В СТАЕ ИЛИ НИЗКИЙ СТАТУС В СТАЕ

ОТДАЧА ПРИКАЗОВ ИЛИ СЛЕДОВАНИЕ ПРИКАЗАМ

«МОРАЛЬ ГОСПОД» ИЛИ «МОРАЛЬ РАБОВ»

Внас последовательно кондиционируется умение переклю­чаться между этими рефлексами в зависимости от того, являет­ся ли статус человека, с которым мы общаемся, выше или ниже нашего. (Представители среднего класса — рейганисты-кон-серваторы, последователи Джона Берча и т. д. — всегда будут почитать тех, кто находится выше их в иерархии и всегда найдут причину преследовать — или хотя бы клевать — тех, чей статус

ниже. Так, они всегда утверждают и на самом деле верят, что бедные обкрадывают их посредством социальных программ — на которые выделяется около 4% денег налогоплательщиков — и никогда не «замечают», что военно-промышленному комп­лексу достается 72% с каждого доллара, уплаченного ими в качестве налога. Это — нормальная социобиология млекопита­ющих.)

После того как туннель реальности второго контура жестко закрепляется, организм вновь претерпевает изменения и му­тации, переходя к вербальному этапу, и в результате импринти-руется стиль мышления третьего контура. Это значит, что поми­мо протоплазмического сознания и эго, свойственного млеко­питающим, мы приобретаем человеческий ум, который создает­ся человеческими артефактами и речью, в то же время созда­вая их.

Дикие дети, выросшие в изоляции от человеческого общест­ва (артефактов и речи), не имеют «ума» в том смысле, в каком мы его понимаем; вот почему мы называем их «дикими».

На семантическом этапе импринтной уязвимости мы приоб­ретаем:

БЕГЛОСТЬ РЕЧИ ИЛИ НЕВНЯТНОСТЬ РЕЧИ

ЛОВКОСТЬ ИЛИ НЕУКЛЮЖЕСТЬ

«ЖИВОЙ УМ» ИЛИ «ТУПОЙ УМ»*

По достижении половой зрелости срабатывает еще один триггер ДНК, и посланники РНК инициируют следующую морфологи­ческую мутацию тела-сознания. Импринтируется и кондицио­нируется «взрослая личность». Мы становимся: «МОРАЛЬНЫМИ» ИЛИ «АМОРАЛЬНЫМИ»

РОБОТИЧЕСКИ- ИЛИ РОБОТИЧЕСКИ-ПОКОРНЫМИ НЕПОКОРНЫМИ

ГРАЖДАНАМИ ИЛИ СЕКСУАЛЬНЫМИ ИЗГОЯМИ

ДОБРОПОРЯДОЧНЫМИ

«РОДИТЕЛЯМИ» ИЛИ АНАРХИСТАМИ

* Когда мы говорим «тупой ум», на самом деле мы имеем в виду «тупой язык». Все дело в том, что человеческий ум — это вербализируюший контур.

Недостаточное понимание этих морфологических изменений, а также их постоянное влияние на импринтные контуры мозга — это причины большинства неудач в общении и общего чувства нетерпимости, с которым мы слишком часто противостоим друг другу. Так как импринты у всех немного отличаются — никто не может в точности соответствовать среднему — иногда мы чувствуем себя подобно квакеру из анекдота, который говорит жене: «Весь мир сошел с ума, кроме тебя и меня, а иногда я сомневаюсь даже в тебе».

Рейхианцы, последователи доктора Спока и Саммерхилл-ской школы и т. д. нетерпеливо пытались привлечь наше внима­ние к грубости и тупости многих традиционных методов воспи­тания детей. Эти методы оказываются «грубыми» и «тупыми», только если видеть, подобно вышеуказанным еретикам, цель воспитания в формировании нормального, уравновешенного, творческого человека. В РЕАЛЬНОМ МИРЕ ЭТО НИКОГДА НЕ БЫЛО ЦЕЛЬЮ НИ ОДНОГО ОБЩЕСТВА. Традиционные ме­тоды воспитания совершенно логичны, прагматичны и здоровы для достижения истинной цели общества, которая состоит не в том, чтобы создать идеальную личность, а в том, чтобы создать полуробота, который максимально близко подражает общест­венному идеалу — как в рациональных, так и в иррациональ­ных аспектах, перенимая как мудрость веков, так и всю накоп­ленную человечеством жестокость и глупость. Причина очень проста: полностью сознательная, пробужденная (избежавшая промывания мозгов) личность не сможет точно вписаться ни в одну из ролей, предлагаемых обществом; изувеченные же, ро­ботизированные продукты традиционного детского воспитания прекрасно вписываются в эти ниши.

