Примечание для читателей 2 страница

Раздается звонок в интеркоме, прикрепленным к стене в моей комнате, сообщая, что кто-то находится у стойки регистрации в гостинице. Заставив себя вскочить с постели, я быстро бросаю взгляд на свое отражение в зеркале, висящем над моим комодом. Мои длинные светло-рыжие волосы убраны в беспорядочный хвост, и я уже успела немного загореть от работы на улице, хотя только первые недели лета. Мне нравится мой здоровый цвет лица, он делает менее заметными темные круги под глазами, но при этом появляются дурацкие веснушки на носу и щеках, которые я абсолютно ненавижу. Веснушки всегда выглядят милыми и очаровательными, но никак не сексуальными и страстными. Разглядывая свое отражение, я быстро скольжу в отрезанные джинсовые шорты и пытаюсь разгладить складки на моей красной выцветшей майке, рекламирующей мой любимый ресторан на острове «Lobster Bucket», которая вся в грязи и в пятнах пота. Чтобы выглядеть сексуальной и страстной придется ждать целый день, потому что мне нужно разобраться с засором раковины в двух ванных комнатах в номерах, со стиральной машиной, которая почему-то отказывается работать, с морозильной камерой, не охлаждающей ниже тридцати градусов, и с пятнадцатью новыми гостями, прибывающими сегодня, которые естественно надеются, что все эти вещи у меня находятся в рабочем состоянии.

Опять слышится звонок в интеркоме, и я выбегаю из своей спальни, спускаясь вниз по ступенькам, и мои шлепанцы громко стучат о деревянную поверхность. Один из минусов жизни на Фишер Айленд является именно это. Я имею ввиду, именно проживать на Фишер Айленд — городе, названным в честь семьи мужчины, разбившем мне сердце. Везде, куда не кинешь взгляд, видно его имя — на деловых зданиях, названиях улиц или пляже. И совершенно не спасает то, что его дед, Трип Фишер мастер на все руки. Родители Трипа основали этот остров, его отец был удачливым рыбаком, который в последствии превратился в удачливого финансиста, создав многие магазины, которые до сих пор все еще процветали на острове, Трип решил еще в раннем детстве, что с деловой стороной семейного бизнеса он не хотел иметь ничего общего. Он предпочел трудиться руками, работая бок о бок с остальными островитянами, которые и сделали это место своим домом. Я улыбаюсь от этих воспоминаний, выуживая их из закоулков своей памяти, топая вниз по лестнице. Трип единственный из всей семьи Фишер, кто по-настоящему обнял меня и заставил почувствовать, что я достойна носить имя Фишер. В возрасте восьмидесяти трех лет, он по-прежнему такой же активный и трудолюбивый, каким и был в молодости, и всякий раз, когда у меня возникают какие-то проблемы в гостинице, он бросал все свои дела, чтобы помочь. И совершенно не мешает, что он флиртует, как водитель грузовика, при этом однозначно не похож на сынка богатых родителей, и я всегда смеюсь стоит мне только завидеть его.

Он очень быстро добрался, учитывая, что только сегодня утром, пятнадцать минут назад, я оставила ему смску, перечислив все возникшие проблемы. Хотя каждая новая проблема, на которую я натыкалась, когда пробегала по своему ежедневному списку, выпивая свою первую кружку кофе, вызывала у меня такое отчаяние, и мне правда хотелось заорать во весь голос, но по крайней мере, все это дерьмо окончательно отвлекло меня от реальной проблемы. Сегодня у меня действительно возникли проблемы, которые довели меня до края, они были намного больше, чем забившиеся канализационные стоки, и именно из-за этого я вытащила из-под кровати эту глупую коробку, до которой не дотрагивалась месяцами, просто бросая банковские выписки внутрь.

