ОСОБЫЕ ДЛЯ КАЖДОГО НАРОДА И ЭПОХИ ДЕНЬГИ

Деньги не представляют собой ни продукта соглашения всех хозяйствующих людей, ни результата законодательного акта. Деньги - не изобретение народов. Отдельные хозяйствующие индивиды в народе везде приходили с развитием экономической предусмотрительности к пониманию того, что обмен товаров с меньшей способностью к сбыту на товары, обладающие большей способностью к сбыту, окажет им большую помощь в достижении их специальных экономических целей, и так с прогрессом народного хозяйства возникали деньги в многочисленных, не зависящих друг от друга культурных центрах. Но именно потому, что деньги - естественный продукт человеческого хозяйства, специальная форма явления их была всюду и всегда результатом особенного, изменчивого экономического положения, и у одного и того же народа в разное время и у различных народов в одно и то же время различные блага приобретали то особое значение в обороте, на которое мы указали выше.

В ранние периоды хозяйственного развития большинства народов Старого Света товаром, обладавшим наибольшей способностью к сбыту, стал скот. У номадов и всех народов, переходящих от кочевого состояния к земледельческому хозяйству, главную часть состояния отдельных лиц составляют домашние полезные животные, их способность к сбыту простирается на всех хозяйствующих субъектов и определяется ввиду отсутствия искусственных путей сообщения и того обстоятельства, что скот сам себя транспортирует (в ранние периоды культуры почти без издержек), более широкими пространственными границами, чем у большинства других товаров. Скот представляет собой товар с достаточной способностью сохраняться, издержки на его содержание всюду, где много лугов и где он содержится не в особых помещениях, чрезвычайно малы, и на той степени культуры, когда каждый стремится обладать как можно большими стадами, вряд ли мыслимо переполнение им рынка, так что все благоприятствует его способности к сбыту и во временном, и в количественном отношении. В период, о котором мы здесь говорим, нет другого товара, по отношению к которому так совпали бы условия широкой способности к сбыту. Если мы прибавим ко всему этому, что при таких обстоятельствах, несомненно, обмен полезных животных был развит больше, чем торговля другими товарами, то, конечно, скот представится нам как товар, обладающий большей способностью к сбыту, чем все остальные, как естественные деньги [в большинстве языков отразилась связь представлений о деньгах и о скоте. На старом нижненемецком слово "naut" обозначает теленка и деньги, на языке фризов слово "sket" - скот и деньги. Готское "faihu", англо-сакское "feoh", нортумберландское "feh" и соответствующие выражения во всех остальных германских наречиях употребляются в значении скота, состояния, денег и т. п. (Wackernagel. Haupt. Zeitschrift. IX. S. 549, Note 101; Diefenbach. Vergleichendes Worterbuch der gothischen Sprache. I. S. 350, 2, 757; см. также интересное примечание у Тренча (A select glossery of english words. P. 30). В lex Fris, add. 11 сказано: "Лошадь или какие-нибудь деньги"; в gl. Cassel. F. 10 - pecunia fihu. Древнеславянское "skotum" - Vieh обозначает в литовском в уменьшительной форме "skatikas" или "skatiks" то же, что и деньги (Nesselmann. Litauisches Worterbuch). На происхождение латинских слов "pecunia, peculiurn" от "pecus" (скот) указывали уже много раз, равно как и на предание, упоминаемое Поллуксом, согласно которому древнейшие деньги афинян назывались , название, сохранившееся в поговорке . Известны также выражения: Dekaboion, Tesse-raboion, Hekatomboion как обозначение денежных сумм. Взгляд, по которому эти названия объясняются не тем, что в древности скот исполнял функцию денег, а тем, что он изображался тогда на металлических деньгах, можно найти уже у Поллукса и Плутарха, а теперь его разделяют Бёле и многие другие. Но мне представляется более правильным мнение, которое находит, что при постепенном переходе от привычной оценки в скоте к оценке в металле ценность головы скота, выраженная в металле, образовала наименование новых оценок, и отсюда выражения, обозначавшие количества голов скота, были перенесены на монеты и денежные суммы. В арабском языке понятия "скот" и "деньги" тоже родственны, за что говорит то обстоятельство, что слово "mal", в единственном числе значащее "владение", "скот", во множественном употребляется в смысле (amual) имущества и денег (Freytag. Arab. Lexik. IV. 221; Maninsky. P. 4225)] народов Старого Света.