Получается, что существует нейросоциологическая «логика» алогичного. Не напоминают ли современные школы мини-тюрьмы? Не душат ли они воображение, не давят ли они ребен­ка физически и ментально и не практикуют ли различные фор­мы явного и скрытого терроризма? Ответ, конечно же, однозна-

*Джеймс Джойс оправдывал анархизм тем, что «государство концснтрично, а индивид —эксцентричен».

чен: да; но подобные школы необходимы, чтобы обучить людей исполнению ролей в оффисах, на фабриках или в каких-нибудь других организациях, которые также очень напоминают мини-тюрьмы, душат воображение, давят физически и ментально и держатся на страхе (угрозе лишения биовыживательных бума­жек-денег).

«Разрешительное» движение в педагогике получило лишь ограниченное распространение, так как общество всегда нуж­далось и считает, что нуждается до сих пор, в роботах. Утопи­ческая система воспитания будет развиваться дальше только тогда, когда общество освободится от оков авторитарности. Ра­но или поздно это обязательно произойдет, так как современ­ный темп изменений в обществе ведет нас к периоду наиболее быстрой социальной эволюции за всю историю человечества. Тогда нам потребуются люди, которые не являются роботами, которые способны творить, которые не способны на тупую покор­ность, которые способны проявлять инициативу, которые не яв­ляются узколобыми фанатиками, которые являются исследова­телями во всех смыслах этого слова.

Традиционная система воспитания начинает давать сбои только сейчас, когда общество вступило в фазу ускоренных изменений и технологической трансформации всех традицион­ных ценностей.

Сбои коммуникации происходят, как правило, из-за того, что сообщение направляется не по адресу. Так, например, у вашего мужа возникают проблемы с эго, а вы посылаете сооб­щение в его мозг. Приведем диаграмму трансакционного анали­за, иллюстрирующую этот процесс:

IV

IV Родитель

Взрослый, или Компьютер

III

III

II Приспособленный Ребенок

II

I Естественный Ребенок

I

 

Первое сообщение направлено от первого контура к четверто­му. Оно значит: «Я чувствую себя слабым; поддержи меня». Если ответ поступает от третьего контура к третьему контуру — «Что ж, давай проанализируем эту проблему...» — оно поступа­ет по неправильному адресу.

Конечно же, мы намеренно выбрали нетипичный, хотя воз­можный пример. Он нетипичен, потому что женщин тради­ционно учат не делать подобной ошибки — быть «эмоциональ­но чувствительными», уметь оказать «поддержку» и т. д. С точки зрения статистики более правдоподобен обратный случай — жена сигнализирует: «Помоги!», а муж обращается к ее третьему контуру: «Давай проанализируем проблему...»

Мы сказали, что импринтирование контуров содержит зна­чительный элемент случайности (в пределах генетических па­раметров). Любое общество, даже без понимания этой теории, понимает импринтные процессы достаточно прагматически, чтобы постараться запрограммировать каждого его члена на предназначенную ему роль. Поэтому традиционное воспитание девочек всегда отличалось от традиционного воспитания маль­чиков — так, чтобы выработать у женщин большую «чувстви­тельность» второго контура. Феминизм, как и современные ме­тоды детского воспитания, появился только тогда, когда мы эволюционно готовы или почти готовы к этому. Традиционная система годилась только для традиционных обществ.

Точно так же классовая структура, как и кастовая структура муравейника, производит «правильные» для каждого класса импринты. Третий контур класса слуг, или пролетариата, имп-ринтируется в основном для мануальной ловкости, тогда как тот же контур у среднего или правящего классов импринтирует-ся для вербальных, математических или других навыков, свя­занных с использованием символов.

Демократия не привела к успеху — и стыдливый цинизм интеллектуалов по отношению к демократии оправдан — в том смысле, что традиционное общество не нуждалось, не умело использовать и всячески тормозило развитие высших вербаль­ных («рациональных») навыков у большей части населения. Это значит, что общество не поощряет развитие интеллекта у боль­шинства людей, а скорее жестко программирует их сравнитель­ную тупость, что необходимо для их максимального соответ­ствия наиболее традиционным видам деятельности. Их контур биовыживания работает так же, как и у большинства животных, их эмоционально-территориальный контур является типичным контуром приматов, кроме того, у них имеется немного «ума» третьего контура, необходимого для вербализации (рациона-лизирования). Естественно, они обычно голосуют за какого-нибудь шарлатана, которому удается активизировать их при­митивные биовыживательные страхи и территориальную («патриотическую») воинственность. Интеллектуал, видя эти печальные результаты, все же продолжает верить в «демокра­тию» слепой верой, подобной вере католиков, коммунистов или змеепоклонников.

