Рассказ публиковался в различных печатных и интернет-изданиях.

Земляничное утро

рассказ

 

В конце июня, когда колосится трава, начинает поспевать луговая земляника, которую ошибочно называют клубникой за крупные ягоды и сладкий вкус. Она растёт по склонам оврагов, по берегам рек и озёр, где много влаги. Земляника – скромная ягода, прячется от глаз, но поспевшие красные плоды её нельзя не заметить, а в сильную жару весь воздух пропитан её ароматом.

Земляника ничем не сочнее винограда или арбуза, не мягче хурмы, не слаще дыни и, безусловно, она не самый вкусный плод на свете, потому что такого плода не существует, каждый фрукт, овощ или ягода хороши по-своему, но поездка за земляникой составляла для нас такое необъяснимое очарование, какое никогда не обретёшь в походе к супермаркету за килограммом апельсинов или бананов.

И мы обычно всё ждали, когда же папа нам скажет:

- Детишки, ну что, - за ягодкой завтра слетаем?!

- Да! Да! – с запрыгавшим сердцем отвечаем мы и сразу бежим во что-нибудь играть, скачем с собаками, смеёмся и напеваем песни.

Иногда папа предлагает «сгонять за земляничкой», а сам утром начинает отбивать косы и тогда ему лучше не говорить о поездке, потому что он ответит примерно в таком духе: «Какая земляника?! У нас дел по горло! Трава стоит некошеная, сена такие пропадают… А зима спросит! Собирайтесь косить!»

Заготавливать сено на зиму необходимо, мы живём на хуторе и всем обеспечиваем себя сами: сами косим, привозим сено, воду с речки, сами со скотиной управляемся, выводим коров, лошадей, ставим их на цепь, перебиваем на лугах, доим, возимся с телятами и ягнятами. В общем, работы у нас хватает каждый день.

Так вот, если папа задумал работать, с ним не поспоришь, но сегодня он настроен на поездку и поэтому идёт «налаживать» велосипеды. Мы спешим ему помогать.

У папы восемь «человек детей», но за земляникой ездят только старшие: Лиза, Варя, Вера (то есть я), Петя и Паша. Соответственно, велосипедов в строю должно быть шесть, учитывая папин. Из этого расчёта ясно, что «колупаться» с ними придётся долго.

 Папа осматривает транспортное средство, вышедшее из строя, ставит диагноз и приступает к лечению. 

- Цепь надо смазать, покрышку поменять, сиденье отрегулировать. Вер, неси ключ 14 на 17.

Бегу в терраску к инструментам, копаюсь в папиных ящиках, перебираю гвозди, шурупы, шпингалеты, гайки. Папа зовёт:

- Ну ты идёшь или нет?

- Щас, я ищу…

Через полчаса его терпение на исходе.

- Я долго буду ждать?! – спрашивает он сердито. – Там этих ключей море! Пойду сам найду быстрее. А, нашла, ну, молодец! Теперь принеси мне вот такую шайбу.

Приношу множество шайб на выбор, папа берёт одну.

- О! Во-во-во! Вот эта мне и нужна! – говорит он, смазывая эту шайбу солидолом. - У отца всё есть! Отец запасливый, ничего не выкидывал. Это алкоголикам ничего не надо, кроме вина. А я детали находил, собирал потихоньку, потому что знаешь: где-нибудь да понадобятся. Ни одной железяки не выкидывал, всё в дело пускал. Остальные унеси туда же, они нам ещё пригодятся.

Иду уносить.

- Принеси ещё кусочек проволочки! – просит папа. Бегаю по двору, высматриваю проволочку.

- Ладно, не ищи! Я уже по-другому сделал! – говорит папа, ковыряясь в багажнике велосипеда. – Я болтик твой сюда присобачил. Закрутил намертво! Попробуй рукой.

- Ага!

- Ну вот. Принеси напильник.

Напильником мы зачищаем кусок камеры, чтобы этим куском заклеить другую камеру.

У папы все руки в солидоле, даже нос и лоб, потому что его кусают комары и приходится их смахивать грязными руками. Папа перебирает все части велосипеда, которые кажутся ему ненадёжными.

- Тяп-ляп не пойдёт, надо делать, как положено, - говорит он, рассматривая втулку от заднего колеса. – Вон, у Вани Лейтенанта двадцать велосипедов на чердаке стояло - и все сломанные. Ремонтировать он не умел. Голова не работала. Когда башка не варит – это страшное дело. Ну вот, теперь он как новенький! Цепь я смазал, он уже не скрипит и сиденье не шатается. А то ходило ходуном. Как тебе?

- Хорошо! - радостно отвечаю я.

- Иди, прокатнись!

