ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

МАРТ года

Мы задали курс примерно на юго-восток. Тэтч сказал, что он видел, как этот галеон скрывался близ южных берегов Багамских островов. Мы взяли «Галку» и, пока плыли, расспрашивали Джеймса Кидда о родителях.

- Значит, ублюдок Уильяма Кидда, да? - Тэтча этот вопрос интересовал больше остальных. - Эта байка, которую ты рассказываешь, правда?

Мы втроём стояли на кормовой палубе и передавали друг другу бинокль, будто это была кружка рома, стараясь разглядеть хоть что-нибудь сквозь пелену вечернего тумана, такого плотного, словно мы пытались смотреть сквозь молоко.

- Моя мать так говорила, - чопорно ответил Кидд. - Я - результат страстной ночи, сразу после которой Уильям оставил Лондон...

По его голосу было трудно сказать, задевал ли его этот вопрос. Он отличался. У Эдварда Тэтча, например, что было на уме, то и на языке. Он мог быть в один миг злым, в следующий - сердечным. Не имело значения, махал ли он кулаками или раздавал пьяные, ломающие кости медвежьи объятия, ты всегда знал, как Эдвард к тебе относился.

Кидд был другим. Какие бы карты он не держал в руках, он всегда скрывал их. Я припомнил недавний разговор с ним.

- Ты что, украл костюм у какого-то щеголя в Гаване? - спросил Джеймс.

 

 

- Нет, сэр, - ответил я. - Нашел его на трупе... который ходил и оскорблял меня в лицо за минуту до этого.

- А-а, - сказал он, и его лицо приняло какое-то непонятное выражение...

Тем не менее, когда мы, наконец, увидели галеон, который искали, Джеймс не смог скрыть своего энтузиазма.

- Этот корабль - чудовище, вы только взгляните на его размеры, - сказал Кидд, и Эдвард стал чистить перышки, мол, я же говорил.

- Именно, - предупредил он, - и мы не продержимся, если столкнемся с ним лицом к лицу. Слышал, Кенуей? Держи дистанцию, и мы ударим, когда нам улыбнется удача.

- Под покровом ночи, скорее всего, - сказал я, глядя в бинокль. Тэтч был прав. Она была прекрасна. Действительно достойное украшение нашему причалу, внушительная линия обороны сама по себе.

Мы позволили галеону отплыть к точке на краю горизонта, которая оказалась островом. Остров Инагуа, если я правильно помню карты, небольшая бухта обеспечивала идеальное место, чтобы ставить корабли на якорь, а изобильная флора и фауна делала остров идеальным для пополнения запасов.

Тэтч подтвердил это.

- Знаю я это место. Природная крепость, которой пользуется французский капитан по имени ДюКасс.

- Жюльен ДюКасс? - спросил я, не в силах скрыть удивление в голосе. - Тамплиер?

 

 

- С именем угадал, - отвлеченно ответил Эдвард. - Не знал, что у него есть титул.

- Я знаю этого человека, - мрачно ответил я, - и если он увидит мой корабль, он вспомнит, что видел его в Гаване. И он может задуматься, кто же сейчас управляет им. Я не могу так рисковать.

- Я не хочу терять галеон, - сказал Эдвард. - Давай-ка пораскинем мозгами и, может, подождем до наступления темноты, чтобы взять его на абордаж.

***

Позже я воспользовался возможностью обратиться к команде, забравшись на снасти и глядя на тех, кто собрался на главной палубе, с Эдвардом Тэтчем и Джеймсом Киддом в том числе, сверху вниз. Пока я висел там и ожидал, когда воцарится тишина, я задумался, испытывал ли Тэтч, глядя на меня, гордость за своего молодого протеже, за человека, которого он обучал пиратству. Я надеялся, что да.

- Джентльмены! Согласно нашим традициям, мы не совершаем безрассудных поступков по приказу одного безумца, но мы действуем по нашему общему безумию.

Они разразились смехом.

- Наше внимание привлек галеон с четырехугольными парусами, и мы хотим, чтобы он послужил на благо Нассау. Поэтому я предлагаю голосование... Все, кто хотят взять штурмом эту бухту и захватить корабль, топните и крикните «да»!

Моряки утвердительно подняли ор без единого звука несогласия среди них, и это радовало мое сердце.