Традиционная система срабатывает в традиционном общес­тве. Масса людей, которые живо интересуются, почему Бетхо­вен после Девятой симфонии перешел к струнным квартетам, действительно ли Кант убедительно опроверг Юма и каким образом могут быть связаны последние достижения квантовой теории с детерминизмом и свободой воли, — это не та масса, которую легко заставить заниматься скучным и отупляющим будничным трудом.

Почему Адлей Стивенсон проиграл Айку Эйзенхауэру, Джордж Макговерн — «Ловкому Дику» Никсону и т. д.? Все та же проблема Ложного Адреса. Стивенсон, Макговерн и другие любимцы интеллигенции обращались к третьему контуру, ко­торый у большинства приматов еще не развит в достаточной степени. Эйзенхауэр с его отцовской манерой и Никсон с его напористостью Старшего Брата знали, как нажать правильные эмоционально-территориальные кнопки второго контура, что­бы увлечь за собой толпу приматов. Выражаясь этологическими понятиями, они были генетически запрограммированными альфа-самцами.

Подобным образом Моралист (т. е. Взрослая Личность, у которой импринтированы тяжелые этические императивы в четвертом контуре) очень часто оказывается совершенно не­способным общаться с ученым или техником. Моралист может даже решить — многие уже так и поступили, — что ученый per se* попросту «бесчеловечен». На самом же деле мораль абсолют­но ничего не значит для аналитического подхода третьего кон­тура, что является основной функцией мозга у среднего учено­го. Для третьего контура единственной значимой моралью яв­ляется точность, единственной аморальностью — неряшливое мышление.

Рост «социальной сознательности» в среде ученых происхо­дит только тогда, когда он эволюционно необходим — напри­мер, после Хиросимы. То же можно сказать (если, конечно, я не заблуждаюсь) о модернизации систем образования и воспита­ния, о феминизме, о расизме и т. д. Бунт против всех глупостей прошлого набирает силу, но окончательного завершения он достигнет, только если мы сумеем создать общество, в котором будут востребованы функции всех контуров у каждого человека. К этой цели мы и движемся со все возрастающей скоростью.

Нетерпеливый радикал забывает, что многие «несправедли­вости» традиционного общества приматов вовсе не считались таковыми (даже если говорить о лучших умах) еще 1000, 100

* Per se (лат.) — «сам по себе, как таковой». — Прим. перев.

или, как в случае с организованным сексизмом, даже 30 лет назад. То, что мы усматриваем несправедливость и абсурд во многих вековых традициях и установках, свидетельствует лишь о нашем постепенном избавлении от бездумного автоматизма, и это избавление происходит точно в той точке эволюции, в которой нам необходимо стать умнее и чувствительнее во всех контурах.

У каждого из нас есть «любимый» контур — тот, который импринтирован сильнее других контуров. Непонимание друг друга значительно усиливается тем фактом, что немногим из нас знакома эта система контуров, поэтому мы все склонны пред­полагать, что человек, с которым мы общаемся, находится в одном контуре с нами.

Так, в каждой социальной группе присутствуют нарцисси­ческие (оральные) типы первого контура. Поставьте перед ни­ми проблему, и они сразу начнут искать, на кого ее переклю­чить, так как оральный этап роботически импринтирован на зависимость. (Или, если вместо зависимой слабости у них имп-ринтирована враждебная слабость, они проявят злобу — детс­кую вспышку гнева, — негодуя, что данная проблема существу­ет и решать ее приходится им.)

Типы второго контура в той же ситуации попытаются ото­гнать от себя возникшую проблему, угрожающе раздуваясь и рыча, как это обычно делают млекопитающие.

Типы третьего контура постараются подойти к проблеме аналитически. Это — наилучший подход, но только в том слу­чае, если проблема рациональна, например, «Как привести в действие этот механизм?». Этот же подход может оказаться слепым и бесполезным, когда «проблемой» окажется другой человек, действующий в соответствии с одной из разрушитель­ных злобных программ второго контура.

(Кто-то однажды сказал: «Либерал — это тот, кто выходит из комнаты, когда там начинается драка». Типы третьего контура теряются и чувствуют себя бессильными, когда в игру вступает животная политика второго контура.)