Велосипед едет тихо и мягко, кажется, что он всем доволен, не дребезжит, не просит: «Сде-лай, сде-лай!».

Когда заканчивается эпопея с велосипедами, во дворе уже совсем темно. Зато все велики проверены и готовы к бою. Папа идёт отдыхать, а мы бежим на футбольное поле. Играем, пока мама не крикнет нам со двора:

- Ребята, я коров подоила, идите выводить!

Лето — пора оводов и слепней. Они грызут животных в вымя, в глаза и в живот. С наступлением темноты они прячутся в траве до тех пор пока новый день не засияет и тепло не обогреет поля. Из-за оводов мы выводим наших животных ночью и пригоняем утром, поим и заводим в котухи, где нет этих кровожадных насекомых. Но сегодня мы поставили коров у двора, по настоянию папы, чтобы они объели непомерно выросшие травы, и тем самым «обезопасили» двор от осенних пожаров.

А солнце, как назло, заходит в тёмную тяжёлую тучу. Всё вокруг чернеет, накрапывает дождик. Каждая капля смывает нашу мечту о землянике.

Папа ходит по двору, подставляет фляги под концы крыши, откуда обычно стекает дождевая вода и торопит нас:

- Занесите вещи в дом! Всё вымокнет. Сбруя почему до сих пор на улице?! Вот и съездили… ну ладно, утро вечера мудренее, посмотрим…

Мы засыпаем уставшие и недовольные.

А ранним-преранним утром, когда ещё все мухи спят, к окну подходит папа и, постукивая пальцами по стеклу, говорит:

- Детишки вставайте! Поехали за ягодкой. По прохладце прокатимся.

Лиза с Варей подрываются, точно на фугасе. Они смахивают одеяла и начинают быстро экипироваться, зудя нам под уши:

- Люди, Вер, Петь, вставайте! Чё спите?!

Мы нагло дрыхнем. Тогда Лиза применяет очень действенный метод.

- Варь, поехали без них. Пусть они спят!

Мы тут же взлетаем с коек. Начинаем собираться.

На улице слышен громкий папин голос:

- Оль, ты подоила? - спрашивает он маму.

- Да, Юра.

- Налей мне молочка парного… Вот в эту баночку, да ничего страшного… Всё, хватит. Молоко аж сладкое, хорошая у нас коровёнка, не зря мы её оставили. Это свой продуктик, у нас всё своё, мы ни от кого не зависим, никому не кланяемся, да, Оль?

- Да.

Скоро проснётся Тоня и скажет, потянувшись: «Мам, дай мне могога! Токо Троиного!» Мы пьём Троино молоко, потому что корова Ночка даёт горькую настойку из полыни вместо молока. За это её все ненавидят. Она постоянно срывается, бегает по оврагам, жрёт сорняки, бьёт ногами и хвостом в лицо, когда её доишь и вырывает волосы вместе с репьями, которыми облеплен её хвост, вступает ногой в ведро с удоем и в довершение этого отвратительного списка Ночка ещё и совершает набеги на огород. Если во дворе слышится крик наподобие: «Стой, тварюжка!», значит, мама доит Ночку. И хоть маму очень трудно вывести из себя, Ночке это почти всегда удаётся.

Пока мы одеваемся, Петя выходит на улицу, и «попадается»:

- Ку-уда? Босиком не носись по холодной земле! Простудишься! – отчитывает его папа. – Воспаление лёгких схватишь, и будем потом по больницам ходить… Ты со здоровьем не шути! Это тебе не игрушка! Одень щас же обувь! И не давай Бог я ещё раз увижу, как вы босиком на улицу выбегаете! Во! Молодец! Другое дело! Вот это сын! Пойдём, пчёлок глянем.

В это время я, надев штаны, кеды и куртку, выхожу на улицу. Дождя ночью не было, но ветер гонит серые тучи, похожие на волны океана. И от холода волосы на руках и ногах встают дыбом.

Корова Троя спит, свернувшись, как котёнок, даже хвост прижала и прикрыла мохнатыми ресницами глаза. Овцы лежат друг на друге, как одна большая куча чёрно-белой шерсти. Собаки тоже вместе сгруппировались и греются.

Папа ходит по огороду в картошке и собирает в руку жуков.

- Вер, иди сюда, - говорит он. – Ты ещё не видела свой огурчик?

- Нет. – Улыбаюсь.

- Аккуратно ступай, тут уплетни? Вон он, видишь? Я его вчера поливал.

- Большой!

- Как же, я за ним ухаживаю. Первый огурчик всегда тебе как имениннице. К твоему дню рожденья как раз подойдёт.