 

 

- А те, кто против – пропищите «нет»!

Не раздалось ни единого «нет».

- И королевский парламент не был столь единодушен! - крикнул я, и моряки издали радостные возгласы. Я взглянул вниз на Джеймса Кидда и особенно на Эдварда Тэтча, и они одобрительно улыбнулись.

Вскоре после этого, когда мы заплыли в бухту, я подумал: мне нужно было, чтобы Жюльен ДюКасс был убит. Если он увидит «Галку» и, более того, если он увидит, что я сбежал, он доложит своим товарищам тамплиерам, где видел меня, а это было излишне. Особенно если я все еще лелеял надежду найти Обсерваторию, которую, что бы там мои друзья не говорили, я всё же лелеял. Я подумал над этим, поразмыслил над разными возможными решениями, и, в конце концов, сделал то, что должен был: прыгнул за борт.

Ну, не тут же, конечно, нет. Сначала я сказал Джеймсу и Тэтчу о своих планах и потом, когда мои друзья узнали о моих намерениях отправится и удивить ДюКасса до главной атаки, я прыгнул за борт.

Я поплыл к берегу, на котором передвигался подобно ночному призраку. В это время я подумал о Дункане Уолполе и мысленно вернулся к вечеру, когда я вломился в поместье Торреса, надеясь, что эта ночь не закончится так же, как та.

Я миновал группы охранников ДюКасса, и мой ограниченный испанский позволил мне уловить кусочки разговоров - они жаловались на то, что им поручили найти припасы для лодки. К моменту, когда

 

 

я подошел к лагерю и скрылся в зарослях, наступила ночь. Я прислушался к разговору, доносившемуся из надстройки, и я узнал один их голосов: Жюльен ДюКасс.

Я уже знал, что у ДюКасса была усадьба на острове, в которой он, несомненно, любил отдохнуть, вернувшись после своих экспедиций по управлению миром. То, что он в ту ночь не направлялся туда, говорило, что это была простая вылазка для сбора припасов.

Была одна проблема. Внутри надстройки мой бывший собрат-тамплиер был окружен стражей. Они были суровыми охранниками, которые раздражались от приказов собирать припасы для корабля, не говоря о том, что им приходилось терпеть остроту языка Жюльена ДюКасса. Но они все же были стражниками. Я осмотрел лагерь. На противоположной стороне развели костер, который догорел почти до последних угольков. Недалеко от меня стояли ящики и бочки, и, переводя взгляд с них на костер, я понял, что их расположили так неспроста. Я не удивился, когда, заглянув внутрь, увидел там бочонки с порохом. Я потянулся к спине, где я держал пистолет, чтобы он просох. Разумеется, мой порох был мокрым, но теперь доступ к пороху открылся.

В центре лагеря находилось трое солдат. По идее, они стояли на страже, но фактически они о чем-то болтали, я не расслышал. Возможно, проклинали ДюКасса. Другие солдаты проходили мимо, увеличивая гору запасов: в основном то были дрова, щепки, анкерки для пресной воды, которую набрали у

 

 

ближайшего ручья. Держу пари, совсем не жаркое из дикой свиньи, на которое уповал ДюКасс.

Оставаясь в тенях и следя одним глазом за передвижением людей, я подкрался к бочонкам и выдолбил в самом нижнем отверстие, достаточное большое, чтобы наполнить руки и создать дорожку из пороха, которую я стал прокладывать, передвигаясь по краю лагеря до тех пор, пока не приблизился к костру настолько близко, насколько хватало смелости. Моя пороховая полоса описывала полукруг, по которому я вернулся к бочонкам пороха. По другую сторону этого круга находилась надстройка, где сидел ДюКасс, напиваясь и мечтая о великих планах тамплиеров по захвату мира - и громко браня своих норовистых людей.

Итак, у меня был костёр. У меня также была дорожка пороха, которая шла от костра через заросли и бочонки. А ещё у меня были люди, готовые вот-вот взлететь на воздух, и Жюльен ДюКасс, ожидающий моей расплаты. И теперь всё, что мне оставалось сделать, это устроить всё так, чтобы никто из этих грубоватых вояк не увидел мой импровизированный фитиль до того, как взорвётся порох.