Тип четвертого контура постарается быть рациональным (третий контур) и в то же время оценить эмоциональные разме­ры проблемы (второй контур). Как правило, он попытается навязать моральное решение: «Так будет прилично и честно...» Это может понравиться, а может и не понравиться Рационалис­ту третьего контура, ищущему объективной справедливости; типу, в котором целиком доминирует эмоционализм и террито­риальность (второй контур) обычно это не нравится вообще.

Что справедливо для группы, справедливо и для индивида. Стараясь увидеть в других преобладание контура, который яв­ляется «любимым» для нас, мы часто испытываем шок и стресс, которые могут заставить нас перепрыгнуть к другому контуру.

Самый роботический Рационалист в конце концов опустит­ся до первого контура, если на экране его сознания достаточно насильственно представить угрозу биовыживанию. Если не дать ему «покинуть комнату, когда начинается драка», то при доста­точном давлении он опустится даже до животного воя и лая второго контура. (Оливер Уэндэлл Холмс назвал это «гидроста­тическим принципом в споре», согласно которому дураки стя­гивают всех вниз, на свой уровень.)

Самый роботический Эмоционалист может временно под­няться до третьего контура, если проблема не поддается ни одной форме эмоционального напора или надувательства.

Все мы, наконец, (на уровне имитации — даже маленькие дети) перейдем к роли Родителя или Супер-эго четвертого кон­тура, если единственным способом получить требуемый резуль­тат будет обращение к племенной морали: «Было бы просто подло поступить против воли дедушки...»

«Дайте нам ребенка, которому не исполнилось пяти лет, и он на всю жизнь станет нашим», — хвастался один иезуит XVIII века. Орден иезуитов того времени, по сардоническому замеча­нию Олдоса Хаксли, дал образование Вольтеру, Дидро и марки­зу де Саду; очевидно, их техника промывания мозгов была не столь совершенна. Тем не менее большинство людей в боль­шинстве обществ вырастает абсолютно точными копиями пре-

дыдущего поколения. Большинство детей, воспитанных иезуи­тами, так и осталось католиками. Большинство детей демокра­тов не становится республиканцами. И так далее.

Принимая во внимание широкий спектр доступных каждо­му из нас философий — нудизм и буддизм, научный материа­лизм и змеепоклонничество, коммунизм и вегетарианство, субъективный идеализм и экзистенциализм, методизм и синто, и т. д., — факт, что большинство людей остается в туннеле реальности их родителей, говорит о том, что процесс приобще­ния к культуре есть процесс контроля над сознанием. Все мы — гиганты, воспитанные пигмеями, которые научились жить, мысленно сгорбившись. Как можно выпрямиться во весь рост, во всю силу нашего мозга — вот о чем эта книга.

Есть одна дзэнская история (очень смешная — ха-ха) о мо­нахе, который отчаялся достичь «просветления» (изменения мозга) традиционными дзэнскими методами, после чего полу­чил указание от учителя думать только о быке. День за днем он думал только о быке, представлял себе быка, медитировал на образ быка. Наконец однажды учитель пришел к его келье и сказал: «Выходи, я хочу поговорить с тобой».

«Я не могу выйти, — ответил монах, — мои рога не пролезут в двери».

Произнеся это, монах достиг «просветления». Сейчас нам неважно, что именно подразумевает это слово. Очевидно, что у монаха произошли некоторые изменения мозга. Он развил в себе заблуждение, что является быком, и, очнувшись от этого гипнотического состояния, ясно увидел механизм всех осталь­ных заблуждений и связанного с ними нашего автоматизма.

Упражнения

1. Отчетливо воссоздайте в воображении ваш первый оргазм. В какой мере вы до сих пор пользуетесь теми же средствами (стимулами) для достижения возбуждения?

2. Попробуйте сменить ваш сексуальный импринт. Проверьте, удастся ли вам достичь оргазма каким-либо другим мето­дом, который прежде был для вас запретным или немыс­лимым?

3. Представьте себе, что вы — христианский проповедник. Объясните воображаемому гомосексуалисту, почему его сексуальный импринт «греховен» и должен быть немедлен­но изменен. Приведите инструкции, как это сделать.

4. Представьте, что вы — гомосексуалист или лесбиянка. Объясните христианскому проповеднику, почему вы не мо­жете ему в угоду сменить ваш сексуальный импринт.

