Понятие фактических и юридических ошибок и их характеристика в современном праве иностранных государств и Российской Федерации

Общеизвестно разграничение ошибок на юридические (ошибки в праве) и фактические (ошибки в фактах). Юридическая ошибка состоит в неправильном представлении о содержании правовой нормы или ложном выводе из таковой. Фактическая ошибка основана на неверном представлении о фактических обстоятельствах, подлежащих юридической оценке, квалификации.

Правовое значение любой ошибки заключается в ее связи с юридическими фактами, т.е. основаниями возникновения и прекращения правоотношений. Если ошибка оказала прямое влияние на такой факт (действие или бездействие), то возникает вопрос, разрушает ли эта ошибка правовой эффект, с которым связано и на который направлено соответствующее действие или бездействие.

При этом само понимание фактической ошибки (либо фактического заблуждения) и ее правовых последствий лишены единства мнений различных исследователей данного вопроса.

Так, по мнению Д.И. Мейера, действие, совершенное под влиянием фактического заблуждения, «считается действительным, если оно действительно по закону; если же действие оказывается нарушением закона и последствием такого нарушения определяется ничтожество действия, то оно ничтожно». В остальном «о фактической ошибке можно сказать, что она не вредит юридическому значению действия».[5]

Савиньи полагал, что найти в этом смысле общий позитивный принцип, который был бы применим ко всем ошибкам, невозможно. Поэтому в качестве общего признается правило, что ошибка не влечет положительного эффекта, сама по себе не защищает от связанных с ней юридических недостатков. Но в каждом отдельном случае влияние ошибки и ее последствия могут и должны определяться особо. При этом сохранение положительного эффекта при фактической ошибке обыкновенно связано с признанием ее извинительной.

По мнению Савиньи, причина благосклонного обсуждения фактической ошибки состоит в том, что ее зачастую сложно, а порой вовсе невозможно избежать. Как правило, ни от кого не могут быть потребованы ни доскональная проверка прежней юридической судьбы вещи, ни абсолютно точное установление принадлежности права другому лицу. Поэтому в иррелевантности фактической ошибки для наступления ожидаемого правового эффекта находится, пожалуй, единственное спасение от безграничной нестабильности и произвола в обороте.[6]

По мнению Арндтса, приобретатель добросовестен, поскольку он не должен и не мог знать обстоятельств, делающих его приобретение материально неправомерным или иным образом препятствующих приобретению права собственности. Добрая совесть основывается на ошибочном предположении наличия у отчуждателя права или на незнании других недостатков приобретательного акта. Ошибочная вера приобретателя в действительность своего приобретения и в отсутствие недостатков является извинительной, только если не покоится на ошибке в праве.

Штинцинг по этому поводу приводит следующее соображение. Ошибка в праве не защищается, поскольку фактический состав оказывается иррелевантным нормам права, недостаточным для приобретения. Фактическая ошибка подлежит защите, потому что она вызвана внешними обстоятельствами, представившими правдоподобную картину действительного и завершенного правового акта, внешне полностью схожую с нормальным правоотношением.

Согласно пониманию этого вопроса К.И. Скловским: «Нарушение запрета, установленного законом, всегда исключает добросовестность любой из сторон. Но добросовестность не исключается в случае получения приобретателем по сделке имущества, не принадлежащего отчуждателю. Такая сделка нарушает закон (ст. 168, 454 ГК России), но это нарушение для приобретателя оказывается несознательным, не направленным на нарушение закона.[7]

При такой формулировке может оказаться, что добросовестность приобретателя исключается нарушением антимонопольного, налогового или таможенного законодательства.

Разумеется, ошибкой в праве здесь может быть нарушение не любого запрета и не при любых условиях. Значение будет иметь лишь редкая по своему составу ошибка - нарушение запрета на отчуждение вещи, если отчуждатель не имеет распорядительных правомочий, приобретатель знает об этом, но ввиду незнания установленного законом запрета не считает неуправомоченность отчуждателя препятствием для приобретения

Незнание же приобретателя о нарушении закона, обусловленное, в свою очередь, незнанием фактов (неуправомоченности), которые приводят к нарушению, обсуждается как фактическая ошибка. Несоблюдение норм закона, содержащих иные, не связанные с управомоченностью отчуждателя требования к действительному переходу права собственности на вещь, исключает не столько добросовестность, сколько само приобретение как недействительное или несостоявшееся. Ссылка на добросовестность в этих случаях также не допускается, поскольку от приобретателя здесь требуется не доверие, а знание закона. Традиционно предметом доверия не может быть дееспособность контрагента, хотя ее проверка в каждом случае возможна только на основе фактических обстоятельств. Типичными юридическими ошибками могут быть, например, несоблюдение формы сделки, отсутствие в ее содержании существенных или наличие незаконных условий, нарушение установленной процедуры приобретения, покупка изъятых из оборота вещей или ограниченных в обороте вещей в отсутствие специального разрешения.

