IV. 1. ДЕДУКТИВНО-НОМОЛОГИЧЕСКОЕ ОБЪЯСНЕНИЕ

Наиболее широкой известностью и почти всеобщим признанием пользуется дедуктивно-номологическая модель научного объяснения, четкую формулировку которой в современной методологии познания обычно связывают с именами К. Поппера и К. Гемпеля ². "Дать причинное объяснение некоторого события, — пишет Поппер, — значит дедуцировать описывающее его высказывание, используя в качестве посылок один или несколько универсальных законов вместе с определенными сингулярными высказываниями — начальными условиями" ³. Для иллюстрации воспользуемся его примером. Допустим, мы наблюдаем некоторое событие, состоящее в том, что нить, к которой подвешен груз 2 кг, разрывается. Мы можем спросить: почему данная нить порвалась? Ответ на этот вопрос дает объяснение, которое строится следующим образом. Нам известно общее положение, которое можно считать законом: "Для всякой нити верно, что если она нагружена выше предела своей прочности, то она разрывается". Представим данное общее утверждение в символической форме: "" x (Px ® Qx)". Нам известно также, что данная конкретная нить, о которой идет речь, нагружена выше предела ее прочности, т. е. истинно единичное предложение "Данная нить нагружена выше предела ее прочности", символически "Ра". Из общего утверждения, говорящего обо всех нитях, и единичного утверждения, описывающего наличную ситуацию, мы делаем вывод: "Данная нить разрывается", символически "Qa". Теперь наше рассуждение мы можем представить в символической форме:

² См.: Popper К R. Logik der Forschung. Wien, 1935, Hempel С G. The Function of General Laws in History // The Journal of Philosophy, V. 39, 1942, pp 35—48. Следует заметить, что основная идея дедуктивно-номологического объяснения встречается уже в работах Дж. С. Милля, А. Пуанкаре, П. Дюгема и др.

³ Поппер К. Р. Логика и рост научного знания. М., 1983, с 83.

" x (Px ® Qx)

Pa

--------------------

Qa

Это и есть один из вариантов того, что называют "дедуктивно-номоло-гическои схемой" научного объяснения.

Мы можем видеть, что она представляет собой логический вывод (в данном случае modus ponens), посылки которого называются экспланансом, а следствие — экпланандумом. Эксплананс должен включать в себя по крайней мере одно общее утверждение и экспланандум должен логически следовать из эксплананса. Мы привели простейший вариант дедуктивно-номологического объяснения. Он допускает разнообразные модификации и обобщения. В общем случае в эксплананс может входить несколько общих и единичных утверждений, а вывод — представлять собой цепочку логических умозаключений. На месте зкспланандума может находиться как описание отдельного события, так и общее утверждение, и даже теория ⁴. Гемпель разработал вариант индуктивно-вероятностного объяснения, в котором используемое для объяснения общее положение носит вероятностно-статистический характер, а вывод устанавливает лишь вероятность наступления события, описываемого экспланандумом ⁵. Если ограничиться дедуктивно-номологическим объяснением, то общую его схему можно представить следующим образом:

· C ₁, С₂ ,..., С _k Утверждение об антецедентных

условиях Эксплананс

L₁, L₂,..., L _mОбщие законы

--------------------------------------------------------------

¯ Логическая дедукция

E Описание объясняемого явления Экспланандум

Каковы наиболее характерные особенности дедуктивно-номологического объяснения? Важнейшая из них, по-видимому, состоит в том, что оно придает необходимый характер объясняемому событию. В самом деле, дедуктивно-номологическое объяснение представляет собой логическое выведение объясняемого положения из некоторых посылок, и если эти посылки истинны, а их истинность — одно из условий кор-

⁴ О разновидностях дедуктивно-номологическои схемы объяснения см.:

Никитин Е. П. Объяснение — функция науки. М., 1970.

⁵ Hempel С. G. Deductive-Nomological vs. Statistical Explanation // Minnesota Studies in the Philosophy of Science, eds. H. Feigl and G. Maxwell, V. Ill, Minneapolis, 1962.DD.98—169.