Пока мы ходим вокруг уплетней, мама собирает детей в дорогу: моет ведра для земляники, ищет кружки, завязывает рюкзаки. В поездку за ягодой мы берём ведра, кружки для удобства собирания ягоды, велосипедные ключи и насос.

- Варя, вы всё взяли? – спрашивает мама. – Пашутка, ты надела носочки? Петя, а ты?

- Да! – отвечает Петя.

– А сапоги у тебя не рваные?

- Да вроде нет.

- Ну хорошо!

- Головые уборы пусть наденут! – строго распоряжается папа, копаясь в железках у дома.

- А, да, я же их приготовила! – говорит мама и убегает в дом, из которого выносит пять фуражек.

- О, вы уже готовы! – удивляется папа, занося в дом лопаты, тяпки, удочки, всё, что мы часто бросаем «как попало» у дома. – Сколько раз говорил: не оставляйте на улице инструменты. Мало ли кто подойдёт – схватит!

Мы посмеиваемся: кругом не обитает ни души, люди бывают в наших местах совсем редко: по большим праздникам, в прямом смысле слова. Кому нужны наши старые лопаты и тяпки? Но папа прожил больше нас, и знает, что своровать могут всё, что угодно. А мы же ещё исполнены к людям добрых чувств и считаем, что папа не прав, подозревая всякого.

Покончив с лопатами, папа берёт свой велосипед и говорит маме:

- Оль, дай мне клочок бумажки, я одну деталь запишу.

Папа – писатель. Вся его жизнь наполнена осмыслением событий в стране и мире и поиском гуманистических решений любых вопросов. Даже собирая жуков, он повторяет про себя важные фразы, чтобы потом записать их и сделать статью. Его статьи никто не печатает, потому что многим всё равно, а он страдает от того, что его идеи могли бы служить всему миру во благо, но не служат.

- Э-хехе-хехе… - говорит он, записав «деталь» и добавляет, - Оль, прочти. Поехали, ребята. Закрывайся! – кричит он маме. – Никого во двор не пускай, ни с кем не разговаривай! Мы здесь одни!

- Доброго пути! – кричит мама и машет рукой.

- Счастливо оставаться! – отвечаем ей мы, уезжая.

Она долго стоит, провожая нас взглядом, пока мы не скроемся из виду. Она никогда не ругается, не сердится на нас и очень нас любит, как, наверное, никто чужой никогда любить не будет. Но мы этого ещё не знаем. Папа тоже нас любит, но своей строгой отцовской любовью, в которой он никогда не признается словами…

Чтобы попасть на Майку или под Крутец, где полями растёт земляника, надо перебраться с нашей Тамбовской стороны на Саратовскую через речку Карай, что течёт у нас под горой. Мы спускаемся в низину, где ивы своими зелёными шапками закрывают небо. Тут полно обжигающей крапивы и писклявых комаров, утрами ужасно холодно и пахнет сыростью, а на горе за лесом ветер переносит ароматы цветов.

Папа идёт впереди, топчет своими большими ногами крапиву, сгибает лопухи, обламывает ветки.

- Об эти палки глаза можно выколоть! Ночью напорешься – не заметишь! - Он отбрасывает сучки далеко в сторону, чтобы не мешались.

После папы дорога словно побрита: без палок, крапива смята, лопухи сломаны у корней, можно идти спокойно, не обжигаясь, не спотыкаясь!

Папа расчищал для нас все дороги…

 

Иногда мы отправляемся за земляникой на лошади, но для телеги мост из одной доски мал, да и жеребец Руслан всегда упрямится около ручья, вброд боится переходить, он не раз уже с телегой увязал тут глубоко в тине… Оттого мы ездим на нём по другой дороге – верхами, это объездной, более длинный путь через плотину в селе Сальники.

Вот, бывало, усядемся мы все вшестером на нашей деревянной телеге, колёса шумят, телегу слегка потряхивает, бежит конь, машет хвостом, мелькает трава по бокам. Хорошо!

Папа держит вожжи, мне доверена хворостинка или кнут: когда как.

Но Руслан – не рысак, не беговая лошадь, его сила в выносливости. Он может пройти в день сотню километров с грузом по глубокому снегу, но от него не дождёшься сумасшедшей скорости. Бежит он первые два-три километра неторопливым бегом, покачивая своей умной головой. А потом начинает экономить силы. Экономист он хороший.

- О, как конь несётся - настоялся! – радостно кричит нам папа, перекрикивая гул от шумящих колёс и стучащих копыт. – Лиз, смотри, какой жеребец стал гладищий! Он взялся за силу, а то весной еле ноги таскал, кормов не было, а щас трава вон какая, уже косить можно. Вот сюда придём, тут хороший покос! Коси - не хочу! Тут и клеверок, и пырей, и повитель есть.

