Необходимые пояснения к главе «Событие»

«Ничего особенного, допился просто».

В. Бегунов

Событие это в истории «Чайфа» фундаментальное, в некотором смысле потрясающее основы. А по­яснения необходимы потому, что со­бытие обросло легендами, у каждо­го члена группы своя версия, и все они вместе - правда. Но и ложь.

Шахрин уверен, что виной все­му история с Пенкиным, Бегунов от­некивается. Нифантьев, сам к тому времени давно завязавший, уверя­ет, что в этом деле поучаствовал: «В Твери он упал, потом проснулся и рассказал про погибшего дружка, который во сне стал его звать. Туда, к себе... Бегунов очнулся и говорит: «Антоха, он меня зовет»... Когда протрезвел, я ему говорю: «Вовян, надо предпринимать срочные меры, Пенкин-то ладно, но это звоночек, когда зовут друзья, которых пятнад­цать лет в живых нет». И после это­го он пошел». «Тогда я был напуган на самом деле», - говорит Бегунов. Но не пошел.

Гройсман уверен, что Вовка из-за него на такой шаг решился, и вот после какой истории. Снимали программу «Акустика из Рубико­на», особняк, после концерта сто­лы, Бегунов заказывает бутылку водки и укладывает ее минут в пят­надцать. Гройсман озирает поле битвы и понимает, что Бегунов пьет один. Бегунов заказывает вторую и убирает ее за те же пятнадцать ми­нут. И третью заказывает. Гройс­ман, который считает, что работа заканчивается, когда группа с точ­ки уехала, подзывает официантку: «Придумывайте, что угодно, но вод­ку ему больше не наливать». Офи­циантка ничего лучше не находит,

как сказать, что директор водку за­претил, Бегунов на дыбы:

- Ты мне запрещаешь? Ты мне кто, папа, мама?! - но самый круп­ный аргумент у него был такой:

- Я что, учитель русского языка?

«Но водки ему не дали, и уе­хал он в страшной обиде, - Гройс­ман. - Встретились месяца через два, и оказалось, что он бросил. С того времени не пьет». Коммента­рий героя повествования: «Насчет истории, которую Димка расска­зывает, так там было не две бу­тылки. У меня же годы трениро­вок, меня Антон многому научил: где две бутылки, там всегда была третья, которую выпивали в подъ­езде, а потом входили, как поло­жено».

Вот тебе и учитель русского языка...

Пил Бегунов опасно для жиз­ни. Чтобы надраться, нужно было три копейки на трамвай. Доехать до ближайших друзей, а там... «У меня во всей стране столько собутыльни­ков - это кердык какой-то! - ухмы­ляется Вовка. - Отсюда лозунг: «Друзей много, а печень одна».

Завязал сам: «Был пятиднев­ный запой, совершенно неуправля­емый, когда я понял, что вообще не контролирую себя. Пять суток бреда... И я со страшного бодуна пошел к соседу, мы выпили крас­ного вина с мясом и поехали ле­читься к человеку по фамилии До­вженко. Потому что во всех конто­рах условие: две недели не пить, а для меня это была фантазия не­сбыточная. А тут место, куда мож­но пьяным приходить».

 

Шевчук и Пастернаки

После записи Одесса, начало авгу­ста, благодать. Устроители сказа­ли, что Одесса - это уже заграни­ца, для иностранцев все дорого, поживите, поэтому с украинскими паспортами. Галанину дали пас­порт с фамилией Шершень, а Шахрину с украинской фамилией Пас­тернак. А он с женой, она тоже Па­стернак. И когда входили Вовка с Ленкой в гостиницу, наблюдатель­ные одесские администраторы спрашивали с подозрением:

- Вы Пастернаки?

-Да, мы Пастернаки... - гордо отвечали Шахрины.

А «Чайф» как раз был группой слегка мексиканской, потому что трудился за счет первого в жизни спонсора - пиво «Дос Экое». У каж­дого на спине написано: «Дос Экое». А тут Шевчук. И давай ру­гаться: «Нельзя мексиканское пиво рекламировать, надо наше «Жигу­левское» рекламировать!». Шахрин пытался возражать, что согласен рекламировать «Жигулевское», если они денег дадут. Юра обиделся, сказал, что они буржуи, сел в белый «Мерседес» и уехал.

Буржуи поехали в «Рафике».