ректности объяснения, выведенное положение необходимо должно быть истинно. Выражая это в других терминах, мы можем сказать, что при дедуктивно-номологическом объяснении некоторого события мы указываем причину или условия существования этого события, и если причина имеет место, то с естественной необходимостью должно существовать и ее следствие. Обращая внимание на эту черту дедуктивно-номологического объяснения, Гемпель писал: "Два данных типа объяснения ⁶ имеют следующую общую черту: они объясняют некоторое событие, показывая, что, исходя из определенных конкретных обстоятельств и общих законов, можно было предвидеть его возникновение (предвидеть в логическом смысле этого слова) либо с дедуктивной необходимостью, либо с индуктивной вероятностью. Благодаря этой черте оба эти способа объяснения вполне удовлетворяют тому, что я рискнул назвать общим условием адекватности для объяснений... Условие, которое мы имеем в виду, сводится к следующему: любое объяснение, т. е. любой рационально приемлемый ответ на вопрос: 'Почему произошло AT, — должно дать информацию, на основании которой можно было бы достаточно уверенно считать, что событие А действительно имело место" ⁷. Мы связываем объясняемое событие с другими событиями и указываем на закономерный характер этих связей. Поэтому, если указанные законы справедливы, а условия их действия реально существуют, то обсуждаемое событие должно иметь место и в этом смысле является необходимым.

Как, например, Фарадей объяснил непонятный для него опыт Араго? Этот опыт состоял в следующем: если над магнитной стрелкой вращать медный диск, то стрелка также начнет вращаться в том же направлении; и обратно, если над подвешенным медным диском вращать магнит, то вскоре и диск начинает вращаться. Медный диск не намагничивается, поэтому магнит не может оказывать на него никакого влияния. Так почему же он все-таки вращается? Это было неясно и требовало объяснения. Фарадей ввел представление о магнитных силовых линиях, окружающих намагниченное тело; об индукционном токе, возникающем в теле при пересечении им магнитных силовых линий; о порождении магнетизма электрическим током. Это позволило ему сформулировать эксплананс искомого объяснения в виде ряда законов:

"Каждый магнит окружен магнитными силовыми линиями"; "Если проводник пересекает магнитные силовые линии, то в нем возбуждается электрический ток"; "Индукционный электрический ток порождает в проводнике магнетизм, т. е. делает его магнитом"; "Если один их на-

⁶ Имеются в виду дедуктивно-номологическое и индуктивно-вероятностное объяснения — А. H.

⁷ Гемпель К. Мотивы и "охватывающие" законы в историческом объяснении // Филосойия и методология истопии М 1977 с 75—76

ходящихся рядом магнитов вращается, то начинает вращаться и другой магнит" и т. п. Присоединив к этим общим утверждениям единичное высказывание "Данный магнит, подвешенный вблизи медного диска, вращается", Фарадеи смог вывести из них экспланандум: "Поэтому вращается и медный диск" ⁸. Этот пример показывает, что дедуктивно-номологическое объяснение связывает существование объясняемого явления с действием законов природы и благодаря этому придает явлению необходимость.

Вторая важная особенность дедуктивно-номологического объяснения, на которую мы хотим обратить здесь внимание, тесно связана с первой. Общее утверждение, входящее в его эксплананс, должно быть законом природы, т. е. выражать необходимую связь явлений. В противном случае мы не получим объяснения. Вот почему при позитивистском истолковании законов природы как выражающих только общность, совместное сопутствие или сосуществование явлений и ничего более, дедуктивно-номологическая схема не дает объяснения. В этом случае она не придает необходимости объясняемому явлению. Логический позитивизм, как известно, признавал существование только логической необходимости и отвергал причинность и каузальные связи. Для него всякое истинное общее утверждение, исключая логические тавтологии, было лишь случайно истинным. Но случайно истинное обобщение не способно дать объяснения. Возьмем в качестве примера одно из таких обобщений: "Все мужчины, работающие в Институте философии РАН, женаты". Допустим, нас просят объяснить, почему некий N, работник Института философии, женат, и в ответ мы строим такое дедуктивно-номологическое объяснение:

· Все мужчины, работающие в Институте философии, женаты.