Каждый сегодня обсуждал заявление, сделанное Трипом на городском собрании две недели назад. События, произошедшие тринадцать месяцев назад со мной, не только повлияли на меня, они затронули каждого, кто живет на острове. Мы небольшое, на крепко связанное друг с другом сообщество, потому что все повязаны друг с другом каким-нибудь бизнесом, и не важно хотим мы этого или нет, но так складывается жизнь. Когда блудный сын самой богатой семьи в городе громогласно дает пинок под зад своей жене, любимой еще со школьных лет, выгоняя ее из своего дома, и идет кутить, громя в пьяном угаре несколько торговых точек, а затем устраивает потасовку, в виде кулачных боев с достаточным количеством мужчин на главной улице, это естественно появляется на первых полосах газет. Без преувеличений, слово в слово. Эта история была на первой странице «Fisher Times», несмотря на то, что сама семья является владельцем этой чертовой газеты.

Когда Трип объявил в городе, что Фишер возвращается домой, на остров, живой и более или менее здоровый, собрание возрадовалось и превратилось в полную анархию. Я встала и вышла, не сказав ни слова, и в течение двух недель старалась не думать об этом, вплоть до сегодняшнего дня. Я пыталась полностью занять себя в гостинице и в социальной жизни города. Я старалась не смотреть на след на безымянном пальце левой руки, где раньше было обручальное кольцо, которое всегда искрилось в утренних лучах солнца, когда я вставала с постели. Я вежливо улыбалась, когда люди в городе останавливали и спрашивали меня, что я предполагаю сделать, ведь он вернулся на остров. Я занималась своим бизнесом, не разрешая себе впадать в дурацкую кроличью нору грусти и депрессии.

Да, возможно я не родилась здесь, но это мой остров. Я создала себе здесь имя, здесь же у меня есть друзья и семья, и я строила себе свою жизнь, ну, такую, какая уж есть. Я убрала дерьмо, которое он оставил после себя, и я не стою на месте, а двигаюсь вперед. Так упорно насколько в состоянии, и я верю, что у меня все получится, хотя мне кажется, что это не к добру, потому что сама мысль о нем, вызывает мурашки, бегущие по всему моему телу. Наш остров не настолько большой, поэтому, к сожалению, мне приходится совершать некоторые покупки в магазинах, которыми владеет его семья. Вопрос, заключается только во времени, когда я столкнусь с ним снова, но я надеюсь, что к тому периоду я буду достаточно сильной, чтобы не допустить его появлению разрушить меня еще больше. Я не позволю Фишеру разрушить те стены, которые создала внутри себя, потому что я слишком долго и упорно трудилась, чтобы зацементировать их. Я не имею представления, зачем он вернулся, и, если честно, мне наплевать. Теперь у меня своя жизнь, которая совершенно не имеет ничего общего с Джефферсоном Фишером, собственно этого он и хотел.

Толкнув дверь, соединяющую жилое помещение гостиницы, я на секунду останавливаюсь, увидев задницу мужчины, стоящего на четвереньках, и стучащего молотком по полу, прямо перед стойкой регистрации.

— Наслаждаешься видом, красавица?

Трип перестает бить молотком, и с улыбкой смотрит на меня через плечо.

Я покачиваю головой и смеюсь в ответ, входя в комнату, и протягиваю ему руку, чтобы помочь подняться с пола, но он отмахивается от нее и ворчит.

— Я не такой уж чертовски старый. Когда мне понадобится помощь, меня уже будут предавать земле... — он замолкает, хрипя и постанывая, пока заставляет себя подняться на ноги. Как и его внук, Трип Фишер имеет рост более шести футов, волосы с проседью и при этом поддерживает тело в форме, благодаря прогулкам по всему острову и бесконечно работая руками, я и так знаю, даже не видя его старые фотографии, что он был очень привлекательным мужчиной в молодости.

— Почему ты забиваешь мой пол, Трип? — спрашиваю я, наклоняясь вперед и целуя его в щеку.