Крадучись, я обогнул костёр и затем подкинул светящийся уголёк на конец пороховой дорожки. Звук от этого показался мне столь громким в ночи, что я весь сжался и возблагодарил Бога за то, что солдаты производили так много шума. Пока огонь двигался от меня по линии пороха, я надеялся, что я невольно не повредил дорожку, надеялся, что я случайно не испортил порох чем-нибудь мокрым; я также надеялся,

 

 

что какому-нибудь солдату не взбредёт в голову явиться назад именно в этот момент...

Один всё же явился. Он нёс какую-то тару, может быть, с фруктами. Однако то ли запах, то ли шум предупредили его, и он остановился на краю поляны, уставившись себе под ноги, мимо которых как раз проскочил огонь по дорожке пороха.

Он поднял глаза и уже открыл было рот, чтобы позвать на помощь, когда я выхватил кинжал из-за пояса, замахнулся и бросил его. Спасибо Господу за все те полуденные часы, потраченные на порчу деревьев в Бристоле. Спасибо Господу, ибо нож пронзил солдата где-то выше ключицы - не слишком аккуратный бросок, но он всё же сделал своё дело - вместо того, чтобы поднять тревогу, солдат издал сдавленный, приглушённый звук и рухнул на колени, прижимая ладони к своей шее.

Шум падающего тела, грохочущей миски и катящихся по земле фруктов привлёк внимание людей на поляне, и те обернулись в поисках его источника. К моему удивлению они все были начеку, но всё это не имело значения, потому что, даже сняв мушкеты с плеч и услышав крик, они так и не сообразили, что их поразило.

Едва я успел отвернуться, зажать уши руками и пригнуться, как на поляне прогремел взрыв. Что-то ударило меня в спину. Что-то мягкое и влажное, о чём мне даже думать не хотелось. Вдалеке послышались крики. Я знал, люди прибудут сюда в любой момент, поэтому я развернулся и рванул через поляну, мимо взорванных изувеченных и расчленённых тел солдат (большинство из них были мертвы, однако некоторые

 

 

умоляли о смерти), продираясь через густой чёрный дым, застилавший поляну и заполнивший воздух угольками.

ДюКасс выскочил из палатки, ругаясь на французском и крича, чтобы хоть кто-нибудь потушил огонь. Кашляя и брызгая слюной, он замахал ладонью перед своим лицом, стремясь рассеять дым, задыхаясь от пылающей копоти и пристально всматриваясь в дымовую завесу.

И затем он увидел меня прямо перед собой.

Я знал, что он узнал меня, потому что «ты» было единственным словом, которое он успел произнести, прежде чем я всадил в него свой клинок.

Мой клинок не издал ни единого звука.

- Помнишь свой подарок, что ты дал мне? - Клинок издал лёгкий хлюпающий звук, когда я извлёк его из груди ДюКасса. - Что ж, хороший ответ.

- Ты, сукин сын, - он закашлялся, кровь оросила его лицо. Вокруг нас, словно дьявольский снег, сыпали тлеющие хлопья сажи.

- Также смел, как мушкетное ядро, и почти также резок, - он говорил с трудом, так как жизнь покидала его.

- Сожалею, приятель, но я не могу рисковать и позволить тебе дать знать своим друзьям-тамплиерам, что я всё ещё тут ошиваюсь.

- Мне жаль тебя, буканьер. После всего, что ты видел, после всего того, что тебе показал наш Орден, ты всё ещё цепляешься за невежественную и бесцельную жизнь разбойника.

 

 

На его шее я углядел кое-что, чего раньше не замечал. Ключ на цепочке. Я дёрнул его, и он с лёгкостью оказался в моих пальцах.

- Что, мелкая кража - предел твоих амбиций? - издевался ДюКасс. - Неужели тебе не хватает ума, чтобы постичь широту наших идей? Отмена всех империй на земле! Свободный и открытый мир, без таких кровососов, как ты!

Он закрыл свои глаза, умирая. Последними его словами были: «Да гореть тебе в аду, который ты создашь своими руками».

