СПИСОК КНИГ ДЛЯ ДОПОЛНИТЕЛЬНОГО ЧТЕНИЯ 3 страница

Начало плавания оказалось несчастливым. 21 июня 1764 года корабли покинули Лондонский порт; идя вниз по течению Темзы, «Дофин» задел за дно и вынужден был зайти в Плимут для починки подводной части.

Третьего июля окончательно снялись с якоря, и через десять дней Байрон остановился у города Фуншала на острове Мадейра для пополнения запаса продовольствия. Ему пришлось также сделать остановку на островах Зеленого Мыса, чтобы набрать воды, так как имевшаяся на борту очень быстро испортилась.

Ничто не нарушало спокойного плавания. «Дофин» и «Тамар» вскоре очутились у берегов Бразилии, в виду мыса Фриу. Байрон сделал лишь одно интересное наблюдение, неоднократно подтверждавшееся и впоследствии: медная обшивка его кораблей, по всей вероятности, отпугивала рыбу, которая должна была в этих местах встречаться в изобилии. Невыносимая жара и беспрерывные дожди уложили на койки значительную часть экипажа. Поэтому возникла необходимость зайти в какой-нибудь порт, чтобы раздобыть свежую провизию.

Это оказалось возможным в Рио-де-Жанейро, куда экспедиция прибыла 12 октября. Байрон был очень тепло принят вице-королем и в следующих словах описывает свою первую встречу с ним:

«Когда я направился к нему с визитом, меня приняли с величайшей помпой; перед дворцом выстроились около шестидесяти офицеров. Стража держала на караул. Это были отличные солдаты, с прекрасной выправкой. Его превосходительство, окруженный высшей знатью, встречал меня на лестнице. Меня приветствовали салютом из пятнадцати пушечных выстрелов с ближайшего форта. Затем мы вошли в приемный зал; после пятнадцатиминутной беседы я распрощался, и меня проводили с теми же почестями…»

В дальнейшем мы увидим, как сильно отличался от встречи Байрона прием, оказанный здесь капитану Куку несколько лет спустя.

Коммодор беспрепятственно получил разрешение свезти на берег больных и не встретил ни малейших затруднений при закупке свежей провизии. Он мог пожаловаться лишь на то, что португальцы неоднократно пытались подбить его матросов на дезертирство. Невыносимая жара, от которой страдал экипаж в Рио-де-Жанейро, заставила сократить стоянку. 16 октября якорь был наконец поднят, но у выхода из бухты пришлось прождать четыре-пять дней, пока ветер с суши не дал кораблям возможность выйти в открытое море.

До этих пор цель экспедиции сохранялась в тайне. Байрон вызвал к себе на корабль командира «Тамар» и в присутствии собравшихся матросов прочел инструкции, которые предписывали вступить в Южное море и заняться поисками новых земель, представляющих большой интерес для Англии, а вовсе не направиться в Ост-Индию, как все время говорилось. Поэтому лорды Адмиралтейства назначили экипажу двойное жалованье, не говоря уже о продвижении по службе и наградах, обещанных в будущем каждому, кем останутся довольны. Вторая часть этой короткой речи доставила наибольшее удовольствие матросам, приветствовавшим ее радостными возгласами.

До 29 октября плавание на юг протекало без всяких происшествий. Затем жестокие шквалы с внезапным градом следовали один за другим и перешли в ужасную бурю, во время которой коммодор приказал бросить за борт четыре пушки, чтобы не затонуть в открытом море. На следующий день погода несколько улучшилась; но было холодно, как бывает в это время в Англии, хотя ноябрь в Южном полушарии соответствует маю в Северном. Так как ветер продолжал относить корабль к востоку, Байрон начал опасаться, что ему трудно будет достичь берегов Патагонии.

Двенадцатого ноября, хотя на картах в этом районе не значилось никакой суши, вдруг послышались крики: «Земля! Прямо по курсу земля!» Тучи в ту минуту закрывали почти весь горизонт, беспрерывно грохотал гром и сверкали молнии.