Однако, если понимать под добросовестностью сугубо индивидуальное субъективное доверие, исчезнет основание ограничивать ее только фактической ошибкой. В результате учета таких индивидуальных особенностей приобретателя, как уровень знаний, образования, опыта, характер, темперамент, иногда придется признавать извинительность юридической ошибки приобретателя при выражении им доверия.

Вместе с тем, этот подход категорически неприемлем. Во-первых, он предполагает извинительность незнания закона. Стоит лишь допустить эту возможность в порядке исключения, она способна не только нарушить так называемый принцип равенства перед законом, но и лишить смысла существование императивных норм права. Во-вторых, этот подход применительно к добросовестности устраняет рациональные и объективные критерии оценки добросовестности и ее извинительности.

Поэтому при определении добросовестности как фактической ошибки традиционным и уже неотъемлемым стало требование «извинительности» такой ошибки. Уже это обстоятельство выражает стремление сформировать догматическое понятие добросовестности как некую общепринятую, среднюю, объективированную величину. Доверие зачастую неизбежно, но существуют ситуации, когда незнания истинного правового положения вполне можно было избежать. Незнание в таких ситуациях неизвинительно, а доверие слепо, неразумно и недостойно защиты. С этим связана проблема критериев разумной осмотрительности (осторожности).[8]

Если говорить о положениях современного зарубежного законодательства, тои и ему присуще различие правовой и фактической ошибок.

Так, в Германском гражданском уложении имущество, предоставленное с целью исполнения обязательства, не может быть истребовано к возврату, если лицо, исполнившее обязательство, знало, что оно не обязано исполнять его. Таким образом, германское законодательство приписывает ошибке негативную роль: возмещение не положено, если доказано, что истец знал о том, что исполнение является недолжным. «Только тот, кто сознательно и безоговорочно платит определенную сумму, зная об отсутствии правового обязательства, не наделяется правом на компенсацию indebitum solutum (недолжной оплаты)».

В английском праве возмещение недопустимо до тех пор, пока сам истец не докажет, что он ошибся. Гражданский кодекс штата Калифорния различает ошибки, относящиеся к факту и к положению закона. Относящейся к факту считается ошибка, не происшедшая вследствие пренебрежения законной обязанности и состоящая в простительном неведении, извинительной забывчивости относительно существенного для договора факта. Ошибка, относящаяся к положению закона, происходит от неверного понимания нормы закона одной или обеими сторонами обязательства, считающими, что они знают и понимают закон, но делают ошибку относительно его положений. [9]

В общем праве действует принцип, согласно которому не подлежат возврату даже денежные средства, уплаченные истцом, посчитавшим себя связанным обязательством по погашению вследствие неверной оценки с правовой точки зрения обстоятельств уплаты долга.

Если говорить о понимании ошибок в России, то в законодательных актах Российской Федерации специальных норм, посвященных проблеме юридических ошибок, нет. Однако попытка законодательного закрепления такой нормы, например, в истории отечественного уголовного права была сделана. Еще в российском уголовном праве указания по проблеме ошибки появились в Уложении о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. В ст. 98 Уложения перечислялись причины, «по коим содеянное не должно быть вменяемо в вину».

Среди прочих причин, наряду с безумием, необходимостью обороны и другими обстоятельствами была указана также «ошибка случайная или вследствие обмана» (ч. 4 ст. 98 Уложения о наказаниях). Статья 105 Уложения раскрывала данное обстоятельство: «Кто учинит что-либо противное закону единственно по совершенному, от случайной ошибки или вследствие обмана происшедшему, неведению тех обстоятельств, от коих именно деяние его обратилось в противозаконное, тому содеянное им не вменяется в вину. Он может, однако же, в некоторых случаях, законом определяемых, быть присуждаем к церковному покаянию». Уголовное уложение 1903 г. (последний по времени принятия законодательный акт Российской империи в области материального уголовного права) в четвертом отделении «Об условиях вменения и преступности деяний» главы первой «О преступных деяниях и наказаниях вообще» содержало ст. 43 об ошибке, в которой говорилось: «Неведение обстоятельства, коим обусловливается преступность деяния или которое усиливает ответственность, устраняет вменение в вину самого деяния или усиливающего ответственность обстоятельства. При неосторожных деяниях правило сие не применяется, если само неведение было последствием небрежности виновного».[10]

Если говорить о современных российских представлениях об ошибке, то отечественная доктрина взамен термина «ошибка» уже традиционно использует термин «заблуждение», понимая под ним собственно ошибку.