Через некоторое время Руслан, как и полагается, переходит на мелкую трусцу, а затем и вовсе на шаг.

- Хэ давай! – подгоняет папа. Руслан три метра пробегает в галоп, затем снова идёт пешком.

- Но пошёл! - сердито кричит папа, дёргая вожжи. – Я те чё сказал?! Давай иди! Остановился он! Устал! Я тебе остановлюсь, тунеядец! А, он оправиться хочет… Ну ладно…

Руслан наваливает кучу на дорогу и снова идёт шагом.

- А ну пошёл, чёрт лохматый! Кормил тебя две недели, как на убой! Жопу отрастил, а бежать не хочешь! Ты у меня дождешься лупцовки. Я тя щяс высеку до посинения! Вер, шугни его, но не бей…

Я замахиваюсь палочкой, но действия это не производит.

- Пусть трусит! – говорит папа. – Щас доедем до той посадки, а там под горку он побежит. Он устал, шутка ли: шесть человек людей везёт. А ну давай вперёд, татарин! Разбухтелся!

Папа называет Руслана татарином, потому что татары разводят лошадей, а кто-то сказал папе, что наш конь татарской породы.

Через какое-то время папе надоедает погонять коня, да и я устаю на него бесконечно замахиваться, и мы успокаиваемся. Кругом зелёный простор до самого горизонта, где поля обнимаются с небесами, как добрые друзья. По бокам дороги цветёт клевер, донник, колокольчики, мышиный горошек, гвоздика, иван-чай, цикорий. Папа радостно рассматривает дали и запевает песню: «Гляжу я на нэбо, та й думку гадаю: чему я не сокил, чему не летаю?...» А травы всё мелькают-мелькают, удаляются родные места, уменьшается наша церковь, остаётся позади родной дом. 

 

Но в основном мы ездим на велосипедах, поэтому надо подниматься в гору. На горе среди цветов есть наша тропинка, ведущая к дороге.

Мы бежим по ней с велосипедами, измокая в росе, счастливые, радостные. И эти играющие на солнце росинки под ногами такие же хрустальные и чистые как детские сердца, открытые миру и открывающие этот мир.

Тем временем угроза дождя миновала. Серые тучи ускользают вдаль на запад, расчищая небо.

- Денёк разыгрывается! Светлынь какая! Бог нам дал погодку! – кричит папа, садясь на велосипед и устремляясь на рассвет к земляничному краю. Мы спешим за ним с вечными нашими спутниками-собаками: Пусей, Пасей, Мусей и Жулей.

С дороги, перепуганные нами, разлетаются кузнечики и бабочки.

Вот навстречу пастух гонит стадо коров. Он сидит на коне, в его руке длинный кнут и рядом парочка сварливых собак. Это Куренок. Он проезжает рядом со словами: «Здорово, Петрович! Куда собрался?»

- За ягодой!

- А… Ну да, она, наверн, уже дошла.

Коровы смотрят на нас с удивлением, одна телушка даже подходит близко к лизиному велосипеду, понюхать, она совсем юная и очень любопытная. Лиза гладит её по мокрому носу.

Прорвавшись через стадо, мы продолжаем свой путь.

Перед нами поёт и шаманит деревня Сальники. Она наполнена множеством звуков. Кто-то стучит кувалдой по колышку, прибивает лошадь, чтобы она, гуляя на цепи, никуда не убежала (для этого надо вбить кол достаточно глубоко в землю). Кто-то выпускает из курятника куриц, которые с криками «кур-ку-ру-ру» вылетают во двор. Везде лают собаки: большие - «быв-быв», «о-во-во-во-во», маленькие - «а-тя-тять- а-тя-тять», мычат телята, крякают утки, хрюкают свиньи, дрендят трактора. Вот мимо нас проезжает мотоциклист с женой, что обняла его сзади. В люльке у них ручная коса и зелёное сырое сено. Они уже с утра по росе накосили его своим телятам и свиньям.

Встаёт розовое солнце, ещё прохладное, но такое ясное, как цвток, от него вся округа насыщается светом и радостью. Всё начинает блестеть и сверкать. Каждая травинка в каплях росы, чуть пригнулась, держит эти водяные капли, сияющие своей родниковой чистотой.

Весь луг сбоку от дороги такой цветущий и такой живой, он смотрит на солнце, раскрываясь и распестряясь. И поляны кашки, клевера, иван-чая, цикория, ромашек и колокольчиков свркают как острова сокровищ!