«Как мне показалось, — рассказывает Байрон, — то, что мы сначала приняли за остров, было двумя крутыми горами; но, приглядевшись к наветренной стороне, я как будто заметил, что примыкающая к горам земля тянется вдаль к юго-востоку; соответственно мы взяли курс на юго-запад. Я приказал офицерам влезть на мачты, чтобы наблюдать за ветром и проверить это открытие; все утверждали, что различают землю, простирающуюся на большое расстояние… Затем мы повернули на восток-юго-восток. Вид земли как будто не менялся. Горы казались голубыми, как это обычно бывает в пасмурную и дождливую погоду, когда до них недалеко… Вскоре кое-кому почудилось, что они слышат и видят, как море разбивается о песчаный берег; но, после того как мы в течение примерно часа со всей возможной осторожностью двигались тем же курсом, мнимая земля внезапно исчезла и, к величайшему удивлению, мы убедились, что то был мираж… В течение двадцати семи лет, — продолжает Байрон, — я почти постоянно находился в море, но ни разу не был свидетелем такого всеобщего и стойкого заблуждения… Несомненно, если бы вскоре с прояснением погоды мираж, который мы принимали за берег, не рассеялся, то все находившиеся на борту готовы были бы дать клятву, что нами открыта на этой широте какая-то земля. Мы были тогда на 43°46' южной широты и 60°5" западной долготы».

На следующий день налетел ужасный шквал, о приближении которого мореплавателей предупредили пронзительные крики нескольких сотен птиц, поспешно улетавших. Ураган длился не больше двадцати минут. Этого, однако, оказалось достаточным, чтобы накренить корабль на бок, прежде чем успели взять рифы у грота^[38], который и был сорван. В то же время грот-гика-шкот^[39]сбил с ног старшего лейтенанта и далеко отбросил его, а фок^[40], опущенный не до конца, разорвало в клочки.

В следующие дни заметного улучшения погоды не наступило. К тому же корабль сидел в воде так неглубоко, что его сильно сносило, лишь только поднимался свежий ветер.

После столь бурного плавания Байрон 24 ноября очутился, — само собой понятно, к величайшей его радости, — у острова Пингвинов в Пуэрто-Десеадо. Но условия этой стоянки не оправдали того нетерпения, с каким экипаж стремился до нее добраться.

Высадившись на берег и углубившись внутрь страны, английские моряки увидели перед собой лишь пустынную равнину и песчаные холмы; кругом ни деревца. Что касается диких животных, то замеченные путешественниками несколько гуанако^[41] держались на слишком большом расстоянии, чтобы их можно было убить; удалось лишь застрелить некоторое количество крупных зайцев, приблизиться к которым не представляло большого труда. Зато охота на тюленей и морских птиц дала достаточно, чтобы «досыта накормить целый флот».

Бухта Пуэрто-Десеадо, не защищенная от ветра, с дном, плохо удерживающим якорь, имела еще и то неудобство, что на ее берегах можно было запастись лишь солоноватой водой. Никаких следов жителей обнаружить не удалось. Так как продолжительная стоянка там была бесполезна и опасна, 25-го числа Байрон пустился в путь на поиски острова Пепис.

Данные о местонахождении этой земли отличались крайней неопределенностью. Галлей считал, что она находится на 80° к востоку от Южной Америки. Коули, единственный мореплаватель, якобы видевший ее, утверждал, что она расположена на 47° южной широты, но не указывал долготы. Решение этой проблемы представляло большой интерес.

Прокрейсировав некоторое время на север, на юг и на восток, Байрон убедился, что никакого острова здесь не существует, и решил направиться к островам Себольда (Фолклендским), чтобы зайти в первую же гавань, где он смог бы запастись водой и дровами, в которых испытывал острую необходимость. Налетела буря, вздымая такие страшные волны, каких Байрон не видел даже тогда, когда огибал с адмиралом Ансоном мыс Горн. По окончании шторма Байрон оказался в виду мыса Девственниц, у северного входа в Магелланов пролив.