В торговле самого просвещенного народа древности - греков, культурное развитие которого мы можем точно проследить, даже в гомеровское время нет никаких следов наших современных металлических денег. Торговля тогда была преимущественно меновой, стада составляли богатство людей, платежи производились скотом, им выражались цены товаров и взимались штрафы. Еще Дракон назначает штрафы скотом, и только Солон ввиду того, что они отжили свое время, переводит их на металлические деньги, приравнивая овцу драхме, теленка - пяти драхмам. Еще яснее следы денег в виде скота у древних италиков, народов-скотоводов. До сравнительно позднего периода овца и теленок служат у римлян в качестве орудия мены. Древнейшие установленные законом штрафы выражаются в скоте (в овцах и телятах): еще в les Aternia Tarpeia 454 г. штрафы положены скотом и только 24 года спустя переведены на металлические деньги [Bockh. Metrologische Unters., 1838. S. 385; 420; Mommsen. Geschichte des romischen Munzwesens, 1860. S. 169; Hultsch. Griechische und romische Metrologie, 1862. S. 124. 188]. Богатство отождествлялось с обладанием многочисленными стадами у наших предков, древних германцев, в то время когда, по свидетельству Тацита, они одинаково высоко ценили глиняную и серебряную посуду. Как и у греков гомеровского времени, на первом плане стоит натуральный обмен, но рядом с этим уже в качестве орудий мены употребляются головы скота, в особенности лошади (часто оружие). Скот - это имущество, которое они предпочитают всякому другому; в скоте и оружии, как позже в металлических деньгах, выражаются судебные штрафы [Wackernagel. Gewerbe, Handel und Schiffahrt der alten Germanen. Haupt Zeitschrift. IX, 548; Grimm. Deutsche Rechtsalterthumer. S. 586; Soetbeer. Beitrage zur Geschichte des Geld- und Munzwesens in den Forschungen zur deutschen Geschichte. I. 215]. Еще Оттон Великий назначает штрафы скотом. У арабов еще во времена Магомета деньгами служил скот [Sprenger. Leben Mohamed's. III. S. 139], а у народов, признававших священные книги Зороастра, Зендавесту, другие формы денег вытеснили скот после того, как соседние народы уже давно перешли к металлическим деньгам [Spiegel. Avesta (deutsche Bearbeitung), I. S. 94]. Надо полагать, что в доисторическое время у евреев [Levy. Geschichte der judischen Munzen. S. 7], жителей Малой Азии и Месопотамии скот был в употреблении в качестве денег; но доказательств этого не сохранилось. Все эти народы выступают в истории на такой ступени культуры, когда время скота в роли денег остается уже позади, если только вообще можно заключить о таком состоянии по аналогии с позднейшим развитием и по тому обстоятельству, что уплата большого вознаграждения металлом и металлическими изделиями идет вразрез с простотой ранних периодов культуры [Ср. Roscher. System. I. § 118. Not. 5].

Развитие культуры, в особенности разделение занятий, и естественное следствие этого-образование городов с населением, занимающимся по преимуществу индустрией, должны в совокупности повести к тому, что способность скота к сбыту падает в такой же пропорции, в какой она увеличивается у полезных металлов. Ремесленник, вступающий в обмен с земледельцем, в состоянии принять в качестве денег скот, конечно, только в виде исключения, и во всяком случае временное обладание скотом не только обременительно для городского жителя, но и связано вместе с тем со значительными экономическими жертвами. Даже для сельского хозяина сохранение и забота о скоте не составляют сколько-нибудь значительной экономической жертвы только до тех пор, пока в его распоряжении сколько угодно лугов и не исчезло обыкновение держать домашних животных на воле. Границы способности скота к сбыту сужаются поэтому по мере культурного развития как по отношению к кругу лиц, так и по отношению ко времени, в течение которого можно сбыть его экономически, а в смысле пространственном и количественном способность скота к сбыту уступает все больше и больше подобной же способности других благ. Скот перестает быть, таким образом, товаром, обладающим наибольшей способностью к сбыту, перестает быть экономическими деньгами и вместе с этим, в конце концов, и деньгами вообще.

