Внутренняя орбита Рифта Вотчины.

Планета-Вотчина Басманова.

Несколькими планетарными месяцами позднее.

Небольшая удобная лавка из синтезированного массива берёзы была гладкой и очень приятной на ощупь. Здесь вообще было много синтезата, композита, имитаторов высокого уровня (белого песчаника, к примеру, которым не располагала планета, но без которого Басманову как-то не виделся идеальный образ храмового строения, в котором ему хотелось бы пребывать). Он гладил ладонью поверхность лавки рядом с собой, сидя здесь, опираясь спиной о прохладную панель, покрытую цветочно-растительной росписью и непрерывной вязью орнамента, который знатоки древних эпох Земли назвали бы солярным. Спокойно закрытые глаза, ровное глубокое дыхание. Полное ощущение небольшого, но просторного собственного дома вокруг, и безграничности самопогружённого мира в себе. Минуты без времени, без мыслей, только укрепление чувства приятного равновесия… Эти минуты истекали сами собой, возвращались отголоски реальности, признаки удовлетворения и ясности понимания. Тогда он покидал пространство уединения и снова возвращался в свой нынешний мир…

Раньше это помогало. Что-то вроде классической медитации "проточной воды", или "ручья", как это называл мысленно он. Мягкое очищение тонкого тела от наслоений всяческих побочных энергий, обрывков житейских реакций, от эффектов закольцованности сознания на постоянных проблемах, а тела бренного - на рефлекторных отголосках усталости и негатива. Чтобы возобновить генерацию сил всех уровней, и направить их на наиболее продуктивное решение текущей задачи. Конечно, по-хорошему, надо было бы расстелить коврик на экологически чистом куске природы, ну или в хорошо проветриваемом светлом помещении, переоблачиться во что-то свободное, а то и вовсе раздеться, разуться, принять позу скалы… Разделить дыхание, как надо, и в три этапа получить очищение, восполнение энергий и - искомое прозрение. Но это в идеале. На деле жизнь в Космосе часто не предоставляет слишком комфортабельных условий, а время не терпит, пока вы доберётесь до ближайшего центра релаксации, и тогда приходится совершать омовение ручьём, а также отворение третьего глаза, где и когда застанет. В Агентстве, среди многого прочего, его успели научить и этому. Специалисты по кадрам сделали вывод об исключительности способности агента Басманова к трансовым состояниям, напрямую связанным с интуитивными и телепатическими рецепторами, и усилили их экспериментальным живым кристаллом, внедрённым прямо в его живую нейронную сеть… Впоследствии он не раз себя спрашивал, зачем согласился тогда на сомнительной ценности приобретение (ведь насильно его, кажется, не заставляли принять его), от которого вблизи мощных биополей часто раскалывалась голова и утрачивался интерес к интеллектуальным играм, вроде шахмат и покера, с простыми смертными… Однако, тогда обладание таким волшебным преимуществом показалось ему делом прибыльным, что, впрочем, неоднократно подтверждалось в течении долгих лет.

 Постепенно собственный мозг стал ощущаться им как параллельное пространство внутреннего Космоса. Потому со временем надобность в "коврике" и ритуальных движениях отпала вовсе… (Ну, если только он не желал ублажить себя каноническим воспроизведением этого вида духовной практики, сродни тому, как иногда хочется употребить излюбленное угощение, чем бы оно не являлось, в нарочито красивой интимной "правильной" обстановке). Он полюбил совершать подобное здесь, пока Храм был пуст. Если бы сейчас кому-то понадобилось сюда войти, Миша, оставшийся в храмовых сенях, являющихся одновременно чем-то средним между притвором, папертью и фойе, деликатно попросил бы вошедшего подождать, пока Хозяин не завершит свою молитву. Как правило, никто никогда не возражал. В случае действительно неотложной проблемы, требующей обращения жителя Вотчины к своему божеству немедленно, здесь и сейчас, Басманов, конечно, прервал бы медитацию. Но на памяти колонии такого ещё ни разу не происходило… Причиной тому была, разумеется, особая чувствительность Хозяина к психическому состоянию подопечного населения в целом, и каждого по отдельности, особенно в непосредственной близости от себя. Басманов и сам частенько исполнял функцию божественного советчика - его авторитет ясновидца был непререкаем. В подавляющем большинстве критических случаев проблема человека разрешалась вполне обычными способами - ненавязчивой материальной, медикаментозной либо психологической помощью, а с этим успешно справлялся он сам, или главврач колонии, или бесценный многоуважаемый отец Магх, или питаджи-Патрик, как его тут тоже часто называли. Хороший правильный священник для мирян - это, прежде всего, грамотный психолог и умудрённый жизнью человек, при наличии которого почти не остаётся таких нравственных противоречий, которые надо было бы перекладывать непосредственно на Бога.