Как только корабли приблизились к земле, матросы заметили всадников с развевавшимся белым флагом; туземцы знаками приглашали высадиться. Стремясь скорее повидать патагонцев, относительно которых более ранние путешественники сообщали самые разноречивые сведения, Байрон с сильным отрядом вооруженных солдат съехал на берег. Там он увидел около пятисот человек гигантского роста, казавшихся какими-то чудовищами в человеческом облике; почти все они были верхом. Тело они раскрашивали самым отвратительным образом; их лица были испещрены разноцветными полосами, глаза обведены синими, черными или красными кругами, создававшими впечатление больших очков. Почти все патагонцы не носили одежды, если не считать наброшенной на плечи шкуры шерстью внутрь; у некоторых имелись сапоги. Забавный наряд, примитивный и недорогой!

Туземцев сопровождало множество собак; низкорослые лошади, на вид очень невзрачные, отличались, однако, исключительной резвостью. Женщины, подобно мужчинам, ездили верхом без стремян, и все мчались галопом вдоль берега моря, хотя он был усеян большими и очень скользкими камнями.

Встреча носила дружелюбный характер. Командир роздал этим великанам кучу безделушек, лент, стеклянных бус и табак.

Вернувшись на «Дофин», Байрон немедленно вошел, пользуясь приливом, в Магелланов пролив. Он не имел намерения пройти его до конца, а лишь хотел отыскать безопасную и удобную гавань, где мог бы запастись водой и дровами, прежде чем пуститься в дальнейший путь на поиски Фолклендских островов.

Вблизи от мыса Санди Байрон увидел восхитительную картину — ручейки, леса, луга, пестревшие цветами, которые наполняли воздух нежным ароматом. Весь пейзаж оживлялся сотнями птиц; один из видов пернатых из-за своего разноцветного оперения самых ярких оттенков получил название: «раскрашенный гусь». Но нигде англичанам не встретилось такого места, где шлюпка могла бы приблизиться к берегу, не подвергаясь исключительным опасностям. Повсюду вода стояла очень низко, и прибой был очень сильный. Экипаж ловил рыбу, в особенности барабульку, стрелял гусей, бекасов, чирков и множество других превосходных на вкус птиц.

Итак, Байрону пришлось продолжать путь до Пуэрто-Амбре, куда он прибыл 27 декабря.

«Мы находились, — рассказывает он, — под защитой от всех ветров, кроме юго-восточного, дующего редко, а если корабль во внутренней части бухты начало бы сносить к берегу, он не получил бы никаких повреждений, так как дно там преимущественно мягкое. У берегов плавало столько древесных стволов, что их вполне хватило бы для снабжения топливом тысячи кораблей, и нам совершенно не понадобилось ходить в лес, чтобы запасать дрова».

В глубине бухты впадает река Саджер с прекрасной водой. Берега реки поросли высокими великолепными деревьями, вполне пригодными для мачт. На ветвях сидело множество попугаев и других птиц со сверкающим оперением. В течение всего пребывания Байрона в Пуэрто-Амбре там царило изобилие^[42].

Пятого января 1765 года, как только экипажи полностью оправились после тяжелого плавания, коммодор, запасшись всем необходимым, вывел корабли из Магелланова пролива и возобновил поиски Фолклендских островов. Неделю спустя он заметил землю, которую принял за острова Себольда, открытые в 1528 году голландцем, по имени Себольд де Верт; но, приблизившись к ним, он заметил, что три острова, будто бы увиденные им, на самом деле образуют одну землю, вытянутую далеко к югу. Он не сомневался, что находится возле архипелага, отмеченного на тогдашних картах под названием Нью-Айлендз и помещенного на 51° южной широты и 63°32' восточной долготы.