— Эта доска через несколько недель отошла бы, и начался бы судебный процесс, из-за того, что один из этих яппи пришел бы сюда, и споткнулся бы об нее, — поясняет он, сунув молоток за пояс с инструментами. — Как ты выдерживаешь все это, милая Люси?

Мы так и не обсудили ту сногшибательную новость, которую он сообщил собранию города, хотя он пытался завести разговор бесчисленное количество раз. Я знаю, что он ужасно беспокоится о возвращении Фишера, но я не хочу об этом говорить, особенно с ним, потому что люблю его, я воспринимаю его, своим родным дедушкой, и он всегда стоял на нашей стороне и был так же убит горем, после того, когда наш брак распался. И совершенно неважно, что я скажу, потому что Трип перефразирует слова и попробует сыграть в сваху.

— Я в порядке, Трип. Просто переживаю за все то дерьмо, которое творится здесь, и по крайней мере хоть как-то удерживает от упадка. У меня пятнадцать новых отдыхающих, которые прибудут сегодня, и я хотела бы, чтобы они могли пользоваться своими раковинами.

Его карие глаза сужаются, пока он окидывает меня сверху до низу.

— Ну, конечно. Когда ты в последний раз ела? Чтобы я тебя здесь не видел, отправляйся в «Lobster Bucket», и скажи Карлу, чтобы сделал тебе ролл из омара. Не забудь мне принести тоже самое и пусть запишет на мой счет. Не возвращайся, пока не наешься до отвала. А я пока прочищу твои раковины, и, если кто-нибудь появиться я присмотрю за ними.

Я начинаю спорить, думая о белье, которое не будет стираться само по себе, но быстро понимаю, что нет никакого смысла вступать в бой с Трипом Фишером, все равно проиграешь. Я все равно ничего не смогу выстирать с неработающей машиной, поэтому я решаю использовать шанс, который выпадает на мою долю не очень часто, и убираюсь из гостиницы, чтобы хоть чуточку времени посвятив самой себе, именно поэтому я цепляюсь за предложение Трипа и собираюсь выбежать за дверь. Я целую Трипа в щеку, хватаю свою сумочку из-под стойки регистрации и быстро звоню моей лучшей подруге, Элли. Мне необходимо забыть о мужчине, который выставил меня из нашего дома больше года назад, и сконцентрироваться на свидание сегодня вечером. Со мной все отлично, я счастлива и не стою на месте. Элли поможет мне отвлечься от прошлого и сосредоточиться на моем будущем, или она просто меня споит. В любом случае, я отказываюсь думать о Фишере в течение оставшегося дня.

Глава 3.

Люси

25 январь 2014

Вытаскивая противень с лазаньей из духовки, я направляюсь к столешнице и останавливаюсь на середине кухни. Кастрюля выскальзывает из моих рук и падает на пол, потому что мои глаза затуманились слезами, пока я пялюсь в проем кухонную двери.

— Ты дома, — выдыхаю я сквозь слезы.

В этот раз он отсутствовал шестнадцать месяцев, пять дней и двенадцать часов. Он мог звонить мне каждые две недели, но иногда слышать его голос было очень тяжело, потому что я подстегивала его вернуться домой, из-за того, что мне приходилось ложиться спать в одиночестве и просыпаться рядом без него.

Фишер не двигается, застыв на пороге кухни. На нем все еще одета форма морского пехотинца, и его камуфляжный рюкзак, перекинут через плечо. Я не привыкла видеть его таким. Раньше он никогда не позволял мне увидеть его в форме, всегда накануне вечером он переодевался в гражданскую одежду, останавливаясь в гостинице на полпути домой, приводил себя в порядок, брился, прежде чем вернуться ко мне. Он шутит, что ему не нравится «запах войны», исходящий от него, перед тем, как он прикасался ко мне, хотя я заверила его, что мне все равно, главное, что он возвращается домой, ко мне.

