Особенность повествования в романе «Остров сокровищ»

«Остров сокровищ» - первый роман Роберта Льюиса Стивенсона, был создан уже опытным писателем, автором многих рассказов и литературоведческих эссе. Как мы видим из описанного выше, Стивенсон давно готовился к тому, чтобы написать именно этот роман, в котором мог бы выразить свой взгляд на мир и на современного человека, чему не мешает, что события романа отнесены к XVIII веку. Роман удивителен еще тем, что повествование в нем ведется от лица мальчика Джима - участника поисков клада, находящегося на далеком острове. Сообразительному и отважному Джиму удается раскрыть заговор пиратов, собиравшихся отнять сокровища у организаторов этого романтического плавания. Пройдя через множество приключений, отважные путешественники достигают острова, находят там человека, некогда бывшего пиратом, и с его помощью завладевают кладом. Сочувствие Джиму и его друзьям не мешает читателю среди всех персонажей выделить Джона Сильвера. Одноногий корабельный повар, соратник пирата Флинта, - один из самых замечательных образов, созданных Стивенсоном.

Начинается «Остров сокровищ» со скупого описания скучной жизни небольшой деревушки, где обитает герой - Джим Хокинс. Его будни лишены радости: мальчик обслуживает посетителей трактира, который содержит его отец, и подсчитывает выручку. Нарушает это однообразие прибытие странного моряка, перевернувшего размеренную жизнь обывателей и круто изменившего судьбу Джима: «Я помню, словно это было вчера, как, тяжело ступая, он дотащился до наших дверей, а его морской сундук везли за ним на тачке».[7] С этого момента начинаются необыкновенные события: гибель моряка - бывшего пирата, охота его сообщников за картой капитана Флинта, хранящейся в сундуке моряка, и, наконец случайность, позволившая Джиму стать обладателем карты острова сокровищ: «…-А я прихвачу и это для ровного счета,- сказал я, беря пачку завернутых в клеенку бумаг». [8]

Итак, Джим, доктор Ливси и сквайр Трелони - вполне добропорядочные люди - оказываются владельцами карты и решают ехать на поиски сокровищ. Примечательно, что при всем презрении к пиратам, которое высказывает сквайр («Что им нужно, кроме денег? Ради чего, кроме денег, они стали бы рисковать своей шкурой!»), он сам немедленно покупает шхуну и снаряжает экспедицию за чужими богатствами.

«Дух нашего века, его стремительность, смешение всех племен и классов в погоне за деньгами, яростная, по-своему романтическая борьба за существование, с вечной сменой профессий и стран…» - вот как характеризует Стивенсон время, в которое он живет. И действительно, полмира бросается в Африку, Америку, Австралию на поиски золота, алмазов, слоновой кости. Эти поиски привлекают не только авантюристов, но и «добропорядочных» буржуа, купцов, которые в свою очередь становятся участниками «романтических» приключений в неизведанных странах. Так Стивенсон ставит почти знак равенства между пиратами и «добропорядочными» буржуа. Ведь цель у них оказывается одна - деньги, дающие право не только на «веселую жизнь», но и на положение в обществе.

Сильвер, который считает, что после того как будут найдены сокровища, нужно убить капитана, доктора, сквайра и Джима, говорит: «Я вовсе не желаю, чтобы ко мне, когда я стану членом парламента и буду разъезжать в золоченой карете, ввалился, черт к монаху, один из тонконогих стрекулистов».[9]

Желание Сильвера стать членом парламента совсем не так утопично. Кому какое дело, как добыты деньги, - важно, что ими обладают. А это открывает в буржуазном обществе неисчерпаемые возможности стать почитаемым человеком. О прошлом не говорят. За деньги можно купить и дворянский титул. Но в этой реплике Сильвера заключена и скрытая ирония, выражающая отношение Стивенсона к тем, кто управляет страной.

