Повесть о битве на Калке

Это летописная повесть. В разных летописях текст разнится, т.к. летописцы правили ее от себя. Есть короткая и полная версии. Примечательно, что среди погибших в упоминается князь Александр Попович с семьюдесятью храбрыми или Александр Попович, слуги его Торопца, Добрыни Рязанича – Златого Пояса и семидесяти великих и храбрых богатырей, а это четкая параллель с былиной о гибели русских богатырей, в том числе Алеши Поповича и Добрыни.

Возникла она в дружинной среде, но позже обрабатывалась церковниками. Поэтому и отразила эти благочестиво-покоянные мотивы, которыми характеризуются проповеди такого времени, и цитаты, в большинстве своем косвенные, из священного писания.

Наиболее подробно о битве на Калке рассказывается в Новгородской первой и Ипатьевской летописях. Первыми подверглись нападению монголо-татар половцы. Половецкие князья с богатыми дарами явились в Галич к князю Мстиславу (он был женат на дочери половецкого князя Котяна) и попросили помощи: «нашю землю днесь отъяли, а ваша заутро възята будет». Русские князья вместе с половцами выступили навстречу войскам Батыя: «Приде же ту вся земля Половецкаа и вси их князи, а ис Киева князь Мъстислав со всею силою, а Володимер Рюрикович с смолняны, и вси князи черьниговъстии, и смольняне, и инии страны... и галичане и волынци кыиждо с своими князи, а куряне и трубчане и путивльци приидоша кыиждо с своими князи». Галичане на тысяче лодках спустились по Днестру, морем достигли устья Днепра, поднялись вверх по его течению и у порогов примкнули к остальным русским и половецким полкам.

Первоначально развитие событий не предвещало ничего недоброго: русские обратили монголо-татарский авангард в бегство и преследовали его на восток восемь или девять дней. Но у реки Калки они встретились с основными вражескими силами. В ходе битвы сказалась несогласованность действий князей, их взаимное недружелюбие («зависть», как признает летописец). Мстислав Киевский вообще не принял участия в бою, а простоял со своими полками на возвышенности в укрепленном лагере. В результате объединенное русско-половецкое войско было разгромлено, несмотря на героизм отдельных князей и их дружин, а тех князей, которые сдались в плен, поверив обещанию, что их разрешат выкупить (такая практика была широко распространена при русско-половецких военных конфликтах), ожидала страшная и позорная смерть: их «издавиша, подъкладъше под дъски, а сами [враги] верху седоша обедати, и тако живот их концяша».

Впрочем, подлинное значение этого поражения и опасность, которую представляли орды Батыя для Руси, поняли не сразу. Летописец-современник успокоенно скажет, что «бог, ожидая покаяния», обратил врагов «вспять». Князья, вернувшиеся после Калкской битвы в свои уделы, снова принялись за прежние «которы» — междоусобные войны.

Лишь позднее, пережив все ужасы батыевой рати, народ вспомнит о том грозном предупреждении, которым была роковая битва на Калке. Именно поэтому воспоминания о ней сольются с эпическими образами. Так, в Никоновской летописи XVI в. в рассказе о Калкской битве утверждается, будто бы «убиша... на том бою и Александра Поповича, и слугу его Торопа и Добрыню Рязанича Златаго пояса, и седмьдесят великих и храбрых богатырей».

Нашествие татар на русскую землю и длившееся более двух веков татаро-монгольское иго нашло отражение в ряде произведений повествовательного, проповеднического и житийного характера.

В связи с опустошением Батыем в 1237 г. Рязанской земли создана была повесть о разорении Рязани Батыем, которой предшествует рассказ о перенесении попом Евстафием иконы Николы из Корсуни в Рязань. Она известна в текстах только начиная с ХVI в. и читается в поздних летописных сводах и в некоторых сборниках Невозможно восстановить полный текст, т.к. есть только поздние списки.

Эта незаурядная воинская повесть представляет собой живой отклик на события татарского нашествия. В основе ее лежат эпические сказания, устные поэтические произведения, связанные с самим событием. Эпизод смерти Фёдора и его жены Евпраксии, нашедший отражение в былине о Даниле Ловчанине, а также рассказ о Евпатии Коловрате, очевидно, восходит к особым народным историческим песням. С поэтикой устного народного творчества связана и фразеология повести в тех случаях, когда изображается доблесть рязанцев: «дружина ласкова», «резвецы», «удальцы», «узорочье и воспитание резанское».