5. Прочитайте книгу Маргарет Мид «Секс и темперамент в трех первобытных обществах». Затем напишите на пяти страницах доказательство того, что табу, действующие в на­шем обществе, объективно имеют больше смысла, чем табу, действующие в изученных ею племенах. Отнеситесь к это­му серьезно!

6. Поставьте себя на место жителей Самоа из книги Мид. На пяти страницах попытайтесь доказать, что их табу имеют больше смысла, чем табу нашего общества. Отнеситесь к этому серьезно.

7. Перечитайте параграфы о жирафе и гусенке. Что они гово­рят вам о вашем сексуальном импринте? Что у вас выступает в роли джипа или мячика для пинг-понга?

Глава 9

Промывание и программирование мозгов

У нас имеются определенные предвзятые мнения о

положении в пространстве, которые достались нам в

наследство от наших обезьяноподобных предков.

Сэр Артур Эддингтон. Пространство, время и гравитация

Величайшая утопическая возможность, открывающаяся пе­ред нами, одновременно является величайшим антиутопичес­ким кошмаром.

Мы узнаем все больше и больше о прагматике изменения мозга: как влиять на чей-либо мозг, чтобы установить в нем совершенно «новую» реальность. При одной только мысли об этом в воображении возникают картины из «1984»* и «Прекрас­ного нового мира»**.

Но мы также узнаем, как изменять наш собственный мозг, — учимся использовать его для удовольствия и выгоды, а не для жалкого роботического существования. Пытаясь предс­тавить себе это, мы неизбежно подходим к идее Сверхчеловеч­ности.

Как и любой телевизор, мозг можно настраивать, отключая одни каналы и подключая другие. Это знали ветераны Нейро­логической Революции 60-70-х годов, и в этом содержится ос­новная угроза и основная надежда нашего времени.

* Роман Джорджа Оруэлла (1949). — Прим. перев. ** Роман Оддоса Хаксли (1932). — Прим. перев.

Рассмотрим варианты.

ЦИАНИД И СИНХРОНИСТИЧНОСТЬ

В ноябре 1978 года я приехал в Сиэтл, чтобы присутствовать на 10-часовой постановке Кена Кэмпбелла по нашей с Бобом Шеем трилогии «Иллюминатус!». По ходу спектакля возникла сцена, которую и я, и Шей практически забыли за семь лет, прошедшие со времени окончания работы над трилогией в 1971 году. В этой сцене сумасшедший мессия приказывает 3300 сво­им роботическим последователям совершить самоубийство при помощи цианида. Эти безмозглые автоматы подчиняются, и каждый выпивает свою порцию коктейля с цианидом.

Шей и я прибегли к этому причудливому сюжетному ходу, чтобы показать, до каких крайностей может дойти промывание мозгов. Мы оба считали эту сцену экстравагантной фантазией сатирического характера — преувеличением, уместным для раскрытия нашей серьезной темы.

Но в то время, как актеры на сцене изображали эту «фанта­зию», на каждом канале телевидения и в каждой газете страны обсуждался в точности такой же пример массового зомбирова­ния. Нашим фантастическим маньяком-гуру был Адольф Гит­лер; в ноябре 1978 — как раз в то время, когда шел наш спек­такль, —другой маньяк-гуру, Джим Джонс, исполнил все это в действительности. В Гайане он приказал 900 своим роботам выпить цианид, и они все подчинились.

Особенно интересным мне показалось то, что Джонс вопло­тил в жизнь свой Gotterdammerung как раз тогда, когда в Амери­ке состоялась премьера нашего спектакля. Не менее интерес­ным был тот факт, что и в нашем фантастическом произве­дении, и в случае с Джонсом орудием самоубийства послужил цианид.

Психолог Карл Юнг и физик Вольфганг Паули называли странные и сверхъестественные совпадения подобного рода

Gotterdammerung (нем.) —«закат богов»; ницшеанский термин. —Прим. перев.

синхронистичностью и утверждали, что они представляют акау-зальный и (или) холистический принцип природы, действую­щий вне линейности «прошлое-настоящее-будущее» ньюто­новского времени.

Паули, как и большинство квантовых физиков, сознавал, что субатомные события не могут быть поняты в рамках ньюто­новской физики и для их объяснения требуется принять сущес­твование некоторой акаузальности {индетерминизма) или хо­лизма (супердетерминизма). В любом случае исчезает разница между «наблюдателем» и «наблюдаемым». (Об этом немного позже.)

