Мы понимаем друг друга

Борщ по-флотски

В одном конце нашего двора лежит толстое бревно. А в другом - длинная доска. Если положить доску на бревно, получатся качели. Мы с папой так и качались. Он вниз - я вверх. Я вниз - он вверх. Он в воздухе, я на земле. Он на земле, я в воздухе.
- Э-ге-ге, - говорит папа. - Надоело каждый раз на землю возвращаться. Давай полетаем?
- Только потом давай обратно на землю вернемся, - говорю я.
- А куда ж мы денемся? - говорит папа. - Мама нас к обеду ждет.
Он прыгает на свой конец доски и подбрасывает меня в воздух. Я взлетаю под облака и тихонечко руками машу, чтоб на месте удержаться. Папу дожидаюсь.
Тут подлетает ко мне папа. Он сообразил попросить какого-то дяденьку, чтобы тот его подбросил.
- Ой! - говорит папа грустно. - А парашюты мы и забыли...
- Это пустяки, - говорю я. - Представим себя снежинками и медленно опустимся на землю.
- Ничего себе - снежиночка! Во мне 80 кило, - огорчается папа.
Но огорчается он недолго. Ведь вокруг такая красота! Солнце на снег светит. Снег блестит и отражает свет обратно на небо. Даже непонятно становится, где земля, а где небо. Все вокруг голубое! И мы с папой в черных пальто летим сквозь эту голубизну.
А папа говорит:
- Жаль, я свой пестрый шарф дома забыл. Можно было бы им помахать, народ внизу поприветствовать.
И стали мы с папой мечтать, будто мы - вверху, а народ - внизу. Мы шарфом пестрым машем, а народ радуется, в затылке чешет и кричит: "Во дают!.."
Только размечтались, а с земли вдруг голос из рупора раздается:
- Первый-первый, я второй! Ну-ка, заходите с планером на посадку!
Оказывается, мы пролетали над аэродромом. Аэродромщики не привыкли, что люди сами по себе летают, и приняли нас за самолеты.
- Нет, - говорит папа, - не будем садиться на их аэродром. Они нам сразу номера прилепят, придется летать под номерами.
- Да, - соглашаюсь я. - Под номерами совсем не то. Скучно под номерами летать.
- Второй, второй! - кричит папа вниз. - Посадку произвести не могу. Шасси не выпускаются. Ухожу на запасной аэродром.
Отлетели мы с папой в сторону. И тут нам навстречу - стая ворон. И эти тоже не привыкли, что люди сами по себе в небе летают. Ка-а-ак загалдят! Как начали толкаться!
- Ой! - кричит папа. - Я иду колом!
И пошел колом. Ну и я вслед за ним тоже колом.
- Осторожно - земля! - кричит папа.
И - бум!!!
- Вижу! - кричу я.
И бац!!!
Хорошо, что я легкий. Совсем неглубоко в снег зарылся. А папа тяжелый, головой в сугробе застрял. Папа возился, пыхтел-кряхтел и наконец встал на ноги. Встать-то он встал, а сугроб с головы снять не может.
- Или голову в сугробе оставить, или сугроб домой нести, - размышляет папа.
- Лучше сугроб отнесем домой, - предлагаю я. - Чем ты обед будешь есть, без головы-то?
Пришли мы домой. Папа сразу к горячей батарее прислонился. Чтоб сугроб побыстрей растаял. Ну, сугроб и растаял. Лужа получилась - о-го-го!
- Сейчас придет мама и устроит нам баню, - говорит папа.
А тут и мама пришла. Посмотрела на лужу и говорит:
- Вы моряки, что ли?
- Вот-вот, - говорим мы с папой. - Моряки мы и есть. Морские души!
- Раз вы моряки, то на обед я сварю вам борщ по-флотски, - сказала мама.
И сварила нам борщ.