По сути же, главной и самой больной проблемой колонистов была обособленность, вынужденная из соображений безопасности изоляция из крохотного мирка от остального заселённого людьми ( и не только) пространства. Срывы и депрессии, порой невозможность найти пару по душе среди в общем-то немногочисленного контингента, либо конфликты на почве претензий сразу нескольких на внимание одного ( точнее - одной, потому что мужчины составляли две трети от общего количества народа), чисто психологического толка "клаустрофобия", знакомая, наверняка, всем социальным разумным тварям, когда дома всё хорошо, но необходимо ощущение таких же сообществ вокруг, мест доступных развлечений, даже если тебе не особенно надо по ним мотаться, необходим приток информации извне, ощущение связи со всем огромным миром за забором твоего двора ̶  всё это регулярно и периодично вспыхивало, и тоже требовало разрешения. Тогда Басманов организовывал охраняемые эскортом лётного звена выезды вовне по разным надобностям разным категориям служащих колонии, и даже семейный и романтический отдых для них на специализированных спутниках или имитационных планетах, и не отвергал предложения более-менее проверенных Баз Знакомств. Но на эти объекты "смотрин"он всегда летал с подопечными самолично.

Прежде, в его мире и времени, в кризисных положениях все всегда обращались к Богу, и в мыслях даже не было, что ты сам на что-то способен в безнадёжном положении, кроме как отдаться воле Всевышнего и полностью понадеяться на Его мудрость и поддержку…  Теперь он понимал, что, по сути, это тоже была медитация, но осуществляемая смятенным духом в некой экзальтации, чаще всего, и получаемые в результате итоги оказывались столь же случайными, сколь бессистемной была форма спонтанного обращения к высшим силам. Истинно, "грамотно" верующие годами мудро вслушивались в себя, стараясь различить в хаосе собственного мятущегося сознания глас Божий, и разгадать символы Его безмолвных посланий душе - и тем обрести небывалый покой… Это лишь подтверждало доктрину о том, что все ответы на вопросы заключены в нас самих, наше сознание в состоянии найти решение для любой нашей проблемы, а ощущение присутствия некого Высшего начала при этом - необходимая для успеха составляющая, усилитель, универсальный преобразователь наших сил и возможностей. Лучшим доказательством тому было эпическое приключение с Капитанами и Грэем в присутствии Великого Лютца в качестве именно такого катализатора, возведшего энергию отчаяния Басманова, выплеснутую в виде звуковой гармонии Давидовых Псалмов, в невероятную степень и обратившего оную в неотразимое оружие защиты.

"Я сам себе спасение, или - разрушение", - так повторял он себе непрестанно, когда снова начинал терять опору под ногами и уверенность в душе. У нас достаточно силы выстоять, наше сознание может уловить всё необходимое из мироздания, подобно тому, как Поисковик в корабле Джека честно и надёжно добывает из него всё, что просим… Если запрос, конечно, корректен. Но это не было чудом, как таковым, лишь оттого, что они этим пользуются, не понимая детально устройства, не имея технологии создать такое. Но кто-то ведь это создал, кто-то, кого можно бы приравнять к высшей силе, однако… это лишь условность формулировки одной из бесконечности ступеней восхождения абстрактного Разума. И теперь он это знал, понимал, но это знание не добавило ничего к его вере. Но и не особо пошатнуло её, скорее - изменило, отодвинуло почти до предела границы того, что он мог бы теперь беззаветно считать истинным чудом и делом Божьим… Надо только довериться себе, надо перестать искать ответы вовне. Надо смотреть в себя - и видеть истину.

И, меж тем, необъяснимым божественным чудом виделось буквально всё вокруг, абсолютно всё - инопланетные корабли-Эвольвенты, васильки, стакан молока… Любовь, печаль, гнев и сама жизнь… Квазары, тёмная материя, кварки и страпельки, кошки… Конечность всего по отдельности - и бесконечность целого… Непрерывность созидания и разрушения. Прежде, в той, другой, первой жизни он не задумывался о таких вещах. Его вера была наивна и безусловна. Он нёсся бешеной кометой в поле притяжения своего мира, и всё. В своём бешеном ритме беспрерывного созидания-разрушения. Подспудные сомнения и чаяния чего-то великого, запредельного, вечного находили на него, было дело, но тут же вихрь насущных событий сметал их, как тучу. После "казни" и "воскрешения" он летел уже по инерции, как угорелый, в этом сумасшествии открытой бездны чудес, словно боялся остановиться на миг - и сойти с ума.