Все культурные народы, у которых раньше скот обладал характером денег, с переходом от пастушеского и исключительно земледельческого хозяйства к такому же хозяйству с ремеслами, обратились вместо скота к полезным металлам, и главным образом к тем из них, которые ранее других начинают подвергаться обработке благодаря сравнительной легкости добывания и ковкости, - к меди, серебру, золоту, в отдельных случаях также к железу; этот переход совершился, как только необходимость его стала настоятельной, тем легче, что рядом со скотом повсюду, без сомнения, фигурировали в роли денег уже прежде при небольших платежах и металлическая утварь, и металл в слитках.

Медь раньше других металлов послужила материалом, из которого земледелец приготовлял свои плуги, воин - свое оружие, ремесленник - свои инструменты, а для посуды и украшений всякого рода употребляли сначала медь, серебро и золото. В этом периоде, когда перешли исключительно к металлическим деньгам, благами общего потребления были, таким образом, медь и, быть может, еще некоторые композиции из этого металла, а серебро и золото являлись главнейшим средством удовлетворения самой общей страсти людей, стоящих на низкой ступени культуры, стремления выделиться как-нибудь внешним образом из среды своих сородичей. Если мы прибавим к этому, что эти металлы сперва, при меньшей распространенности их употребления, в виде изделий, а потом, при неограниченной применимости и делимости, в сыром виде не встречали ограничений в своей способности к сбыту ни в узком круге хозяйствующих лиц, ни в узких пространственных пределах (так как их потребляли одинаково все народы и издержки на перевозку были относительно невелики), ни в узких временных пределах (так как они хорошо сохранялись) и что благодаря всеобщей конкуренции какое угодно количество их могло быть продано по экономическим ценам скорее, чем другой товар (гл. 7, § 2), то мы получим картину экономического положения, при котором три вышеупомянутых металла как блага с наибольшей способностью к сбыту сделались орудиями мены периода, следующего за пастушеским и земледельческим хозяйством.

Этот переход, конечно, произошел не мгновенно и не у всех народов одинаково. В роли денег наряду с новыми орудиями - металлами еще долго употреблялся скот, прежде чем металлы вытеснили его окончательно, и ценность головы скота, выраженная в металле, ставшем деньгами, удержалась в качестве единицы меры и позже, когда металл совершенно овладел оборотом. Так объясняются Dekaboion, Tesseraboion, Hekatomboion греков и металлические деньги римлян и галлов; изображение скота на монетах было символом такой переоценки [Plut. Thes. 19; Plinius, h. N. 18, 3; Schreiber в его Taschenbuch fur Geschichte. S. 2, 67, 240, 3, 401].

Были ли медь и бронза как важнейшие из полезных металлов древнейшим орудием мены и выступили ли только позже в этой роли благородные металлы, по меньшей мере неизвестно. На востоке Азии, в Китае и, вероятно, в Индии выработалась во всяком случае полная система медных денег, нечто подобное было и в Средней Италии. Наоборот, в древних очагах культуры, в области Тигра и Евфрата, не нашли никаких следов прежнего состояния медной денежной системы, а в Передней Азии, Египте, Греции, Сицилии и Нижней Италии самостоятельное развитие ее, если оно где-нибудь начиналось вообще, было остановлено развившимся торговым оборотом Средиземного моря, немыслимым при меди в роли денег. Напротив, твердо установлено, что все народы, пришедшие ввиду внешних условий, при которых развивалась их хозяйственная культура, к медной денежной системе, по мере роста культуры и расширения пространственных границ торгового оборота переходили от менее дорогого к более дорогому металлу: от меди и железа к серебру и золоту (и к золоту, где роль денег исполняло серебро) или по крайней мере у них наблюдается такая тенденция, если даже сам переход фактически не всюду осуществился. Для небольшого торгового оборота старого сабинского города с его окрестностями, после того как скот перестал играть роль денег, при простоте сабинских нравов, медь - самый важный для практических целей сельских жителей и горожан металл - была товаром, способность которого к сбыту простиралась на наиболее широкий круг лиц, и в количественном отношении имела самые обширные границы - в начале культуры это главные требования, предъявляемые к деньгам; кроме того, медь легко и без особых расходов можно было сохранять в небольших количествах, перевозка ее внутри небольшой области стоила сравнительно немного; все эти обстоятельства в достаточной степени сообщали меди свойства денег. Но как только область торгового оборота расширяется и размеры сбыта сильно увеличиваются, медь естественным образом теряет свою пригодность к функционированию в качестве денег сообразно с тем, как благородные металлы все более и более приобретают способность к сбыту по мере развития культуры с ее торговым оборотом, обнимающим весь мир, с ее массовым сбытом товаров и все настоятельнее выступающей по мере возрастающего разделения занятий потребностью отдельных хозяйствующих субъектов иметь у себя деньги. С развитием культуры благородные металлы оказываются товарами, обладающими наибольшей способностью к сбыту, и вместе с тем естественными деньгами экономически развитых народов.