А мы едем дальше. Вот пошла накатанная чёрная дорога между Сальниками и деревней Сиротка. По ней часто ездят крестьяне друг к другу и в другие сёла, а те из них – сюда. Проезжают по ней автолавки с продуктами, трактора, комбайны, машины, телеги, велосипеды. Слева от дороги высокая пшеницы рать встала тесной стеной, словно на защиту своей земли с высокими копьями из колосьев. Справа от нас поле под парами, такое же цветастое, как и луг, только трава на нём выше, потому что для отдыха поле вспахивают, и земля там куда мягче, чем на лугу, где часто ходит скотина и топчет землю копытами. Проезжаем одно поле, половинку второго и попадаем на высокий грейдер – грунтовую насыпь без асфальта. Грейдер хорошо накатан, но трактора разбили часть его полотна, видны последождевые ямы, навороченные тяжёлыми колёсами, вертишь велосипедом, чтобы не налететь на куски земли. Папа едет впереди, за ним бегут собаки и лают на все движущиеся объекты.

По бокам розовые, жёлтые, синие пучки цветов. Каждая травинка цветёт и каждая бесподобна! Даже колючки прелестны и даже та, что у самой дороги, по которой все колёсами проносятся, вдавливая её в землю - и та красавица! Всё цветёт пышно, вдохновенно.

 Сочные травы счастливы, у них пора свадеб… Они женятся, они улыбаются, как прекрасно быть этому свидетелем! Как прекрасно под васильковым небом!

Но вот ты едешь-едешь, глядя по сторонам и вдруг: хрясь! Что-то сорвалось, ты сначала думаешь: «Ну всё, кирдык»! Оказывается, ничего серьёзного, просто цепь слетела, ставишь её назад и снова едешь.

Велосипеды у нас очень древние, никто точно не знает, откуда они взялись, поэтому со здоровьем у них плоховато. Вот оно и подводит. Иной раз соскакиваешь, а тама: мама родная, из покрышки камера вылезла, словно толстый червяк, того и гляди прорвётся!

Варя подъезжает:

- Бечкас, чё такое?

И без объяснений понимает, глядя на выпяченную камеру, что у велика грыжа. Ему плохо и «бо-бо». Подъезжает Петя, Лиза, Паша, спешиваются, гремя вёдрами в рюкзаках, интересуются проблемой.

Всеми своими десятью руками мы запихиваем камеру обратно под покрышку. Но покрышка старая, растянутая, прилегает к ободу не плотно, поэтому камера снова выползает наружу. Надо что-то делать. Но что? В безнадёжной ситуации, когда рядом под рукой нет ничего, лишь колосистая трава, трудно что-то придумать и предпринять. Но из любой ситуации можно найти выход, имея на плечах работающую единицу. Техника служит тогда, когда служит голова. Крутишь педали в мозгах, вертятся шестерёнки, там всё едет как надо.

Мы решаем проблему за несколько секунд: достаём из рюкзака шнурок, которым рюкзак был завязан, чтобы ведро не выпало, и перематываем этим шнурком слабое место покрышки, предварительно запихав туда вылезшую часть камеры. Плотно завязываем вокруг обода шнурок и вот: покрышка прижата, камера больше не пролезет, и мы спокойно двинемся дальше! Завязываем рюкзак куском тряпки и едем вперёд.

Один раз у Паши рассыпался подшипник внутри рамы, который обеспечивает вращение педалей. И всё это посреди дороги – в поле. И назад не вернёшься и вперёд далеко идти. Инструментов для такой сложной операции в нашем рюкзаке нету. Но мы не плачем. Это не про нас. Садимся в пыль у дороги с этим железным инвалидом и начинаем думать: как быть. И нам в голову приходит единственно верное решение: привязать Пашин велик к сиденью другого велика и катить её на буксире. Отлично! Привязываем к Петиному велику и едем дальше.

Папа уже уехал далеко, только спина его виднеется в старой выцветшей рубашке. Но когда навстречу нам едет машина, он оборачивается и кричит издалека:

- Уйдите с дороги!

Мы слезаем с велосипедов и встаём у обочины, пока не проедет этот грузовик и не обдаст нас приличной дозой пыли. Затем мы устремляемся вперёд и скоро догоняем папу.

- Летит, как угорелый! Отец всегда говорил: «От дураков подальше», - рассуждает папа о проехавшей машине. Видно, эта мысль его волнует. – Мало ли какой пьяный попадётся, задавит, даже пикнуть не успеете. От машины сразу в сторону надо уходить. Пусть едет. Меня с маленькой Пашей тогда автобус чуть не убил, я её прям с коляской выбросил через паребрик и потом сам перескочил. И сколько таких случаев было. Людей только так давят на дорогах. Вы с этим не шутите, рот не розевайте! Отец растил-растил, а этот колёсами проедется: и нет дитишки. Плачь потом, а ничего уже не сделаешь. Не-ет! Надо сразу уходить. Это мой принцип. Отец у вас строгий, но дельный. А бывают отцы-слюнтяи, за ребёнка не дрожат, не берегут, это значит - до беды. А я детям всю жизнь посвятил!