И вот теперь ему становилось по-настоящему страшно.

Это началось несколько планетарных месяцев назад. Когда он начал видеть ТЕ сны, о ТЕХ, с кем когда-то, вечность назад, делил краткий миг своей земной жизни… И, будучи ТАМ, он переставал понимать, что это - сон, это было единственной реальностью и правдой, и часто кончалось слезами, потерями и смертью его самого, но он всегда, всегда пробуждался от этого счастливым. Настолько полноценно по-детски счастливым, что некоторое время не желал шевелиться и вставать, чтобы подлить упоение утраченной навсегда свободой… "Мой голос слаще был в то время: он был голосом невинности…", приплывало на ум откуда-то. Парадокс. Он имел тогда  такую множественную зависимость, что сложно вообразить существование в стольких оковах с высоты теперешнего положения. Однако… Он как-то пытался, помнится, помирившись с Джеком после кровавых событий в Вотчине, по душам поговорить и пояснить ему свои чувства. Джек, который был способен понять, кажется, всё и немного больше, смотрел на него с настоящим сожалением, и приводил неисчислимые доказательства неизмеримой выгоды его теперешней, уникальной, неповторимой жизни в сравнении с тьмой невежества, ограниченности и страдания прошлого… Логика безупречности была Басманову понятна. Но нутром он чуял иное. И больше не заговаривал об этом ни с кем.

Потому что эффект от "ручья" и "третьего глаза" становится нестабильным. Едва обретённое равновесие начинает исчезать почти сразу, как только он покидает уют своего убежища-святилища, и пространство своего транса. Такое случалось и раньше - когда накатывала тоска неодолимая, когда снова начинало его, ещё живого, засасывать в какую-то адову воронку, в чёрное непроглядное око овеществлённой Смерти, которой полнился ледяной и пылающий нечеловеческими мегастихиями Космос… Тогда спасало многое и сразу - Мишка, лётный Полк, бесконечные заботы снабжения, прекрасные нимфы Эскорта и Таня, любимейшая из них, кураж и вылазки во внешний мир, полный агрессии и ужаса, с риском для жизни… Желанные возвращения после всего, пусть победного, но глубоко чуждого, в собственный рукотворный рай. Пчёлы, наконец, с ёлками. Песни слаженных мужских голосов тёмно-золотым, червонным вечером.

Теперь он обладает много большим: здесь Капитаны, нечаянные помощники, с их странным бессмертием, и даже Ювелир, особый избранник тыттхов, - открыто и вполне дружески, и есть такое чувство, что вот-вот произойдёт что-то ещё более чудесное, чем Явление в нём Великого Лютца… Чем факт существования невозможных сиддхартхов. И жить бы да радоваться, а… не пускало что-то, так тянуло за душу, за все нервы, что хоть плачь. Ещё и недавний рейд в Казино (условно), в целом успешно завершившийся, но произведший на всех гнетущее и странное впечатление… Как только он начинал об этом размышлять, что-то вставало протестом, ватной стеной непроницаемости, и если сейчас раскладывать себя на части, чтобы понять себя же… - результат получался печальный, грустный, какой-то хромой и неясный. Возможно, следовало лечь под синтезатор и исцелиться. Так ему все и советовали. Ну, то есть, не все, Капитаны, принявшие, конечно же, участие в последней операции, пронаблюдавшие неадекватное поведение Басманова в ходе оной, и вполне улавливающие его нехорошее состояние. "А если просто прокачать по вене стэт-дофамин?" - мысленно предложил Джон. Что-то подсказывало, что и этот эффект тоже будет лишь временным.

Близился условный конец года на пороге условной зимы. Знаменовалось это время Этот день учредил Басманов, используя неистребимые традиционные привычки человечества к отмечанию временнЫх периодов своего жизненного цикла. В его время это называлось Николой-зимним, или Велесовыми днями. В той или иной форме эта веха сохранялась почти у всех колонистов, а те, кто не знал такой традиции по причине отсутствия в местах прежнего обитания явно выраженных погодных сезонов, приняли её с удовольствием. Праздников не бывает много, особенно, если ты - на краю вселенной, на острове в бескрайнем океане мироздания, по большей части не пригодном для функционирования бренной человеческой оболочки души.