Сначала Байрон держался в открытом море, опасаясь, как бы течения не увлекли его к берегу, которого он не знал. Затем, после общего ознакомления, он приказал спустить шлюпку и дал ей задание следовать вдоль берега, чтобы отыскать безопасную и удобную гавань; вскоре та была найдена и получила название Порт-Эгмонт — в честь графа Эгмонта, тогдашнего первого лорда Адмиралтейства.

«Думаю, — пишет Байрон, — что лучшей гавани не найти; дно превосходное, пресной воды сколько угодно; весь английский флот мог бы стать там на якорь под защитой от всех ветров. Гуси, утки, чирки водились в таком изобилии, что приелись матросам. Отсутствие леса представляет собой здесь обычное явление; попадаются лишь отдельные стволы деревьев, плавающие вдоль берега и принесенные сюда, по всей вероятности, из Магелланова пролива».

Кислица и сельдерей, прекрасные противоцинготные средства, растут в этом месте повсюду. Морских львов, морских волков и пингвинов такое множество, что, идя по берегу, моряки видели огромные стада тех и других. Животные, по виду напоминавшие лисицу, но размерами и формой хвоста походившие скорее на волка, несколько раз нападали на матросов, которые с большим трудом отбивались от них. Нелегко объяснить, как попали эти животные в здешние края, отстоящие по меньшей мере на сто льё^[43] от материка, и где они находят себе убежище, ибо на этих островах растут лишь тростники и шпажник и нет ни одного дерева.

От имени короля Англии Байрон вступил во владение Порт-Эгмонтом и прилегающими островами, названными Фолклендскими. Коули дал им название островов Пепис, но первым, по всей вероятности, открыл их капитан Девис в 1592 году. Двумя годами позже сэр Ричард Хокинз увидел, как предполагают, ту же самую землю, названную им Вирджин, в честь английской королевы Елизаветы. Наконец, архипелаг посетили французские корабли из Сен-Мало. Это несомненно послужило причиной того, что Фрезье^[44] назвал их Мальвинскими островами.

Дав названия множеству скал, островков и мысов, Байрон 27 января покинул Порт-Эгмонт и направился снова к Пуэрто-Десеадо, куда прибыл через девять дней. Там он застал «Флорид», транспортное судно, доставившее ему из Англии продовольствие и пополнение людьми, необходимые для дальнейшего продолжительного плавания. Но эта стоянка была слишком опасной, а «Флорид» и «Тамар» находились в слишком плохом состоянии, чтобы можно было приступить к требовавшей много времени перегрузке. Тогда Байрон послал на «Флорид» одного из своих младших офицеров, прекрасно изучившего Магелланов пролив, и пустился в путь к Пуэрто-Амбре, сопровождаемый обоими спутниками.

В проливе он несколько раз повстречался с французским кораблем, шедшим, по-видимому, тем же путем, что и он. По возвращении в Англию Байрон узнал, что то был корабль «Эгль» под командованием Бугенвиля, который пришел к берегам Патагонии, чтобы запастись дровами, необходимыми для новой французской колонии на Фолклендских островах.

Во время неоднократных остановок в Магеллановом проливе английских мореплавателей навещали большие толпы огнеземельцев.

«Мне не приходилось еще видеть, — пишет Байрон, — столь несчастных созданий. Они ходили голые, если не считать очень вонючей тюленьей шкуры, накинутой на плечи. Они были вооружены луками и стрелами, которые преподнесли мне в обмен на несколько бусин и другие мелочи. Стрелы длиной в два фута делались из тростника и имели наконечник из зеленоватого камня; луки с тетивой из кишки были длиной в три фута.