 

Муха

(клип ужасов)

Октябрь, 1994. Уфа, клип «Семнад­цать лет». Клипмейкера звали «Му­ха» - Мухамедзянов Виталик, на­шел его Гройсман.

Дима в тот момент был мене­джером двух коллективов на по­стоянной основе - «Чайф» и «СерьГа», и у «Алисы» временно, на проект «Черная метка». Кинчев свел его с Мухой, который очень славные комиксы рисовал и хотел кому-нибудь клип снять. «А так как познакомил с ним Костя, я сказал: «Муха, сделай клип на «Черную метку». БЕС-ПЛАТ-НО». Если я его принимаю, сразу заказываю для «Чайфа» и «СерьГи». Так появи­лись «Черная метка», у «Чайфа» - «Семнадцать лет» и «Ой-йо», у Га-ланина - «А что нам надо» и «Со­бачий вальс» (Гройсман).

«Димка хотел снять «Ой-йо», - это уже Шахрин, - хотя она не из этого альбома. Но я уже вниматель­но относился к тому, что говорил Димка, были вещи, которые сперва казались нелогичными, но потом оказывалось, что он прав».

Уфа, осень, холод собачий, ре­жиссер загоняет всех на крышу де­вятиэтажки и говорит: «Нужно пой­мать режим, снимем на фоне зака­та». Ждали, когда настанет волшеб­ный миг, люди с фонограммой сиде­ли на чердаке, потому что на крыше магнитофон замерзал, отказывался работать. Потом дали команду, чайфы минут пять попрыгали по крыше и, трясясь от холода, поехали до­мой. Остальное снимали без них. Шок случился, когда момент на кры­ше получился черно-белым. Шах­рин: «Мы Муху готовы были убить, хотя на черно-белом соплей не вид­но, которые с нас свисали».

Премьера породила редкий момент полного и всеобщего едине­ния: клип не понравился всем и пол­ностью. Шахрин: «Я был дико недо­волен. Меня раздражало все, раздражал герой, который почему-то на Шевчука похож, все потом гово­рили, что у нас Шевчук в окно к ка­кой-то бабе лезет... Раздражали на герое тапочки по три рубля»...

Гройсман: «Я в ужасе на Муху наехал, делал страшные глаза и яростно пытался его запугать. Это у меня получилось, и он клип переде­лал. Стало получше, во всяком слу­чае, я уже мог выпустить его на эк­ран, но все равно мне казалось, что дело безысходное».

Если Гройсман считал, что по­сле переделки клип выпускать на экран можно, .Шахрин считал как раз наоборот. Ему не нравилось даже то, что клип нравится публи­ке. «Я сказал, что мы не работаем на потребу публике, а Дима отве­чал, что это не кино, а реклама компакта. Вот когда мы будем в со­стоянии потратиться на клип как на некое произведение, это будет сов­сем другое дело, - вздыхает Шах­рин. - Пока мы до этих времен не дожили. Я считаю, что клипов груп­пы «Чайф» еще не было. А к тем, которые были, мы отношения не имеем, я так считаю. Если есть претензии ко мне как к актеру, я го­тов их выслушать, хотя здесь я не­профессионал».

Муха понял, что клип не понра­вился, второй делал долго, месяцев пять. Шахрин: «Там есть минус по придумке, когда картинка иллюстри­рует текст, но смотрится неплохо. Муха комиксы рисует, клип мультяшный, эстетика близкая; во всяком случае, клип песне не помешал».

 

95-й

(ускоренная перемотка)

«Окрыленные этим успехом,

мы и двинулись в нормальную,

обычную, размеренную

рок-н-ролльную жизнь» .

Д. Гройсман.

Успех, которого не ждали, клипы принесли, в конечном итоге Муха свое дело сделал. Зимой с «Ой-йо» происходит второй взлет, «17 лет» становится просто популярной, 27 января в Горбушке презентация аль­бома «Пусть все будет так, как ты захочешь», хотя компакты, как поло­жено, к презентации не поспели.

Примерно в это же время Шах­рин в Екатеринбурге на «Радио СИ» открывает передачу «В Тулу со сво­им самоваром». «Прямой эфир в вечернее время, я, собираясь на пе­редачу, брал с полки пластинки, ко­торые мне хотелось бы сегодня по­слушать. И поговорить о чем-то под эту музыку. Дальше - просто: люди писали письма, поговорить уже бы­ло о чем. Была хорошая, своя ауди­тория... Вот тогда я понял, что кроме как строить, петь и на гитаре играть, я еще что-то могу. Могу один в сту­дии сидеть и знать, что там не пус­тота, с той стороны».