Он улыбнулся, медленно, глубоко. Представил, как в ангаре с оптически проницаемым сложным куполом, специально выстроенном для праздника, сейчас кипит деловитая работа. Всё украшают… Проверяют отопление, вентиляцию, системы аварийной безопасности, а главное - генерируют снег. Обыкновенный водяной пух… Конечно, казалось бы, чего проще - отбуксировать к Вотчине какой-нибудь ледяной астероид, каких пруд пруди в космосе, выпарить и распылить его до нужной консистенции и устроить всем нормальное Рождество, но… но амбиции Басманова протирались дальше единовременного и энергозатратного действия. Снег надо было иметь свой и тогда, когда хочется. Басманов заказал этот проект давным-давно, и вот сейчас удалось синтезировать его абсолютно чистым. Ведь снег захочется попробовать, подержать во рту, до лёгкой боли в нёбе, до того, как образуется глоточек чистейшей воды. И - сосулечки… И чёрный конь несётся по белой морозной пыли, и нет предела простору заснеженному… Он мысленно мечтательно застонал.

Уже несколько минут стояла тишина и тихо звенела. Потому что здесь, вокруг, было много прекрасного и звонкого. Бронза, серебро, медь… Золото, конечно же. Алмазные светильники с живым пламенем, и дивное ионное сияние, обращающее в зримую музыку торжественную в строгой простоте гармонию архитектуры крестовых сводов и нефов. Подсвечники из обсидиана, чаши и потиры из лоримара, изумруда, нефрита, стали, чёрного кованого чугуна, дерева с чётким вкусом сандала, и апельсиновые, яблоневые, и вишнёвые цветы в розетках изящных юных деревьев, рецепторно отличные от живых лишь тем, что не увядали. Колокольчики всех разновидностей, поющие базальтовые колонны  и кружевные арки из розового мрамора  (да, он повелел соорудить их, пусть это была имитация, но они пели от прикосновений или сквозного дуновения!)… Свистящие, тонко шепчущие потоки проникающего воздуха. Всё жило своей жизнью. Всё перекликалось мелодично, гармонично, тайно и явно… И упоительно пахло воском, ладаном, живыми, выращенными в здешних оранжереях и садах цветами и их мгновенной свежестью, их такой же мгновенной грацией увядания, гирляндами развешенной по альковам этого святилища всех божеств… Ароматическим маслом с Альпаки, совмещающим свежесть снегов вершин - и пряный тёплый жар разогретой весенней земли… Колыхание льняных полотнищ, и шёлковых хоругвей, и чёткой чёрной полимерной сети. Знаки и символы, обозначающие древнейшие людские представления о том, что всегда - выше и больше их. Потенциально достижимо - и недосягаемо. Блистательное, и пугающе одновременно… Призванное придавать смысл мгновению человеческого бытия обещанием некого Дальнейшего Пути. Дающее отпущение страданий, потому что они были лишь временные, а жить тебе ещё вечно.

Здесь было всё, что могло бы утешить человека в его желании сакрального. Даже изваяния и изображения существ и божеств, совсем чуждых тому, что считал Богом он-прежний… Преданных этих направлений было немного, и от них исходил исключительно миролюбивый посыл всем остальным, а Басманову это было как раз и важно. Они с лёгкостью соглашались совмещать свои главные праздничные даты с остальным большинством. И не были против того, что вся колония являлась повеселиться на их красочные торжества. Так, шаг за шагом, Басманов выстраивал основные принципы сосуществования своих людей… (Уникальность этого социума заключалась в отсутствии какого-либо иерархического сословного деления, разве что специалисты высших категорий, люди, обладающие особыми, важными для жизни колонии знаниями и умениями, пользовались рядом законных привилегий). Одного только тут не было - даже намёка на вероисповедание Крымского ханства далёкого земного столетия, впечатанного памятью навек в сами атомы его крови, и раскалённым клеймом - в его сердце. Впрочем, и статуи распятого на латинском кресте богочеловека здесь тоже не было. Джек, в душе в принципе не нуждающийся в таком предрассудке, как религиозные отправления, тем более не понимал такой разборчивости, но у Басманова было много странностей и дремучих привычек, а также - отрицаний и старинной неизлечимой ненависти, равно как и привязанности, и что-либо доказывать ему было бесполезно. Это они все уже поняли. Басманов же, отказавшийся уже от многих прежних непримиримостей, знал, что, допусти он в ауру колонии отвергаемое его сердцем, противное его чувствам, он сам явился бы в конце концов причиной раздора и возрастающего крайнего негатива, что было неприемлемо, конечно.