Солнце на потолке

Люблю греться на солнышке. Сядешь во дворе на скамейку и греешься. Можно еще в лес пойти или на пляж. Везде - солнце!
Это летом так хорошо. А зимой на пляже не согреешься. И в лесу снега полным-полно. Увязнешь по горлышко и... И привет!
Зимой я греюсь на солнышке дома. Жаль только, что стены мешают солнцу осветить комнату целиком. Вот луч и прорывается сквозь окно, греет комнату по кусочкам. Сначала кресло, потом пол, потом шкаф. И я догоняю солнечный луч, сижу то в кресле, то на полу, то на шкафу.
И вдруг луч ложится на стену. Как же быть?! Ведь так хочется погреться на солнышке...
- Эх!
И я забираюсь на стену!
Там тепло-тепло, даже спать хочется. Я засыпаю и не слышу, как в комнату входит мама.
- Ты зачем на стену забрался?! - спрашивает она.
- На солнышке греюсь, - говорю я, открывая глаза.
- Солнце уже на потолке, - говорит мама.
И правда, пока я лежал на стене, солнце на потолок убежало.
- В новой рубашке на потолок не лезь, - строго говорит мама. - Перепачкаешься в побелке.
- Ладно, - соглашаюсь я. И надеваю старую, рваную рубаху.

Батарейные куры

- Тебе не надоело варить яйца в кастрюльке на плите? - спросил я папу.
- Надоело, - честно признался он. - А что ты предлагаешь?
- В Африке яйца пекут под солнцем в раскаленном песке, - говорю я и таинственно улыбаюсь.
- Но у нас же нет песка... - растерялся папа.
- Зато есть раскаленные батареи парового отопления, - подсказываю я.
Тут папа бросается мне на шею, обнимает и кричит:
- Ты Кулибин! Ты Эдисон! Ты станешь великим изобретателем!
Потом мы с папой взяли яйца и стали устраивать их на батарею парового отопления возле окна. Яйца, конечно, не могли лежать спокойно. Они все время скатывались, и нам приходилось ловить их на лету.
- А не прикрутить ли яйца веревками к батарее? - предложил папа.
Мы привязали яйца к батарее и стали ждать, когда они испекутся.
А яйца тоже чего-то ждали и не пеклись.
- Да, - сказал папа через час. - Здесь тебе не Африка.
Мы ушли из дома голодными: папа - на работу, а я - в школу.
Когда мы вернулись домой под вечер, на батарее вместо яиц сидели связанные цыплята.
- Пи-пи-пи... - щебетали они и жались к батарее. Они, наверное, принимали ее за свою маму.
- Вот тебе и Африка! - сказал удивленный папа. - Придется теперь растить цыплят. Не выгонять же их на улицу!
И мы стали растить цыплят.
Только они выросли, только стали настоящими курами - и сразу давай яйца нести!
- Теперь у нас каждый день будет яичница! - радостно говорит нам мама.
- Ну нет! - возражаем мы с папой. - Это батарейные яйца, их надо на батарее выводить.
И снова прикрутили яйца к батарее. А на следующий день из них вылупились маленькие батареи. Ноги у них - цыплячьи, головы - цыплячьи, а туловище - батарейное.
Бегают они, пищат и тепло по квартире распространяют. Скоро у нас дома стало, как в Африке. Еще бы! Ведь кроме трех чугунных батарей в квартире появилось еще восемь куриных.
Когда батарейные цыплята подросли, мы стали их на прогулку выводить. Кругом зима, мороз трещит, прохожие в шубы кутаются, а мы идем в окружении батарейных кур и от жары охаем. Папа - в пижаме, а я в одних трусах.
- Чудо! Чудо! - кричат прохожие простуженными голосами.
А папа говорит:
- И никакого чуда здесь нет! Это мой сын придумал. У него фантазия что надо!
И смотрит на меня с большой отцовской гордостью.

