Глава 3. Социально-политический аспект массовой культуры

Итак, рассматривая данный аспект, я вновь начну обзор с книги Ортега-и-Гассета «Восстание масс», где философ дает общее представления о том, как психология массового человека влияет на политическую сферу. Тенденция к формальной демократизации общества при таких условиях, как рост числа населения (Гассет дает статистическую справку о том, что население Европы с 1800 года по 1914 увеличилось с 180 миллионов до 460 [1, c. 49] ), ощущение массами своей правоты и проявления склонности к прямому действию, приводит к торжеству так называемой «гипердемократии». По его мнению, в сложившейся ситуации массы перестают отдавать себе отчет в том, что они все еще не являются хозяевами собственной судьбы и не могут принимать полноценные политические решения, так как не имеют для этого ни моральной, ни образовательной подготовки. Вместо этого, в сознании массового человека закладывается установка, что, по выражению исследователя, они «вправе давать ход своим трактирным фантазиям».

Тем самым, философ критикует институт демократии как таковой, но не только с позиций критики методов «прямого действия» в политики. В дальнейшем он раскрывает гораздо более глубокую тему о том, к чему приводит выборность власти. Так, по его мнению, отрицательными последствиями внедрения демократических ценностей в общественное сознание являются, как минимум, два явления. Во-первых, это повсеместное торжество человека массы - вплоть до политических элит, партий, парламентов, а также среди чиновников. Еще в первой главе я цитировала его высказывания о том, что человек массы - это не классовая особенность, о социо-культурная принадлежность, и как феномен, человек массы являет себя на всех социальных уровнях. Такое положение вещей во многом утверждается потому, что при демократическом строе массе позволено выбирать во власть себе подобных, людей с тем же масштабом мышления, которые неспособны решать долгосрочные проблемы. Во-вторых, именно это он говорит, как о власти «временщиков»: «Сейчас и государство, и правительство живут сегодняшним днем. Они не распахнуты будущему, не представляют его ясно и открыто, не кладут начало чему-то новому, уже различимому в перспективе. Они утверждают о том, что являются чрезвычайной властью, рожденной чрезвычайными обстоятельствами» [1, c. 48]. Критикую все временные правительства, рожденные стихийным вторжением масс в политическую жизнь, Отрега-и-Гассет говорит об их недальновидности, бесчестности и неспособности просчитывать свои решения на несколько ходов вперед. Кроме того, философ убежден в том, что властвование по сути своей - это служение, а служение всегда будет уделом избранных, а не массы.

Стоит отметить так же то, как, по мнению исследователя, человек массы относится к своему государству. Философ считает, что человек такого типа гордиться своим государством, так как знает, что именно оно гарантирует ему жизнь и спокойствие, но не осознает того факта, что политическая система есть так же творение цивилизации. Оно создано определенными людьми и держится на конкретных человеческих ценностях, которые могут исчезнуть, если не относиться к ним должным образом. В соответствии со своей психологией, человек массы воспринимает государство как нечто безликое. В то же время, если случится какой-либо кризис, массовый человек предпочтет, что государство само решало общие проблемы, употребив на это все свои неограниченные и безотказные, по его мнению, ресурсы.

Такую тенденцию Ортега и считает наиболее опасной для цивилизации, так как последствиями ее влияния оказываются полностью огосударственная жизнь, экспансия власти, поглощение государством всякой социальной самостоятельности, или «удушение творческих начал истории, которыми питаются и движутся человеческие судьбы» [1, c. 108]. В соответствии с этим, философ считает, что фашизм, как итальянский, так и германский, является типичной доктриной массового человека.

Далее, обращаясь к работе Йохана Хейзинги, я проанализирую его подход к выявлению игрового элемента, как культурообразуеющего фактора, в политической сфере, а так же размежеванию этого элемента с элементами пуэрилизма. Он считает, что есть основания полагать, что игровые формы в данной сфере являются ширмой для прикрытия истинных намерений по поводу принятия тех или иных политических решений. Так, для примера можно взять знакомый нам всем демократический институт выборности власти, сущность которого позволяет превратить процесс выборов в некоторое состязание, где побеждает сильнейший - наиболее достойный в глазах избирателей кандидат. В то же время, данная процедура подходит для совершения политического фарса - все мы можем вспомнить примеры «безальтернативных» выборов, когда баллотировался один «адекватный» и действительно достойный кандидат, а остальные, имеющие ярко выраженные недостатки и в политическом, и в личностном плане, не составляли ему достойной конкуренции. Можно сказать, что такая технология регистрации «подставных» кандидатов, подробно описанная в работе Малкина и Сучкова, своими корнями уходит как раз в пуэрилистическую тенденцию превращения благородной игры в фарс и инсталляцию.