Позади себя я услышал людей, прибывающих на поляну, значит, пора уходить. Вдалеке я мог ещё различить крики и звуки битвы, и я знал, что это явились члены моего экипажа, и что бухта с галеоном скоро будет за нами. Ночная работа была окончена. Пока я скрывался в зарослях, я размышлял над последними словами ДюКасса: «Да гореть тебе в аду, который ты создашь своими руками».

Что ж, посмотрим, подумал я. Посмотрим.

 

 

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

МАЙ года.

С тех пор прошло два месяца, и я прибыл на остров Тулум, у восточного побережья полуострова Юкатан. По какой причине я оказался там? Вечно таинственный Джеймс Кидд и то, что он показал мне на острове Инагуа.

Это теперь-то я понимаю, что он выжидал. Выжидал момент, чтобы застать меня одного. После смерти ДюКасса, кражи его галеона и... кгхм, скажем так, «устранения» его команды, после этой операции, которая закончилась выбором «присоединяйся к нам и пиратствуй» или «хорошего плавания», Тэтч отправился на испанском галеоне в Нассау и забрал большую часть людей с собой.

Я, Адевале и Кидд остались позади, размышляя, что же нам делать с этой бухтой. Я-то хотел поваляться на пляже, попивая ром - пока тот не закончится - и вернуться в Нассау. Оу, вы построили укрепления вокруг залива без меня. Как жаль, что я все пропустил.

Это было бы как-то так.

Чего хотел Кидд... кто же мог знать? По крайней мере, до того дня, как он подошел ко мне, сообщил, что хотел бы кое-что мне показать, и привел к камням майя.

- Странные штуки, не находишь? - сказал он.

 

 

Издали они напоминали просто кучу булыжников, но вблизи оказалось, что это какая-то странная конструкция из камней весьма причудливой формы.

- Это майя? - спросил я его, рассматривая камни. - Или ацтеки?

В ответ Кидд уставился на меня. Когда он говорил, выражение его лица приобретало прозорливый и насмешливый вид, и, если честно, мне становилось неуютно. И почему мне казалось, что он хотел что-то сказать? Временами мне хотелось вырвать у него из рук карты, которые он прижимал к груди, и посмотреть на них самому.

Что-то подсказывало мне, что в свое время я и так это узнаю. И это «что-то» окажется верным.

- Как у тебя с загадками, Эдвард? - спросил он меня. - С головоломками и всяким таким?

- Не хуже, чем у прочих, - осторожно ответил я. - А что?

- Мне кажется, у тебя талант решать загадки. Я догадывался об этом в течение некоторого времени, наблюдая за тобой, за тем, как ты ведешь себя и думаешь. За тем, как ты понимаешь мир.

Уже что-то.

- Я бы не был так уверен. Ты говоришь загадками, но я ни слова не понимаю.

 

 

Он кивнул. Что бы он ни хотел мне сказать, выкладывать все сразу он не собирался. - Залезь на ту штуку. Помоги мне разгадать кое-что.

Вместе мы залезли на вершину каменной конструкции и присели. Джеймс положил руку мне на ногу, и я посмотрел на нее, такую же загорелую и покрытую заработанными в море шрамами, как у любого другого пирата. Но рука была меньше, пальцы суживались к концам, и я подумал... А что, если... Но нет. Конечно же, нет.

Теперь он говорил и звучал серьезнее, чем ранее, словно святоша, занятый созерцанием.

- Сконцентрируйся и сфокусируй свои чувства. Смотри за грань тени и звуков, глубже в суть вещей, пока не увидишь и услышишь мерцание.

О чем это он? Его пальцы сжались на моей ноге. Он просил сконцентрироваться, сфокусироваться. Его хватка, его вид не оставляли места сомнениям, задвинув подальше мою неуверенность и мое сопротивление...

И я увидел. Хотя нет, не увидел... Как бы это объяснить... Я почувствовал - почувствовал глазами.

- Мерцание, - тихо произнес я. Оно повисло в воздухе вокруг меня - более яркая версия того, что я испытывал раньше, сидя во дворе фермы в Хазертоне, глубокой ночью во время сна, когда мой разум свободно блуждал, будто мир вдруг стал ярче и яснее. Я четче слышал, видел то, чего не мог увидеть прежде,

 

 

и что было забавнее всего, мне показалось, что во мне хранился огромный банк, непомерных размеров хранилище знаний, ожидавших меня, и чтобы открыть его, мне нужен был ключ.