Романтические приключения героев начинаются с первых минут их путешествия. Джим случайно подслушивает разговор Сильвера с матросами: «… Я был свидетелем последней главы в истории о том, как соблазняли честного матроса вступить в эту разбойничью шайку, быть может, последнего честного матроса на всем корабле. Впрочем, я тотчас же убедился, что этот матрос не единственный. Сильвер тихонько свистнул, и к бочке подсел еще кто-то». [10] И узнает об опасности, которая нарастает с каждой минутой. События на острове, борьба пиратов с горсткой преданных людей, исчезновение сокровищ - все это создает особую напряженность сюжета. И именно в этой, доведенной до предела ситуации вырисовываются характеры героев: недалекого, вспыльчивого и самоуверенного сквайра, рассудительного доктора Ливси, разумного и решительного капитана, по-мальчишески импульсивного Джима и умного, коварного, прирожденного дипломата Сильвера. Каждый поступок их, каждое слово выражают внутреннююю сущность характера, обусловленную природными данными, воспитанием, положением в обществе, от которого они теперь оторваны.

Сюжет «Острова сокровищ» напоминает мальчишескую игру в пираты или разбойники. Однако приключения, в которые втягивается мальчишка Джим Хокинс, герой романа, отнюдь не детская игра. Убедительность и мастерство изображения разносторонних испытаний юного характера в суровых романтических обстоятельствах возбуждают у читателя чувство невольной причастности к развертывающимся в романе событиям, напряженный интерес к ним и сопереживание душевным состояниям героя: «В тихом морозном воздухе пронесся звук, от которого кровь застыла у меня жилах: постукивание палки слепого по мерзлой дороге. Стук приближался, и мы прислушивались к нему, затаив дыхание». [] Подлинный итог рискованных приключений Джима Хокинса состоит в том, что юный герой в самом себе обнаруживает духовные и нравственные сокровища, выдерживая испытания на мужество, храбрость, находчивость, ловкость, в жестоких условиях являя пример личной порядочности, верности, долгу и дружбе, преданности возвышенным чувствам. Уверенный и мужественный оптимизм «Острова сокровищ» задает тон всей книге.

Бодрое мироощущение, смелый взгляд на жизнь Стивенсон утверждает без трескучей риторики, не прибегая к бодряческим интонациям и постным назиданиям. Убедительности мажорного тона «Острова сокровищ» способствует и мастерство изображения Стивенсоном противоречивого характера, каким он наделяет одного корабельного повара Джона Сильвера. В психологическом облике Джона Сильвера так смешались добрые и злые начала, что судить о нем здраво невозможно, исходя из отвлеченных формул нравственности, мы видим это уже из первой встречи Джима Хопкинса с Джоном Сильвером: «Признаться, прочитав о Долговязом Джоне в письме сквайра, я с ужасом подумал, не тот ли это одноногий моряк, которого я так долго подстерегал в старом «Бенбоу». Но стоило мне взглянуть на этого человека, и все мои подозрения рассеялись. Я видел капитана, видел Черного пса, видел слепого Пью и полагал, что знаю, какой вид у морских разбойников. Нет, этот опрятный и добродушный хозяин трактира нисколько не был похож на разбойника».[11] Джон Сильвер коварен и жесток, но в то же время и умен, и энергичен, и ловок. В этом образе нашла воплощение парадоксальная идея, всегда занимавшая Стивенсона, - о жизнеспособности и привлекательности зла.

Характеры Джима и Джона точностью сложного психологического рисунка привлекают внимание не только юного читателя. Эти два романтических героя выступают на первый план. Причем если в романтических произведениях начала века герой противостоял среде, был носителем благородных качеств, эталоном нравственности, то одним из героев Стивенсона становится пират, который, несмотря на свое коварство и жестокость, покоряет смелостью и умом, решительными действиями, изобретательностью в самых сложных и опасных ситуациях. И тут ставится проблема добра и зла, но решается она совсем не так однозначно, как у романтиков начала века. В романах Стивенсона утверждается, что зло может быть привлекательным и соблазнительным.