Вся их пища состояла из некоторых плодов, мидий^[45] и тухлой рыбы, выброшенной бурей на берег. Никто, кроме свиней, не рискнул бы отведать такое блюдо, как толстый кусок китового мяса, уже совершенно сгнившего и своей вонью отравлявшего воздух на большом расстоянии. Один из огнеземельцев отрывал зубами куски этой падали и раздавал своим товарищам, поедавшим их с жадностью диких зверей.

Несколько жалких дикарей решились подняться на корабль. Желая устроить им праздник, кто-то из младших офицеров заиграл на скрипке, а несколько матросов стали танцевать. Огнеземельцы пришли ют этого маленького концерта в восторг. Стремясь выразить свою благодарность, один из них поспешил спуститься в пирогу; он взял там мешочек из тюленьей шкуры, содержавший какой-то красный жир, и намазал им лицо скрипача. Он жаждал оказать такую же честь и мне, но я отказался; однако он всячески старался победить мою скромность, и мне стоило больших усилий уклониться от знака уважения, которым он хотел меня наградить».

Небесполезно будет привести здесь мнение такого опытного моряка, как Байрон, о преимуществах и неудобствах плавания в Магеллановом проливе. Он не согласен с большинством других мореплавателей, посетивших эти края.

«Испытанные нами опасности и трудности, — пишет он, — могли бы привести к выводу, что пытаться пройти Магеллановым проливом неблагоразумно, и кораблям, направляющимся из Европы в Южное море, следовало бы огибать мыс Горн. Я совершенно не придерживаюсь такого мнения, хотя дважды огибал мыс Горн. В определенное время года не только один корабль, но целый флот может пройти Магелланов пролив за три недели, и, чтобы воспользоваться наиболее благоприятной погодой, нужно вступить в него в декабре. Бесспорное преимущество этого пути, которое всегда должно склонять мореплавателей отдать ему предпочтение, заключается в том, что там в изобилии имеются сельдерей, ложечная трава, плоды и некоторые другие противоцинготные растения… Препятствия, которые нам пришлось преодолевать и которые задержали нас в проливе с 17 февраля до 8 апреля, следует приписать периоду равноденствия — времени года, всегда изобилующему бурями и не раз доставлявшему нам тяжелые испытания».

По выходе из Магелланова пролива Байрон до 26 апреля держал курс на северо-запад. В этот день был замечен Мас-Афуэра, один из островов группы Хуан-Фернандес. Командир немедленно высадил на остров несколько матросов, которые запасли воду и дрова, а затем занялись охотой на диких коз, чье мясо, по их мнению, было таким же вкусным, как лучшая дичина в Англии.

Во время этой стоянки произошло довольно странное событие. Сильный прибой разбивался о берег и препятствовал шлюпкам приближаться к пляжу. Один из высаженных на сушу матросов, не умевший плавать, никак не соглашался, несмотря на то что у него и был спасательный пояс, броситься в море, чтобы добраться до шлюпки. Хотя ему пригрозили оставлением на пустынном острове, он решительно отказывался рискнуть; тогда кто-то из товарищей ловко набросил на него веревочную петлю, затянув ее вокруг туловища; другой конец веревки оставался в шлюпке. Пока бедняга добрался до нее, рассказывается в отчете Хоксуорта, он успел хлебнуть столько воды, что казался мертвым, когда его вытаскивали. Его подвесили за ноги; он вскоре пришел в себя, а назавтра совершенно оправился. Несмотря на это поистине чудесное исцеление, мы не берем на себя смелости рекомендовать такой способ обществам по спасению утопающих.

Покинув остров Мас-Афуэра, Байрон изменил курс, чтобы отыскать Землю Девиса; по мнению географов того времени, она находилась на 27°30', то есть приблизительно в ста лье к западу от берегов Америки. Поиски отняли неделю.

Байрон ничего не обнаружил во время этого крейсирования, которое он не мог затягивать на более длительный срок, так как намеревался посетить Соломоновы острова, и снова взял курс на северо-запад. 22 мая на кораблях появилась цинга и стала распространяться с угрожающей быстротой. К счастью, 7 июня на 140°58' западной долготы с верхушки мачт заметили землю.