Еще одним примером замещения пуэрилистическими тенденциями истинного игрового содержания, является метаморфоза, произошедшая с американской политической системой за последнее столетие. Так, республиканская и демократические партии, исторически являясь противоборствующими, уже давно имеют одинаковые политические программы, составляемые к каждым президентским выборам. При этом каждые четыре года в США сохраняется небывалый ажиотаж вокруг процедуры выборов. Голосуя за идейные предпочтения, которые давно уже слились в единую концепцию, американские избиратели, по сути, выбирают те или иные политические элиты, которые стоят за тем или иным кандидатом.

Завершая свой труд, Хейзинга говорит вновь о том, что истинная культура не может существовать без игрового фактора, но при этом, нельзя путам игровой и пуэрилистический фактов в современной культуре. Отхваченная тенденциями подросткового максимализма, гиперболизации и драматизации чувств, политическая жизнь превращается в сцену для разыгрывания фальшивого политического спектакля. Об этом позже напишет подробнее в своем труде «Общество спектакля» Ги Дебор. Для нас же важно суммировать приведенные Хейзингой тезисы, и привести цитату, в которой в полной мере заключено все содержание его труда: «Чтобы это игровое содержание культуры было культуросозидающим или - способствующим, оно должно оставаться чистым. Оно не должно быть ложным фантомом, маскирующим замысел осуществления определенных целей с помощью намеренно культивируемых игровых форм. Подлинная игра исключает всякую пропаганду. Ее цель - в ней самой. Ее дух и ее настроение - атмосфера радостного воодушевления, а не истерической взвинченности. В наши дни пропаганда, которая хочет проникнуть в каждый участок жизни, действует средствами, рассчитанными на истерические реакции масс, и поэтому - даже там, где она принимает игровые формы - не в состоянии выступать как современное выражение духа игры, но всего лишь - как его фальсификация» [6, c. 203]. Таким образом, фальсификацию и построение ложных образов голландский исследователь преподносит как главную опасность, что влечет за собой массовое общество и массовая культура. Чтобы убедиться в его правоте, достаточно вспомнить такие феномены современной политической и социальной сферы, как международный терроризм (который возможен только в обществе спектакля, где каждый включен в глобальную информационную сеть с помощью СМИ), фальсификация новостей (на примере грузино-осетинского конфликта 2008 года), «безальтернативные» президентские выборы (на примере ельцинской кампании «Голосуй, или проиграешь»). Подробнее все эти феномены будут рассмотрены мною в завершающей главе моей работы.

Заключающая часть разбора теоретических аспектов массовой культуры в моей работе будет построена на анализе работы Маршалла МакЛюена, где канадский философ также рассматривал влияние массовой культуры на политическую сферу. Стоит отметить, что в «Понимании медиа» автор делает акцент на влияние специфического восприятия людьми политического процесса и политических персоналий, которое исходит, в общем контексте маклюеновской концепции, из разности восприятия людьми различных средств коммуникации в целом.

МакЛюен считал, что с развитием технологий массовой коммуникации, когда все общество оказывается будто включенным в глобальную сети получения информации, а так же, учитывая фактор постоянного увеличения скорости передачи информации, от общества требуется активное участие в политическом процессе. «Меньшие скорости движения информации делают делегирование и представительство обязательными. С таким делегированием связаны точки зрения разных секторов общественных интересов, которые, как ожидается, будут выноситься на обсуждение и рассмотрение всего остального сообщества» [7, c. 141]. В данном случае, речь идет о бесспорно положительном явлении с точки зрения демократических ценностей. Но тут же возникает вопрос о том, что механизмы делегирования могут быть выстроены так, что на общественное обсуждение будут выносится только выгодные темы (теория повестки дня). Политические элиты, имеющие доступ к контролю над СМИ, при такой скорости распространения информации с легкостью смогут внедрять в массовое сознание необходимую информацию, на основе которой, даже при институте всеобщего принятия решений, решение будет приниматься необходимым элитам образом.