Стивенсон увлекает, точнее убеждает читателя видимой достоверностью каждого эпизода. Это качество прозы Стивенсона подымает его над теми неоромантиками, которые писали в одно время или испытывали его влияние. Книги Райдера Хаггарда, автора популярнейшего в те же годы приключенческого романа «Копи царя Соломона» (1885), не выдерживают сравнения с «Островом сокровищ». Хаггард спешит занять внимание читателя происшествиями, то есть сменой событий, ибо чуть замедленное читательское восприятие застанет героев в малоестественных позах, различит ложность и надуманность душевных движений. К тому же ему была свойственна идея превосходства белого человека и некоторые тенденции идеализации английского колониализма. Этот комплекс идей абсолютно чужд гуманистическому восприятию Стивенсона.

Коварная привлекательность порока, смущающая викторианское понятие добродетели, вызывала у Стивенсона далеко не случайный интерес. Он наметил эту тему в «Острове сокровищ», а затем целиком посвятил ей повесть «Странная идея доктора Джекиля и мистера Хайда» (1886), в котором он пародирует мысль о том, что в человеке может быть абсолютное зло и абсолютное добро, - и выводы его устрашающи. Джекиль, желая избавиться от зла, создает себе двойника и передает ему все злые качества своей души. Но, превращаясь попеременно то в Хайда, то в себя, он уже не может более стать абсолютно добрым.

Столь же диалектично относится Стивенсон к проблемам воспитания в детстве. С одной стороны он признает, что этот период в человеческой жизни чрезвычайно важен и что он накладывает неизгладимый отпечаток на личность; с другой - утверждает, что воспитание ребенка - лишь первая кладка в здании, в дальнейшем сам человек строит свою судьбу и выбирает между добром и злом. Примером тому - многие эпизодические персонажи. В «Острове сокровищ» - это пират, воспитанный в набожной семье; он и теперь возит с собой Библию, что не мешает ему убивать и грабить и даже вырезать из Библии кусок текста, чтобы послать «черную метку» Сильверу.

Второй романтический герой, Джим Хокинс, - противоположность Сильверу. Он тоже неоднозначен: в романе прослеживается эволюция его от трактирного мальчика на побегушках, не умеющего сдержать слез и даже рыданий, до отчаянно храброго и находчивого моряка, ставшего даже капитаном на короткое время. И, тем не менее, в нем всегда сохраняется мальчишеская необузданность, способность на безрассудные, казалось бы, поступки, которые потом оказывают неоценимую помощь его друзьям. Он не заразился всеобщей жаждой наживы. Его подвиги совершаются для того, чтобы испытать нечто необычное, вырваться из скуки буржуазной обыденности. Благородство побуждений, сострадание к другому, борьба за человеческое достоинство - вот сущность его характера. И, конечно, именно Джим - истинный герой романа. Это подчеркивается и в эпилоге. Каждый из вернувшихся получает долю сокровищ. Каждый распорядился ими по-своему. Капитан оставил морскую службу, матрос Грей стал штурманом и совладельцем корабля; Сильвер, взяв свою долю, скрылся и, вероятно, снова завел где-нибудь матросский кабачок. А вот как использовал сокровища Джим, нам неизвестно, ибо это не главное для него. Он пережил романтику путешествий и может рассказать о них читателю (ведь все повествование, за исключением двух глав, ведется от лица Джима). Вот его богатство. Он говорит в конце: «Остальная часть клада - серебро в слитках и оружие - все еще лежит там, где ее зарыл покойный Флинт. И, по-моему, пускай себе лежит. Теперь меня ничем не заманишь на этот проклятый остров. До сих пор мне снятся по ночам буруны, разбивающиеся о его берега, и я вскакиваю с постели, когда мне чудится хриплый голос капитана Флинта:

- Пиастры! Пиастры! Пиастры!»

Это последнее восклицание - «Пиастры!», - как символ «духа нашего века», о котором говорил Стивенсон, выражает неприятие Джимом смысла жизни буржуазного общества, идущего к бесчисленному многообразию преступлений и оскудению человеческих душ.