История других народов представляет совершенно отличную от вышеописанной картину хозяйственного развития и сообразно с этим и денежных их систем.

Когда европейцы впервые посетили Мексику, она, как можно заключить о тогдашнем состоянии страны из сообщений очевидцев, достигла уже высокой ступени хозяйственной культуры. Торговый оборот древних ацтеков имеет для нас особый интерес в двояком отношении: с одной стороны, он показывает нам, что экономическая идея, руководящая людьми в их деятельности, направленной на возможно более полное удовлетворение своих потребностей, приводит повсюду к аналогичным экономическим отношениям; с другой стороны, Древняя Мексика дает нам картину страны, находящейся в переходной стадии от исключительно меновой торговли к денежному хозяйству, картину, следовательно, состояния, на котором мы можем непосредственно наблюдать своеобразный процесс выделения Некоторого числа благ из круга всех остальных и возвышения их до функции денег.

Известия завоевателей и современных писателей изображают нам Мексику как страну с многочисленными городами и прекрасно организованным массовым торговым оборотом В городах ежедневно происходили базары, в каждые пять дней - большой базар; последние были так распределены по всему государству, что большому базару какого-нибудь города не было в это время конкуренции в соседнем. Для' торгового оборота в каждом населенном месте были отведены особые площади а на них для всякого товара определены места, вне которых продажа была запрещена; исключения допускались только по отношению к предметам пропитания и трудно перевозимым товарам (дрова, кожевенные товары, камни и т. д.). В обыкновенные дни на базаре в главном городе Мексики бывало 20-25 тысяч человек, в дни больших базаров число их доходило до 40-45 тысяч, и продаваемые товары поражали своим разнообразием [Clavigero. Geschichte von Mexico. I. Band. VII. Buch. 35. Abth.].

Здесь возникает интересный вопрос: не существовало ли тогда уже на рынках старой Мексики, так сильно походивших на рынки Старого Света, явления, аналогичного нашим деньгам по своей сущности и происхождению. Действительно, испанские завоеватели сообщают, что в то время, когда они вступили впервые в Мексику, оборот ее давно перестал вращаться исключительно в границах натуральной меновой торговли и некоторые товары заняли уже в обмене благ то своеобразное положение, которое мы подробнее выше изложили, т. е положение денег. Зерна какао в мешочках, содержавших от 8 до 24000 штук, особые маленькие бумажные платки, золотая пыль в гусиных перьях, которые принимались по величине (вес и орудия взвешивания вообще были неизвестны древним мексиканцам), куски меди и, наконец, тонкие пластинки олова были по-видимому, товарами, которые принимались охотно каждым даже при отсутствии нужды в них (в качестве денег), в тех случаях, когда нельзя было путем обмена получить непосредственно потребительские блага. Из товаров, продававшихся на мексиканских рынках, называют следующие: живых и битых животных, какао, другие съестные припасы, драгоценные камни, лечебные средства, древесный клей, смолу, руды, готовые медикаменты, товары, сработанные из волокон алоэ, горной пальмы и шерсти, предметы из перьев, дерева и камня, золото, медь, олово, дерево, камни, шкуры и кожи. Рассмотрим эти товары. Заметим, что Мексика ко времени открытия ее европейцами была уже развитой промышленной страной с большим городским населением; примем во внимание, что как следствие этого, так и потому, что она не знала большинства наших полезных животных, возможность функционирования скота в роли денег устранялась, что какао составляло ежедневный напиток, бумажные материи употреблялись всеми для одежды, а золото, медь и олово были важнейшими для ацтеков полезными металлами, т. е. что все это были блага, обладавшие по своей внутренней природе и общему употреблению способностью к сбыту, далеко превосходящей все остальные товары, и мы легко поймем, почему именно эти товары стали играть у ацтеков роль денег. Они были естественными, хотя и не вполне развившимися еще, деньгами старой Мексики.

