Сравнение социологической и институциональной моделей человека

Думается, что между социологическим и институциональным человеком гораздо больше общих черт, чем между предыдущей парой.

Во-первых, обе модели опираются на методологической коллективизм и видят в обществе силу, находящуюся над индивидуальным сознанием и обладающую способностью принудительно воздействовать на него, определяя действия индивидов. Однако социологи в большей степени считают, что поведение человека определяется обществом. Склонности и инстинкты если и находят место в их теориях, то это место где-то на задворках. Обычно считается, что «homo sociologicus разучивает, интернализирует и играет свои роли с тихой радостью субъекта, для которого нет большего удовольствия, чем минимизировать разницу между должным и существующим» [18, с. 115]. При таком подходе к определению модели человека для её описания «достаточно таких понятий, как нормы, санкции, роли, взаимодействия; понятия, относящиеся к самому человеку, оказываются избыточными. Сам человек может отсутствовать, его заменяют доводы разума и ожидания: перед нами функционирующий homo sociologicus, о котором до конца не знаешь, существует ли он вообще, тихий квартирант нормированных помещений, предоставляемых обществом в зависимости от выполняемых функций» [18, с. 115]. Конечно, как признаёт автор этих высказываний, они не точны и не совсем справедливы, однако нельзя сказать, что они ошибочны: социологический человек определённо «пересоциологизированн». Он слишком зациклен на социальных нормах, поэтому только они, да и ещё реакция других людей на его действия являются критерием деятельности для социологической модели. В реальной жизни всё, очевидно, не совсем так. В противном случае, если бы модель была верна, то в обществе отсутствовало всякое развитие, и оно застыло бы во времени, опутанное сковывающей паутиной социальных норм. И действительно, некоторые, даже очень известные и уважаемые социологи попадались в эту ловушку. В качестве примера можно привести Т. Парсонса, зацикленность теории которого на нормативном порядке и определённое понимание этого порядка исключают всякую возможность конфликта внутри системы. Раз установившаяся система подразумевается не только стабильной, но и внутренне гармоничной, что и приводит к негативным последствиям, на которые указывал Ч. Р. Миллс: «Магическое устранение конфликта и чудесное достижение гармонии лишают «систематическую» и «общую» теорию возможности иметь дело с социальными изменениями, то есть с историей. В нормативно порожденных социальных структурах сторонников «Высокой теории» не находит себе места не только «коллективное поведение» доведенных до крайности людей, взвинченных толп и массовых движений, чем наша эпоха столь богата. «Высокой теории» вообще недоступны какие-либо систематические представления о действительном ходе истории, о ее механике и процессах» [34].

Такая ситуация сложилась опять же, из-за того, что в теоретических конструкциях очень сложно выразить полноту реальной жизни, необходимо упростить её, что и сделали как и экономисты так и социологи, пойдя, правда, двумя противоположными путями. Экономисты абстрагировались от социальных факторов и сосредоточились на индивидуальных, социологи сделали наоборот, следствием чего и явились указанные выше недостатки их теории.

Теперь рассмотрим институциональную теорию. В ней прямо говорится, что наряду с социальными институтами в поведении человека, и, следовательно, во всей человеческой истории, огромную роль играют природные склонности и инстинкты. Это помогает институционалистам избавиться от социологической статичности и предопределённости социальными нормами, такой подход вносит черты индивидуальности в характер каждого человека, причём такая индивидуальность обусловлена не различным социальным окружением, а именно биологическими особенностями.

Однако, по причине того, что институционалисты не избегают сложности реального мира, не останавливаются на рассмотрении чего-то одного, они смогли сделать совсем немного выводов из своих реалистичных, но усложнённых конструкций. Признание, например, Веблена в современной экономической науке ограничено так называемым «эффектом Веблена», который был описан и объяснён им ещё в «Теории праздного класса». Его суть заключается в том, что на некоторые вещи (обычно предметы роскоши) нарушается закон спроса: при росте цены на них возрастает и спрос. Веблен объяснял этот парадокс действием закона демонстративного потребления, при котором потребление совершается не для удовлетворения жизненно необходимых, рациональных потребностей, а исключительно ради демонстрации своего социального статуса. Не смотря на столь очевидную возможность и естественность такой ситуации, до Веблена экономическая теория игнорировала её возможность. Действительно, ведь Робинзону, лишённому социальных контактов не перед кем хвастать дорогой вещью; демонстративное потребление ему не свойственно, чего не скажешь о реальном человеке.

Заключение

По итогам сравнения трёх моделей можно составить следующую таблицу, в которой наглядно сравниваются все три модели:

Из неё особенно хорошо заметен компромиссный характер институциональной модели человека. С одной стороны Веблен, как и социологи, принял во внимание важнейшую роль общества, которое в значительной степени определяет поведение человека. В «Теории праздного класса» он прекрасно проиллюстрировал принудительную силу общественных институтов, часто заставляющую принимать нерациональные решения.

С другой стороны Веблен, как и неоклассики не был согласен с тотальным социальным детерминизмом и безграничными возможностями социальной инженерии, но причины для этого у него были иные. Он следовал учению уважаемой им современной психологии, которая утверждала, что истоки человеческой деятельности нужно искать в привычках и инстинктах. Этим его модель отличилась как от социологической, так и от неоклассической.

Под действием этих причин американский исследователь создал свою оригинальную теорию с соответствующей ей моделью человека, которая, как было показано, соединила в себе черты двух других и, помимо этого, вносит нечто своё. Эту модель можно назвать и самой реалистичной, самой эволюционной, но и самой непригодной для практического исследования в силу своей сложности.

Но, несмотря на свою невостребованность экономической наукой, модель институционального человека выполнила свою важнейшую функцию: она указала на вопиющие недостатки неоклассики, на скудность модели неоклассического человека, поэтому можно считать, что критика Веблена была успешна. Институционализм внёс значительный вклад в реформирование неоклассической теории, которое продолжается и в настоящий момент под знаменами неоинституционализма и нового институционализма. Первое течение утратило непримиримый критический настрой старой теории и влилось в мэйнстримовое течение экономической науки, обогатив его многими теориями [35, с. 30]. Новый же институционализм по-прежнему подвергает критике основные постулаты неоклассики, такие как формальная рациональность экономического человека, но делает он это уже несколько другим способом, например, с помощью теории неполной рациональности Г. Саймона, который утверждает, что человек не только не способен собрать всё информацию о рыночных параметрах, но и не может обработать уже собранные данные оптимальным способом [35, с. 31], и можно надеяться, что критический вклад нового институционализма будет ещё успешнее, что у его прародителя.