Я пожираю глазами каждый дюйм его высокий фигуры, стоящей в проеме кухни, у него отчетливо видны новые мышцы, разработанные во время сражений, и щетина, которая покрывает его щеки и подбородок. Между письмами, которые я писала ему, я знаю также о начале войны по телевизору, которой все время смотрю, и не проходит и дня, чтобы я не вспоминала, что я жена военного и мой муж — морской пехотинец. Я очень горда, что могу сказать, что мой муж — военный, но страх и беспокойство за него — мои постоянные спутники. Каждый раз, когда звонит телефон или я слышу стук в дверь, я вздрагиваю от неопределенности, но это ничто по сравнению с тем, что я вижу Фишера, стоящего здесь передо мной с рейса из Кувейта, с песком из пустыни по-прежнему оставшегося на его черных походных ботинках. Увидев мужчину, которого я люблю, и то, что он только что вышел из боя и стоит по середине этой яркой, веселой, желтой кухни, заставляет меня чуть ли не упасть на колени перед ним и не зарыдать, понимая, что в любой момент я могу потерять его. Ведь могло так случиться, что вместо него могли прийти военнослужащие, сообщившие ужасную весть.

Мне необходимо прикоснуться к нему и успокоить себя, что он действительно здесь, и он вернулся ко мне целым и невредимым. Как только мои ноги начинают двигаться в его направлении, он сбрасывает свой рюкзак с плеча и устремляется через всю комнату ко мне. Он переступает через упавшую лазанью, схватив меня за плечи и наступает вперед на меня, пока моя спина не упирается в стену рядом с холодильником. Я поднимаю руки и провожу руками по его лицу, пропуская пальцы через его волосы и целуя его в губы, которые отсутствовали очень долго, но он быстро поворачивает меня кругом, прижимаясь своим могучим телом к моей спине, настойчиво подталкивая меня к холодной стене.

Я должна была испугаться маниакального взгляда, который увидела в его глазах, когда он бросился ко мне через кухню или переживать, что он не произнес ни слова. Все это очень отличается от всех его других возвращений, и, вероятнее всего, мне следует немного опасаться этого мужчину, который ведет себя совсем не так, как Фишер, с которым я привыкла общаться.

Но я не делаю этого.

— Я так по тебе скучала, — шепчу я, в тот момент, когда его руки грубо дергают мои брюки для йоги, опуская их вниз, а за ними и мое нижнее белье.

Я не боюсь, я возбуждена больше, чем когда-либо во всей своей жизни. Помимо шестнадцати месяцев без секса, в этой ситуации ей что-то такое, что возбуждает меня и делает мокрой. Я желаю от него получить все, что он хочет отдать мне и желаю получить это именно сейчас.

Я слышу шорох его штанов, спускающихся вниз, и понимаю, что должна попытаться поговорить с ним еще раз, по громче, чтобы он меня услышал, и притормозил, позволив прикоснуться к нему и успокоить ту бурю чувств, которая разворачивается в этой кухне прямо сейчас, но я не хочу его останавливать. Я хочу, чтобы кругом, здесь полыхали гром и молнии, я хочу шторма и разрушений, которые он оставит после себя.

У меня нет времени подготовиться и подумать о чем-то еще, чтобы сказать ему что-то, потому что я испытываю шок от его скольжения внутрь меня, который крадет мой воздух из легких. Он хватает меня за бедра, а я упираюсь руками в стену, и он начинает двигаться во мне, не произнося ни слова, ни звука. Я стала такой влажной для него, как только он прошел через всю кухню, но я все еще ощущаю горечь от того, что он ушел от меня, так надолго. Но сейчас я чувствую себя превосходно и великолепно. Боль покидает меня, потому что он здесь, живой и вернулся домой. Он находится внутри меня, а я так нуждалась в нем все эти долгие шестнадцать месяцев, что не хочу его останавливать.

Он грубо толкается внутрь, и его бедра каждый раз бьются о мою задницу. Мое тело впечатывается в стену при каждом его жестком движении, вколачивая свой член внутрь, я понимаю, что на бедрах появятся синяки от того, насколько он сильно хватает меня, помогая себе двигаться быстрее и глубже, заполняя меня полностью.

