Глава III . Берлинский кризис 1961 года

К 1955 году Хрущев прочно закрепил своё лидерство в Москве, и после Женевского совещания руководителей четырёх стран, состоявшегося в 1955 году, заключения Австрийского государственного договора и восстановления  отношений между СССР и Югославией взаимоотношения между Западом и Востоком вновь стали более теплыми. Однако ни одно из упомянутых событий не сказалось ни на Германии, ни на Берлине, и после 956 года в связи с кризисными ситуациями в Венгрии и в районе Суэцкого канала снова подули северные ветры.

Хотя Хрущёв очень хоте избавиться от ужасных черт сталинского режима и “либерализовать” обстановку в СССР, это не мешало ему прибегать иной раз к авантюристическим политическим мерам. Он был лидером страны в период запуска первого спутника, и полагал, что Союз догоняет, а то и опережает Америку в космосе, что придавало ему большую уверенность в своих делах. В отличие от Сталина, Хрущёв не чурался вступать в дип.контакты с представителями стран “третьего мира” в лице Неру, Тито, Сукарно, Насер, которым он пытался оказать помощь и поддержку. Так, например, он поддерживал Насера, оказав помощь в строительстве Асуанской плотины, что привело к Суэцкому кризису 1956 года. Для подавления восстания в Венгрии, он использовал армию, так что Запад столкнулся с мало похожим на других лидером, менее осторожным в международных делах, нежели Сталин.

После событий в Венгрии он начал понимать, что дела в ГДР обстоят не слишком хорошо. “Огромное число восточных немцев перебиралось на Запад обычно через нерасчлененный Берлин. Как только они попадали в Западный Берлин, они могли сесть на самолет и отправиться на Запад. Это действительно порождало серьезные трудности экономики ГДР, а также наносило удар по престижу коммунизма и советской системы в Восточной Европе.”[21] Хрущев решил, что пора действовать, но уже не повторяя сталинских попыток прибегнуть к блокаде. Его подход был сочетанием политики кнута и пряника, причем применение кнута было сопряжено с бОльшим риском, чем тот, на который был бы готов пойти Сталин. То и дело возникали трудности в связи с созданием воздушных коридоров, однажды потерпел аварию британский пассажирский самолет, британским спасателям пришлось обклеить фольгой их самолеты, что бы не создавать помехи функционированию навигационных приборов. Применялся и другой, в некоторых отношениях более опасный дипломатический кнут, состоявший в передаче всех прав, зарезервированных за СССР, ГДР.

Иными словами, в этом случае западным странам пришлось бы вести переговоры по всем вопросам, которые могли возникнуть в Берлине в связи с ним, не с русскими на основе британского бесспорного общего статуса победительной войне, а с ГДР, Западные союзники не желали идти по этому пути, фактически означавшему отказ от их собственных прав. Тогда Хрущев пытался использовать тактику пряника, предложил, что бы Берлин стал “анклавом” ООН. В Этом случае вместо войск трех западных стран и Союза все получили бы в Берлине присутствие ООН. По мнению Хрущева, “это более отвечало бы духу времени, а западные державы могли бы даже порадоваться своему освобождению от тяжких обязательств и от опасности столкновения между Востоком и Западом из-за Берлина.” [22]

Интересно и вот такое событие: Робертс однажды был приглашен Хрущевым на концерт. После состоялся ужин с членами Политбюро, где Хрущев высказывал пространные речи, каким замечательным решением проблемы Берлина будет привлечение туда ООН. Однако Репутация ООН вкупе с советским правом вето в Совбезе не убеждали британский МИД, что Берлин будет под такой же защитой, как под защитой американцев, англичан и французов. “Поэтому мы вновь прибегли к той же тактике, что и во время блокады. Противились угрозам, продолжали использовать воздушные коридоры и другие транспортные пути и поддерживали соответствующее положение. Однако и в этот раз мы были готовы вести переговоры по любым вопросам, вызывавшим законную озабоченность у Советов.”[23] В идеале переговоры должны были бы и на этот раз вестись тремя западными послами. Но в то время во Франции у власти находился де Голль. Хотя он горячо желал добрых отношений с СССР, он отверг идею переговоров, ибо, по его мнению, она предполагал, что мы не вполне уверены в своей позиции. Такая точка зрения была недалека от первоначальной позиции Британии в 1948 году. Поэтому ведение всех переговоров было поручено американскому послу, который должен был, однако, поддерживать самый тесный контакт со своими британскими, французскими и германскими коллегами. Так продолжалось примерно год и, хотя британцы фактически не вели переговоров с Хрущевым, Робертс, как сам он пишет, “часто встречался с ним на обедах. Опять мы говорили “нет – мы не станем обсуждать какие-либо изменения в положении в Берлине, если только эти изменения не будут сопровождаться мирным договором с Германией, основанным на общей договоренности.””[24]

В конце концов Хрущев понял, что западная тройка не свернет с пути и что ему надо искать какой-то иной способ остановить исход людей из ГДР. Таким способом стало возведение Берлинской стены. Подобно многим другим хрущевским решениям, это было в одно и тоже время поражением, признанием своего провала в ГДР – он полностью отказался от своей идеи передать собственные права ГДР, и при всем том, в более отдаленной перспективе, он достиг своим крайне неприятными методами того, чего хотел: он остановил поток людей, переселявшихся из Восточной Германии в Западную, и дал возможность ГДР превратиться в экономически передового члена СЭВ и ОВД. Таким образом, с его точки зрения, это не было такой уж сильной катастрофой.