N— мужчина, работающий в Институте философии.

Поэтому-то N и женат.

Примеры такого рода очень наглядно показывают, почему для дедуктивно-номологического объяснения не годятся случайно истинные обобщения: они не обосновывают необходимости объясняемого явления, ибо сами носят случайный характер. Такую необходимость объясняемому событию может придать только закон⁹.

* См Дорфман Я Г. Всемирная история физики с начала XIX до середины XX вв М , 1979, с. 40; Степин В С Становление научной теории. Минск, 1976, с. 111—112.

' Здесь мы подошли к проблеме, имеющей самостоятельное значение, хотя и связанной с анализом дедуктивно-номологического объяснения. Как отличить закон природы от случайно истинного обобщения? Решение этой пробле-

Не останавливаясь на рассмотрении многочисленных вопросов, относящихся к анализу различных сторон дедуктивно-номологического объяснения, его связи с предсказанием, его места в гипотетико-дедуктивной теории и т. п., кратко обсудим лишь отношение дедуктивно-номологического объяснения к пониманию. Увы, даже сама постановка вопроса о связи объяснения с пониманием до недавних пор могла показаться несколько странной: широко известно и стало чуть ли не традиционным их противопоставление, как и противопоставление "объясняющих" наук наукам "понимающим". Действительно, истолковывая объяснение как подведение под закон, мы по-видимому очень далеко отходим от понимания. Причем этот отход имеет и оправдание: пусть житейское, ненаучное представление об объяснении соединяет его с пониманием; более строгое, научное определение понятия объяснения вовсе не обязано следовать за этим представлением и вправе отвлечься от его связи с пониманием.

Почему же философы и методологи, анализирующие научное объяснение, так неохотно говорят о понимании? Потому, что содержание понятия понимания чрезвычайно неясно, почти невыразимо в том языке, которым пользуется методология научного познания. Как замечает Е. П. Никитин, "при попытке более точного анализа самым непонятным оказывается, что такое 'понятное'" ¹⁰. И каким бы ни было содержание понятия понимания, попытка соединить его с понятием объяснения сразу же вынуждает нас говорить не только об объяснении, но и о понимании фактов. Если объяснить значит сделать понятным, то объяснение явлений природы дает нам их понимание. Но в каком смысле можно говорить о понимании явлений природы? Неужели в том же самом, в котором мы говорим о понимании человека? Вопросы подобного рода показывают, с какими трудностями должна столкнуться всякая попытка соединить объяснение с пониманием. Поэтому в современной методологии научного познания эти понятия оказались так же далеки друг от друга, как Европа и Америка во времена Колумба.

Вопрос о понимании заслуживает особого рассмотрения. Однако связь понимания с дедуктивно-номологическим объяснением лежит в пределах нашей темы, поэтому мы хотим показать, каким образом можно было бы перебросить мост через разделяющий их Атлантический океан. Будем истолковывать понимание как интерпретацию, т. е. как придание, приписывание смысла вещам и событиям ". Вспомним приведенный выше пример с объяснением опыта Араго и зададимся вопросом: дало ли объяснение Фарадея еще и понимание наблюдавше-

мы позволило бы нам легко устанавливать, когда перед нам подлинное объяснение, а когда — псевдообъяснение

¹⁰ Никитин Е. П. Объяснение — функция науки. М., 1970, с. 7.

" Подробнее см об этом главы о понимании.

гося феномена? Теперь легко ответить на этот вопрос утвердительно. Фарадеи увидел в медном диске магнит, а всю ситуацию осмыслил как взаимодействие двух магнитов. Вращению медного диска он придал смысл необходимого в данных условиях явления. Предложив дедуктивно-номологическое объяснение опыта Араго, Фарадеи одновременно дал и понимание этого опыта.