Джиму Хокинсу, то ли подростку, то ли мальчику, автор не уточняет его возраст, приходится самостоятельно ориентироваться в сложной обстановке при неблагоприятных обстоятельствах, проявлять инициативу, идти на риск, напрягать мозг и мускулы, но также делать нравственный выбор, определять жизненную позицию. Им движет мечта, он предается ей с естественной восторженностью, действует, подталкиваемый необходимостью и любознательностью, руководствуется высокими чувствами и здравым соображением. Ему приходится встречать лицом к лицу опасность, глядеть в глаза смерти, прибегать к решительным и крайним мерам. Ему же удается познать радость моральной и практической победы.

Джим Хокинс являет собой образец характера цельного, слаженного, устойчивого, не ослабленного и малейшей червоточиной. Смело-доверчивое и здраво-энергичное, мужественное отношение Джима к жизни задает тон всей книге. И в ней не слышится ни назидательных интонаций, ни бодряческих ноток.

Пираты в "Острове Сокровищ" мало похожи на пиратов традиционных. Некогда пиратство носило узаконенный характер, правители Англии находили в пиратах поддержку для борьбы с флотом враждебных стран и дополнительный источник пополнения казны. Пиратство знало свои героические времена. Среди пиратов оказывались не одни авантюристы и головорезы, но и люди, преданные морской стихии, жаждавшие независимости и свободы. Литература помнит не только образ морского хищника, но и "благородного корсара". В пиратской теме сложилась романтическая традиция, идеализировавшая морского разбойника.

Стивенсон и здесь идет своим путем. Его пираты лишь вспоминают знаменитого Флинта, да и этот герой, главарь шайки морских разбойников, представлен без розовой краски.

Стивенсон - художник большого масштаба. Его мастерство заключается, в частности, в том, что ни одна идея не лежит на поверхности, а заключена в художественных образах, в глубинах повествования.

На первый взгляд стиль произведений Стивенсона невероятно прост. Но эта простота, достигаемая высоким уровнем мастерства, к которой стремились многие писатели. В дневниках М. Пришвина есть такая заметка:

«В моем литературном устремлении с некоторого времени маячит цель - глубочайшие мысли свои выражать словами, доступными каждому, и даже ребенку…

А «простота» должна быть в том, чтобы ее принимать в себя охотно без понимания, а потом эта мысль, эта мысль, поселившись в душе человека, лежала и в благоприятном случае прорастала бы, и человек бы говорил: ах, вот оно что! Вот о чем он говорил…»

Стивенсон всегда искал те точные слова, которые могут выразить суть предмета, действия, особенность речи героя: так, деловая и лаконичная речь - у капитана Смоллета; иронично - ласковая и рассудительная - у доктора; совершенно разный стиль у двуличного Сильвера - грубый, почти жаргонный, когда он говорит со своими сообщниками: «…Если бы вы умели управлять кораблем и бороться с ветрами, вы все давно катались бы в каретах. Но куда вам! Знаю я нашего брата. Налакаетесь рому - и на виселицу» [12]; с налетом интеллигентности, когда он ведет переговоры с доктором Ливси: «Здравствуйте, доктор! Сдобрым утром, сэр! - воскликнул Сильвер, уже протерев как следует глаза и сияя приветливой улыбкой…»[13]; услужливо-подобострастный, когда он изображает судового повара…

«Простая и легкая на вид книга «Остров сокровищ» при внимательном рассмотрении оказывается многоплановой, - замечает М. В. Урнов. - Авантюрный сюжет в ней при всей ее традиционности - повествование о пиратах, приключениях на затерянном острове - оригинален. Он построен по принципу увлекательной мальчишеской игры, вдохновляемой энергичной мечтой и требующей от юного участника приложения всех его сил».