Мы мчимся дальше. И всё внимание на те кусты садов, они всё ближе и ближе… у садов начинаются первые земляничные полянки.

- Пап, - спрашивает Петя, - а Майка примерно через сколько километров?

- Да километра через три… - отвечает папа, стрельнув глазом вдаль.

Это известие придаёт нам силы, мы усерднее жмём на педали, заворожено глядя на кусты, что синеют впереди. Это и есть Майка, там жила моя бабушка. Ничего уже не осталось от этой деревни, кроме садов, заваленных сломанными деревьями и заросших крапивой… Но зато рядом целые гектары земляники. Проезжаем ещё пару подсолнечных полей. И вот она рядом! Такая близкая! И сердце твоё колотится, кажется, уже во рту, так ты рвёшься сюда. И соловьи твоей души поют-заливаются на ветках радости. Вот они знакомые листочки, из-под них выглядывают красные ягоды. Они повсюду. Куда ни глянь. Даже с дороги они видны и даже с дороги чуется их аромат!

Земляника – первый плод средней полосы, первые витамины, первое чудо. Ещё ничего не поспело: огурцы только растут, вишня ещё кислая, крыжовник зелёный, смородина зелёная, а вот землянику можно есть!

Но урожаи её не всегда одинаковы. Иной раз приезжаешь, а все поляны пусты, одни листья зеленеют, без ягод, даже самых маленьких. Это значит: не уродилась.

А бывает и так, что ягоду до нас вместе с травой покосили на сено коровам и увезли на тракторе.

Иногда ты приезжаешь, опоздав, ягода была, но отошла, сжарилась на солнце, высохла. Надо было раньше ехать.

Однажды мы отправились за земляникой в довольно пасмурную погоду, с утра было хорошо и прохладно, папа радовался, что не замучают овода, и мы прокатимся на телеге. К середине пути Руслан устал, пошёл пешочком, а тут ещё дождь хлынул. Вылилось сразу столько воды, что, казалось, на небе плотину прорвало. Мы вымокли до нитки. Но лучше бы этот дождь не прекращался, потому что земля – как тесто. Когда в него добавляешь воды, оно жидкое, клеится к рукам тонким слоем. Но более густое тесто прилипает уже кусками. После дождя земля впитывает в себя основную влагу, становясь не чёрной похлёбкой луж, а грязным густым месивом, которое затягивает ноги и наматывается на колёса гигантскими пластами.

Конь остановился. Мы были посередине дороги. Свернуть с грейдера невозможно, он слишком высокий, а сбоку поле и луга, дорог нет. Впереди три километра и позади семь. Значит, надо двигаться вперёд. Папа велел нам слезть с телеги, а сам стал разгонять Руслана и скоро охрип от крика. Потому что жеребец останавливался то и дело, и пока мы не спихнём ногами и палками грязь с колёс, он не подавался вперёд, а тяжело дышал, расширяя ноздри и отмахиваясь от оводов. А тут ещё и ягоды на Майке не оказалось совсем. Кое-как мы проехали грейдер, свернули на обычную грунтовую дорогу, покрытую травой, а потому не липкую и не грязную. Но и тут ягоды нигде не было. Тогда мы покатили на Крутец таинственной полузаросшей дорогой у склона оврага. Там был широкий луг с великаньей травой. Это место папа называл Крутцом потому, что напротив, через овраг стояла ржавая водонапорная башня как единственное напоминание о селе Крутец.

Мы кинулись к полянам. Какое разочарование! Вся ягода: осыпная и крупная – пропала. Дело в том, что тот год был особенно сырым. Дожди шли каждый день. Ягоды, покрывшись мохнатой шалью плесени, висели на своих гнилых плодоножках. Мы проделали такой долгий путь ради сопревшей ягоды. Вёдра у нас были пусты и чисты, как небо над головой. Оно уже освободилось от туч, и солнце палило нещадно.

- Дожди всю ягоду погноили! – разочарованно произнёс папа. - Ну что, дитишки, поедем назад, как ехали или тут напрямик?

Он показал на слегка подзаросшую дорожку. Конечно, мы решили возвращаться по ней. Ведь никто не хотел снова палками счищать с колёс слои земли и подгонять Руслана десять километров.