Таким образом, всякое подлинное дедуктивно-номологическое объяснение фактов, придавая объясняемым фактам необходимый характер, придает им вместе с тем новый смысл, т. е. новое понимание. Следовательно, дедуктивно-номологическое объяснение является одним из средств достижения понимания природы.

IV.2. "РАЦИОНАЛЬНОЕ" ОБЪЯСНЕНИЕ

Если же для объяснения природных событий и фактов используется дедуктивно-номологическая модель, то для общественных наук, имеющих дело с объяснением человеческих действий, предлагаются иные формы объяснения. Как известно, первая статья К. Гемпеля по проблеме объяснения содержала попытку распространить дедуктивно-номологическую схему на область истории. В ответ на эту попытку канадский философ У. Дрей постарался показать, что в истории используются иные типы объяснений, в частности, тот, который он назвал "рациональным" объяснением ¹².

Суть рацоинального объяснения Дрея заключается в следующем. При объяснении поступка некоторой исторической личности историк старается вскрыть те мотивы, которыми руководствовался действующий субъект, и показать, что в свете этих мотивов поступок был разумным (рациональным). "Объяснение, — пишет Дрей, — которое стремится установить связь между убеждениями, мотивами и поступками..., я буду называть 'рациональным объяснением'" ¹³. "Задача данного объяснения, — продолжает он, — показать, что ... поступок был вполне разумным, с его собственной (т. е. деятеля — А. Н.) точки зрения" ¹⁴. Для иллюстрации и пояснения мысли Дрея рассмотрим один из типичных примеров исторического объяснения.

Всякий, знакомившийся с русской историей, по-видимому задавал себе вопрос, почему русский царь Иван Грозный, отличавшийся, как известно, жестким деспотизмом и постоянно обуреваемый страхом потерять трон, вдруг в 1575 г. добровольно отрекся от престола и уступил его татарскому хану Симеону Бекбулатовичу, состоящему на русской

¹² Dray W Laws and Explanation in Histoiy. London, Oxford University Press, 1957.

¹³ Дрей У. Еще раз к вопросу об объяснении действии людей в исторической науке // Философия и методология истории. М., 1977, с. 41.

¹⁴ Там же, с. 43.

службе? Историк так объясняет этот необычный поступок царя. Грозный вел постоянную борьбу с боярами — потомками русских удельных князей. В течении ряда лет в качестве орудия борьбы он использовал опричнину, которая нанесла серьезный удар боярской аристократии и содействовала укреплению самодержавия. Однако в конце концов опричники вызвали к себе такую ненависть во всех слоях русского общества, что Грозный был вынужден отменить ее. Но боярство все еще внушало царю опасения. Введению нового режима террора препятствовала Боярская дума. "Полностью игнорировать Боярскую дума было рискованно, особенно в тот момент, когда обнаружилось, что охранный корпус царя — его 'двор' — недостаточно надежен. Видимо, царь и его окружение долго ломали голову над тем, как без согласия думы возродить опричный режим и в то же время сохранить видимость законности в Русском государстве, пока склонность к шутке и мистификации не подсказала царю нужное решение. На сцене появилось новое лицо — великий князь Симеон. Трагедия неожиданном обернулась фарсом" ¹⁵. Итак, комедия отречения понадобилась царю для того, чтобы без помех свести счеты с теми, кто еще уцелел после всех предыдущих репрессий. Согласно модели Дрея данное объяснение можно реконструировать так: Грозный считал, что в сложившейся ситуации разумно прикрыть свои действия подставной фигурой. Поэтому он и посадил на свое место Симеона Бекбулатовича.