Ладанный свечной альковный уют царил в крохотном классическом иконостасе, в той части храма, которую особо почитал Басманов и последователи ортодоксального православия, коих, после тщательного отбора при принятии на жительство, было немало. Обнаружился даже художник, вполне понявший древний стиль иконописных изображений, что хотел иметь у себя Хозяин в воплощённом виде. Практически весь Летучий Полк к настоящему моменту состоял из сторонников вероучения своего Командира. Большинство из них, воспитанные суровой рациональной реальностью Космоса, никогда не знали никакого вообще культа, кроме веры в себя и надёжность техники (хоть и обладали, как все пилоты, набором своих суеверий и непременных ритуалов), однако общность интересов постепенно сформировала из них подразделение, вторящее эстетическим и этическим предпочтениям Басманова в этом вопросе. Басманов же никогда не настаивал на истовости исполнения канонов веры, потому что… А вот тут он был вынужден признаться себе, что и для него многое изменилось.

Помимо воли, продолжающей и сейчас, в релаксации, упорные поиски Смысла, губы его застыли в медленной улыбке. Он с наслаждением вспоминал, как размышлял над этим святилищем для всех, кто прошёл проверки, выдержку Космосом, и стал полноправным жителем этой небольшой колонии. Они все, безусловно, имели свои понятия о душе, но их объединяло одно - требование Хозяина об абсолютной лояльности в этом отношении к другим, тем, кого он принял в качестве их же соратников, для совместной борьбы за жизнь. Слова "сограждане" и "товарищи" тут были наиболее уместны и в чести. Храм этот строился не враз, конечно… Сперва это были только колонны остова и обшивка, колокол-гонг на вершине, и огни. Просто место, где, повинуясь интуитивному влечению, можно собраться и вместе петь гимны, ощущая радость неодиночества, защищённость сообществом подобных себе, или послушать слова одного мудрого человека, который назвался священником… Культ его не уточнялся, но из бесед понятно стало, что был он явно из новых "ведических", разбросанных по Вселенной, как и все прочие, однако обладал великим в глазах Басманова преимуществом - умел говорить свои мысли так, что понятно, близко было каждому. Помнил наизусть несметное количество поучительных притч, легенд и стихов разных миров на все случаи жизни. А это было бесценно… И от него веяло чем-то таким, Велесовым, что ли…  Меж своими-славянскими они называли его Патрикеем. На его лице был ровный космический загар, а борода и волосы вились белым с серебром.

Люди всегда остаются людьми. Басманову было многое не известно, но этот факт он знал всеми фибрами себя. В Космосе важно не то, кому ты поклоняешься и какие праздники чтишь, а то, чем ты можешь быть полезен в отрыве от остальной системы, планеты, корабля… Кто ты? - и люди отвечали без колебаний, что могут, знают, или могут узнать, если надо. Они так выживают. шарлатаны и честные работяги, умные и дураки, спецы экстра класса - и обыкновенные домохозяева. Но внутри их, всегда и везде, живёт изначальный Дух, и он обязательно проявляется со временем, стоит им только где-то закрепиться… Рано или поздно, когда всё налаживается, когда отступает необходимость ежечасной непрерывной битвы за существование, отнимающей все силы и время, и люди начинают заводить детей в своих домах здесь без особого страха за них и за себя, возникают другие трудности, потребности, и никогда не получится отрешиться от взгляда Бездны сверху… То есть, будут происшествия, сложности, эксцессы, конфликты, и тут каждый вспомнит о том, во что верует.

Как примирить их всех… Для этого и нужен был Храм. Дом Культуры Человечества, и вряд ли можно придумать лучшее название этому месту. Они все были скитальцами или авантюристами, беженцами или беглецами, бездомными и страдальцами, по разным причинам оторвавшиеся от своих планет, прежних сообществ, галактических союзов и систем с их имперскими законами. Они нуждались в пристанище… А когда определилась жизнь, они стали нуждаться в утверждении себя. В прогнозах будущего. А это не только достижения и важность человека в профессиональной и личной сфере, самореализация на всех желаемых уровнях, это ещё - вера. То есть, то, с чем они все себя соотносят. Им всем нужны силы… Мотивации… Им мало прибежища Вотчины, купола над ней, установок жизнеобеспечения и крейсера в небе. Нужно ещё духовное пристанище… Им постоянно и что-то нужно. Это и прекрасно! Я понимаю это. Я создаю храм надежд. Мне нужен здесь свой мир. И вроде бы пока мне это удаётся, хотя омрачает душу недавнее предательство, повлекшее драму и снова напомнившее, насколько хрупок этот мир и умозрительна эта надежда… Однако - жива, жива. Пока жив он сам, по крайней мере.