Его горячее дыхание согревает мою шею, об этом я мечтала в течение шестнадцати месяцев, это так знакомо мне, как мое собственное отражение. Фишер чувствует то же самое и у него даже такой же запах, как обычно, но раньше такого никогда не происходило. Каждый раз, когда он возвращался с войны, он становился совершенно другим, но раньше он не делал ничего подобного. Раньше он всегда со мной разговаривал, когда возвращался домой, снова и снова произносил мое имя, говорил, как сильно любит и как сильно скучал по мне. Раньше он обнимал меня и нежно с любовью прикасался ко мне, и я всегда чувствовала себя желанной. Но в этот раз, я чувствую себя необходимой. Я чувствую желание, и то что он нуждается во мне. Он словно оголодавшее животное, которое я желаю все больше. Я хочу быстрее и сильнее, и хочу услышать, что он мечтал об этом, мечтал обо мне, находясь там, что он нуждался во мне так же сильно, как я в нем.

Я выгибаю спину и приближаю бедра навстречу каждому его толчку, чтобы он мог наполнить меня еще глубже. Отрываюсь одной рукой от стены, направляя ее между своих ног, скользя пальцами в месте нашего соединения, и распределяя соки по окружности вокруг моего клитора. Устойчиво встав на полу, чтобы я не рухнула вниз, от той силы, с которой он трахает меня, подушечками пальцев я тру свой клитор. Я хочу застонать и закричать, от потрясающего чувства, которое ощущаю, но мое дыхание застревает в горле всякий раз, когда он врезается в меня. Я хочу повернуться и посмотреть на него. Он должно быть похож на дикого зверя, в период гона, так грубо он врезается в меня, и осознание этого еще больше закручивает мое желание, вызывая оргазм, вырывающийся наружу с жаром и удовольствием. Я убираю пальцы, прижимаясь лицом к стене, пока Фишер чертовски продолжает трахать меня. Это даже не траханье, а это самый настоящий захват. Он захватывает меня, он владеет мной, и он наказывает меня своим телом и своим членом, и я хочу наказания. Я хочу испытать боль. Я хочу причинить ему боль за все те месяцы, что я заставляла себя сексуально сдерживаться и отключать свои эмоции, чтобы не сойти с ума от беспокойства за него. Я хочу проснуться завтра с болью между бедер, напоминающей мне при каждом моем шаге, что он сдержал свое обещание и нашел путь вернуться ко мне.

Он безжалостно продолжает трахать меня, не замедляясь и не снижая обороты. Он мчится к финишу, и я чувствую, как пот стекает по его лицу на мое плечо. Он жестко врезается в меня в последний раз перед тем, как кончает внутри меня.

За месяц мы всего лишь перемолвились парой слов друг с другом. За обеденным столом я смотрю на мужа, и понимаю, что я смотрю на незнакомца. Это мой муж, моя любовь, мой Фишер — мужчина, который время от времени оставляет мне, но всегда возвращается ко мне домой. Он любит меня, он заботится обо мне, и он делает все от него зависящее, чтобы заставить меня улыбнуться.

Но не в последнее время.

За последние четыре недели он отвечает слишком односложно, ухмыляясь, когда я пытаюсь расспросить его. С той ночи на кухне мы больше так и не занимались сексом и каждый раз, когда я пытаюсь прикоснуться к нему, он встает и выходит из комнаты. Я понимаю, что сделала что-то неправильно, но понятия не имею, что именно. Мне необходимо слышать его голос, необходимо знать, что он все тот же человек, который называет все мои веснушки бриллиантами, хотя я ненавижу их, и поет «Люси в небесах с алмазами» (известная песня The Beatles «Lucy in the sky is diamonds») громким голосом, особенно когда произносит мое имя. Не буду притворяться, будто знаю каких демонов он пытается прогнать, и не буду притворяться, что понимаю, то что творится у него в голове. Единственное, что я могу сделать, дать ему понять, что я здесь и никуда не уйду.