Как верно заметил в своем обзоре А. А. Порк, "работы Дрея и Гемпеля представляют собой как бы 'рамку', в пределах которой происходит почти вся дискуссия по историческому объяснению" ¹⁶. В чем же сущность расхождений? В полемике между сторонниками Гемпеля и Дрея основным вопросом, всплывшим на поверхность дискуссии, стал вопрос об использовании общих законов в историческом объяснении. Дрей очень ясно выразил и обосновал мнение о том, что в реальных исторических объяснениях историки почти не прибегают к помощи законов, поэтому методологической реконструкцией этих объяснений не может быть дедуктивно-номологическая схема. Сторонники же Гемпеля настаивали на том, что всякое подлинно научное — в том числе и историческое — объяснение должно опираться на закон, следовательно, дедуктивно-номологическая схема объяснения универсальна. "Никакое объяснение, то есть ничто, заслуживающее почетного титула 'объяснение' — писал, например, Р, Карнап в середине 60-х годов, — не может быть дано без обращения по крайней мере к одному закону... Важно подчеркнуть этот пункт, потому что философы часто утвержда-

¹⁵ Скрынников Р. Г. Иван Грозный. М„ 1980, с. 200.

¹⁶ Порк А. А. Проблема объяснения в современной немарксистской философии истории // Философские науки. 1983, № 4, с. 104.

ют, что они могут объяснить некоторые факты в истории, природе или человеческой жизни каким-то другим способом" ^п. Нетрудно понять, что сторонники универсальной применимости дедуктивно-номологической схемы могли атаковать позицию Дрея с двух сторон: либо отвергнуть рациональное объяснение Дрея как ненаучное, ибо оно не использует общих законов; либо попытаться показать, что рациональное объяснение все-таки опирается на закон, хотя и неявно. В обоих случаях универсальность дедуктивно-номологической схемы была бы спасена.

Сам Гемпель склонен был отрицать, что рациональное объяснение Дрея является подлинно научным: "показать, что ... действие было правильным или рациональным в данных обстоятельствах, еще не значит объяснить, почему оно фактически было произведено" ¹⁸, — писал он. Если мы вспомним условие адекватности всякого научного объяснения, сформулированное Гемпелем, то сразу же увидим, что рациональное объяснение Дрея этому условию не удовлетворяет. Оно не делает объясняемый факт необходимым. Даже зная все соображения Ивана Грозного, его ненависть к боярству и страх перед ними, мы, тем не менее, не смогли бы с полной уверенностью предсказать, что он поступит так, а не иначе. Следовательно, рациональное объяснение не является научным. Подлинно научным было бы лишь такое объяснение, из которого поступок царя вытекал с необходимостью. Однако в исторической науке — ив этом Дрей прав — такие объяснения встречаются весьма редко. Значит ли это, что история — не наука? Такой вывод обрывает дискуссию. С этой стороны нападение на позицию Дрея не приносит успеха: объявить рациональное объяснение ненаучным значит не считать историю наукой. Но тогда вообще не о чем говорить.

Приходиться предположить, что историки в своих рациональных объяснениях поступков исторических деятелей все-таки пользуются законами. Что это за законы? Гемпель и некоторые его сторонники хотели бы видеть в этих законах нечто подобное естественнонаучным законам. Почему данный железный стержень вдруг увеличился в размерах? — Потому, что он был нагрет. Увеличение размеров стержня с необходимостью следует из закона природы "Все металлические тела увеличивают свои размеры при нагревании". Спросим теперь, почему граф Пален организовал убийство Павла I? — Потому, что он считал это убийство разумным. В последнем случае поступок Палена вытекает из общего положения "Всегда, когда человек считает некоторое действие разумным, он его совершает". Защитники универсальности дедуктивно-номологической схемы склонны придавать таким положениям статус

¹⁷ Карнап Р. Философские основания физики. Введение в философию науки. М., 1971, с 43. Последнее утверждение несомненно инспирировано полемикой гемпелианцев с Дреем.

¹⁸ Гемпель К. Мотивы и охватывающие законы в историческом объяснении, с. 80.

причинно-следственных законов и считать, что совершение поступка вытекает из подобного закона с той же естественной необходимостью, с которой расширение железного стержня детерминируется его нагреванием. Если это так, т. е. если поступки людей подчиняются тем же законам, что и явления природы, то рациональное объяснение неявно содержит в себе дедуктивно-номологическую схему, которая сохраняет статус универсальной схемы научного объяснения, а история, между тем, превращается в одну из областей естествознания.