На этой улыбке внутри себя Басманов пожелал остановиться на сегодня. Поднялся, восстановил неторопливо обычное ощущение тела. Последними, как обычно, исчезало покалывания в кончиках пальцев. Басманов убрал его мягким переселением биовибрации в пол святилища.

Миша вошёл, услышав его это движение, звон колокольчиков и едва уловимый шорох парчи, затем - негромкий перестук каблуков по направлению к алькову с образами. Медленно приблизился, встал рядом чуть за плечом, присоединившись к краткой благодарственной молитве за ещё один прожитый день.

Они молча вернулись в терем.

Там, занятые обычными вечерними делами и договариваясь о завтрашних, они провели ещё около часа.

- Джона не видал сегодня? - просматривая голографический отчёт биологов, Басманов попивал подогретое и подсолёное молоко с куркумой, удобно устроившись в кресле, в мягком длинном халате из золотистой тафты. - Миша, испей молочка, от него сон лучше.

- Не видел. Так он же на ту сторону вчера ещё улетел, вроде…

- Да, точно, вспомнил…

- Я думал, ты с ним полетишь.

Басманов остался как будто безучастным к тому, что при этом простом с виду вопросе Миша смотрит на него слишком пристально. Как почти всегда последнее время. Так следят за… больными, а ещё - за хитрецами-психами, которые прикидываются нормальными.

- Мне думается, ему одному веселее… Поднадоели мы ему. Так, а это что у нас такое? - он крутанул перед собой над столом несколько раз объёмное, будто реальное, отображение то ли гриба, то ли животного, вобравшего голову и все конечности в округлое плотное тельце, и сверился с описанием.

- Так это ж волокуша ушастая.

- Да нет…

- Да, Фёдор Алексеич, только в выжидательной позиции. Ну либо спит…

- А, точно, она… теперь вижу. Надеюсь, её хорошо стерегут. Только этого нам тут не хватало… Накой её притащили?

- Так это Капитан Джек, она за его шинель зацепилась, а он не заметил по неопытности, как приволоклась… Они ж такие, сам знаешь. Просил тебя не сердиться.

Басманов повёл собольей бровью и только головой покачал, перейдя к следующему объекту.

- Фёдор Алексеич… - начал было Миша, да замолчал. Басманов после сегодняшней профилактики выглядел умиротворённо, и сейчас казался всецело погружённым в ознакомление с наработками биостанции. Последнее время, когда Джеку официально отбыла неосвоенная половина планеты, стали поступать во множестве ранее неизвестные и малоизученные материалы. Конечно, сперва они все проходили тест на вредоносность на борту Ушельца, после чего помещались в строгую карантинную зону лабораторий. Строго говоря, насчёт ртутных бурь надо было что-то решать, потому что купол защиты территории колонии резко вмешался в биосферу планеты, а это не есть хорошо… Басманов, сам в этом не очень шарящий, но интуитивно ощущающий головную боль не только свою, но и планетки в целом, потому и поручил Бессмертному разобраться с этим диссонансом, как имеющему уже опыт по планетарному моделированию.  

- Ну так, на сегодня довольно, пожалуй. Договаривай, про что начал.

Мишкин взгляд выражал мучительный, напряжённый вопрос, даже просьбу, что ли, однако выговорить её суть он почему-то не мог. "Ты же всё видишь, ты должен знать, что я терзаюсь за тебя! Ты всегда заставлял меня открывать душу, прямо, беспощадно и так прекрасно… Почему же сейчас ты притворяешься, что не видишь моей боли, а ещё ужаснее - прячешь свою? Как будто я чужой… Как будто не знаешь, что я хочу делить с тобой всё, и даже смерть. Что с тобой происходит?" - казалось бы, нет проще этих вот слов, но выговорить их не получалось категорически. Басманов, несомненно, читал это в Мишкином взгляде и сознании, но как бы нарочито избегал откровенности… Это пугало.