Юнг, в свою очередь, обнаружил, что подобные синхронис-тичности — странные совпадения, — как правило, возникают тогда, когда активизируются определенные глубокие структуры психе. Он предположил, что эти структуры находятся на уровне, названном им «психоидным уровнем» и расположенном под коллективным бессознательным, там, где сознание и материя еще не различимы — в квантовой пене, из которой иерархичес­ки возникают материя, форма и сознание.

Подождите. Дальше пойдут еще более странные вещи...

НАСЛЕДНИЦА ГАЗЕТНОГО МАГНАТА ПРЕВРАЩАЕТСЯ В ГРАБИТЕЛЬНИЦУ БАНКОВ

4 февраля 1974 года, когда Патти Херст* была похищена некой Симбионской Армией Освобождения, она была «нормальной» девушкой. Она училась в нормальном колледже, встречалась с нормальным парнем и выкуривала нормальное для девушки того времени количество марихуаны. 57 дней спустя она пре­вратилась в нового человека, носящего новое имя — Таня — и живущего в новом туннеле реальности.

Если Патти была гетеросексуальна, то Таня — бисексуаль­на. Если Патти в основном — с небольшими «либеральными» модификациями, характерными для ее возрастной группы, —

Патриция Херст — дочь миллионера, издателя газет Уильяма Рэндолфа Херста.

принимала семейный туннель реальности Херстов, то Таня бы­ла жестокой и фанатичной революционеркой. Если Патти ува­жала своих родителей, то Таня поносила их, называя их «корпо­ративными лжецами» и жестоко критикуя их как участников капиталистического заговора с целью «убийства» бедных людей в США «до последнего человека». Если Патти была милой, вежливой и определенно не склонной к насилию девушкой, то Таня снялась на фотографии с автоматом Томпсона и участво­вала по меньшей мере в одном ограблении банка, а возможно, и в других преступлениях.

Что же случилось? Когда Патти-Таня была схвачена и пред­стала перед судом, защита заявила, что девушка была подверг­нута «промыванию мозгов». Судья либо не понял, либо не по­верил этому; Патти приговорили к заключению за преступле­ния, которые совершила Таня. Споры вокруг этого случая не утихают до сих пор — одни считают, что мисс Херст несет «ответственность» за изменение сознания, которому она под­верглась, находясь в руках САО, другие же убеждены, что она не несет за это никакой «ответственности».

Если на секунду оставить в стороне метафизический вопрос «ответственности», очевидно, что девушка из социальной сре­ды, к которой принадлежали Херсты, почти наверняка не стала бы грабить банки, если бы ее предварительно не похитили и не приняли в ряды САО.

Так как САО называет себя армией, то давайте и будем сравнивать ее с армией; это может помочь нам найти истину.

В обычную армию людей не похищают так, как Херст была похищена в САО, однако нельзя назвать эти два процесса со­вершенно несхожими. Армейские чиновники не врываются в дом юноши ночью с оружием в руках так, как боевики САО ворвались к Патти: они просто посылают по почте повестку. Тем не менее в этом уже есть принуждение; призывник знает, что, если он проигнорирует эту повестку, вскоре по его душу явятся правительственные чиновники (если только он не поки­нет страну). После этого он отправится либо в армию, либо в

тюрьму. Таким образом, говорим ли мы о Симбионской или американской армии, субъект принижается до детской беспо­мощности: другие решают, как поступить с ним (с ней). Челове­ка как бы возвращают в состояние новорожденного — футового человечка в мире шестифутовых гигантов. Подобно маленько­му ребенку, он узнает, что первым законом выживания являет­ся покорность.

Большинство людей (исключая нудистов) стыдятся публич­но демонстрировать свою наготу; это один из самых распро­страненных сюжетов ночных кошмаров. (У Джойса это цент­ральное событие всеобъемлющего сна в «Поминках по Финнега-ну».) Первый шаг замены гражданского туннеля реальности на армейский — медицинская комиссия, на которой субъекта раз­девают догола и заставляют ходить по большому зданию вместе с другими нагими жертвами, в то время как полностью одетый армейский персонал отдает максимально краткие приказы: «Встаньте. Сядьте. Подойдите сюда. Вернитесь на место», и т. д. Масонский обряд инициации, в котором снимается лишь часть одежды, представляет собой более мягкую версию лишения со­циальных параметров, прежде символизировавших безопас­ность.