Подобные же причины обусловливают то, что у народов охотничьих, если они ведут внешнюю торговлю, деньгами становятся звериные шкуры. У таких народов всегда бывает, конечно, излишек шкур, так как обеспечение семьи средствами пропитания путем охоты ведет к накоплению такого количества шкур, что среди членов охотничьего племени может возникнуть конкуренция разве только из-за какой-либо особенно красивой или редкой шкуры. Но когда такое племя вступает в торговые сношения с другими народами и для шкур открывается рынок, где за них можно получать по выбору охотников разнообразные потребительские блага, тогда шкуры становятся, конечно, товаром, обладающим наибольшей способностью к сбыту, и вместе с тем они начинают приниматься охотно и в обмене самих охотников между собой. Для охотника А шкуры, которые он получает от охотника В, совершенно излишни, но он знает, что их можно легко обменять на рынке на другие полезные для него потребительские блага, и поэтому он предпочитает их, несмотря на их характер товаров, другим товарам с меньшей способностью к сбыту. И мы в действительности можем наблюдать, что только что изложенное отношение фактически существует у всех охотничьих племен, ведущих торговлю шкурами с другими народами [еще и теперь во многих землях общества Гудзонова залива меновой единицей в обороте служит бобровая шкура, 3 шкуры куниц ценятся, как одна бобровая шкура, шкура белой лисицы - как 2 бобровые, шкура медведя или черной лисицы - как 4 бобровые, ружье - как 15 бобровых шкур (Ausland, 1846. S. 21). Слово "raha", имеющее на языке эстов значение денег, обозначает на родственном первому языке лапландцев ценность шкуры (Ph. Krug. Zur Munzkunde Russlands, 1805). О деньгах в виде шкур в средние века в России см. Нестора (немецкий перевод Шлогера III. S. 90). Старое слово "кун" - деньги обозначает собственно куницу. Еще в 1610 г. в захваченной врагами русской военной кассе находилось 5450 рублей серебром и 7000 рублей звериными шкурами (Карамзин. XII. Петербург, 1843. С. 131; Roscher. System. I, 1868. § 118. 3; см. также Storch. Vebersetz. v. Rau. III. S. 25)].

То, что соль и рабы в Центральной Африке, плитки воска в верховьях Амазонки, треска в Исландии и Нью-Фаундленде, табак в Мериленде и Виргинии, сахар в английской Вест-Индии, слоновая кость в соседстве с португальскими владениями стали деньгами, объясняется тем, что эти блага составляли или составляют еще главный предмет торговли, и благодаря этому подобно шкурам у охотничьего племени приобрели постоянную способность к сбыту, тогда как, с другой стороны, местный денежный характер многих других благ сводится к их большой и общей для всех в данной местности потребительной ценности и, следовательно, большой способности к сбыту; так именно объясняются денежные функции фиников в оазисе Сива (Siwah), кирпичного чая в Восточной Азии и Сибири, бус в Нубии и Сенаре, хуссуба (Ghussub - род пшена) в государстве Аир (Ahir в Африке); иногда, наконец, тот факт, что известные товары исполняли роль денег, объясняется обоими вышеуказанными моментами: так, например, дело обстоит с каури - излюбленным украшением и в то же время предметом торговли [Roscher. System. I. § 119. Note 12].

Таким образом, деньги в своих специальных, различных по месту и времени формах проявления не представляют результата соглашения или законодательного принуждения, а тем менее случая; они являются естественным продуктом различного экономического положения разных народов в одно и то же время и одних и тех же народов в разные периоды времени.

§ 3. ДЕНЬГИ КАК "МЕРИЛО ЦЕН" И КАК НАИБОЛЕЕ ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ФОРМА НАКОПЛЕНИЯ МЕНОВЫХ ЦЕННОСТЕЙ

Когда в результате успехов развития торгового оборота и функционирования денег вырабатывается такое хозяйственное состояние, при котором товары какого угодно рода обмениваются друг на друга и пределы образования цен под влиянием оживленной конкуренции все более и более сужаются, тогда, понятно, цены всех товаров в данном месте и в данное время оказываются в известном отношении друг к другу, и сообразно с этим отношением товары могут обмениваться по усмотрению друг на друга.

Предположим, что образование цен нижеуказанных товаров (причем всегда предполагается определенное качество) происходит на данном рынке и в данный момент времени следующим образом.