На следующий день корабли очутились перед двумя островами, сулившими самые радостные перспективы. Моряки увидели высокие ветвистые деревья, кусты, перелески и сновавших среди них туземцев, которые вскоре собрались на берегу и разожгли костры.

Байрон немедленно отрядил шлюпку на поиски якорной стоянки. Шлюпка вернулась, не обнаружив дна на расстоянии одного кабельтова^[46] от берега. Несчастные цинготные больные, с трудом притащившиеся на полубак^[47], с мучительной завистью рассматривали плодородный остров, где имелось лекарство от их болезни; но доступ к нему преграждала природа.

«Они видели, — говорится в отчете, — бесчисленные кокосовые пальмы, отягощенные плодами, молоко которых является, быть может, самым могучим противоцинготным средством, какое только существует в мире; они не без основания полагали, что там должны расти лимоны, бананы и другие тропические плоды, а в довершение огорчений заметили панцири черепах, лежавших на пляже. Все эти свежие продукты вернули бы больных к жизни, но они были так же недосягаемы, как если бы находились по ту сторону земного шара; видя их перед глазами, они еще сильнее ощущали несчастье оказаться лишенными их».

Байрон решил положить конец танталовым мукам^[48] несчастных матросов; дав этой группе островов, принадлежащих к архипелагу Туамоту, название Дисаппойнтмент («Разочарование»), он 8 июня пустился в дальнейший путь. Уже назавтра на горизонте снова показалась земля, длинная, низменная, поросшая кокосовыми пальмами. Посредине простиралась лагуна с маленьким островком на ней. Самый вид указывал на мадрепоровое^[49] происхождение этой земли — простой «атолл», который еще не стал островом, но скоро превратится в него. И на этот раз шлюпка, посланная для промера, обнаружила повсюду обрывистый, крутой, как стена, берег. Тем временем местные жители стали проявлять враждебные намерения. Двое из них влезли даже в шлюпку. Один украл у матроса куртку, другой схватился за край шапочки квартирмейстера; однако, не зная, как завладеть ею, он тащил ее к себе, вместо того чтобы приподнять, и квартирмейстер успел его оттолкнуть. Две большие пироги с тремя десятками гребцов на каждой стали маневрировать, как бы собираясь напасть на шлюпки, но те немедленно пустились за ними в погоню. В то мгновение, когда пироги уткнулись в берег, завязалась схватка, и англичанам, которых туземцы чуть не одолели своей численностью, пришлось пустить в ход огнестрельное оружие. Три или четыре островитянина были уложены на месте.

На следующий день отряд матросов и больные цингой, имевшие достаточно сил, чтобы покинуть койки, высадились на берег. Пока англичане рвали кокосовые орехи и собирали противоцинготные растения, туземцы, напуганные полученным накануне уроком, не появлялись. Свежая зелень и плоды принесли такую пользу, что через несколько дней на кораблях не осталось ни одного больного. Попугаи, совершенно ручные голуби редкой красоты и другие неведомые птицы составляли весь животный мир острова, получившего название Кинг-Джордж. Следующий открытый Байроном остров был назван островом Принца Уэльского. Все они составляют часть архипелага Туамоту, именуемого также — очень удачно — Низменными островами.

Двадцать первого июня показалась новая цепь островов, окруженных кольцом бурунов. И снова Байрон воздержался от более подробного ознакомления с ними, так как риск, сопряженный с высадкой, не мог быть оправдан пользой от нее. Байрон назвал этот архипелаг островами Дейнджер (Опасности).

Шесть дней спустя был открыт остров Дьюк-оф-Иорк (Герцога Йоркского). Англичане не встретили там жителей, но собрали две сотни кокосовых орехов, представлявших для них огромную ценность.