Вот и все, я сидел там, и рука Кидда держала меня за ногу.

Казалось, будто я нашел ключ.

Я понял, почему я считал себя особенным все эти годы.

- Ты понял? - прошипел Кидд.

- Вроде да. Я видел такое раньше. Свечение, как лунные лучи на океане. Это как пользоваться всеми чувствами сразу, чтобы увидеть звуки и услышать формы. То еще сочетание.

- В любом мужчине или женщине на Земле есть что-то вроде скрытой интуиции, - сказал Кидд, пока я осматривал себя, словно человек, вдруг перемещенный в другой мир. Слепец, который резко прозрел.

- Я обладал этим чувством большую часть жизни, - сказал я ему, - только я думал, что это связано со снами или типа того.

- Большинство так и не могут раскрыть его, - сказал Кидд. - У других уходят годы, чтобы докопаться до него. Но редко кому удается это так же просто, как дыхание. То, что ты чувствуешь - свет жизни. Тех, что жил прежде и живет сейчас. Остатки жизненной силы. Практика. Интуиция. Врожденные чувства любого

 

 

человека можно сильно отточить. Если он будет стараться.

Потом мы расстались, условившись встретиться в Тулуме, из-за чего я и стоял в палящей жаре, пытаясь вести беседу с туземкой, стоявшей у чего-то напоминавшего голубятню и смотревшей на меня с прищуром, стоило мне подойти.

- Вы их держите как домашних животных? - спросил я.

- Как вестников, - произнесла она на ломанном английском. - Так мы общаемся с другими островами. Так мы делимся информацией... И контрактами.

- Контрактами? - спросил я, думая: Ассасины. Контракты ассасинов?

Она сказала, что Кидд ждал меня у храма, и я пошел дальше. Откуда она знала? И почему, пока я шел, мне казалось, что они ждали моего появления? Почему, пока я шел мимо деревни, состоявшей в основном из низеньких хижин, мне казалось, что все селяне говорили обо мне, глазея на меня ничего не выражавшим взглядом, когда я смотрел в их сторону? Кто-то из них носил разноцветные робы и украшения, в их руках были палки и копья. Кто-то ходил с открытой грудью и носил набедренные повязки, раскрашенный узорами и обвешанный странными украшениями - серебряными и золотыми браслетами и бусами с подвесками из костей.

 

 

Мне стало интересно, были ли они похожи на людей из моего мира, связанных званиями и социальным положением. В Англии богатого человека можно было узнать по пошиву одежды и качеству трости. Может, и здесь было так же, и те, кто был выше по званию, всего лишь носили лучшую одежду и более богатые украшения.

Возможно, по-настоящему свободным местом был только Нассау. А возможно, я заблуждался на этот счет.

Казалось, что джунгли вокруг меня исчезли, и передо мной возвышался храм майя - огромная пирамида с сотнями ступенек, восходящих сквозь камень.

Стоя и глазея по сторонам, я заметил свежесрезанные ветви и стебли. Очевидно, путь был прорублен совсем недавно, и я пошел по нему, пока не наткнулся на дверь у основания храма.

Эх, как же ее...? Ага. Есть!

Я ощупал края каменной двери, с усилием отодвинул ее, открыв небольшой проход, и протиснулся внутрь. Комната была похожа на прихожую, и внутри было светлее, чем я предполагал. Словно кто-то зажег...

- Капитан Кенуэй, - раздался голос во тьме. Голос был мне незнаком, так что в следующую секунду я вытащил пистолет и вгляделся в темноту. У моих врагов было преимущество, и в тот же момент меня схватили сзади, а пистолет выбили из рук. Мерцающее

 

 

пламя факелов выхватило из темноты фигуры в капюшонах, держащие меня; еще двое вышли из тени прямо передо мной. Одним из них был Джеймс Кидд. Второй был местным, лицо, как и у остальных, спрятано под капюшоном, черты лица неразличимы.

Где-то секунду он просто стоял и смотрел на меня, пока я не прекратил вырываться и проклинать Кидда и не успокоился, а затем сказал:

- Где ассасин Дункан Уолпол?