Кстати, телевизионных «Се­мена и Феликса» свернули еще в 93-м, стало понятно, что на уровне баловства побаловались, а дальше на халяву делать нельзя. «Телеви­дение - страшная вещь, там очень многое зависит не от тебя, а от дру­гих людей. Мы придумывали, на площадке все нормально, на экра­не плохо. И мы решили это дело по­хоронить» (Шахрин).

В апреле - первый концерт «Грачи прилетели». Возникла идея сделать такое студенческое гуляние в честь весны, большая площадка, дешевые билеты и приглашенная группа, которая в Екатеринбурге еще не выступала. «Название я придумал такое, потому что есть в нем что-то позитивное, со знаком плюс. Пригласили «СерьГу», волно­вались, потому что давно не играли во Дворце спорта, но зал был полон, фойе полное, и на улице народ ос­тался» (Шахрин).

Весной Настя Полева делает в Е-бурге презентацию альбома «Не­веста», чайфы играют «Танец на цы­почках». Мелодия Настина, но «по блюзу» и пол поменяли: «Этот танец танцуют все мальчики моего рос­та»... У Насти его танцуют девочки. Шахрин роста как раз подходящего, вывел на сцену двух девиц по два метра высотой и между ними горе­стно пританцовывал... «Мы записа­ли эту песню, она не опубликована, но в загашнике есть. Звучит хорошо, смешно и печально» (Шахрин).

Летом на Свердловской киносту­дии - клип на песню «Город мой». Де­лал некий Петя. Ну, не стоит об этом.

Летом ушел из группы Леха Жданов, звукорежиссер. «Нам бы­ло очень жаль, при всех его закидо­нах, звукарь он хороший, - Шахрин. - Леха пошел в продюсеры, сказал, что возьмет группу и через полгода сделает из нее супергруппу. Пере­убедить его было невозможно, он очень странный аргумент приводил: «У меня высшее образование, а я сижу, кручу ручки на пульте». Как будто за ручками должен сидеть че­ловек с восемью классами...».

А год юбилейный, десять лет «Чайфу», под такое дело прошел са­мый грандиозный в истории группы тур. Помог, за что Гройсман до сих пор чрезвычайно ему признателен, Александр Горожанкин, директор те­лекомпании «Вид». Вместе с «СерьГой» проехали три города в Украине и двадцать один в России, от Москвы до Барнаула. «Все как у настоящих дядьков» - два трейлера с аппара­том, Дворцы спорта, сорок киловатт звука, хороший свет, двадцать два человека обслуживающего персона­ла, свой автобус Мерседес с туале­том, с видаком, с двумя телевизорами... Длился тур почти два месяца. «Очень дружно проехали, было ве­село, были аншлаги, единственное, на Украине не очень хорошие сборы, но тогда там было совсем плохо с деньгами» (Гройсман). «Вот только после этого тура концерты в домах культуры казались дерьмом после шоколада» (Шахрин).

Осенью на студии Вити Зай­цева записали «Оранжевое наст-роение-2». Все, как в прошлый раз, но с акустическим басом и бараба­нами. И с накладкой - пригласили квартет скрипичный - «Я еще раз убедился, как они плохо играют. Они должны были играть в «Дуле с маком», и когда наконец они вы­учили ноты, ритмически добиться мы ничего не могли, свинг для них просто не существует. Но записали как-то...» (Шахрин).

Так и год прошел.

 

«Не со мной ты»

(Антон)

В декабре 95-го успели записать на «Новик-рекордз» одну песню, «Не со мной ты», поехали снимать клип, один из лучших за всю историю группы. Режиссером был Терри, Игорь Перин, старинный знакомец еще по свердловскому рок-клубу, где он был в команде помощников «Наутилуса». И еще играл в группе «Вафельный стаканчик», хотя это была не группа, а мистификация. На съемочной площадке все свои, свердловские, атмосфера велико­лепная, и происходившее вне кадра было куда смешнее, чем сам клип. Разыгрывали какие-то сценки, Бегу­нов, одетый грузчиком, изображал законспирированного генерала кос-

мических войск, в кадре подносил даме вещи, делал паскудное лицо и говорил: «Что вы делаете сегодня вечером? Может, в кабак по­едем?»... Барышня прыскала, и все снимали заново. Северин вошел в образ героя-любовника и в клипе видно, как он говорит даме: «С...ка!»... А Шахрину потом говори­ли: «У тебя профессия бармена в ру­ках, можешь деньги зарабатывать».