Если мы примем среднюю цену товара за ту, по которой его можно как купить, так и продать, то в нашем примере 4 центнера сахара представят эквивалент 3 1/2 центнера хлопчатой бумаги, а последнее количество - эквивалент 16 1/2 центнера пшеничной муки, или 100 талеров, и наоборот. Нам достаточно теперь только назвать в таком смысле понимаемый эквивалент товара или одного из многих его эквивалентов его меновой ценностью, а сумму денег, за которую его можно как купить, так и продать, - его меновой ценностью по преимуществу, и мы придем к господствующему в нашей науке воззрению на меновую ценность в общем, и на деньги как "мерило" меновой ценности в частности.

"В стране с оживленным торговым оборотом, - пишет Тюрго, - каждый род блага получает известную цену по отношению ко всякому другому роду блага, так что определенное количество одного вида представится нам как эквивалент определенного количества всякого другого вида благ. Чтобы выразить специально при таких условиях меновую ценность блага, очевидно, достаточно назвать количество другого известного товара, составляющее эквивалент первого. Отсюда, однако, легко видеть также, что все виды благ, служащие объектами оборота, измеряются, так сказать, взаимно и каждый может служить масштабом для всех остальных". В таком же смысле высказываются почти все другие экономисты, приходя подобно Тюрго в его знаменитом исследовании об происхождении и распределении народного богатства [Sur la form. et distrib. des richesses. P. 25, ed. Daire. Cp. Roscher. System. I. 1868, § 116; Knies. Tubing. Ztsch., 1858. S. 262] к выводу, что среди всех возможных масштабов меновой ценности деньги - самый целесообразный, а потому и самый общий. Единственный недостаток этого масштаба заключается, по их мнению, в том, что сама ценность денег не постоянна, а колеблется [см. об этом в особенности Helferich. Von den periodischen Schwankungen im Werthe der edlen Metalle, 1843] и потому они представляют прочное мерило меновой ценности для каждого данного момента времени, но не для различных периодов.

Но в учении о цене мы показали, что нигде в хозяйстве людей нельзя найти эквивалентов благ в объективном смысле слова и поэтому вся вышеизложенная теория, по которой деньги представляются как масштаб меновой ценности благ, совершенно падает, потому что в основании ее лежит фикция, ошибка.

Когда на рынке шерсти центнер ее определенного качества продается в одном случае за 103 флорина, то нередко на том же рынке совершаются сделки и по высшей или низшей цене, например по 104, 103 1/2 или по 102, 102 1/2 флорина; между тем, как находящиеся еще на рынке покупатели заявляют, что они готовы "принять" по 101 флорину, продавцы в то же время хотят "отдать" по 105 флоринов. Какова в таком случае меновая ценность центнера шерсти или, наоборот, какое количество шерсти составляет, например, меновую ценность 100 флоринов? Очевидно, можно только сказать, что на этом рынке в этот момент можно купить или продать центнер шерсти по цене в пределах от 101 до 105 флоринов, но нигде нельзя найти, нигде нет определенного количества шерсти и определенной суммы денег, взаимно обменивающихся друг на друга, т. е. эквивалентов в объективном смысле слова, а потому нельзя говорить и о мере этих эквивалентов (меновой ценности).

Конечно, практика жизни вызвала ввиду некоторых хозяйственных целей потребность в оценках приблизительной точности, и особенно в денежных оценках, и во всех случаях, где дело идет только о такой приблизительной правильности соображений, в основу соответствующих оценок с полным правом кладут средние цены, потому что они в общем лучше всего удовлетворяют этой цели. Но ясно, что этот метод оценки благ должен оказаться совершенно недостаточным даже для практической жизни, и даже больше - прямо ведущим к ошибкам во всех случаях, когда требуется большая степень точности. Всюду, где идет вопрос о точной оценке, нужно скорее различать, смотря по намерению лица, производящего последнюю, три случая. Намерение его может быть направлено на то:

1) чтобы определить цену, по которой можно будет продать известные блага на рынке;

2) чтобы определить цену, по которой можно будет купить на рынке блага известного рода и качества;

3) чтобы определить количество товара, скажем денег, которое представит для известного субъекта эквивалент какого-нибудь блага, вернее конкретного количества его.