"В наши дни англичане склонны, не знаю почему, - писал Стивенсон в 1882 году, - смотреть свысока на происшествие" и с умилением прислушиваются к тому, "как постукивает в стакане чайная ложечка и дрожит голос священника. Считается хорошим тоном писать романы вовсе бесфабульные или хотя бы с очень скучной фабулой". Выступая против тягучего описательства, за динамичное повествование, Стивенсон отнюдь не претендовал на то, чтобы событийный сюжет проник во все виды и жанры повествовательной литературы. Он размышлял над жанром "романтического романа" и прежде всего романа приключенческого и в этой связи говорил о значении острой и занимательной фабулы, понимая роль "происшествия" по-своему, на свой лад. Необычно звучит его афоризм: "Драма - это поэзия поведения, роман приключений - поэзия обстоятельств". Интерес к "Робинзону Крузо", самому выдающемуся образцу этого жанра, развивает он свою мысль, "в огромной мере и у подавляющего числа читателей" вызывается и поддерживается не просто цепью "происшествий", но "очарованием обстоятельств".

В самом деле, лишь детские воспоминания выделяют ощущение напряженной увлекательности фабулы "Острова Сокровищ". Когда же ранние впечатления от романа проверяются повторным знакомством с ним в зрелые годы, внимание сосредоточивается на иных чертах и сама фабула начинает выглядеть иначе. Интерес к увлекательному приключению не пропадает, но очевидным становится, что его вызывает не эффект чисто внешнего действия. События в романе возникают и развиваются соотносительно с обстоятельствами места и времени, и автор придает большое значение тому, чтобы эти возникающие ситуации не были произвольными, а отвечали требованию психологической достоверности и убедительности.

Стивенсон не очень заботится о том, чтобы держать читателя в таинственном неведении, и не склонен чистой иллюзией подогревать его любопытство. Он не боится предуведомляющих намеков относительно исхода событий. Такой намек содержится в словах Джима Хокинса, героя книги, о том, что он записал всю историю по просьбе своих старших друзей; таким образом сообщено, что основные участники приключений, за судьбу которых приходится тревожиться читателю, вышли из испытаний с торжеством. И вывеска трактира "Адмирал Бенбоу", проткнутая саблей разгневанного  Билли Бонса, след от которой, как подчеркивает, забегая вперед, Джим, и до сих пор виден, и подстрочные примечания, сделанные доктором Ливси, где говорится о том, что о некоторых событиях на острове узнали позднее, и другие детали - все это последовательно нарушает таинственность будущего, столь будто бы для приключенческого жанра важную и даже обязательную. Однако, предуведомляя читателя о ходе событий, автор усиливает доверительный тон повествования, рассчитывая на эффект достоверности. По-видимому, Стивенсон учитывал опыт Джорджа Мередита, который, развертывая сюжет, не боялся забегать вперед.

Переходы от эпизода к эпизоду в "Острове Сокровищ" Стивенсона не всегда кажутся точно выверенными, но коль скоро сюжетный поворот сделан, ситуация определена, персонажи заняли исходные позиции, то все начинает двигаться без нажима и скрипа, возникает живая картина событий, и создается впечатление точности и психологической достоверности происходящего. В самом деле, раскроем книгу, и мы увидим старого "Адмирала Бенбоу" и морского волка, который стучится у двери, и услышите его хриплый голос.

«Две мои основные цели можно определить так:

1. Война прилагательному.

2. Смерть зрительному нерву.

Если считать, что мы переживаем в литературе эпоху зрительного нерва. Сколько веков литература успешно обходилась без него". - Отвечает Стивенсон на письмо Генри Джеймса[14].

Автохарактеристика, как это нередко случается, может противоречить творческой реальности, создаваемой художником. Так и со Стивенсоном в его бунте против "прилагательного" и неприязни к "зрительному нерву" не так просто согласиться, припомнив картины, им же самим набросанные. Однако стоит присмотреться к этим картинам, чтобы лучше понять позицию Стивенсона, и надо иметь в виду, что он не пренебрег замечаниями Генри Джеймса. 

