Кто виноват: средства массовой информации и проблема ответственности

Контент-анализ информационных программ показывает, что в них в основном преобладают эпизодические сюжеты, а сюжеты тематические играют второстепенную роль. И это понятно: смот­реть на «говорящие головы» не слишком интересно, зритель любит динамику и действие, которые неразрывно связаны с описанием отдельных происшествий.

Однако преобладание эпизодических сюжетов автоматически влечет за собой так называемое «индивидуалистическое отнесение ответственности за проблемы» (по схеме «сами виноваты»). Тематические сюжеты, наоборот, провоцируют социальное отнесение ответственности (по схеме «виновато государство», «виновата школа» и т.п.). Чтобы доказать это утверждение, Шанто Ийенгар провел еще одну серию экспериментов по уже знакомой нам ме­тодике.

Оказалось, что при тематической подаче проблем зрители склонны возлагать ответственность за их существование и решение на общество и государство, а при эпизодической - на отдельных индивидов.

Так, при тематической подаче сюжетов о терроризме участники эксперимента при тестировании объясняли существование терроризма нищетой в странах третьего мира (т.е. социальными условиями) и политикой «сверхдержав», стремящихся использовать в своих целях любое орудие. При эпизодической подаче они гораздо чаще были склонны определят ь террористов как людей с психичес­кими отклонениями, «кровожадных фанатиков» и т .п., т.е. возлагать ответственность за терроризм на них лично.

В то же время оказалось, что атрибуция ответственности обус­ловливается не только формой подачи материала в новостях, но и глубинными культурными стереотипами зрителей. Как известно, в американском обществе существует глубокое убеждение, что бед­ные - это люди, которые не хотят работать и предпочитают (а не вынуждены!) жить на пособие, причем особенно много таких людей среди афроамериканцев. Не удивительно поэтому, что после про­смотра тематических сюжетов о бедности, в которых основными действующими лицами были афроамериканцы, американские участ­ники эксперимента отказывались объяснять их бедность социаль­ными причинами.В данном конкретном случае форма подачи сю­жета работала против культурного стереотипа («негры ленивые и не любят работать»), и в результате торжествовал стереотип.

На­оборот, если участники эксперимента смотрели эпизодический сюжет, в котором в роли бедняка выступал белый мужчина, то безобразие чаще возлагалась на государство, чем на самого безработного («он хочет работать, но не имеет такой возможности»).

В целом Шанто Ийенгар приходит к выводу, что культурные стереотипы оказывают более глубокое и долгосрочное воздействие на атрибуцию ответственности, чем средства массовой информа­ции. Если средства массовой информации оказывают воздействие в одном направлении с культурными стереотипами, эффект уста­новления повестки дня усиливается, а если в противоположном - ослабляется.

Можно предположить, что у нас в России эпизодические сю­жеты, посвященные проблеме бедности, будут оказывать совсем иное воздействие, чем в США. В православной российской традиции бедняк вызывает жалость (по принципу «от сумы да от тюрьмы не зарекайся»), а ответственность за его положение обычно возлага­ется на «начальство», не проявляющее должной заботы о населении. Поэтому в российских условиях эпизодический показ бедности мо­жет не только не ослаблять социальную атрибуцию, а, наоборот, усиливать ее.

Впрочем, данное предположение нуждается в эмпирической про­верке. Было бы интересно также исследовать, какое сочетание пола, возраста, социального и семейного положения способно в макси­мальной степени спровоцировать в отечественных условиях инди­видуалистическую атрибуцию ответственности, иными словами, кто в российских условиях играет роль черной матери-одиночки (воз­можно, это мужчина-алкоголик?).