Вскоре дорога из заросшей перешла в сверхзаросшую и необычайнозаросшую. Пять лет назад, когда мы сюда ездили, велосипеды спокойно катились по этой дороге, и ничто не намекало на то, что она так одичает. Вскоре мы совсем потеряли ориентиры. Кругом была просто стена из крапивы, лопухов, колючек и молочая. Мы шли, раздвигая для Руслана эти джунгли, топтали стволы растений-гигантов, вымахавших от переизбытка влаги. Нас жгло солнце и крапива, нас жрали овода, но мы всё раскидывали непокорные травы и прорывались вперёд. В этом лесу нельзя было даже понять, где мы находимся, и вскоре мы выехали на поле. Начались кочки, телегу трясло, колёса то падали вниз, то подпрыгивали вверх. Так продолжалось километров шесть, пока, наконец, впереди не показалась чистая прокатанная людьми дорога. К тому времени мы исчерпали все свои силы и шли, вяло перебирая измученными ногами, словно у нас на подошвах колёса сдулись. Я надолго запомню ту поездку!

 

Но сейчас, сейчас земляника есть, вот она! Ничто не мешает её собрать, дождик не льёт, солнце не жжёт, кругом прохлада и воля. И мы бежим искать себе полянки. И всё забыто: долгая дорога, пора ожидания, промозглая осень с простудами и дождями, холодная синяя зима, глядя на замороженные окна которой ты ждал тёплого лета, забыта голодная весна без сена и соломы, полная страха, что вся скотина погибнет, - всё это забыто. И хорошо, что забыто, ведь если ты будешь держать в голове весь сброд, всю чушь и грязь, что налипает к твоим ногам на жизненном пути, ты не сможешь идти дальше.

А ты просто собираешь землянику. Ты просто восторгаешься жизнью под пение птиц, под звон лета.

- Рай земной! – говорит папа, восхищённо. – У, тут она осыпная! Да сладищая! Я буду есть, ребята! М-м! Ягодка – люкс! Ценность невозможная!

Папа какое-то время лакомится на одной полянке, а затем уходит вглубь луга.

Мы кидаемся к первым ягодным пучкам, усаживаемся в них и начинаем торопливо рвать. Земляника не одиночный плод, она созревает кистью, в которой сразу несколько ягод растут вместе, как большая дружная семья. Отрываются ягоды с небольшим щелчком, и вот в твоей руке мягкие спелые «земляничинки», как говорит мой младший брат Митя.

Вокруг нас сплошное благоухание, кружат шмели, бабочки, птички. И пока ты собираешь ягоду, рядом пчёлы собирают мёд.

Пёс Пася лёг в тени иван-чая, «отдышиватся», высунув язык. Потом он тянется к ягодам и, аккуратно выбирая их из травы, отрывает и ест.

А розовое солнце тихо поднимается над полями, его свет разливается по земле. И вот уже тепло доходит до моей спины, мягко греет тело.

Мы устраиваем соревнование: кто соберёт больше кружек ягоды. Отовсюду слышится: «у меня уже кружка», «а я почти две собрал», «я тоже две». В вёдра сыплется первый урожай. Мы впились в свои поляны и опустошаем их ягодное изобилие, но папа не даст спокойно усидеть.

- Дети! – кричит он. - Идите быстрей сюда. Тут земляники море! Я такой ягоды никогда не видел!

Мы бежим с вёдрами через искристый луг, сапоги моются в росе, цветы заплетают ноги. И вот мы все располагаемся на папиной поляне. Она и в самом деле хороша: глаза разбегаются. Кругом одна земляника.

Но папа не останавливается на достигнутом. Он уходит дальше и скоро снова кричит:

- Дети, всё бросайте, идите сюда! Тут вообще тьма ягоды! Вся осыпная!

- Но тут тоже осыпная… - говорим мы.

- Там потом соберёте, сначала здесь.

Мы переходим к папе. У него ягода ещё крупнее, чем прежде. Её больше и она очень сладкая.

Папа переходит на следующую поляну и восклицает:

- Вот это земляника! Её срочно надо собрать. Варь, Петь, идите сюда! Пусть они там собирают. Поглядите, чё тут творится! О-ё-ёй! Уйма земляники! – он смеётся. – Как нам повезло сегодня, а, ребят?! А я зашёл сюда, думаю: «посмотрю, какая тут земляника». Там вначале вообще дребедень, да? – спрашивает папа, засовывая в рот горсть ягод. – М-м… Аховская ягодка! Свежатинку, как добро поесть. Это ж в охоточку, а то эта вся еда уже надоела. Одно и то же! А это хоть какое-то разнообразие, да?

- Ага!

- Я её ем за милую душу. Это же витамины. Вы почему не кушаете? Вы ешьте! – говорит папа. – Горстку в ведро, горстку в рот.

Вскоре папа снова покидает нас и затем кричит:

- Вера, иди сюда! Там всё мелочь! Вот тут ягода настоящая!

Перебегаю на новое место, втыкаюсь и не могу оторваться!