Я молчу, когда вижу, как он хватает бутылку пива из холодильника или наливает стакан виски из шкафчика. Это происходит несколько раз в течение дня, но кто я такая, чтобы говорить ему об этом? Он ушел на войну, сражался за нашу страну и вернулся ко мне домой, и усердно трудится в гостинице. Я не могу вступить в схватку с ним, чтобы вызвать у него какую-то реакцию, которую хочу увидеть. Я хочу увидеть искры, сверкающие в его глазах вместо холодного мертвого взгляда, который, кажется, в последнее время у него постоянно. Я хочу влепить ему пощечины или толкнуть его очень сильно в грудь, чтобы он упал, короче, что-нибудь сделать, чтобы получить в ответ от него какую-нибудь эмоцию, отразившуюся в его глазах. Я хочу вернуть назад того мужчину, который захватил меня той ночью на кухне, когда вернулся домой. Мужчину, который настолько нуждался во мне, что даже не мог произнести ни единого слова, пока не похоронил себя внутри меня.

Его кошмары стали намного хуже в последнее время. Почти каждую ночь, он просыпается весь в поту, громко крича. Когда он возвращался домой с очередного задания, ему всегда снились кошмары, но раньше он позволял мне обнять себя, перебирать его волосы и разрешал мне делать все, чтобы я смогла успокоить его, пока он снова не засыпал, говоря мне, что я единственная, кто может их убрать. Теперь же он вскакивает с постели и уходит в гостевую спальню, хлопнув и заперев за собой дверь. Я никогда не чувствовала себя такой одинокой, даже когда он был за пол мира от меня. Я по-прежнему живу в этом доме с моим мужем, вижу его каждый день, но такое чувство, что я живу с призраком. Он был с честью уволен со службы из-за повреждения нервных окончаний осколком снаряда, попавшего в плечо, во время последних боевых действий, я не знала, пока он не вернулся домой. Я никогда не забуду испытанный страх, который царапался у меня в горле, видя его шрамы на спине, и понимая, как что я могла потерять его. Даже тогда, когда я бушевала на него вся в слезах, за его отказ позволить своим командирам, связаться со мной, Фишер не проявил абсолютно никакой реакции. Мужчина, который раньше не мог выдерживать моих слез, теперь был абсолютно пустым, без эмоций, он просто спокойно ушел из дома, пока я рыдала.

После того, как военный врач объявил повреждения его нервных окончаний слишком серьезным, заявив, что о службе придется забыть, вопрос с выпивкой у Фишера только обострился. Я была счастлива от того, что теперь снова он никогда не покинет меня, и никогда добровольно не уйдет на целый год, но очевидно, он сам был очень недоволен, что не сможет вернуть в бой. Каждый час он смотрел новости, ожидая информацию о войне и друзьях, которых оставил и проклинал свое плечо, которое подкосило его возможность вернуться к ним туда и помочь. Разве он не понимает, что его жизнь и его психическое здоровье не стоит того? Так же, как и не стоит оставлять нашу совместную жизнь? Каждый раз, набравшись храбрости, чтобы сообщить ему, что я счастлива, что он больше никогда не уйдет от меня, я останавливаю себя в последний момент. Его жизнь заключалась в морской пехоте, в этой войне, в тех идеалах, в которые он верил, защищая страну, именно это он хотел сделать с самого начала, еще до того, как я встретила его. Я не смогу быть счастливой с ним из-за того, что он потерял что-то, что было настолько для него важно. Я просто хочу, чтобы он поговорил со мной и разрешил забрать у него некоторых из своих демонов, но я не знаю, как это сделать. Я не знаю, как, потому что он не допускает меня до себя. Каждый раз он уходит в гостевую спальню и хлопает дверью, и мне кажется, что так он захлопывает дверь в свое сердце, и я не жажду иметь ключ, чтобы еще раз открыть ее.

