militera.lib.ru/memo/russian/voronovich_nn/index.html

[25] Сребрянский М.В. Дневник полкового священника, служащего на Дальнем Востоке. М.: Отчий дом, 1996. 352 с.

[26] Бромлей Ю.В. Указ. соч. С. 53.

[27] Лурье С.В. Указ. соч. С. 228.

[28] Лурье С.В. Указ. соч. С. 228.

[29]