Несколько дальше, на 1°18' южной широты и 173°46' западной долготы, был открыт изолированный остров, расположенный к востоку от островов Гилберта. Он получил название острова Байрон. Стояла невыносимая жара, и изнуренные длительным плаванием матросы, вынужденные довольствоваться скудной, нездоровой пищей и пить затхлую воду, почти все заболели дизентерией. Наконец 28 июля Байрон с радостью увидел Сайпан и Тиниан, входящие в состав Марианских, или Разбойничьих, островов, и бросил якорь в том самом месте, где когда-то остановился «Сенчурион» лорда Ансона.

На берегу немедленно разбили палатки для больных цингой. Почти все матросы страдали этой ужасной болезнью; многие находились на исходе сил. Командир решил поэтому проникнуть в глубь густого леса, спускавшегося до самого берега, чтобы отыскать там те чудесные уголки, пленительные описания которых можно было прочесть в книге судового священника, сопровождавшего Ансона. Насколько не соответствовали действительности эти восторженные рассказы! Со всех сторон тянулись непроходимые леса, травянистые заросли и чащи колючего кустарника; пробраться сквозь них можно было, лишь оставляя на каждом шагу клочья одежды. Тучи москитов набрасывались на путников и жестоко их кусали. Дичь попадалась редко и была очень пугливая, вода отвратительная, пребывание в это время года исключительно опасное.

Итак, стоянка началась при неблагоприятных предзнаменованиях. Впрочем, в конце концов удалось найти лимоны, померанцы, кокосовые орехи, гуайявы^[50], плоды хлебного дерева и некоторые другие. Все они принесли большую пользу больным цингой, которые вскоре поправились, но болотистые испарения, пропитывавшие воздух, вызвали такие жестокие приступы лихорадки, что два матроса умерли. К тому же дождь лил не переставая, а жара была невыносимой. «Я бывал, — пишет Байрон, — на побережье Гвинеи, в Вест-Индии и на острове Сан-Томе, лежащем у самого экватора, но нигде не испытывал такой сильной жары».

Как бы там ни было, английским морякам удалось без особого труда настрелять пернатой дичи и диких свиней, весивших в среднем около двухсот фунтов; но мясо нужно было есть сразу же, так как через час оно начинало портиться. Рыба, которую ловили у здешних берегов, оказалась такой вредной для здоровья, что все, употреблявшие ее в пищу, даже в умеренном количестве, очень опасно заболели и чуть не поплатились жизнью.

Первого октября оба корабля, полностью снабженные свежей провизией, водой и дровами, покинули после девятинедельной стоянки Тиниан. Байрон опознал остров Анатахан, уже виденный Ансоном, и продолжал путь на север в надежде встретить северо-восточный муссон, прежде чем дойти до архипелага Бабуян, замыкающего с севера Филиппинские острова. 22 октября он увидел самый северный остров этой группы, Графтон, а 3 ноября достиг острова Тимуан, о котором Дампир сообщил как о месте, где легко можно запастись свежей провизией. Однако местные жители, принадлежавшие к индо-малайским народам, с презрением отказались от топоров, ножей и железных орудий, которые им предлагали в обмен на домашнюю птицу. Они требовали рупий^[51]. Все же в конце концов они удовлетворились несколькими платками, отдав за них десяток кур и козу с козленком. К счастью, рыба ловилась в изобилии, но другой свежей провизии достать было почти невозможно.