Глава 4

Фишер

Сегодняшний день

— Это совершенно не важно, пьешь ты или нет, парень, тебе все равно придется прийти к Барни и сказать всем привет, — говорит Бобби, наблюдая за мной, как я пробегаюсь наждачной бумагой по ручке кресла-качалки, над которым начал работать этим утром. Мое плечо болит, но работа с деревом — одна из немногих вещей в моей жизни, которая приносит мне удовольствие. Поскольку осколки от самодельной бомбы повредили нервные окончания в плече на моем последнем боевом задании, мне приходиться ограничивать время, которое я провожу в своей импровизированной мастерской. Если я работаю без перерыва несколько часов подряд, защемление в плечо распространяется вниз по моей руке и начинает так сильно болеть, что я теряю всю чувствительность. Онемение совместно с работой с электроинструментами — это не слишком хороший вариант.

Отбрасывая шкурку, я начинаю двигать плечом и растирать его, проклиная себя за то, что не сделал перерыв раньше. По-прежнему растирая напряженные мышцы, я поднимаюсь вверх по лестнице дома Трипа, и Бобби следует за мной. Когда я решил, что пришло время возвращаться домой, я, естественно, предполагал, что просто вернусь обратно в бывший наш дом с Люси, который стоит пустым уже больше года. Небольшой желтый коттедж с белой отделкой в тихой части острова, стоящий на берегу океана, с нашим собственным, небольшим частным пляжем, вернувшись домой со своего второго боевого задания, я удивил Люси, показав ей его, прямо перед тем, как мы поженились. Окруженный деревьями и цветами спереди, чтобы оберегать нашу частную жизнь, и вид на океан с задней части дома, возможность спускаться вниз к нашему пляжу, это был идеальный дом для нас двоих, чтобы мы смогли начать совместную жизнь.

Прошлой ночью прибыв на последнем пароме на остров, при этом чуть не потеряв по дороге свой ужин, я вошел внутрь нашего коттеджа, который теперь выглядел, как пустая оболочка, начисто стерев все упоминания о Люси. Я знал, что Бобби убирал дом, следил за мебелью, забрав всю мою одежду на хранение, но был не готов зайти в него и увидеть наш дом без моей Люси. Все, что превращало раньше этот коттедж в настоящий дом, и каждое воспоминание о нашей совместной жизни, прожитой в нем вместе, исчезло. Было такое чувство, как будто никогда не существовало нашей совместной жизни, как и тех восьми лет, что мы прожили вместе под этой крышей, ничего этого не было здесь больше, я больше не мог оставаться в этом месте ни секунды. Я вышел из коттеджа, запер за собой дверь, и направился в дом моего деда, как гребаный слабак. Он сказал мне, что я могу остаться у него настолько, на сколько захочу, помогая ему с различными делами на острове, когда у меня будет время.

Я вытираю руки о свои джинсы и разворачиваюсь лицом к своему лучшему друга, как только мы добираемся до кухни. Удивительно, что до сих пор мы остались друзьями по истечении этих лет и всего дерьма, которое произошло между ними. Я практически отбросил его в сторону ради Люси в высшей школе, потому что был настолько погружен в нее и свою жизнь, связанную с пехотинцами, что у меня фактически не оставалось ни времени, ни сил для чего-либо или кого-либо еще, но Бобби был всегда здесь, на острове, ждал меня, и всегда был рядом, когда я нуждался в нем. Он был шафером на моей свадьбе, следил за моим дедом и Люси, когда меня не было в стране, и именно он в прошлом году, врезал мне как следует, заставив приземлиться на задницу, когда я выплескивал все свое дерьмо, устраивая пьяный дебош по всему городу, проволочив два квартала мое пьяное тело к парому на себе и доставив меня собственной персоной к входной двери военного реабилитационного центра.