 Это очень пугало. Даже больше, чем необъяснимое для всех внезапное равнодушие Басманова к собственной участи, непонятная небрежность к своей жизни, к почти стопроцентной вероятности гибели, которой он сам себя подверг в последнем рейде. Да, он умел рисковать, и не колеблясь поставил бы на кон жизнь, если этого требовала ситуация, если только так он мог защитить тех, кто ему дорог, и сохранить свою честь. Но ведь тогда не было никакой необходимости в таком самопожертвовании - в ходе грамотной защиты корабль Грэя почти не пострадал, сам он благополучно избежал нежелательного контакта с теми, кто давно и упорно пытался зажать его в угол и устранить(а заодно выпытать секрет его немеркнущих доспехов)… Рано или поздно охотники на сиддхартхов вышли бы и на Басманова, как на боевого союзника Ювелира, что в значительной мере затруднило бы свободу перемещения первого по знаковым увеселительным заведениям, где по обыкновению зависали и заказчики, и охотники, и фермеры, и прочая подручная шваль. Для этого было достаточно нескольких выживших врагов, способных сложить два и два из критической массы повторяющихся неудач. Да, и сейчас как раз образовался такой шанс, поскольку один из пяти шаттлов преследователей Ювелира не стал дожидаться конца или помогать другим отбиться от невесть откуда нагрянувшего эскорта чужих истребителей, а резво ушёл в подпространство. Происходило это всё в непосредственной и опасной близости нейтронника, гасли остатки подбитых шаттлов охотников, сами тыттхи громогласным треском радостно праздновали общую победу, а косяк чёрных журавлей громадными простынями величаво удалялся по своему курсу, дальше в необъятное чёрное пространство… И тут Басманов без предупреждения развернул парус поляризации Грозного в направлении улепетнувшего врага, приказал команде держать в фокусе заданные настройки, сам прыгнул в палубный истребитель и, отлетев немного, выполнил манёвр, сопровождаемый ослепительной бело-голубой вспышкой телепортации… Никто и опомниться не успел, только Мишка завопил по общей связи о помощи, ещё когда Фёдор Алексеич только ринулся в шлюзовой отсек, до которого он, Мишка, домчаться никак не успевал, будучи занятым приготовлением, по его же указу, банкетного фуршета в центральной зале под главной рубкой. Орал не только он, но и Джек, вполне понимающий, куда может закинуть шлюпку с человеком в подпространстве, и что шансы вынырнуть там же, где сбежавший враг, ничтожно малы. Но не это волновало сейчас всех. Даже если Басманов вдруг стал сверхъестественным гением субпространственного перемещения, используя свои коды с учётом мощностей и пеленгуя остаточный след преследуемого объекта, наверняка беглецы постарались нырнуть как можно ближе к коллапсару, разумно полагая, что никто в своём уме не станет их преследовать с таким процентом риска… А это они умели и хорошо. Не всякий способен вынести перегрузки близости адской дыры. Отсюда совсем не понятно, зачем Басманов погнался за отступившим врагом, причём - в одиночку. Джек взял управление на себя, приказав всем кораблям - а именно, своему Ушельцу, Харлею Джона и Кресту Грэя, постепенно дополняющему свои рубины контура до совершенства, - синхронизироваться своими парусами поляризации с Грозным, и сам телепортировался на его борт, поскольку была крошечная вероятность того, что из места старта Басманова будет каким-то образом проще его обнаружить либо выцепить назад в эхо общей антенны, проще говоря.

Джон хранил мрачное молчание, и потоки бесконечных риторических возгласов Джека вызвали, наконец, его реакцию в виде фразы, понятной немногим. А точнее - только Джеку.

- Манфред…

- Что? Почему?

- Помнишь, как он завершил? Понёсся за англичанином, зачем-то, один… Через французские окопы… Чёрт.

- Джон, что ты хочешь… Что нам делать?!

- Ума не приложу, - мрачно-задумчиво отозвался Джон, и Джек даже обернулся взглянуть на него на экране. Нечто забилось в них в унисон сейчас, по прежним, старым, старым путям… Сомма, ледяная весна, линия западного фронта Первой мировой, разбитые бипланы и трипланы, горящие дирижабли… Хлорные атаки, заваленные трупами окопы. Миллион погибших. Красный триплан Рихтгофена в небе, улетающий в вечность.

Джек не ответил ничего, и для Мишки это было тяжелее всех его тревожных воплей. Он просто смотрел на Капитана, стискивая руки, чтоб не тряслись, и сжав зубы, чтоб не выдавать отчаяния. Ведь никто не плакал пока что.

Это не могло длиться долго, конечно. Застывший Джек ожил, и принялся барабанить по панели пульта Грозного, синхронизированного сейчас со всеми кораблями и даже шаттлами. Миша, начинающий впадать в прострацию от нервов, и потому что ему никто ничего не объяснял, а интуиция говорила только худшее, просто закрыл глаза и начал повторять свою собственную молитву Лютцу. Великому.

Он явственно представил Реку Света, и как Фёдор Алексеич сейчас где-то один. И что ему, Мишке, сейчас хуже непередаваемо, но он умоляет Реку Света защитить Басманова.

