Метаморфозы» («Золотой осел») как самое известное произведение Апулея.

 

Фольклорное сказание о человеке, превращенном в животное чарами колдуньи и вновь обретшем человеческий облик, вошло в античную литературу еще до Апулея, и в изложенном сюжете ему фактически ничего не принадлежит, кроме заключительной части[8].

Во вступлении Апулей характеризует роман как греческую повесть, составленную в «милетском» (т. е. новеллистическом) стиле.

На самом деле, «Метаморфозы» представляют собой переработку греческого произведения, сокра­щенный пересказ которого мы находим в приписываемом Лукиану «Лукии, или осле». Это тот же сюжет, с той же серией приключений, даже словес­ная форма обоих произведений во многих случаях тождественна. И там и здесь рассказ ведется в первом лице - от имени Лукия[9].

Но греческий «Лукий» изложен в одной книге, т.е. он много короче «Метаморфоз», составляющих 11 книг. Повесть, сохранившаяся среди произведений Лукиана, заключает в себе только основной сюжет в сжатом изложении и с явными сокраще­ниями, затемняющими ход действия.

У Апулея сюжет расширен многочис­ленными эпизодами, в которых герой принимает личное участие, и рядом вставных новелл, непосредственно с сюжетом не связанных и введенных как рассказы о виденном и слышанном до превращения и после него.

Раз­личны и концовки: в «Лукии» нет вмешательства Исиды. Герой сам вку­шает спасительных роз, и автор подвергает его, уже человека, «составителя историй и других сочинений», заключительному унижению: дама, которой он, будучи «ослом», нравился, отвергает его любовь как человека. Этот не­ожиданный финал, придающий пародийно-сатирическое освещение сухому пересказу злоключений «осла», резко противостоит религиозно-торжественному окончанию романа у Апулея.

В латинской переработке изменены имена действующих лиц, кроме имени главного героя — Лукия (Люция).

Фотий, константинопольский патриарх IX в.. еще имел в руках полный текст греческой повести, о Лукии-осле и сопоставил ее с дошедшим до нас изложением, которое он считал принадлежащим Лукиану. Автором этой повести он называет некоего Лукия Патрского, о котором в других источ­никах не сохранилось сведений. Неизвестно даже, подлинное ли это имя писателя или оно извлечено из самого рассказа, где герой Лукии, происхо­дящий из города Патр (так в греческом «Лукии», у Апулея родина -- Ко­ринф), ведет повествование в первом лице.

Апулей и автор «Лукия, или осла» перерабатывали одно произведение в двух направлениях. При утрате оригинала личный вклад автора «Метаморфоз» не всегда может быть точно установлен. Но если подлинная греческая повесть действительно умещалась в двух книгах, расширения и вставки «Метаморфоз» должны быть отнесены в значитель­ной мере на счет самого Апулея, наряду с заключительной, полуавтобио­графической частью.

«Внимай, читатель: позабавишься» -- такими словами кончается всту­пительная глава «Метаморфоз». Автор обещает развлечь читателя, но пре­следует и нравоучительную цель. Идейная концепция романа раскрывается только в последней книге, когда начинают стираться грани между героем и автором. Сюжет получает аллегорическое истолкование, в котором нрав­ственная сторона осложняется учениями религии таинств. Пребывание раз­умного Лукия в шкуре «издавна отвратительною» чистой Исиде сладо­страстного животного становится аллегорией чувственной жизни. «Не впрок пошло тебе,— говорит Лукию жрец Исиды,— ни происхождение, ни положение, ни даже самая наука, которая тебя отличает, потому что ты. сделавшись по страстности своего молодого возраста рабом сластолюбия, получил роковое возмездие за неуместное любопытство».

К чувственности присоединяется, таким образом, второй порок, пагубность которого может быть иллюстрирована романом, — «любопытство», желание самовольно проникнуть в скрытые тайны сверхъестественного.