На деле субъекта лишают всей социальной системы, в кото­рой он существовал до того, как его выдернули в американскую или Симбионскую армию. Когда врач говорит призывнику: «Наклонитесь. Раздвиньте ягодицы», — так называемая нор­мальная реальность заканчивается так же бесповоротно, как если бы жертва оказалась в сюрреалистическом фильме. Если работодатель становится совсем уж несносным, всегда можно поискать другую работу. В Симбионской или американской армии этот номер не проходит, так как там импринтируется острая беспомощность первого контура.

Когда русский математик Успенский начал изучать Гурджи-ева, он не мог понять настойчивости, с которой тот утверждал, что большинство людей является механизмами, совершенно не воспринимающими объективный мир вокруг них. Однажды,

когда уже шла Первая мировая война, Успенский увидел грузо­вик, набитый протезами ног. Эти протезы везли во фронтовые госпитали для солдат, чьи ноги пока еще были целыми, но вскоре будут оторваны. Предвидение того, что ноги будут отор­ваны, было настолько определенным, что протезы уже были в пути, чтобы заменить природные конечности. Это предвидение было основано на математической вероятности того, что мил­лион юношей отправится на войну, чтобы быть искалеченными и убитыми, так же бездумно, как скот отправляется на бойню.

В один миг Успенский осознал механическую природу созна­ния обычного человека.

(«Я не могу выйти — рога не пролезут в двери».)

Инициация в «семью Мэнсона» также мало чем отличалась от этого. Линетт Фромм во многом была похожа на Патти Херст — «нормальная» американская девушка, которая, хотя и принадлежала к более бедной семье, чем Херст, тоже не прояв­ляла особой склонности к преступной деятельности. Пройдя специальную подготовку у генерала Мэнсона, Линетт превра­тилась в Писклявую Фромм и была обвинена в попытке поку­шения на президента США.

В следующей главе мы продолжим объяснение того, как захват («призыв») в армию может быть моделью всех экспери­ментов по промыванию мозгов.

Человеческое общество в целом является огромным меха­низмом промывания мозгов, чьи семантические правила и сек­суальные роли создают социальных роботов.

Концепция «промывания», конечно же, ненаучна и груба. Мозг — это не грязная одежда, а электроколлоидный информа­ционный процессор — живая сеть из более 110 миллиардов нервных клеток, способных образовывать 10^2733000 связей, что превышает общее число атомов в нашей вселенной. В этом изящном миниатюрном биокомпьютере каждую минуту про­граммируется более 100 миллионов процессов.

С точки зрения нейросоциологии, то, как я воспринимаю «меня» и «мой мир», зависит от степени импринтированности

моих контуров. Общество всегда знало, как импринтировать детей; это объясняет, почему дети католиков обычно становят­ся католиками, дети самоанцев вписываются в самоанское об­щество, дети коммунистов становятся хорошими маленькими коммунистами и т. д. Каждое поколение «промывает мозги» следующему.

Христианство, буддизм и ислам — самые мощные аппараты промывания мозгов на этой планете. Приблизительно полови­на произведений искусства и философских систем рода челове­ческого носит на себе отпечаток этих трех великих теологичес­ких систем. Я говорю это с целью не преуменьшить вклад кон­фуцианства, иудаизма, индуизма, современной науки и т. д., а чтобы подчеркнуть размеры влияния, которое оказали на чело­веческую цивилизацию четыре создателя этих трех сверхрели­гий: Будда, Мухаммед, Иисус и св. Павел. Что общего было у этих четверых?

Как заметил Алистер Кроули, «У них не было общих момен­тов ни в доктрине, ни в этике, ни в теории «загробной жизни», и тем не менее в их биографиях, среди множества различий, мы находим одно сходство».

Будда был обычным знатным индусом, который пережил внезапное изменение мозга, после чего стал великим Учителем.

Мухаммед вначале был бедным погонщиком верблюдов, ко­торый не отличался ни особым интеллектом, ни амбициями. Затем он пережил внезапное изменение мозга, после которого стал Учителем, Завоевателем, Законодателем и Пророком.

Об Иисусе нам ничего не известно (за исключением нес­кольких легенд) до того, как ему исполнилось 30 лет, когда он пережил внезапное изменение мозга и выдвинул доктрину, ко­торая опрокинула Римскую империю и до сих пор оказывает влияние на западную цивилизацию.

Святой Павел, превративший учение Иисуса в воинственное движение, пережил очень сильное изменение мозга: по его сло­вам, он на время ослеп и был вознесен на небо, где увидел вещи, «о которых непозволительно говорить».

Единственное, в чем они сходны, — это опыт просветления. Будда настаивал, что его просветление было совершенно естес­твенным.

— Ты — Бог? — однажды спросили его.