Мы надолго затихаем, довольные своими полянами. Папа ест, время от времени бросая в моё ведро горсти ягод, потом он уходит к Пете с Варей, собирает в их посуду, а потом говорит:

- Всё! Я наелся вволю! Пойду, посмотрю велосипеды. Отведу их от дороги. А то утащат: тут охотников много.

Пригревает солнце, жужжат пчёлы, ящерицы шуршат, поют жаворонки и соловьи, синеет небо над головой.

Наши вёдра наполняются благоухающей земляникой. Через полтора часа они доверху забиты. Солнце уже припекает, голова побаливает, ноги затекли, спина не разгибается, овода кружат рядом. Но мы рады своему урожаю, дорываем в последнее маленькое ведёрко.

Папа идёт к Паше, которая спокойно сидела со своим ведром чуть в сторонке.

- Паш, ты чё, уже всю поляну оболванила, что ли?! Ну, ты даёшь! А я думаю, чего это она там приутихла! А у неё уже ведро полное! Ну что, хорошую я тебе полянку нашёл?

- Да! – отвечает Паша.

- Собираемся домой, ребят? – спрашивает папа.

- Ага!

Идти назад тяжело: под ногами мелькают поляны с осыпной ягодой, её уже складывать некуда, и мы собираем самые аппетитные ягоды в горсть, съедаем и идём дальше… Ах, какая прелесть тут остаётся несобранной…

- Мы сюда ещё приедем! – обещает папа. – Тут вон сколько земляники. Пропасть!

Рядом с земляникой растёт пышный чимбар (по-другому, чебрец), папа нарывает его в огромную охапку и запихивает в свой рюкзак. А мы рвём иван-чай, по маминому распоряжению, засовываем длинные стебли в рюкзаки, и его розовые цветы слегка торчат из вещмешков. У нас все сапоги в прилипших лепестках цветов, а коленки мокрые от раздавленной земляники, но за плечами — свежая ягода.

Мы поднимаемся со своими велосипедами по высокой грейдерной насыпи на дорогу и начинаем обратный путь. Солнце уже высоко, жара сменяет прохладу. За нами в погоню отправляются кровожадные слепни и овода. И только мелькают поля с жёлтыми подсолнухами да колосистой рожью, стелется дорога под колёса велосипедов.

Вот стадо изнурённых коров в пруду стоит, животные спасаются от жары и оводов, что больно грызут их в вымя и низ живота, где кожа понежнее, а, значит, её можно прокусить и вдоволь насосаться чистой крови.

Тут на пути село Сальники. Папа решает заехать в него, повидаться с нашими дальними родственницами – Шурой и Нюрой. Это две сестры-старушки, у которых никогда не было ни мужей, ни детей. Поэтому их все называют - «девки». Они прожили почти век неразлучно в этом старом деревянном доме. Сейчас они сидят на лавочке у дома, сбоку – две их палки, без которых бабушки не могут ходить. Они очень старые и жизнь согнула их тела в дугу. Но Шура и Нюра кажутся всегда какими-то счастливыми, как будто они состоят из добрых светлых гномиков.

- Ну как у вас тут дела? – спрашивает папа, спешиваясь с велосипеда.

- Хорошо, Юра, хорошо!

Они встречают нас радостно, говорят, что все мы красивые и так выросли! Они каждый раз спрашивают, как нас зовут, потому что нас много и все мы похожи.

Папа предлагает Шуре с Нюрой земляники, но они наотрез отказываются.

- Ты что?! Ты что?! Вези детям, Юра! У тебя семья такая большая! А у нас всё есть! Всё есть! Оставь ребятишкам.

- Ну, смотрите! – говорит папа. – Как у тя, Нюрк, со здоровьем? Ты, говорят, зимой сильно болела…

- Да ничего, Юра, всё хорошо. Мы как живём: день прошёл и - Слава Богу.

- Да! – говорит Шура. – Нам чё, Юр: много надо? День прошёл и - Слава Богу!

Когда мы собираемся уходить, они выносят нам «гостинцы»: конфеты, печенье, оладушки, - это всё, чем они богаты. Мы стесняемся брать у них последнее, но они обидятся, если мы откажемся. Поэтому запихиваем это в рюкзаки и двигаемся домой.

И вот дорога к нашей речке Карай, сама река где-то в низине, а там на горе стоит Моршань, уже почти пустое село, из него только церковь возвышается к небу голубыми куполами, и где-то у обрыва над рекой тоненькая угадывается фигура мамы, которая ждёт нас, вглядываясь в даль.

 

Это было далеко-далеко: за сиреневым туманом, за синим озером, за широким полем…

 

10.07.2016

 

 

Автор:

Вера Богданова

Рассказ публиковался в различных печатных и интернет-изданиях.