Решение двух первых задач вытекает из сказанного нами раньше. Образование цен происходит между двумя крайними пределами, из которых низший можно назвать ценой спроса (цена, по которой на рынке хотят купить товар), а высший - ценой предложения (цена, по которой на рынке предлагают товар к продаже). Первая цена составит основание для решения первой задачи, вторая - для решения второй. Труднее ответить на третий вопрос, потому что здесь следует принять во внимание особое положение, занимаемое в хозяйстве соответствующего субъекта благом или конкретным количеством блага, эквивалент которого (в субъективном смысле слова) требуется определить, а также и то, представляет ли благо для хозяйствующего индивида большее значение по своей потребительной или меновой ценности; когда же нам даны определенные количества благ, то приходится разрешить оба эти вопроса еще и по отношению к конкретным частям всего количества благ.

А обладает благами а, b, с, представляющими для него большую потребительную ценность, и благами d, e, f, имеющими для него большую меновую ценность. Сумма денег, которую он, по своим расчетам, мог бы выручить за первые блага, не будет ни в коем случае для него эквивалентом их, потому что потребительная ценность этих благ является для него более высокой, экономической. Скорее эквивалентом их будет для него такая сумма, за которую можно будет купить такие же блага или по крайней мере блага, представляющие для него ту же потребительную ценность. Что касается, наоборот, благ d, e, f, то они - товары, т. e. вообще предназначены для обмена, и обыкновенно для обмена именно на деньги, и цена, которую предполагают выручить, представляет по большей части эквивалент этих благ для хозяйствующего субъекта А. Поэтому правильное определение эквивалента блага можно произвести не иначе, как приняв во внимание владельца и хозяйственное положение блага по отношению к владельцу, а определение эквивалента комплекса благ или имущественного состояния необходимо предполагает отдельно решение вопроса об эквиваленте потребительских благ и отдельно об эквиваленте товаров [это различие, на которое до сих пор еще не обращают достаточного внимания в нашей науке, с давних пор стало предметом обстоятельных исследований юристов, так как для них этот вопрос имеет практическое значение всюду, где дело идет о требовании вознаграждения за вред, а также в некоторых других случаях (при всех субсидиарных платежах). Возьмем, например, такой случай: у ученого неправомерно отняли его библиотеку. "Покупная" цена ее далеко не вознаградила бы его за его потерю, и наоборот, для наследника этого ученого, для которого меновая ценность библиотеки имеет большее значение, эта цена была бы истинным эквивалентом].

Если после всего сказанного мы должны признать несостоятельной как теорию меновой ценности вообще, так и, будучи строго последовательны, теорию денег как масштаба меновой ценности в частности, то все же исследование природы и функции денег показывает нам, что различные оценки, о которых мы только что говорили (их следует отличать от измерения меновой ценности благ) по большей части целесообразнее всего производить в деньгах. Цель первых двух оценок - определить количество благ, за которое можно бы на данном рынке и в данный момент купить или продать товар. Но этими благами, если соответствующий обмен в действительности осуществится, будут обыкновенно деньги, и знание суммы денег, за которую можно купить или продать товар, является вместе с тем, естественно, ближайшей обусловленной экономической задачей оценки, целью ее.

К тому же при развитых отношениях торгового оборота деньги - единственный товар, в котором без окольных путей можно выразить оценку всех остальных. Где исчезает меновая торговля в узком смысле этого слова и ценами различных товаров фактически являются в общем только денежные суммы, там нет прочного базиса для всякой другой оценки. Оценка, например, хлеба или шерсти в деньгах, конечно, очень проста, но оценка шерсти в хлебе или, наоборот, хлеба в шерсти уже потому связана с большими трудностями, что непосредственного обмена этих благ нет или же он происходит в редких, исключительных случаях и потому недостает основания оценки - соответствующих действительных цен. Поэтому оценка такого рода возможна только на основании соображений, предполагающих уже оценку этих благ в деньгах, тогда как оценку благ в деньгах можно произвести непосредственно, пользуясь существующими действительными ценами.

Итак, оценка товаров в деньгах не только, как мы видели выше, лучше всего удовлетворяет обыкновенным целям ее, но и ближе, проще в смысле практического ее осуществления; оценка в других товарах - операция более сложная, предполагающая уже первую.

То же самое следует сказать и относительно определения эквивалентов благ в субъективном смысле слова, потому что оно, как мы видели, имеет уже своим основанием и предположением первые две оценки.

