Ушелец Капитана Джека.

Несколькими днями позже.

 

 

Синяя полицейская будка пульсировала сиянием белого фонаря на макушке, и веяло ветром. Пыхало и пыхало, и тревожило, пока не успокоилось, и Джек не опустил руку в знак мира. И вот всё затихло, и … никто не двигался с места.

Это произошло в адаптационной камере Ушельца, и в этой кладовке Тардис проявлялась(или "проявлялся"? Джек так и не понял точно) всегда. О Боги!!! О Небо!!! Всегда… В те несравненные безмерно драгоценные моменты, когда самому Джеку уже было наплевать на причину этого появления. Главным тут было лицо Доктора, с некоторой притворной опаской выглядывающего из приоткрытой двери Тардис.

Он всегда боялся, что не узнает его. То есть Джек боялся. Но… Вероятно, и это вполне объяснимо, что Доктор общался со своим старинным другом и соратником по Вечности в привычной обоим форме. Некогда голубоглазый молодой блондин исчез, и теперь вернулся тот самый-самый… Большие глаза разумной птицы, светло-орехового цвета, с искрами золота, и всегда будто удивлённо-восторженными дугами бровей…

 

- Странная вещь - смерть. Пожалуй, у неё неизмеримо больше ликов, способов проявления, смыслов, тайн, значений, чем у жизни. Что есть куда больше неизвестного нам, чем наоборот. Можно изучить все этапы, - произнёс Доктор, оглядывая поочерёдно их, собравшихся, и мягко светящуюся камеру шлюзового проёма, и будто бы разыскивая этим взглядом того, кому эти странные слова принадлежали.

Джеку очень хотелось броситься ему на шею, как было неоднократно, но что-то удержало. Возможно, точка абсолютной сосредоточенной черноты в его больших зрачках, и то, что он видел всех их, и рад был, и даже счастлив, но - смотрел мимо…

И тут Доктор улыбнулся лучезарно, подставил руку, надвинув на запястье рукав коричневого плаща поверх синего пиджачного, и откуда-то взялся Ваю-младший, тот, что недавно заговорил человеческим голосом. Доктор сделал успокоительное движение, и они остались стоять, ошеломлённые и покорные.

- А? Что там про Смерть? - быстро выговорил Доктор, глядя, почему-то, на напряжённого и сражающегося с приливом счастья Джека.

- Не знаю, возможно, - поговорило животное, качнувшись, издало серию горловых прочисток, как хороший актёр перед сценой, и продолжило: - Надеялся. На конец и Начало. Мне говорили…

Джек воспользовался было передышкой вервейна, явно решающего сложную задачу, но Доктор остановил его, приглашая всех продолжить слушание поднятием вверх указательного пальца.

- Я устал понимать! Устал от нескончаемых чудес, от знаний того, что не даёт моей душе ни черта, кроме беспомощности, временного забвения! - вервейн-малютка перехватил воздуха, качнулся, и продолжил: - И она медленно душит меня, как удавка дурного палача… Я не вижу выхода до конца моих дней, и дожидаться его не желаю! Я уже понял - мне и умереть не дадут, и постареть даже  - Он мне не даст! Он меня взял… Я раб Его… Раб Божий! Злой смех. Я же не знаю, Бог он или нет, - когти угнездились на рукаве Доктора, и голос вервейна не просто окреп, но обрёл узнаваемый тембр Басманова, знакомый всем. - Или это мой мозг, вывернутый наизнанку, сочиняет себе утешения на старый лад. Я теряю желания, потому что осознал тщетность всего, но не устал желать. Но я теряю желания, потому что убедил себя в их тщете… И я теряю смысл, потому что вижу тщетность всего, что бы мы не возводили. Всё - прах! Всё гаснет во мне, кроме пепельного нудного страха, перед смертью до смерти… Вы пооонимаетеее?

Доктор погладил тонким длинным изящным пальцем по хребтинке маленького вервейна… Он сидел некоторое время молча. Никто не двигался. Потому что бесполезно было ждать объяснений от Доктора, пока он сам не решит, что пришло для этого время.

- Лютц решил спасать меня? - заговорил вервейн совсем уже голосом Басманова. Тяжёлым, красивым, блудливым даже сейчас голосом, в котором явственно переливалась жестокая самоирония. - Теперь ещё страшнее… И как только ты выносит проклятое бессмертие?! -вервейн резко обернулся к приблизившемуся Джеку, намереваясь тяпнуть.

- Оно не проклятое! - вырвалось у Джека, но Доктор остановил его снова. Теперь вещий птенец смотрел на Доктора, а Доктор - на него, вернее - они смотрели друг в друга. Вероятно, сейчас только одному вечному ребёнку Галлифреев было видно затопляющее золотое свечение в больших глазах говорящего не своим голосом вервейна, и также было понятно, Кто временно покинул Басманова, чтобы говорить с тем единственным, кто мог помочь.