Вопрос о соотношении мотивов и действий людей мы рассмотрим ниже, ибо большая часть участников дискуссии по проблемам исторического объяснения в общих положениях, используемых историками при объяснении человеческих действий, видит все-таки не выражение причинно-следственных связей, а нормы, или правила, рационального действия. Дрей отвергает необходимость таких норм для исторического объяснения. И его отношение к этим нормам понятно, ибо в рациональные объяснения они вводятся для того, чтобы спасти применимость дедуктивно-номологической схемы в области истории. Однако использование норм приводит к новым проблемам, связанным, в частности, с выяснением их природы. Являются ли нормы рационального действия, включаемые в историческое объяснение, нормами того поколения людей, к которому принадлежит сам историк? Нет, конечно. Согласиться с этим — значит не только чудовищно модернизировать историю, но вообще покинуть ее почву. Рассматриваемые нормы должны быть нормами рационального действия, которыми руководствовались люди изучаемой страны и эпохи, т. е. выглядеть приблизительно так:

"В данную эпоху при таких-то обстоятельствах люди считали разумным поступать так-то". Например, в Древней Спарте считалось разумным пригласить к своей жене красивого молодого человека, чтобы потом иметь красивых здоровых детей. Впоследствии это перестало считаться разумным. Откуда же берет историк эти нормы рационального действия? По-видимому, он устанавливает, что известные истории индивиды А, В, С, ..., F в известных обстоятельствах поступали определенным образом. Обобщая, историк формулирует норму: "В данных обстоятельствах люди изучаемого периода поступали так-то". Казалось бы, достаточно естественная процедура, но результат получается совершенно неудовлетворительным. С одной стороны, мы попадаем в круг: в числе примеров, на которые мы опирались при формулировке своей нормы, находится и поступок того индивида, который мы затем объясняем с помощью этой нормы. С другой стороны, совершенно очевидно, что установленная норма представляет собой не более чем случайно истинное обобщение, и следовательно, не может быть использована для дедуктивного объяснения!

Отметим главный итог дискуссии. Если в исторических объяснениях не используются законы, подобные законам природы, то эти объяснения не придают объясняемым событиям, в частности, действиям исторических личностей, необходимого характера. Согласившись с условием адекватности для объяснений, предложенным Гемпелем, мы должны квалифицировать объяснения историков как ненаучные. Это означает, что идеалы и нормы научного исследования, выработанные современным естествознанием, мы считаем универсальными и те дисциплины, в которых эти нормы нарушаются, исключаем из числа наук. Вообще говоря, такой взгляд можно защищать и трудно указать аргументы, способные серьезно поколебать его, особенно если учесть, что проведение демаркационной линии между наукой и ненаукой в значительной мере является результатом соглашения. И все-таки более приемлемой нам представляется другая позиция: признать, что общественные науки — полноправные члены содружества наук, хотя и отличные от наук о природе. Тогда нарушение идеалов и норм естественнонаучного исследования в области общественных наук должно рассматриваться как свидетельство ограниченной справедливости этих норм. В частности, нарушение условия адекватности Гемпеля историческими объяснениями свидетельствует не о том, что последние ненаучны, а о том, что это условие здесь неприменимо. В самом деле, разве историк, объясняя поступок исторической личности, хочет показать, что это поступок был необходим? Неужели Р. Г. Скрынников стремился убедить нас в том, что Ивану IV-му необходимо было уступить престол татарскому хану? — Вряд ли.

Здесь постепенно становится ясной специфика рационального объяснения Дрея. В отличие от дедуктивно-номологической схемы, которая обосновывает необходимость объясняемого явления, рациональное объяснение обосновывает лишь возможность объясняемого поступка. Поэтому Дрей так упорно противится введению общих законов в историческое объяснение. Вопрос же о том, почему для понимания явлений природы нам требуется знать, что они необходимы, а для понимания действий людей в истории достаточно знать, как они оказались возможными, — это совершенно особый вопрос.