Интересно так же мнение МакЛюена о том, что «настоящие новости - это всегда плохие новости». Так, он приводит в пример тот факт, что роль и популярность Сената в США преобладает по сравнению с ролью Конгресса, так как сенаторы обсуждают, прежде всего, негативные явления общественной и политической жизни, а пресса постоянно публикует сводки о деятельности и решениях обоих палат.

Наиболее примечательным является рассмотрение МакЛюеном воздействия телевидения на общественное сознание в момент восприятия с экранов телевизора тех или иных политических деятелей. Он пишет о том, что те, кому довелось слышать по радио дебаты Кеннеди и Никсона, вынесли из них твердое убеждение в превосходстве Никсона. По его мнению, фатальный промах Никсона состоял в том, что холодному телевизионному средству коммуникации были предложены резкие, высокоопределенные образ и действие, а телевидение перевело этот резкий образ во впечатление пустозвонства. МакЛюен считает, что, несмотря на то, что Кеннеди допустил множество ошибок, его образ был наиболее приближен к образу телевизионного героя - образу «застенчивого молодого шерифа», тогда как Никсон, с его темными глазами, склонными фиксироваться на чем-то конкретном, больше напоминал «железнодорожного адвоката, подписывающего договор об аренде, который никак не соответствует интересам простых жителей». Таким образом, телевидение отвергает четкий образ. Если политик хочет обиться успеха на телевидении, он не должен быть типажным.

Так же, продолжая тему, освещенную мною в предыдущей главе, стоит привести цитату МакЛюена о том, как Адольф Гитлер пришел к власти. «То, что Гитлер вообще обрел политическое существование, напрямую обязано радио и системам публичных выступлений. Это не значит, что данные средства эффективно передавали его мысли германскому народу. Его мысли не имели почти никаких последствий. Радио дало первый массивный опыт электронного взрыва вовнутрь, этого обращения вспять всего направления и смысла письменной западной цивилизации. Для племенных народов, все социальное существование которых есть расширение семейной жизни, радио будет оставаться агрессивным опытом. Высокоразвитым письменным обществам, давно подчинившим семейную жизнь индивидуалистическому акценту бизнеса и политики, удалось абсорбировать и нейтрализовать радиосжатие, обойдясь без революции. Иначе обстоит дело с сообществами, имевшими лишь краткий или поверхностный опыт письменности. Для них радио является в высшей степени взрывным» [7, c. 162].

Подводя итог в третьей главе, стоит отметить основные тезисы, высказанные философами. Так, Ортега-и-Гассет говорит о «гипердемократии», характеризуя ее, как тенденцию массы к утверждению своего мнения методом прямого действия, при этом, не сомневаясь в собственной правоте, а значит, не включая критический анализ при совершении того или иного действия. Таким образом, масса оказывается подверженной манипуляции в том смысле, что не может усомниться в той информации, что была внедрена сначала в ее подсознание, а потом и в сознание манипулятивными методами, и при правильно заданной программе может принимать решения действовать напрямую в той или иной ситуации. Многочисленные «бархатные» революции, прокатившиеся по постсоветскому пространству, только подтверждают данный тезис. Что касается работы Хейзинги, то в ней он высказывает мнение о том, что отрицательные социокультурные тенденции распространяются так же и на политическую сферу, превращая ее в сцену, на которой разворачивается политический спектакль, фикция, при этом границы между сценой и зрительным залом не существует. В подтверждении данного высказывания можно привести примеры, которые МакЛюен приводит в своей книге. Общество, в котором политическое решение избирателей зависит от того, как выглядел в телевизионном эфире тот или иной кандидат, нельзя оценивать как истинно демократическое в общепринятом плане, так как фальсификация является одной из его составляющей.