- Проклятое бесконечное познание, только умножающее бесконечные вопросы… Я схожу с ума. Мне хочется стать неподвижностью, скалой, той смой, где пришвартован твой, Джон, корабль. Высшие расы, высшие уровни, чего мы даже не представляем… Зачем мне всё это здесь?!

Глаза вервейна закрылись, он устал, ясно. Доктор погладил его спинку. Крылышки шевельнулись рефлекторно.

- Доктор… - прошептал Джек, - это…это…

- Это Великий Лютц… Тише… Есть что-нибудь вкусненькое?

Они слегка растерялись, тогда Джон с ледяной усмешкой подошёл и протянул к клюву вервейна сложенную ладонь, полную свежей крови…

Меж тонких бровей Доктора обозначились две глубокие вертикали, но он ничего не сказал. Лютц наслаждался жизненной субстанцией своей "матери". Кровь быстро сворачивалась, но птенцу хватило на подкрепление сил, сжигаемых необычным образом и несказанным напряжением поневоле…

Никто опять не шевелился, не нарушал тишину кладовки.

 

- И зачем мне вероучения старого мира, - очнувшись от перекуса, продолжал маленький вервейн прекрасным голосом Басманова, - когда их догмы давно мертвы. Безнадёжно и давно мертвы. Самообман умов, в который играют даже лучшие из них. И я по-прежнему осеняюсь крестным знамением и опускаюсь на колени перед двухмерным ликом Христа, потому что рождён с этой зависимостью - просить помощи и одобрения у кого-то неизмеримо сильнейшего. Детская уловка. И ещё потому, что мне всё это видится красивым… Просто эстетически приятным набором действий и переживаний, способных меня успокоить на время. Религия тут не при чём. Я… умираю. А Он меня не отпускает… Тэта, помоги мне! - вдруг совсем иным голосом завершил монолог вервейн из рода Ваю.

Возникло молчание, птенец явно устал, и хотел подремать, что и сделал, убравши голову под кожистое крыло с глубоким вздохом.

- Доктор, - наконец, сказал Джек, и пригласил его жестом в каюту своего корабля. Птенца он осторожно взял и приласкал, и тот был не против оставить рукав чудесного гостя. Совершенно очевидно, что Лютц, если и был в нём минуту назад, покинул это вещательное обиталище, высказав, по своему мнению, всё необходимое.

 

 

- Доктор! - очень уважительно и даже просительно начал Джек. - Ты никогда не появляешься просто так… Хоть я, клянусь, отдал бы всю проклятую вечность за этот факт.

- Правда? - как всегда внешне легкомысленно отозвался Доктор. - Кто из них двоих просит помощи, как вы думаете?

Никто, никто никак не мог знать, как его звали в Школе на Галлифрее… Тэта - это было его условное имя… Так его мог звать только он, друг детства, Мастер, Повелитель, чёррт… Которого нет, но Вселенная хранит тот плач потери… Так Великий Лютц, кем бы он не был, провидец прошлого и грядущего, просил о помощи. Потому что помощь нужна его обожаемой игрушке - некому затерявшемуся в не своём мире и времени человеческому созданию по имени Басманов…

 

Затем Доктор, наконец, согласился переместиться в каюту. И даже упасть в кресло, и вытянуть длиннющие ноги, обутые в чистые белые кеды.

Предложение немедленно притащить сюда Басманова он отверг. Дело не в нём, не сейчас, не мешайте… Лучше подумать, отчего стали исчезать целые сектора дальних миров, удалённых от этого сектора галактик настолько, что это почти никак вообще никому не заметно, но это - до поры. Отчего разнесло ту планетарную базу фермеров - понятно. Потому что первым делом стали самоуничтожаться именно эти объекты по всей вселенной. Что вызвало всплеск конфликтов небывалой силы, от торговцев и охотников, подозревающих Объединённые правительства, до автономных обитателей, подозревающих соседей-конкурентов. Вселенная в огне. Очередной раз всем плевать на… Бога, если так все условились называть некую норму сосуществования в одном пространстве… Лютц всемерно желал поднять тонус своему дивному компаньону-носителю… Посмотрите сюда! - выбросом руки Доктора перед ними возникла изящно вращающаяся бездна адской кашеварни мироздания. - Посмотрите! Они исчезают, потому что их кто-то просто расщепляет на другое, лишая прежних свойств. Ты помнишь Абсолют, Джек? Ты помнишь, что он сделал с теми, кто истязал вас? Он их просто… преобразовал в световые волны!!! Вы слышали все тайные терзания и муки своего обожаемого человека, не приспособленного жить в бесконечности космоса… пока что не способного увлечься им всерьёз и надолго. Мы не умеем лечить такие травмы, но всё новое - есть вызов Интеллекту…

Доктор опять замолк. Он думал. Смотрел куда-то, в то, что видимо лишь ему.