В повести не всегда точно переданы исторические факты: в ней идёт речь о таких князьях, якобы павших при защите Рязанской земли, из которых один (Всеволод Пронский) умер задолго до нашествия Батыя, а другой (Олег Красный) умер много лет спустя после рязанского разорения. Родственные отношения князей, как они указаны в повести также не всегда соответствуют действительности; не все имена, упоминаемые в повести, могут быть подтверждены летописными данными. Взаимоотношения настоящих рязанских князей, далеко не всегда были дружественными. Идеализированы в повести, показаны как неизменно братские. Всё объясняется не столько отдалённостью даты написания повести от рассказанных в ней событий, сколько, тем, что в основу её легло устное эпическое произведение, часто жертвующее фактичностью в пользу большей идейной и эмоциональной выразительности.

Повесть о разорении Рязани Батыем по тематике и стилю – яркий образчик воинских повестей. В ряду последних она по своим художественным качествам занимает одно из первых мест. Характерной особенностью её является напряженный и в то же время сдержанный лиризм и драматизм. Впечатление волнующего драматизма, производимое повестью, достигается в ней не многословной риторической фразеологией, как в позднейших сходных памятниках, а как бы преднамеренно предельно сжатой передачей трагических событий. Таков, например, рассказ о смерти княэя Фёдора Юрьевича и о смерти его жены, а также рассказ о подвигах и гибели Евпатия Коловрата. Повествование, в основе своей восходящее к лиро-эпическому сказанию, как будто сознательно чуждается напыщенной и витиеватой шумихи, заслоняющей собой непосредственное и нскреннее выражение чувства. С той же экономной сжатостью, сдержанностью и словесной безыскусственностью передаётся скорбь окружающих по поводу смерти близких.

Только однажды в дошедшие до нас тексты повести в этом случае вторгается риторика: князь Ингварь Ингаревич, придя в разорённую Рязанскую землю и увидев множество трупов, жалостно вскричал, «яко труба рати глас подавающе, яко сладкий арган вещающи». Но эта трафаретная формула плача - позднейший придаток, вошедший в неё не ранее конца XIV - начала ХV в, скорее всего, из «Слова о житии и о преставлении великого князя Дмитрия Ивановича, царя русскаго».

Результатом позднейших наслоений является в известной мере, видимо, и церковно-религиозная окраска повести, проявляющаяся в благочестивых речах князей, в авторских оговорках вроде: «И сия вся наведе бог грех ради наших», в таких, наконец, эпитетах, употребляемых при наименовании князей, как «благоверный», «благочестивый». Некоторые особенностя стиля заимствованы из повестей о Мамаевом побоище и из повести Нестора Искандера о взятии Царьграда (этого не было в исходном варианте).

Первоначальная основа повести отличается всеми характерными чертами раннего воинского стиля,как в своей фразеологии, так и в образных средствах. Повесть насквозь проникнута героическим пафосом воинской доблести; князья и дружины изображены в ней в ореоле беззаветного мужества, побуждающего их безбоязненно идти навстречу смерти. Образ «смертной чаши» как лейтмотив проходит через всю повесть. Рядом с «благоверными» и «благочестивыми» князьями неоднократно с лирическим воодушевлением упоминается «дружина ласкова», «господство резанекое», «удалцы и резвецы резанские». Во всём тоне повести сильно дают себя знать идеальные представления о рыцарственных взаимоотношениях князя и дружины. Князья неизменно пекутся о своей дружине и оплакивают погибших в бою дружинников, дружина же хочет «пити смертную чашу с своими государьми равно». Воодушевляемые преданностью своим князьям, «удалцы и резвецы резанские» бьют «крепко и нещадно, яко и земли постонати», «един с тысящей, два с тмою», а когда они не в силах одолеть врага, все до одного умирают, испив единую смертную чашу. В повести отсутствует тот покаянный тон, какой есть в предшествующих памятниках, написанных на тему о татарском нашествии. Не к пассивному подчинению страшному бедствию, а к активной борьбе с ним призывает повесть всем своим содержанием. И конец её - бодрый и уверенный. Рязанская земля оправляется от батыева нашествия и отстраивается, рязанцы радуются освобождению от «безбожнаго, зловернаго царя Батыя».