Так, Г.Ф. Шершеневич пишет о том, что «заблуждение в законе у нас неизвинительно, потому что никто не может отговариваться неведением закона, когда он был обнародован установленным порядком». При этом он соглашается, что предположение о том, что каждый русский подданный не только знает, но совершенно правильно понимает все русское законодательство, - чистейшей воды фикция, поскольку «всего содержания 16 томов не знают даже юристы-практики и теоретики, а существование в нем неясностей и противоречий допускает сам законодатель. Но установление противоположного правила могло бы повести к грубым злоупотреблениям, если бы силу всякого действия, оказавшегося невыгодным, можно было ослабить оговоркой незнания его последствий».[11]

Как и в римском праве, охарактеризованном в первой части данной главы, сегодня принято выделять следующие фактические ошибки (ошибки в факте): заблуждения в лице (исполнение произведено не тому лицу), в сущности сделки (оно может возникнуть при неясной редакции договора), в объекте сделки или качестве и количестве объекта (случаи, когда вследствие своих свойств вещь становится непригодной для предполагаемой цели или ее количество не отвечает цели самой сделки) и иное.

Ошибка в факте не есть последствие обмана - это «самостоятельное» заблуждение самого лица, принимающего решение совершить действие (заключить сделку, совершить юридический поступок). Обман же представляет собой намеренное действие - создание одним лицом у другого ложного (искаженного) представления о чем-либо; заблуждение вследствие обмана - это «навязанное со стороны» заблуждение лица. Вследствие этого, возможно, было бы более правильным говорить об ошибке в факте в первом случае и заблуждении - во втором, однако в соответствии с нормами ст. 178 - 179 ГК России такая возможность исключена. Таким образом, заключение сделки под влиянием заблуждения (то есть при ошибке одного из заключающих сделку лиц) при условии существенного значения этого заблуждения позволяет требовать признания этой сделки недействительной (ст. 178); заключение сделки под влиянием обмана также позволяет заявлять требование о признании ее недействительной (ст. 179).

Фактическая ошибка как юридическое событие может иметь значение в том случае, если норма права предусматривает правовую модель такого явления, связывая с нею наступление определенного последствия. Примером ошибки может быть исполнение должником обязательства не тому лицу или иная ошибка в исполнении (отгрузка незаказанной продукции, передача наряду с объектом, обусловленным договором, иных объектов, не входящих в объект договора, и т.п.).

Общим правилом признается то, что ошибка в факте обычно выгодна лицу заблуждающемуся. Однако в некоторых случаях ошибка в факте может иметь не положительные, а отрицательные результаты для заблуждающегося лица. Например, если лицо исполнило обязательство по истечении срока исковой давности, ошибочно считая, что срок исковой давности по данному обязательству еще не истек, обратно требовать исполненное он не может (ст. 206 ГК России).[12]

В российском гражданском праве исполнение обязательства при добросовестном заблуждении в его наличии (или действительности) является фактической ошибкой. Законодатель придает юридическую значимость именно незнанию факта как основанию применения негативной меры в виде лишения права на возврат неосновательно уплаченного.

Нельзя говорить о неосновательности приобретения, когда таким основанием является добровольная и намеренная (без принуждения и не по ошибке) передача денег или иного имущества, если предоставивший деньги (иное имущество) знал об отсутствии своей к тому обязанности.

Фактическая ошибка могла относиться к личности либо к свойству лица (субъект полагает, что он совершил сделку с одним лицом, а на самом деле контрагентом было другое лицо), к предмету (субъект полагал, что он приобретает один земельный участок, а продавец имел в виду иной земельный участок), к сущности или качеству объекта (субъект покупал вещь, полагая, что она изготовлена из одного материала, а она была изготовлена из другого) либо к его количеству (арендодатель полагает, что сдал имущество за одну сумму, а арендатор пребывает в уверенности, что за другую); либо распространяться на существо сделки (субъект полагал, что получает вещь в дар, тогда как ее дали взаймы) и т.д.[13]