 

- Почему вы постоянно лезете туда, куда не надо!!! - это было риторическое восклицание после рома и лайма и ещё кое-чего. Ну так, уважения ради. Но Доктор был серьёзен, как никогда. Оттого грубее обычного.

- Кто дал тебе право отпускать Лютца?! - он ткнул при этом в направлении беззаботно-мрачного Джона в кресле напротив.

Джек тоже посмотрел на Джона, а тот не шевельнулся, как обычно.

- Ну мы сделали то, что должны были. Тогда.

- Нет, пусть он сам скажет!

- Лютц оказал мне неоценимую услугу, и я обещал исполнить всё, что он пожелает. Я просто был честен.

- Да! А теперь…

- Тебя не было!

- Я не мама!!!

- И что теперь?

- Вы два идиота, вы вернули столько того, что нельзя и не надо… Вы хоть видели, что происходить во Вселенной?! Этот Лютц - это Дитя… Света… Но - дитя, и ОНО всемогущее…

Постепенно до них доходила серьёзность положения.

- Это далеко… И хорошо ведь, если этих ублюдков не будет… так много?

- Придурки… Вы ничему не учитесь. Это рядом. Галактика умирает куда быстрее, чем вам кажется, недоучки…

- Что нам делать, Доктор? Если это всё проделки Лютца, неужели Вы не сможете его остановить?!

- Смогу. Но для этого мне придётся навсегда запереть в противоборстве с ним Тардис, как некогда был заперт Абсолют… Я не готов к этой жертве. Абсолют был кибер-гениальным, но не живым… Тардис… - живая.

Опять возникло молчание.

- И что же нам делать?

- Узнать у него, что составит его счастье и отшибёт мозги. Что побеждает даже смерть.

- Доктор? Он не скажет нам! Он даже ему, - Джек ткнул в сладко посапывающего вервейна. - не говорит!

- Что не понятно! Джек, ты прежде не рассуждал!

Они каждый знал ответ на этот вопрос. Ответ бился с их груди гармоничной вибрацией тетроидов…

- Берите его и …делайте ему счастье.

- А это возможно?

Доктор потирал висок, и ничего не отвечал. Но, поскольку они оба продолжали на него смотреть и ждать ответа, как отравленный ядом ожидал Парацельса, он произнёс с легчайшим сожалением невесть о чём:

- Не ожидал, что вы забудете про Любовь.

Капитаны невольно переглянулись. А Доктор, сцепив пальца на впалом животе и откинувшись, глядя в небо, продолжал, казалось, забывши начисто о трагизме ситуации:

- Знаете, что отличает отчаяние от счастья? Любовь. Или отсутствие её внутри нас. Ему нужна любовь.

Заговорил Джек, как обычно:

- Но у него полно любви, на мой взгляд…

- Это всё не то. Это - не его. И никогда не заменит того, что он считает своим.

- То есть…как это? Любви у него…. А я? А… все мы?! Всё это? А адъютант его, наконец?! А Лютц вон его обожает, врагов его начал чистить!

Доктор молчал.

- Так, ищем логику, - иронично и горько подытожил Джон, переложив ногу на ногу.

- Её нет.

- Значит, ищем основные инстинкты!

- Тащить его сюда?

- Джееек!!! - вместе укоризненно вскрикнули Доктор и Джон.

 

Борт Креста Грэя.

В тот же день.

 

Вчера Басманову было сообщено по тайной связи, что Капитанам необходимо посовещаться относительно кое-чего важного для их прежних дел. Они испросили нижайше произвести это совещание внутри рифтовой орбиты. А пока что, дабы не скучать, от их имени и по общему согласию, Грэй, он же Ювелир, впервые предоставил своему давнему партнёру и надёжному соратнику свой борт на Кресте. Это был вызов - Грэй обещал облачиться в полный доспех сиддхартха и стать непроницаемым для телепатии Басманова в партии шахмат.

За такое было можно всё отдать.

Но Басманов потребовал с собой Мишу. Без его внимания было уже невыносимо.

Они играли всю ночь.

Басманов просил себе время от времени еды, питья, или просто водички. Грэй не просил ничего, но, иногда, редко, из уважения в дорогому партнёру, тоже соглашался на стакан воды.

Утром, в сплошных патах, они разошлись по каютам, впрочем, довольные весьма…

 

 

Мишка остановился на половине ступеней, и папироска с дурманом меж пальцев его как бы притухла. Он остановился чуть позади Грэя, с улыбкой стоящего над неоконченной партией, и, не услышав разрешения побеспокоить оного, с хамской вежливостью дворецкого спросил:

- Желаете ещё чего?

- Да ладно тебе...

Они задумались легко над шахматной доской.