Хотя сооружение стены вызвало у мировой общественности шок, факт того, что западные союзники прореагировали с заметным промедлением, нанесло огромный ущерб по их престижу в Берлине и в Западной Германии. Однако, что интересно, о возведении стены не знали представители иностранных государств в Москве, ровно как и не знали о готовящемся проекте и в самом Берлине. Тут характерен еще один диалог Робертса с Хрущевым накануне стройки стены: “Хочу, что бы вы знали, господин Робертс, что я только что назначил маршала такого-то главнокомандующим советскими войсками в районе Берлина. (Такую информацию не сообщали даже послам). Вам следует знать, продолжил Хрущев, что маршал такой-то успешно подавил Венгерское восстание! Я не реагирую, Хрущев очень на меня рассердился: “ну хорошо, раз вы заняли такую позицию, тогда знайте, что я могу уничтожить вашу страну 8 бомбами!” Я ему ответил, господин Хрущев, наша страна маленькая, может хватить и 6! Только не забудьте, что Королевские ВВС могли бы сами без помощи американцев уничтожить город, где мы с вами сейчас находимся, а так же еще 19 крупнейших городов, так стоит ли оно того? Тогда Хрущев, что для него характерно, опять настроился дружелюбно/”[25] “Я срочно доложил об том разговоре. Рассматривая его теперь, приходишь к выводу, что Хрущев таким образом хотел предупредить военную реакцию союзников на строительство стены”.[26]

Возведение стены явилось катастрофой для людей: она разделила семьи и породила немало горя. Это не было бесспорным плюсом для Запада, но, несомненно, так все-таки было лучше, чем если бы Запад отказался от своих позиций в Берлине. Немцы хотели, что бы Запад предпринял какие-то шаги, ответные меры, например, отправить вперед танковую колонну, но это всё попахивало уже открытым военным конфликтом, а ни одна из стороны, как и 12 лет назад, не хотела первой открывать огонь. Обе стороны, как метко заметил Коваль в свое монографии  “Последний свидетель. Германская карта в “холодной войне” вероятно и Восток будет устраивать Западу Германии неприятности, а Запад, без сомнения, будет устраивать неприятности Востоку здесь же. Но в каждом конкретном случае и они и мы будем избегать всякого риска возникновения войны. Иными словами, мы будем защищать свое, и мы знаем, что Запад дважды подумает, прежде чем попытается захватить то, что принадлежит нам, точно так же, как и мы дважды дважды подумаем, прежде чем попытаемся напасть на Запад.”.[27]

Напряженность между Востоком и Западом, возникшая в 1961 году из-за Берлинской стены, в 1962 году усилилась в связи с Кубинским кризисом 1962 года. Однако обе стороны отступили от края пропасти, и, после того как Хрущева сменил Брежнев, наступил период разрядки. В этом новом климате были заключены важные соглашения по вопросам ядерного оружия, а в Западной Германии возникло новое мышление в сфере, которая стала именоваться германской “Остполитик” (восточной политикой).

Американцы, французы и англичане улучшали свои отношения с Союзом и поощеряли немцев действовать в том же ключе. Они достигли примирения на Западе и теперь ставили перед собой такую же цель на Востоке. Они уже не могли более полагаться на старые лозунги достижения разрядки через воссоединении Германии, приходилось отдавать себе отчет в том, что этим путем цели не добиться. Если надеяться вообще чего бы то ни было достичь, что вопрос надо было ставить так: “Воссоединение через разрядку.” После того как люди привыкли к новой ситуации, порожденной возникновением стены, на сцене появилась “Остполитик”, которая примерно десять лет спустя, в 1971 году, породила западногерманские договоры с СССР и Польшей, соглашение с ГДР и, возвращаясь к нашей теме, соглашение четырех держав по Берлину. Таким образом, на бумаге оказались закреплены многие положения, обойденные в 1945 году и которые действительно следовало закрепить на бумаге, а также и некоторые другие положения, которые вошли уже в общепринятую практику, например о принципах британского прецендентного права.

Берлинская стена, за появлением которой в скором времени последовал кубинский кризис, сохранила состояние напряженности между Востоком и Западом, а перспективы воссоединения Германии и Берлина стали менее реальными чем когда-либо. Однако, при всё грубости этого шага, стена положила конец исходу людей из Восточной Германии и убедила многих в Западной Германии, что их прежняя политика подчинения надежд на прекращение раскола Европы задаче прекращения расчленения Германии должна быть кардинально переформулирована, что надо отказаться от доктрины Хальштейна, не одобряющей дипломатическое признание ГДР, а ГДР должна быть признана реально существующим фактом.

Таким образом, начало 70-х было ознаменовано заметным и прочным улучшением в отношениях между Востоком и Западом и особенно в отношении ФРГ с СССР и её восточными соседями, включая ГДР – в последнем случае это в особенности касалось экономической сферы. Берлин, являющийся в прошлом реальным или потенциальным центром кризисов, вступил в новую эру мира и стабильности. [28]

Заключение

Окончание Второй мировой войны ознаменовало собой не только время побед над фашизмом, но и изменение мировой системы, что, в свою очередь было связано с изменением «политического веса» государств на мировой арене, а также со «структурным» изменением самих акторов. Серьезные перемены коснулись и Германии, которая по результатам войны была разделена на зоны оккупации. Экономическое «переустройство» мира не могло не отразиться на судьбах зон Германии, зон, поддерживающих различные мировые системы. Именно проблема разности подходов к реформам в сфере экономики стала причиной первого берлинского кризиса. Отличительной особенностью которого стала организация «воздушного моста». Окончание первого кризиса заложило основу нового.

Экономическая и политическая разобщенность одного государства привела к образованию на территории Германии двух новых стран. Однако столица Германии стала причиной нового кризиса. Существование Западного Берлина внутри социалистической ГДР вызывало раздражение как руководства ГДР, так и советского руководства. Вопрос о статусе Западного Берлина был «решен» возведением Берлинской стены, ставшей на долгие годы символом Холодной войны.