— Нет.

— Ты — святой?

— Нет.

— Тогда кто же ты?

— Я пробудившийся.

Мухаммед сообщает нам, что он «беседовал» с ангелом Гав­риилом, Иисус — что «Отец наш небесный» говорил через него, а св. Павел — что видел свет и чудеса.

Отбрасывая все возможные мифические наслоения, мы по­лучаем это единственное совпадение: некто испытывает мгно­венное изменение мозга (расширение сознания) и внезапно становится весьма значительной исторической фигурой. Боль­шая часть человечества все еще живет наследием этих четырех биоэлектрических «просветлений» — хорошо это или плохо.

Большинство людей (включая автора настоящей книги) рас­ценит случившееся с Патти Херст как «плохое», а случившееся с Буддой — как «хорошее». Необходимо заметить, что «плохое» и «хорошее» изменение мозга функционально абсолютно оди­наковы. Процесс этот грубо моделируется любым рисунком вроде следующего:

Если вы увидели на этой картинке одно изображение, по­смотрите еще раз — на ней можно увидеть и второе.

Когда весь ваш мир, а не просто рисунок на книжной стра­нице, трансформируется подобным образом, вы испытываете

изменение мозга, которое может превратить богатую наследни­цу в грабительницу банков, неизвестного плотника в Мессию, а обычного служащего — в душевнобольного...

Сходные формы полного изменения мозга лежат в основе всех революционных движений как в искусстве, так и в науке. Нейросоциология — это история крупных изменений мозга. Из «племенной» реальности мы совершили квантовый скачок в реальность «феодальную», из «феодальной» — в «индустриаль­ную», а сейчас совершаем скачок в Будущую Реальность.

Подумайте о революции против смерти, если вам кажется, что вы избежали промывания мозгов.

Не все люди мирятся с тем, что они смертны. Мистики, конечно, всегда утверждали, что существует особое, «духовное» бессмертие, и, кроме этого, даосы в Китае и алхимики в Европе потратили сотни лет на поиски эликсира жизни, который сде­лал бы возможным бессмертие физическое. Парацельс, напри­мер, оставил после себя немного своей спермы с указаниями ученику, каким образом можно его воссоздать или оживить из этой спермы. (У него, по-видимому, имелось какое-то смутное представление о клонировании.) В 1780-х годах Бенджамин Франклин в Америке и Кондорсэ во Франции писали, что ме­дицина со временем победит смерть, как и всякую другую болезнь.

Современное имморталистское движение началось в 1964 году с появлением в свет книги «Перспектива бессмертия» физика Р. Ч. У. Эттингера. Эттингер, войдя в туннель реальнос­ти, отличный от импринтированной консенсусной реальности нашего племени, сказал, что мы могли бы стать поколением, которое победит смерть, и что нам следует начать движение к этой цели.

С тех пор исследования, связанные с продлением жизни и долголетием, совершили огромный квантовый скачок. Появи­лось множество книг, несущих ту же весть, что и книга Эттин­гера. Среди них можно выделить следующие : «Биологическая бомба замедленного действия», Тэйлор, 1968

«Имморталист», Хэррингтон, 1969 «фактор бессмертия», Сигерберг, 1973 «Близится бессмертие», Тусиль, 1974 «Долголетие», Розенфельд, 1976 «Смерти больше нет», Курцман, 1978 «Революция продления жизни», Кент, 1980

Возникло множество обществ, занимающихся исследованиями проблемы старения, лоббированием этих исследований или просто обнародованием открывающейся перед нами возмож­ности — громадного эволюционного скачка от смертности к бессмертию. Обратим внимание на еще одну недавно вышед­шую книгу: «Победа над смертью», Алан Силверстайн, д-р фило­софии. На суперобложке крупным шрифтом, но скромными словами написано:

Спорный взгляд на революцию в медицине

и на то, почему мы можем стать последним

смертным поколением.

Заметьте скрытый в этих словах пессимизм: бессмертие при­ближается, но не для нас с вами. Мы по-прежнему обречены на смерть. Наши рога не пролезают в двери.

Этот фаталистический вариант идеи доктора Силверстайна, должно быть, вставили сами издатели, которые почувствовали, что слова мы можем жить вечно окажутся слишком шокиру­ющими для среднего читателя. Что? Ты и я будем жить вечно? Нонсенс! Наши туннели реальности импринтированы на смерть.

Но на внутренней стороне суперобложки появляется уже более точная версия того, что говорит Силверстайн:

Нам необязательно быть