Душа нараспашку

Ветер гнул деревья в дугу. Они наклонялись в ту сторону, где под деревьями сидел мой папа. Он был задумчивый и грустный, как пингвин в ожидании Северного сияния.
Мама взглянула в окно на папу и сказала:
- Чего это он там делает?
- Проветривается, - сказал я.
- А по-моему, он простужается, - сказала она. - Сходи за ним и приведи его домой.
Когда я подошел, папа расстегивал рубашку и подставлял свою голую грудь упругому ветру.
- Ты чего делаешь? - спросил я.
- Распахиваю душу всему миру, - ответил папа.
От удивления я даже икнул, но папа тут же все объяснил:
- Видишь: деревья, как огромные веники, гнутся в мою сторону - это они сметают из воздуха всякие чувства, мысли и вести в мою распахнутую душу. И я становлюсь мудрее!
- А если они наметут тебе всякой чепухи: глупых и злых мыслей?! - испугался я.
- Нет! - смело ответил папа. - Дурные мысли меня не коснутся. Вот!
И он показал пальцы, сложенные крест-накрест.
- Ага! - догадался я. Я-то знал, что так надо держать пальцы при встречах с ведьмами и колдуньями, чтобы они не навеяли тебе черных мыслей.
- Ну ладно, - сказал папа. - Я еще посижу тут, на ветру, а ты иди - помоги маме по дому.
Мы с мамой пропылесосили ковры в комнатах и вымыли пол на кухне. А тут и папа возвратился, светящийся от радости.
- Ну, что скажешь? - спросила мама, выжимая половую тряпку.
- Жизнь прекрасна!!! - завопил папа и крепко-крепко обнял нас с мамой.
От него шла такая сильная сила, что нам показалось, будто мы стали легкими-легкими и вот-вот взлетим прямо к небу. Прямо туда, откуда с огромной высоты, задумчивый и грустный, как пингвин в ожидании Северного сияния, на нас с надеждой глядит наш Боженька.

Мы понимаем друг друга

Однажды после обеда мама сказала:
- Айн кокен драй петух.
- Ого! - сказал папа. - Ты и по-иностранному умеешь!
А я ничего не сказал, потому что очень удивился. Я просто посмотрел на маму с восхищением.
- Айн кокен драй петух, - гордо повторила мама.
- А что это значит в переводе на русский? - вежливо поинтересовался папа.
- Не знаю, - говорит мама. - Немецкий я учила в детстве. Давно это было...
- Научи и нас говорить по-немецки, - попросил я.
И мама научила.
Она научила папу говорить "айн кокен", а меня - "драй петух".
А потом к нам пришли гости. Когда мы сели за стол, папа спросил меня:
- Айн кокен?
- Драй петух! - гордо ответил я.
Гости посмотрели на нас с удивлением, быстро поели и разошлись.
Мама строго сказала нам:
- Это не очень-то вежливо: разговаривать между собой на иностранном языке в присутствии тех, кто этот язык не понимает!
С тех пор мы с папой разговариваем по-немецки только между собой.
- Айн кокен? - спрашивает папа.
- Драй петух! - отвечаю я.
Мы с папой очень хорошо понимаем друг друга.

Тепло наших чувств

Когда пришло очередное письмо от папиной родни, мама сказала:
- Твоя родня совсем села нам на шею!
А папа сказал:
- Молчала бы уж! Твои-то родственнички не слезают с этой шеи который год.
А я подумал: "Хорошо еще, что у меня нет родственников, а то бы они сели на шею и маме, и папе, и мне".
- И ни капли тепла в их письмах, - горевала мама. - Сплошные просьбы: достань то, достань это. Они думают, что у нас здесь всё есть.
- Да, - согласился папа. - Они в этом уверены. Однако в письмах моих родственников наряду с просьбами содержится некоторая доля тепла.
- Ну уж! - возмутилась мама. - Если уж и есть какая-то частичка тепла, так это в письмах моей родни.
И они заспорили.
- Да! Нет! Что? А! - кричали они.
Потом папа сказал:
- Есть идея! Сейчас мы измерим теплоту их чувств.
Он притащил термометр и стал прикладывать его к письмам.
- Ага! - кричал он. - Моя тетка Марфа - восемнадцать градусов! А у твоего племяша Шурика всего пятнадцать!
Мама отбирала у него термометр и кричала:
- У! Моя сестренка - двадцать градусов, а у твоего Федюни - семнадцать.
Но тут среди кучи писем им попался затертый конверт. Термометр показал "ноль".
- Ха-ха! - сказал папа. - Наверняка весточка от твоей родни.
Мама развернула письмо и тихо сказала:
- Это написал мне ты, когда мы еще не были женаты. Какие здесь удивительные слова! Но, оказывается, в письме не было тепла ни на грош?!
- Ну что ты! - сказал папа. - Наверно, письмо просто остыло за эти годы...
Тут они оба погрустнели и совсем притихли. Им было уже не до споров. Они сидели на диване раздельно, как два каменных острова в тумане.
Тогда я тоже сел на диван и заполнил пустоту между ними.