Но еще более важна для Апулея другая сторона вопроса. Чувственный человек — раб «слепой судьбы»; тот, кто преодолел чувственность в религии посвящения, «спра­вляет победу над судьбой». «Тебя приняла под свое покровительство дру­гая судьба, но уже зрячая»[10]. Противопоставление это отражается на всем построении романа. Лукий до посвящения не перестает быть игрушкой ко­варной судьбы, преследующей его так же, как она преследует героев ангин­ного любовного романа, и проводящей его через бессвязную серию при­ключений; жизнь Лукия после посвящения движется планомерно, по предписанию божества,— от низшей ступени к высшей.

Идею преодоле­ния судьбы выдвигал в свое время Саллюстий, но там оно достигалось лич­ной «доблестью»; через два века после Саллюстия представитель позднеантичного общества Апулей уже не рассчитывает на собственные силы и вверяет себя покровительству божества.

Религиозно-философская концепция заключительной книги позволяет, автору ввести в изображение чувственного периода жизни Лукия большое количество «развлекательного» материала; однако ему не чужды и сатири­ческие цели.

Ослиная маска героя открывала широкие возможности сатири­ческого изображения нравов: «Люди, не считаясь с моим присутствием, свободно говорили и действовали, как хотели». Возможности эти были ис­пользованы уже в греческой повести, изображавшей, например, развратную жизнь нищенствующих жрецов сирийской богини, и расширены в добавле­ниях, принадлежащих самому Апулею.

По роману рассыпано огромное ко­личество мелких штрихов, изображающих разные слои провинциального общества в различной обстановке, причем Апулей не ограничивается комическо-бытовой стороной; он не скрывает фактов тяжелой эксплуатации рабов, трудного положения мелких земельных собственников, произвола администрации.

Большую культурно-историческую ценность имеют описания, связанные с религией и театром.

Богатый фольклорно-новеллистический материал мы находим в эпизодах и вставных частях. Автор старается концентрировать однотипный материал в соответствии с тоном различных частей своего рассказа. Тут небылицы о колдовстве и разбойничьи истории: фривольные комически-бытовые новеллы о неверных женах, добродетельных героинях, мрачные повествования об убийствах и веселые пародии.

В этой пестрой и красочной картине особо выделяется большой вставной рассказ, помещенный в центре романа и равный по величине двум книгам, — «старушечий рассказ», т. е. сказка об Амуре и Психее.

Это один из самых распространенных в фольклоре сказочных сюжетов: девушка, выданная замуж за какое-то таинственное существо, нарушает брачный запрет; муж исчезает, жена отправляется на поиски и после долгих странствий находит супруга.

Повествование Апулея начинается традиционной сказочной формулой: «В некотором государстве жили-были царь с царицей. Было у них три дочки». Затем автор переходит на свой обычный изысканный стиль.

Литературная обработка сохранила основные линии фольклорного сюжета, ставшего классическим, и неоднократно встречавшегося впоследствии в народных сказках, в том числе и в русских.

Удивительная красота младшей из трех дочерей, предназначенный ей брак со страшным чудовищем, (царь, отец девушки, опрашивает оракула о ее возможном муже), волшебный дворец мужа с невидимыми прислужницами, таинственный муж, который посещает жену ночью и запрещает глядеть на себя при свете, нарушение запрета по наущению коварных сестер, поиски исчезнувшего мужа, оказавшегося очаровательным юношей, месть сестрам, затем скитания и рабская служба героини, выполняющей трудные задачи при содействии чудесных помощников, ее смерть и воскресение – вся эта традиционная фольклорная вязь налицо и у Апулея.

Но мужем героини является Амур, и мир сказки перемешан со сферой олимпийских богов, поданной в комическо-бытовых тонах, что, в общем-то, не противоречит греческой литературной традиции (например, в произведениях Аристофана).

Героиня тоже получает имя, она – Психея (Душа). Поэтому уже в античности рассказ Апулея понимался аллегорически, и автор в определенной степени рассчитывает на подобное толкование.

Падение героини – «души», результат злосчастного любопытства, делает ее жертвой злых сил, обрекает на страдания и скитания, пока не наступает избавление по милости верховного божества. В этом отношении интересно провести параллель с судьбой Лукия, на что, очевидно, и рассчитывал Апулей, вводя историю злоключений Психеи в свой роман.