Потому что тот решил уйти, куда-то, и он же знал, как это опасно.

Джон молчал, обхватив себя руками. Джек выяснял что-то у мегамозга Ушельца, и принимал решения в виде дроби пальцев по сенсорам и кнопочкам пульта. Офицеры Грозного стояли смирно и ждали.

- Жемчужный!

- Да, сэр.

- Выставить наружную вахту. Держать координаты Ухода.

- Есть, сэр.

- На связи.

Тыттхи верещали тихо и встревоженно, и, способные обитать в открытом пространстве космоса без каких-либо средств защиты и перемещения, кроме встроенных самой их природой, подплывали к палубным экранам людей, заглядывая огромными линзами живых изумрудов глаз с величайшим участием.  

Все чего-то ожидали. Объединённая сеть антенны пульсировала на частоте Ухода Басмановой шлюпки. Если через минуту ничего не измениться, Джек решил воспользоваться предложением помощи сиддхартхов и нырнуть вслед Басманову, чтобы вместе с ними искать его, сколько потребуется, хотя бы вечно. Его прекрасная рука в закатанном выше локтя рукаве васильковой классической рубашки чётко и нервно чертила на листе простой бумаги простым карандашом знак прежнего Торчвуда - большую букву "Т", составленную из шестигранных сот различной величины…  

Рисунок неба после скачка вокруг явно изменился.

Сперва ему казалось, что он видит во фронтальном экране амбразуры исчезающе малый след бегущего врага, и он врубил всю мощность шлюпки-истребителя на погоню. Он действительно был уверен, что догонит и сможет подбить его. Он желал сейчас только этого. На приборной "доске" стабильно держались настройки параметра скачка, и он отдал голосовую команду мозгу шлюпки определить текущие координаты относительно последнего места и времени пребывания Грозного. На это небольшому сравнительно навигатору шлюпки понадобилось некоторое время, и невероятная тишина кабины охватила его в этот миг вынужденного бездействия. Он по-прежнему был уверен, что враг где-то совсем рядом, и уверенно продолжал следовать по еле различимому теперь следу.

Он смотрел на перемигивающуюся бегущими вертикально снизками символов и цифр панель навигатора, ожидая завершения вычислений, однако беззвучный светящийся мягким зелёным водопад не прекращался. Страха не было, было небольшое беспокойство, и нечто прямо у него в голове начало говорить неспешно и уравновешенно. Он невольно прикрыл глаза.

"Мы стремимся достичь края, нам нужно ощутить границы.

Конечность не только себя, но и всего остального. Иначе нам неуютно от мысли о собственной ничтожности… Наши крошечные тельца и крошечные жизни кажутся полнейшей нелепицей, если всё остальное беспредельно и не принадлежит нам… Мы не можем быть в Нигде.

Нам необходимо потрогать Конец Всего, хотя бы мыслью, убедиться, что это Всё есть, чтобы не впасть в оцепенение духовной комы под размеренный рефрен окоченевающего в тупике тщетности понять это Всё сознания: "Смысла нет! Смысла нет. Смысла нет". Нет смысла в том, чего нельзя понять, и блажен тот пытливый младенец Земли, который, дойдя до собственного предела, прекращает всякие мучения рассудка простой игрой воображения, снова становясь из мудреца ребёнком, наивным в своём неведении… Неведении того, что невозможно проникнуть за Конец Всего, даже если - допустим! - мы его увидели и протянули руку, чтобы дотронуться. Наивный - всемогущ, он считает себя всесильным, и способен испытывать настоящее, ничем не замутнённое счастье от сиюминутных побед, созданных его же самопогружённым свободным воображением, присущим детям… Так вот, чего бы мы не достигли путём практики аналитического сознания - это только шаг, миг.  Миг упоительного восторга, и он тут же, сразу же, безжалостно и бесстрастно вывернет тебя наизнанку таким потрясением, которое можно и не выдержать - Бездной. Как понять, что Конец есть Начало, а мы всегда, всё время, постоянно, как насекомое в янтаре - где-то посередине?! Тогда, опять-таки повторю, блажен тот, кто сразу сойдёт с ума (а, вероятно, напротив - избавится, наконец, от несносного побуждения к абсолютному постижению всего на свете, по ту и по эту сторону эфемерности смертной физической капсулы, отделяющей сгусток мыслящей материи от бессознательного круговорота частиц мироздания… Избавится, как от мозгового вируса, чтобы выполнить, наконец, Божий завет - быть для счастья, и более ни для чего). Счастье, когда по воле незримого Великого Доктора в тебе выключат эту прок