Я бросил взгляд на Кидда. Тот взглядом заверил меня, что все в порядке и что мне ничего не грозит. Почему я ему верил? Без понятия. Он ведь меня во все это втянул. Но несмотря на это, я расслабился.

- Мертв и похоронен, - ответил я на вопрос об Уолполе, и я не столько увидел, как он вспыхнул в гневе, сколько почувствовал это. - После того, как он попытался убить меня.

Туземец медленно и задумчиво кивнул.

- Мы не сожалеем о его смерти. Но ты завершил его предательство. Зачем?

- Из-за денег, и только, - отозвался я.

Он подошел ближе, позволяя рассмотреть себя. Туземец, темноволосый, с пирсингом и серьезными глазами на темном раскрашенном лице.

А еще он был зол.

 

 

- Из-за денег? - прошипел он. - И это должно меня успокоить?

- У него есть чутье, наставник, - сказал Джеймс, выступая вперед.

Что такое «чутье», я понимал. Но «наставник»? Каким образом этот туземец был наставником Джеймсу?

Упоминание о моем «чутье», казалось, упокоило туземца - человека, которого позже я буду знать как А-Табая.

- Джеймс поведал нам, что ты встречался с тамплиерами в Гаване, - сказал он. - Ты видел человека, которого они называют Мудрецом?

Я кивнул.

- Ты узнаешь его, если еще раз увидишь?

- Думаю, что да.

Он задумался на некоторое время.

- Я должен знать наверняка, - быстро проговорил он, а затем он и его люди исчезли во тьме, оставив меня с Джеймсом. Прежде, чем я успел потребовать у Джеймса объяснений, он одарил меня недобрым взглядом и поднял палец, веля мне молчать.

Джеймс взял факел, морщась от тусклого света пламени, вошел в узкий коридор, который вел глубже в храм, и жестами велел мне идти следом. Потолок был

 

 

таким низким, что мне пришлось согнуться практически пополам. Мы продвигались дальше, зная, что может таиться в этом древнем сооружении, и какие сюрпризы могут нас поджидать. В предыдущей комнате наши слова отдавались эхом - здесь же их полностью поглощал мокрый камень, который, казалось, вот-вот обвалится на нас.

- Ты втянул меня в это, Кидд! И что это был за черт?

- А-Табай, ассасин, мой наставник, - ответил Кидд через плечо.

- То есть вы все тут последователи какой-то там ненормальной религии?

- Мы ассасины, и мы следуем нашему Кредо. Но оно не велит нам действовать или подчиняться, а велит нам быть мудрыми.

Он вышел из низкого тоннеля и вошел в другой коридор, но тут мы хотя бы могли стоять в полный рост.

- Кредо, - хмыкнул я. - Валяй. Хочу услышать.

- «Ничто не истинно, и все дозволено». Это единственная истина мира.

- «Все дозволено», говоришь? А мне... мне нравится. Думать, что хочу, вести себя, как мне вздумается...

 

 

- Ты повторяешь слова, Эдвард, но ты не понимаешь их.

- Не будь таким заносчивым, Кидд, - усмехнулся я. - Я последовал за тобой сюда как за другом, и ты обманул меня.

- Я спас твою задницу, приведя тебя сюда. Они хотели убить тебя за сговор с тамплиерами. А я их от этого отговорил.

- Ну, хоть за это спасибо.

- Всегда пожалуйста.

- Так, значит, это вас тамплиеры преследовали?

- Пока ты не объявился и не устроил черт пойми что, это мы их преследовали, - хмыкнул Кидд. - Они бегали от нас в страхе. Но теперь все поменялось.

Ах, вот оно что...

Пока мы шли, я слышал шелест дерева на камне.

- Здесь еще кто-нибудь есть?

- Вполне возможно. Мы нарушаем границу.

- Кто-то наблюдает за нами?

- Даже и не сомневаюсь.

Наш разговор отдавался эхом в стенах храма. Кидд был здесь раньше? Он не говорил этого, но, казалось, знал, как открывать и закрывать двери, через

 

 

которые мы проходили, знал все лестницы и мосты. Мы взбирались выше и выше, пока не очутились перед последней дверью.

- Что бы там ни было, лучше этому стоить потраченного времени, - раздраженно сказал я.

- А это уже зависит от тебя, - загадочно ответил Кидд.