Седьмого ноября Байрон снова пустился в путь; не приближаясь к берегу, он миновал остров Пуло-Кондор, зашел затем на Пуло-Тайя, где встретил шлюп, плававший под голландским флагом, хотя весь его экипаж состоял из малайцев. Затем Байрон достиг Суматры, прошел вдоль ее берега и 28 ноября бросил якорь в Батавии, столице голландских владений в Ост-Индии. На рейде стояло свыше ста судов, больших и маленьких, — так процветала в то время торговля Ост-Индской компании. Город благоденствовал. Широкие прямые улицы, прекрасно содержавшиеся каналы, обсаженные высокими деревьями, выстроившиеся в ряд дома придавали ему вид, сильно напоминавший нидерландские города. На бульварах и в деловых кварталах можно было встретить португальцев, китайцев, англичан, голландцев, персов, мавров и малайцев. Празднества, приемы, всякого рода развлечения давали чужестранцу ясное представление о процветании города и делали пребывание в нем приятным. Единственное неудобство — и оно было важным для команд кораблей, только что совершивших такой большой переход, — состояло в том, что местность была нездоровая и население постоянно страдало от лихорадок. Байрон, зная это, поспешил погрузить все необходимое и после двенадцатидневной стоянки вышел в море.

Как ни кратковременна была остановка, ее последствия были серьезны. Едва корабли миновали Зондский пролив, ужасная гнилая лихорадка уложила на койки половину команды и послужила причиной смерти трех матросов.

Десятого февраля после сорокавосьмидневного перехода Байрон увидел берега Африки и тремя днями позже бросил якорь в Столовой бухте.

В Кейптауне он смог снабдиться всем необходимым. Продовольствие, вода, медикаменты — все было погружено с исключительной быстротой, объяснявшейся желанием приблизить час возвращения; и форштевни кораблей наконец были направлены к берегам родины.

Переход через Атлантический океан ознаменовался двумя событиями.

«На широте острова Святой Елены, — рассказывает Байрон, — при ясной погоде и свежем ветре, на значительном расстоянии от земли корабль испытал такой резкий толчок, словно налетел на мель. Сила сотрясения была очень велика, и мы все испугались и выбежали на палубу. Мы увидели, что море на большом расстоянии было окрашено кровью, и это рассеяло наши страхи. Мы решили, что корабль наткнулся на кита или на косатку и, по всей вероятности, — вскоре мы в этом убедились — никакого повреждения не получил».

Спустя несколько дней руль у «Тамар», пришедшей в чрезвычайно ветхое состояние, окончательно перестал повиноваться, и пришлось придумать приспособление для его замены, чтобы корабль мог добраться хотя бы до Антильских островов, так как продолжать путь для него было слишком опасно.

Девятого мая 1766 года «Дофин» бросил якорь в Лондонском порту, совершив кругосветное плавание, длившееся около двадцати трех месяцев.

Из всех кругосветных путешествий англичан это было наиболее удачным. До тех пор ни разу не делалось попытки совершить плавание с чисто научной целью. Если результаты его оказались не столь плодотворными, как можно было надеяться, то в этом следует винить не командира, доказавшего свое искусство моряка, а скорее лордов Адмиралтейства, инструкции которых не отличались достаточной точностью и которые не позаботились включить в состав экспедиции, как это делалось впоследствии, ученых — специалистов по различным отраслям знания.

Впрочем, заслуги Байрона полностью оценили. Ему присвоили чин адмирала и дали важное назначение в Ост-Индии. Но этот последний период его жизни, окончившейся в 1786 году, не имеет отношения к предмету нашего труда, и мы не будем на нем останавливаться.

II

Уоллис и Картерет . — Подготовка экспедиции . — Трудное плавание в Магеллановом проливе . — « Дофин » и « Суоллоу » различаются . — Остров Уитсанди . — Остров Королевы Шарлотты . — Острова Камберленд , Хенри и другие . — Таити . — Острова Хау , Боскавен ( Кокосовые ) и Кеппел ( Предателей ). — Острова Уоллис ( Уэа ). — Батавия . — Мыс Доброй Надежды . — Лондонский порт . — Открытие Картеретом островов Питкэрн . — Оснабрюк ( острова Туамоту ). — Острова Санта - Крус . — Новая Британия . — Пролив Сент - Джордж и Новая Ирландия . — Острова Портленд и Адмиралтейства . — Мака cap и Батавия . — Встреча с Бугенвилем в Атлантическом океане .