— Послушай, мы собираемся туда, чтобы побросать дартс и немного расслабиться. Это вечер пятницы и пик сезона, парень. Ты хоть представляешь, сколько горячих телок будут ходить по всему городу, выискивая пару местных жителей, с которыми можно хорошо провести время? — со смехом спрашивает меня Бобби. — Это будет похоже на ловлю рыбы в бочке, забитой рыбой до отказа.

— Ты же знаешь, что я не для этого вернулся сюда, — отвечаю я, желая вернуться вниз и продолжить работу над вещью, которую делал. Мои работы по дереву начались, как хобби, когда я был еще молодым, и мой дед впервые научил меня строгать и вырезать замысловатые узоры из остатков древесины, которые валялись кругом. Когда я полностью освоил это, он научил меня, как использовать циркулярный станок, замерять и резать древесину. Пока он занимался оконными рамами или же потолочным плинтусом, мне стало скучно бесконечно строгать, я стал собирать разбросанные деревяшки, сбивая их вместе. Очень быстро таким образом я смастерил свою первую кресло-качалку. Получился еле стоявший покосившийся кусок дерьма, который, вероятно, не выдержал бы и котенка, чтобы не развалиться, но я был настолько горд своим деянием, потому что создал его с нуля. После этого, я изучил все книги в библиотеке, которые смог найти по изготовлению деревянной мебели, и тогда научился делать все правильно. Прошло совсем немного времени, после того, как жители острова увидели мои работы, и стали заказывать мебель для себя. Я делал все из оставшихся кусков древесины, добавляя что-то свое в каждую модель, например, резные фигурки всех их. Люди заказывали все, начиная от кухонных столов и заканчивая креслами-качалками, кроватями королевских размеров и книжными шкафами. Мое хобби превратилось в довольно прибыльный бизнес, мне не приходилось сидеть сложа руки, когда я вновь оказывался на острове между своим участием в военных действиях.

— Я знаю, я знаю, ты вернулся, чтобы начать с начала со своей женщиной и тому подобное. Но по крайней мере ты можешь хоть как-то поучаствовать в моем свидании. Можешь ты это сделать для меня? — умоляет Бобби.

— Хорошо. Играем одну игру в дартс, и я ухожу оттуда. Я не думаю, что я смогу начать пожимать руки и забыть свое чертово чувство вины перед всему горожанами, — отвечаю я ему, смывая древесную пыль с рук в раковине.

Бобби вздыхает, бросая мне полотенце.

— Они всего лишь кучка сплетников черт побери, которые не знают, как занять свое время. Потерпи пару дней, и все войдет в норму. Важно то, что ты снова здесь, а все остальное уляжется. Ты точно тихо и тайком не покинул остров, ты же понимаешь.

Ему не нужно напоминать мне об этом. К сожалению, я не был одним из тех пьяниц, которые в пьяном угаре могут совершить много глупостей, а потом отключиться и забыть все. Я совершенно отчетливо помню все — каждое слово, которое я кричал, когда шел через город, каждого местного, с которым я стал драться, и каждое окно, в которое я бросил камень или стул. Я чувствовал тогда, что делаю что-то неправильное, но ничего не мог с собой поделать, чтобы прекратить это. Тогда я совершенно запутался окончательно в своих мыслях, и если бы меня спросили, то я был бы не в состоянии сказать где я нахожусь, иду ли я по главной улице острова или нахожусь в засаде в Афганистане, потому что мне казалось, что все смотрели на меня, как на врага. Совершенно ужасные мысли промелькнули у меня в голове тогда, которые я когда-либо видел или делал, и меня совершенно не заботило ничего, кроме, как нападать на тех, кто встречался у меня на пути... Тогда я ненавидел себя, ненавидел свою жизнь, ненавидел тем, кем я стал, и тогда мне хотелось, чтобы страдали все, чтобы все испытали ту агонию, которую испытывал я.