Следующее, что мы помнили, это то, как камень разверзся у нас под ногами, и мы полетели в воду.

 

 

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Путь назад был блокирован валунами, так что нам пришлось плыть под водой. Когда я уже начал думать, что не выдержу еще одной секунды под водой, мы вынырнули и оказались в бассейне с водой в огромной комнате.

Мы двинулись дальше, вышли из одной комнаты, зашли в следующую, где был выставлен бюст. Лицо оказалось знакомым мне.

- Боже ж ты мой, - воскликнул я. - Это же он. Мудрец. Но этой штуке должно быть лет сто, не меньше.

- Даже больше, - отозвался Кидд. Он перевел взгляд с меня на бюст. - Ты уверен, что это он?

- Ага, эти глаза я бы ни с чем не спутал.

- Тамплиеры хоть словом обмолвились, зачем им нужен Мудрец?

- Они взяли у него кровь для стеклянного куба, - вспомнил я с отвращением.

Для куба, который ты им отдал, услужливо подсказало подсознание, но я не чувствовал за собой вины. С чего бы?

- Такой? - спросил Кидд, демонстрируя мне такой же сосуд.

 

 

- Да. Еще они хотели допросить его насчет Обсерватории, но он сбежал.

Кидд убрал сосуд обратно в сумку и задумался на несколько минут, прежде чем отвернуться от бюста Мудреца.

- Мы закончили.

Мы вернулись, поднявшись по другой лестнице, и подошли к двери. Открыв ее, я увидел солнечный свет, увидел впервые за многие часы, и в следующую секунду я жадно вдыхал свежий воздух и благословил солнечный свет и тепло после холода в храме вместо того, чтобы проклинать его.

Впереди Кидд остановился и прислушался. Он оглянулся и жестами приказал мне вести себя тише и спрятаться. Я не понимал, что происходит, но послушался и последовал за ним. Медленно и тихо мы продвигались вперед пока не увидели А-Табая, спрятавшегося за камнем. Спрятавшегося, ибо впереди слышалась болтовня британских солдат.

Мы затаились за валуном. А-Табай развернулся ко мне и спросил:

- Статуя в храме. Она похожа на человека, что ты видел в Гаване?

- Один в один, - шепотом отозвался я.

А-Табай повернулся обратно, наблюдая за солдатами из-за валуна.

 

 

- Значит, они нашли еще одного Мудреца, - пробормотал он под нос. - Гонка за Обсерваторией началась вновь.

Было ли неправильным чувствовать возбуждение? К тому времени я уже был частью всего происходящего.

- Мы поэтому шепчем?

- Это ваших рук дело, капитан Кенуэй, - тихо произнес А-Табай. - Карты, которые ты продал тамплиерам, привели их прямиком к нам, и теперь их агенты знают все о нашей деятельности.

Кидд уже готовился ринуться вперед и атаковать солдат. Без сомнения, он чувствовал себя лучше, убивая английских солдат, а не местных, но А-Табай остановил его и посмотрел на меня.

- Они забрали и команду Эдварда.

Мое сердце пропустило несколько ударов. Только не мою команду. Не Адевале и моих людей.

Но А-Табай ушел, бросив на меня еще один взгляд и оставив духовую трубку.

- Держи, - Кидд протянул мне подобранную трубку. - Таким образом ты не привлечешь внимания и заберешь меньше жизней.

Слушая советы Кидда, мне невольно стало любопытно. Было ли это новым испытанием? Или чем-то еще? Меня готовили к чему-то? Или же оценивали?

 

 

«Пусть попробуют», - мрачно подумал я. Я принадлежал лишь себе. Я отчитывался лишь перед собой и своей совестью. Правила и прочая чушь? Спасибо, не надо.

Они могли засунуть это свое кредо куда подальше. Да и тем более, зачем бы я им сдался? Чутье? Или мои навыки в бою?

«Это вам дорого обойдется, господа», - подумал я, подкрадываясь к поляне, где держали моих людей. Надо отдать им должное, они здорово действовали на нервы солдатам, выкрикивая что-то вроде: «Развяжи меня, ублюдок, и сразись со мной в честном бою, как солдат и должен!»

Да если б вы знали, что вас ждет, уже б давно собрали свои манатки и удрали бы!