Явственные признаки ритмического склада повести частично отмечались уже выше. Они могут быть прослежены ещё и на других образцах.

Все отмеченные особенности повести о разорении Рязани Батыем заставляют очень высоко расценивать её как памятник нашей ранней повествовательной литературы воинского жанра, отводя ей едва ли не второе место после «Слова о полку Игореве».

Краткий пересказ.

В 1237г. (12й год после перенесения иконы Николы в Рязань) безбожный царь Батый пришел на русскую землю и встал со своим огромным воиском на реке Воронеж на рязанской земле. Прислал к князю Юрию Ингваревичу (рязанскому) послов, просил десятую долю во всем. Юрий просил у князя Георгия Всеводоловича Владимирского помощи, но тот не пришел, помощи не прислал. Тогда Ю. послал за братьями: князем Давидом Ингваревичем Муромским, Глебом Ингваревичем Коломенским, Олегом Красным, Всеволодом Пронским. Решили дать дары нечистивому Батыю. Ю. послал своего сына Федора Юрьевича. Батый дары принял, обещал не ходить на Рязанскую землю. Но попросил «изведать красоту жены» Федора. Тот отказался (христианство). Батый разъярился, приказал убить, тело отдать на растерзание зверям и птицам, других князей и воинов (которые были с Ф.) убили.

Один из воинов Федора Апоница похоронил хозяина. Помчался к княгине Евпраксии. Благоверная стояла с ребенком (Иван Федорович) на руках, горя не выдержала, бросилась на землю и разбилась до смерти. Узнал Ю. обо всем и начал плакать, горевать. Весь город плакал. Потом Ю. обращается к богу с молитвой о том, чтобы он избавил их от врагов. Потом говорит братьям, что «выпьет чашу смертную за святые божий церкви, и за веру христианскую, и за отчизну отца нашего великого князя Ингваря Святославича". Пошел в храм Успения пресвятой владычицы Богородицы. Плакал перед образом пречистой Богородицы, и молился чудотворцу Николе и Борису и Глебу. Поцеловал жену Агриппину, принял благословение священника. Далее-битва. Наших - мало, татар-очень много. Но еле-еле сильные татары отбились от нас. Ю. и всех убили.

Олега Ингваревича схватили живым. Батый пытался его переманить в свою веру. Олег назвал его безбожным и врагом христианства. Олега рассекли на части.

Затем автор продолжает рассказ о дальнейших столкновениях русских войск с Батыем. Перечисление этих столкновений заканчивается сообщением о взятии города Рязани. Батый ворвался в город, в соборную церковь, зарубил княгиню Агриппину, мать князя, со снохами и прочими княгинями, а епископа и «священнический чин» предал огню, самую церковь сжёг. Убили всех горожан: и женщин, и детей. Батый решил идти на Суздаль, Владимир, искоренить христианство.

Вслед за этим идёт самый красочный эпизод повести, в котором выступает как эпический богатырь Евпатий Коловрат, мститель за обиды и поругание, нанесенные Батыем Рязанской земле Рязанский вельможа, Евпатий Коловрат, бывший в Чернигове с князем Ингварем Ингваревичем, услышал о происшедшем. Увидел Рязань. Собрал дружину 1700 человек. Настигли Батыя в Суздальской земле, начали сечь врагов. Татары стали как «аки пияны» (Это обычная формула воинских повестей: когда враг окавывается смятенным от неожиданного нападения. он шатается как пьяный ). Евпатий и его дружина так усердно били татар, что мечи их притупились, и тогда, взяв татарские мечи, они били ими врагов (опять типичная формула воинских повестей: когда собственные мечи притупляются, берутся вражеские мечи, которыми воины рубят вражеские силы), показалось им, что мертвые восстали.

Евпатий обнаруживает такую храбрость, что сам царь татарский убоялся его. Когда поймали из полка Евпатия пять человек, которые изнемогли от великих ран, и привели их к Батыю, между ними и Батыем завязался такой диалог:

«Коея веры есте вы и коея земля, и что мне много зла творите?» спрашивает Батый пленных. Они отвечают: «Веры християнскыя есмя, а храбры есми великаго князя Юрья Ингоревнча Реванскаго, от полку Еупатиева Коловрата. Посланы от князя Ингваря Ингояича Реаанского тебя, силна царя, почтить и и честно проводити честь тебе воздати, да не подиви, царю: не успевати наливати чашу на великую силу - рать татарьскую».