Вот Джим Хокинс, спрятавшись в бочке из-под яблок, подслушивает злодейский разговор непокорных матросов. Они сговариваются захватить корабль, и эта новость приводит Джима в отчаяние. Еще более непосредственный ужас охватывает его, когда один из матросов собирается подойти к бочке, чтобы достать оттуда яблок. От этого рокового намерения его отвлекает случайность, и он отправляется за бочонком рома для своих дружков.

"Когда Дик возвратился, все трое по очереди взяли кружку и выпили - один "за удачу", другой "за старика Флинта", а Сильвер даже пропел:

                 За ветер добычи, за ветер удачи!

                 Чтоб зажили мы веселей и богаче!

В бочке стало светло. Взглянув вверх, я увидел, что поднялся месяц, посеребрив крюйс-марс и вздувшийся фок-зейл. И в то же мгновение с вахты раздался голос:

- Земля!"

Как все здесь точно! Мы в самом деле слышим, когда на палубе говорят, мы ловим движения и действия пиратов и вдруг ясно и ярко видим, как подымается луна, освещая нутро пустой бочки, где притаился мальчик, и даже различаем проступающие из темноты крюйс-марс и фок-зейл, хотя скорее всего представления не имеем о том, как эти снасти выглядят. Наконец, все это покрывает книжно знакомый, а тут столь внезапный и уместный и убедительный зов - "Земля!".

Умение дать возможность услышать, если впечатление от реальности должно быть звуковым, увидеть, если изображение должно стать картинным, причем увидеть даже в том случае, когда перед взором встают предметы, ничем, как крюйс-марс и фок-зейл, в зрительной памяти не помеченные, это умение, а точнее сказать, мысль о подобном мастерстве составляет для Стивенсона не просто заботу о нескольких выигрышных приемах, но целую творческую программу.

"Война прилагательному" означает борьбу с одномерным изображением, с наиболее распространенной и принятой литературной техникой, которая приводит к выразительности исключительно описательным путем. Смерть "зрительному нерву" передает решительную неприязнь к натуралистической изобразительности, к дотошным копиям внешних форм. Стивенсон усиливает те начала в повествовательном жанре, которые сближают его с драмой, - диалог, энергично подвигающий сюжет и насыщенное событиями действие. Вместе с тем он стремится установить гибкие и многосторонние связи между изображаемыми явлениями,

рассчитывая на подвижность ассоциативного восприятия и учитывая опыт новейшей для него повествовательной техники.

Стивенсон создает картину, почти не прибегая к помощи "зрительного нерва", то есть без назойливой апелляции к глазу, он не делает никакой уступки прилагательному - не определяет предметов по одним внешним и статичным признакам; он заставляет подниматься луну, дает свет, называет неведомые снасти, бросает картинный клич. Читатель воспринимает все как-то целостно, без предпочтения зрительным или слуховым впечатлениям; во всяком

случае, он оказывается убежден в достоверности происходящего. Заботясь о многомерном движении стиля, Стивенсон добился немалого, и здесь заключена одна из главных основ его долговременного и "серьезного" воздействия на английскую литературу. "Серьезного" - в противоположность поверхностному следованию его манере по части приключений, пиратов и пиастров, которое с легкостью распространилось после завидного успеха "Острова Сокровищ".

Подражатели поддались на шутливые уверения Стивенсона, будто он не преследовал в работе над этим романом сколько-нибудь существенных литературных задач. Между тем нельзя не заметить изощренности этой книги: эффект совершенной достоверности на материале, вовсе не реальном. Взяв обстановку вымышленную, так сказать, "бутафорскую", Стивенсон сумел вместе со своими персонажами психологически правдиво вжиться в нее. Уловив эту убедительность, Стивенсон движется уже совершенно свободно в  пределах вымысла, он легко ведет литературную "игру", и стоит ему произнести "фок-зейл", как читатель готов верить, будто все понятно, подобно тому, как пираты оказались способны по одним только выбеленным за многие годы костям признать своего незадачливого соратника: "Э, да это Аллардайс, накажи меня бог!"