Я заложил первый дротик в трубку. Я знал, что надо сделать: убрать солдат одного за другим и сравнять наши силы, хотя бы чуть-чуть. Бедный, ничего не подозревающий туземец устроил мне диверсию, в которой я так нуждался. Неистово вопя, он вскочил на ноги и попытался бежать. Внимание солдат полностью переключилось на него. Очевидно, они были рады хоть какому-то зрелищу, поскольку они тут же вскинули ружья и открыли огонь. Звуки выстрелов были похожи на треск веток в лесу. Раздался смех, когда туземец, весь в крови, упал на землю, но солдаты не заметили, как один из них упал на месте, хватаясь за шею, куда попал мой дротик.

 

 

Как только охранники вернулись на поляну, я осторожно подкрался сзади и выпустил второй дротик в солдата. Точно. Я обхватил его сзади и поймал до того, как он упал, а затем оттащил его тело в кусты, мысленно поблагодарив Бога за своего шумного союзника. Солдаты не имели никакого понятия о моем присутствии, и мне это было на руку.

Солдат резко обернулся.

- Эй, - позвал он, ища взглядом своего товарища. - А где Томпсон?

Кусты хорошо скрывали меня. Я нащупал следующий дротик, поднес трубку к губам, глубоко вдохнул и надул щеки, как показывал Кидд. Дротик попал стражнику в шею, под челюсть, и, наверно, он подумал, что его укусил комар - ровно до того момента, как он потерял сознание.

То-то же. Из своей засады в кустах я насчитал трех убитых стражников, шестерых живых. Если у меня получится таким же образом убрать еще парочку, то остальных - пока те будут соображать, что же случилось с их товарищами - я убью легко. Своим скрытым клинком.

Сделает ли это меня ассасином? Если уж я веду себя и мыслю, как они? В конце концов, разве я не поклялся бороться с Тамплиерами?

А враг моего врага - мой друг.

 

 

Нет. Я сам по себе. Я держу ответ лишь перед собой. К черту кредо. Я годами желал быть свободным от подобной чепухи, и я не был готов так легко отказаться от этого.

Солдаты осматривались. Они начали искать своих товарищей. Я понял, что у меня не было времени убирать их по одному. Их надо было убирать всех сразу. Мне. Самому.

Шестеро против одного. Но у меня было преимущество в неожиданности. Выпрыгнув из кустов, я первым делом перерезал веревки, удерживающие Адевале. Клинок удобно лег в правую руку, пистолет - в левую. Оказавшись между двумя солдатами, я спустил курок пистолета и взмахнул саблей. Один солдат упал, когда пуля пробила его грудь, второй - когда лезвие вспороло ему горло.

Я бросил разряженный пистолет на землю, схватил второй пистолет с пояса и вновь бросился в атаку. Две новые цели. Удар клинком по диагонали, выстрел в рот второму. Третий солдат парировал мой удар, не давая мне времени вытащить третий пистолет. Мы обменялись ударами; он оказался лучше, чем я думал. Я тратил время на него, в то время как его товарищ целился в меня из мушкета и готовился спустить курок. Я упал на колено, сделал выпад клинком вверх и вогнал лезвие солдату в бок.

Грязный прием. Запрещенный прием.

В его предсмертном крике слышалась уязвленная честь, но его ноги подкосились, и он упал; его удар

 

 

прошел мимо меня, и я спокойно вогнал скрытый клинок ему под челюсть.

Грязный прием. И глупый. Ибо я оказался на земле (никогда не позволяй себе упасть в бою, помнишь?), а мой меч застрял в теле противника. Я чувствовал себя уткой. Я пытался найти свой третий пистолет, но спасти меня могло только чудо. Мокрый порох в мушкете солдата, например.

Я оглянулся и увидел, что он вот-вот спустит курок...

...но Адевале пробил его грудь своим мечом.

Я выдохнул с облегчением; Адевале помог мне встать, прекрасно понимая, что я был близок - очень близок - к смерти.

- Спасибо, Аде.

Он улыбнулся, ответил, мол, не за что, и мы вместе взглянули на солдата. Его грудь поднялась пару раз - последние вдохи - и его рука дернулась, прежде чем замереть, и нам невольно стало интересно, что бы это могло быть.