Позднее, в Новое время, в сказочных деталях тоже отыскивались аллегории, такой подход вообще был свойственен данному периоду, и делался вывод об очищении души страданием, хотя вряд ли это так уж необходимо вытекает из концепции Апулея.[11]

Популярность романа в немалой мере обусловлена и мастерскому изложению повествования различными стилями, софистическая цветистость сочетается с более простым стилем новеллы. Апулей – изысканный, манерный стилист, часто прибегающий к архаическим словам, к словотворчеству, не избегающий и просторечия.

Слава его была настолько велика, что вокруг имени «мага» создавались легенды. «Метаморфозы» были хорошо известны в средние века. Так новеллы о любовнике в бочке и любовнике, выдавшем себя чиханием, перешли в «Декамерон» Бокаччо.

Однако наибольший успех выпал на долю Амура и Психеи. С легкой руки Апулея, в литературе этот сюжет обрабатывался Лафонтеном, Виландом, Богдановичем; он давал материал для творчества величайших мастеров изобразительного искусства: Рафаэля, Кановы, Торвальдсена. Сюжет стал классическим не только в его фольклорном воплощении.

Заключение

 

Основным источником изучения античной литературы являются, конечно, литературные памятники греческих и римских писателей, постольку, поскольку они сохранились и дошли до нашего времени. Многовековая литературная продукция античности была очень велика, произведения, дошедшие до нас в цельном виде, составляют ничтожную ее часть.

Тем более значительна роль, которую играют эти произведения в контексте развития мировой литературы. Все сказанное об античной литературе в целом, можно отнести и к роману Апулея «Метаморфозы» («Золотой осел»), по счастью, сохранившемуся до нашего времени.

То, что материалы (сюжеты и мотивы) романа неоднократно использовались впоследствии многими писателями или художниками, свидетельствует о понимании той роли, которую творчество Апулея сыграло в истории литературы, а также о высоких художественных достоинствах книги. Апулею удалось (одному из немногих писателей той эпохи) сочетать эти художественные достоинства с увлекательностью и юмором повествования.

Серьезные проблемы (испытания души, выбор смирения перед волей божества или самостоятельности человеческого выбора) решаются Апулеем на фоне описания повседневной жизни, в которую вкраплены элементы фантазии, сказочности. Внутренняя серьезность в сочетании с увлекательной формой и до наших дней остается популярнейшим литературным приемом, охотно используемым многими авторами.

Многочисленные таланты Апулея – философа, адвоката, писателя, «мага» -- нашли свое отражение в романе, наряду с отзвуками приключений его собственной бурной жизни. «Метаморфозы», конечно, отнюдь не биографический роман, в том смысле, который обычно вкладывается в это понятие, т.е. в него не включены непосредственно события жизни автора во временной последовательности. Эпизоды романа, скорее, представляют собою отражение этих событий в душе, не то, что случилось, а то, что могло случиться.

Пушкин ценил Апулея больше, чем серьезных античных авторов, и наверное, был прав.

Список литературы

 

1. Античная культура, словарь-справочник, под редакцией Ярхо В. Н., М., 1995 г.

2. Артамонов С.Д. Литература Древнего мира, М., 1988 г.

3. Карпушина С.В., Карпушин В.А., История мировой культуры, М.,1998г.

4. Куманецкий К., История культуры Древней Греции и Рима, М., 1992 г.

5. Лосев А.Ф., Античная мифология в ее историческом развитии, М., 1975 г.

6. Тронский И.М., История античной литературы, М., 1998 г.

7. Федоров Н.А., Мирошенкова В.И., Антология античной литературы, М., 1999 г.

[1] Тронский И.М., История античной литературы, М., 1998 г., с. 443.

[2] Там же. с. 444.

[3] С.Д. Артамонов, Литература Древнего мира, М., 1988 г., с. 170.

[4] Цит. по: Артамонов С.Д., Литература Древнего мира, с.242.

[5] Античная культура, словарь-справочник, с. 40 -41

[6] Тронский И.М. История античной литературы, с. 445.

[7] Антология, М., 1999 г., с. 204-224.

[8] Тронский И.М., История античной литературы, с. 446.

[9] Там же.

[10] Антология, с. 223.

[11] См. Лосев А.Ф., Античная мифология в ее историческом развитии, М., 1975 г., с.582.