Но запись нигде не вышла. После съемок «Чайф» простился с Антоном.

Желание расстаться было обоюдное, но казалось важным, кто сделает первый шаг. Как ска­зано, в 92-м Антон пришел на роль наемного музыканта, но уже в 93-м «фактически стал полноценным членом группы, предлагал много идей, отношения были очень хоро­шие» (Шахрин). Потом стали пор­титься. Проект «Инсаров», создан­ный еще в 90-м, Нифантьев не рас­пустил, к 95-му работа в нем замет­но активизировалась. «Мне «Чай-фа» не хватало, мне хотелось де­лать свое, а тут я был только аранжировщиком, этого было мало», -говорит Антон, но даже не это глав­ное: «Я всегда хотел быть «Я - Ни­фантьев». А у меня это не получа­лось. Третьим я быть никогда не хо­тел, я мог быть хотя бы вторым, но не третьим». Вторым в «Чайфе» был Бегунов - куда денешься?..

«Началась «наутилусовская» болезнь, когда все нормально, но человек все время чем-то недово­лен, - это уже Шахрин, - все ему не нравится, но самое ужасное - он начал плохо говорить о песнях. Это для меня очень негативный момент. Песни - они как живые существа, мы их создаем, а потом они дают нам возможность писать новые песни. Говорить о них плохо можно на репетиции в плане «что и как пе­ределать», а он говорил везде».

«К концу года я созрел в мыс­ли, что не хочу работать с Анто­ном, - опять Шахрин, - и когда ска­зал это Бегунову, он ответил, что давно понял то же самое, но не ре­шался мне говорить. Разговоры неприятные я ни на кого не пере­кладываю, мы с ним разговаривали, я сказал: «Антон, ведь ты бы все равно ушел», - и он сказал: «Да, только не сейчас».

Нифантьев: «Это было скорее увольнение, хотя я сам к этому вел».

Бегунов: «Антон - очень пе­чальная страница, он дольше всех с нами был, мы жили вместе, это ог­ромный кусок жизни. Но когда мы грасставались, я понял, что мы ему не только не близки, а больше того».

Шахрин: «Все равно, мы мно­го соли вместе съели, так давно друг друга знали... Отношения бы­ли родственные, как с тещей, с ко­торой можно ругаться, но она все равно теща, никуда не денешься, идешь на день рождения с цвета­ми... Я и сейчас к нему отношусь как к родственнику, но работать с этим родственником не хочу».

 

Двинин

(физиономия)

Но на сей раз Шахрин подобрал басовую кандидатуру заранее.

«Славу я увидел еще до Но­вого года в баре «У дяди Вани» и подумал: «О! А этот человек иг­рает на бас-гитаре... - рассказы­вает Шахрин. - Я знал, что он уезжал в Европу работать и вер­нулся, потому что там никакой особой работы нет. И я предло­жил: пусть, если хочет, выучит пару песен, попробуем. Просто попробуем. Он сказал: «Хоро­шо». Через два дня мы встрети­лись, Слава достал тетрадь, в ко­торой были ноты почти всех на­ших песен. Почти всех! За два дня он не мог этого сделать и на мой вопрос сказал: «Я почему-то знал, что мне будет это пригла­шение, я всегда хотел играть в группе «Чайф»... Он не врал, по­тому что физически невозможно за такое время снять шестьдесят песен!».

Попробовали репетировать, Славе говорили песню, он откры­вал тетрадку и играл с листа. Ша­хрин косился на Валеру, тот мая­чил: «Хорошо»... Тут Антона и уволили.

Детство Слава Двинин про­вел в городке Первоуральске, в одном подъезде с Настей Поле­вой. С Настей дружила его стар­шая сестра, она училась в музыкальной школе, в доме стояло пиа­нино, но Славу не интересовало. В шесть лет он хотел стать Гитлером, потом просто немцем - понравился фильм «Семнадцать мгновений весны»... Потом хотел стать грузи­ном, они много денег зарабатыва­ют; грузины торговали земляными орешками на базаре...