Таким образом, ясно, почему именно деньги и представляют собой товар, в котором обыкновенно производятся оценки, и в этом смысле (как товар, в котором при развитых отношениях оборота обыкновенно [выше мы указали причины, обусловливающие то, что оценки целесообразнее всего выражать в том товаре, который приобрел уже характер денег (если таковой есть), и что они так действительно и выражаются, если только этому не мешают препятствия, вытекающие из особенностей товара, ставшего деньгами. Исполнение, однако, этой роли не является необходимым следствием функционирования товара в роли денег, и мыслимы случаи, когда "мерилом цен" является товар, не обладающий характером денег, или по крайней мере только один из нескольких товаров, завоевавших положение денег. Словом, функция "мерила цен" не связана обязательно с товарами которые приобрели характер денег, не есть необходимый результат этого факта, а тем менее условие и причина его. Во всяком случае деньги обыкновенно, и металлические в особенности, ввиду высокой степени их заменимости и устойчивости моментов, определяющих их ценность, представляют действительно в то же время и самое целесообразное "мерило цен". Наоборот, другие товары, обладавшие характером денег (оружие, металлическая посуда, бронзовые кольца и т. п.), никогда не употреблялись в роли "мерила цен". Таким образом, эта функция не заключена в понятии денег, и если у некоторых экономистов последние характеризуются именно своей ролью масштаба ценности, то это указывает именно на непонимание истинной природы и сущности денег] удобнее всего производятся оценки) можно их назвать также мерилом цен [уже Аристотель (Ethik. Nicom. V. 8, IX, I) подметил функцию денег как масштаба в торговом обороте людей. Из писателей, сводивших происхождение денег исключительно или преимущественно к потребности хозяйствующих людей в масштабе меновой ценности и цен и сообразно с этим объяснявших приобретение благородными металлами их характера денег особенной приспособленностью к этой цели, следует упомянуть здесь: Броджиа (Delle monette. 1743. С. I. P. 304 ed. Coust); Нери (Osservazioni, 1751, Cap. VI. Art I. § 14); Галиани (Della moneta. 1750. Lib. I. C. I. P. 23; Lib. II, ed. 1831. C. 1, P. 120); Дженовези (Lezioni, Part. II, 1769. § 2, 4); Хатчесон (A system of moral philosophy, 1755. Book II. Ch. XII. § 2); Рикардо (Principles of P. E. Chap. III, ed. 1846. P. 46); Шторх (Cours d'econ. politique. Petersb., 1815. I. Introd. gen. P. 8); Штайн (System d. Staatswissenschaft, 1852 I. S. 217); Шеффле (Das gesellschaftlische System der menschlichen Wirtschaft, 1867. § 60)].

Подобные же причины обусловливают также и то, что деньги являются преимущественным средством помещения тех составных частей имущества, с помощью которых владелец намеревается приобрести в обмен другие блага (предметы потребления или орудия для производства). Части имущества, предназначаемые хозяйствующим индивидом на то, чтобы за них посредством обмена приобрести предметы потребления, получают путем предварительного обмена на деньги такую форму, при которой владелец может вернее и быстрее удовлетворить свои потребности; и для той части капитала хозяйствующего субъекта, которая не состоит еще из элементов предполагающегося производства, по таким же основаниям денежная форма целесообразнее всякой другой, потому что всякий товар иного вида нужно предварительно обменять на деньги и потом только можно уже в обмен на них приобрести требуемые средства для производства. В действительности ежедневный путь показывает нам, что хозяйствующие люди стараются превратить в деньги часть своего потребительского запаса, состоящую не из благ, служащих для непосредственного удовлетворения их потребностей, а из товаров; они поступают точно так же и с частью капитала, находящейся не в форме элементов предполагаемого производственного процесса, и этим в значительной мере приближаются к осуществлению своих конечных хозяйственных целей.

Наоборот, ошибочным нужно признать взгляд, приписывающий деньгам как таковым функцию перенесения "ценностей из настоящего в будущее". Правда, металлические деньги годны для этой цели ввиду почти безграничной их сохраняемости, небольших расходов по хранению и т. д., но некоторые товары еще более приспособлены для этой цели; сверх того, опыт показывает, что там, где не благородные металлы, а другие блага, не так долго способные сохраняться, приобрели характер денег, последние служат целям сохранения "цен