Заключение

Подводя итоги моей работе, стоит сказать, что теоретическая база по проблеме взаимодействия массовой культуры и политики достаточно обширна, и охватить все ее положения, подтвердив их достаточным количеством примеров, в формате курсовой работы невозможно. Но, даже рассмотрев идеи всего трех философов, я выделила то количество тезисов, что могут представлять собой вполне жизнеспособную концепцию, которая может объяснить происходящие в современном обществе. Конечно, нужно отметить, что в психологии массового политического сознания за последние сто и пятьдесят лет многое изменилось - укрепились новые ценности, новые поведенческие и моральные установки, потребности и притязания. При этом, до сих пор влияние менталитета и политической культуры играет важную роль в политической жизни различных стран, пусть и тенденция к унификации все еще сохраняется.

Тем не менее, массовая культура, и самый яркий ее элемент - СМИ, как транслятор идей и ценностей, сохраняет свой авторитет и масштаб влияния - без телевидения не было бы трагедии 11 сентября, ситуации с грузино-осетинским военным конфликтом. Кроме того, все еще в голливудских фильмах отрицательными персонажами являются русские - стереотип со времен холодной войны еще жив, и поддерживается массовой культурой вместо того, чтобы быть стертым из массового сознания. Даже в России можно найти примеры политических заказов в массовом кинематографе - знаменитый фильм Никиты Михалкова «12», где одним из главных героев является несправедливо осужденный чеченский подросток, который, несомненно, вызывает сострадание в контексте повествования. Фильм выходит в прокат как раз в то время, когда федерация делает огромные денежные вложения в Чеченскую Республику. В то же время, массово выходят мультипликационные фильмы о былинных богатырях с явным посылом к пробуждению национальной идентичности у детей. На этом фоне можно вспомнить американские мультфильмы периода Второй Мировой войны - «Der Fuehrer`s Face» (Лицо фюрера) [14], получивший в 1942 году высшую награду, возможную в анимационном искусстве, в котором фашистский режим гротескным образом сравнивается с американской демократией, или «The Russian Rhapsody» [15], в котором главными героями являются маленькие «гремлины из Кремля» (Gremlin from the Kremlin), которые приводят в неисправность мессершмидт фюрера, поют песни под музыку русских композиторов, при этом ведут себя крайне глупо и неуклюже.

Важно отметить, что в последнее время появилась тенденция к «развенчиванию» манипуляционных технологий - появляются фильмы, рассказывающие о работе политтехнологов («Плутовство», карикатурный «День выборов»), деятельности лоббистов («Здесь курят»), выходят соответствующая литература («Раздувай и властвуй» С.Миронова, ряд книг политтехнолога и философа Матвейчева). Сама тема фальсификации и манипуляции становится частью массовой культуры с помощью книг Пелевина и Минаева. Теперь, кажется, никто не может поддаться на провокации и быть обманутым - все осведомлены и предупреждены об опасности манипуляции. На фоне всего этого возникает один единственный вопрос - если все происходит подобным образом, не появились ли уже совершенно новые, гораздо более сильные манипулятивные технологии? Ведь убедить человека в том, что он знает всю подноготную политической жизни, только потому, что смотрит новости и знает все манипулятивные приемы - это, совсем как по Гассету, сделать его самоуверенным и ослабить его способность к критическому мышлению. Чтобы разобраться в этом, наверное, понадобиться еще поколение философов, социологов и политических психологов, которые, взяв достаточную высоту, чтобы отстранится от шаблонного мышления и ангажированности, смогут взглянуть на современную политическую, социальную и культурную сферы с должной беспристрастностью.

Список использованной литературы

1. Х. Ортега-и-Гассет «Восстание масс».

2. Ортега-и-Гассет «Дегуманизация искусства».

.   П. Сорокин «Человек. Цивилизация. Общество».

.   Г. Тавризян «О. Шпенглер, Й. Хейзинга: две концепции кризиса культуры».

.   Й. Хейзинга «В тени завтрашнего дня».

.   Й. Хейзинга «Homo Ludens».

.   М. МакЛюен «Понимание Медиа».

.   Малкин и Сучков «Политические технологии».

.   М. Хевеши «Толпы, массы, политика».

.   М. Хевеши «Социально-политические стереотипы, иллюзии, мифы и их воздействие на массы».

.   Ги Дебор «Общество спектакля».

.   С. Кара-Мурза «Манипуляция сознанием».

.   С. Кара-Мурза «Оранжевая мина».