Музыка поманила с началом полового созревания - первая гита­ра со сломанным грифом, замазан­ным эпоксидной смолой - ансамбль Дворца пионеров - школьный ан­самбль... «Танцы, халтуры играл, как ни странно, на пианино, сам ра­зобрался, ноты сам изучал. А мы были уже рокеры, ездили в Сверд­ловск динамики покупать, но не ку­пили, потому что динамики были до­рогие. Мы поехали в Билимбай и сняли рупора с вокзала. Один дежурил, двое карабкались на столб ...» (Двинин).

В конце 10-го класса, в 83-м, дал Славе один доброжелатель со­вет учиться музыке дальше. Съез­дили в Свердловск, в училище им. Чайковского, где Слава понял, что шансов у него нет никаких. Тут дру­гой доброжелатель посоветовал ид­ти на контрабас, там все время не­добор. Через неделю Двинин взял напрокат контрабас и начал по нему смычком душераздирающе водить. Сдал экзамен на четверку. Как он дальше экзамены сдавал - отдель­ная история, но позже в характери­стике прочитал: «Принят за боль­шое желание учиться».

Через год армия, общий ва­гон, Москва, Образцово-показа­тельный оркестр внутренних войск. В части маститые музыканты с высшим образованием, а Двинин с пер­вым курсом музучилища мыл полы, чистил инструменты и играл на хал­турах. После присяги на Красной площади... За два года три парада на той же площади, похоронил Сла­ва человек пятьдесят, среди кото­рых и Устинов, и Черненко... «У Ус­тинова было та-ак холодно, - рас­сказывает Двинин, - а мы в гене­ральских сапогах на картонной по­дошве. .. Надевали газеты под ките­ля, целлофан под фуражку. С Чер­ненко было проще, весна, а Усти­нов запомнился. Ну и всякие глав­ные пожарники, они помирали, а мы их хоронили. Побывал на всех кладбищах города Москвы, и за­крытых и открытых. На фестивале молодежи и студентов играл, там нас выдавали за «Оркестр высших технических училищ»...

В 86-м дембель, опять Чайник, эстрадное отделение, играл в рок-клубе с Огоньковым и Ольгой Арефь­евой, работал в ДК «МЖК», где «Чайф» репетировал, там с ними и познакомился. Но в рок-н-ролле не

прижился, работал в кабаке, потом вдруг уехал в Армению, курорт Джирмуг. «Чужая страна, дурные деньги, я зову жену, она едет, и в фе­врале 88-го война, Карабах. И я в войне. И все против нас обозлились. Кое-как мы оттуда смотались... И я понял, что со мной все, я кабацкий музыкант. Купил синтезатор, на нем играл. И потерял интерес ко всему, к жизни. Кабак...» (Двинин).

Вдруг Слава попадает в «Ас­социацию», проект Лехи Могилевского, на тот момент состоявший из только что распущенного Буту­совым «Hay». Двинин приободрил­ся, а его решили «махнуть» на Ва­дика Шавкунова, басиста «Насти». И махнули, оказался Слава у Насти Полевой, соседки бывшей. Только она так его и не вспомнила. Или вид такой сделала. Репетировали на базе «Чайфа», как раз Антон из поезда вышел, и Шахрин Славу по­просил подыграть, но появился Привалов, не вышло, хотя Двинину уже казалось, что «это «жу» не­спроста».

В конце 91-го продал Слава гитару, ушел от Насти в брокеры. Потом опять кабак. Потом Европа, первая попавшаяся страна Дания. Играл на улице. И дело, в общем-то шло, ездил каждый год до 95-го, по­том понял, что больше не может. Просто не может, и все. Остался не у дел. Но ходили тихие слухи, что Шахрин к Славе будто бы примеря­ется, доходили до Славы по принци­пу «один звукооператор говорил». Город-то маленький.

«И я почему-то купил все кас­сеты «Чайфа», которые нашел, взял тетрадку и альбома четыре на ноты перевел» (Двинин). Иначе го­воря, встреча в баре «У дяди Вани» была во всех смыслах и со всех сто­рон неслучайной. И успешной - Двинин влился в группу просто, бы­стро и вовремя.

«Впереди был новый альбом, - Шахрин, - нужно было постарать­ся сделать что-то другое, уйти из под штампа «Чайф» времен «Пусть все будет»...

 

Глава 6

Самопознание Чайфа

 

Век живи - век учись

«Век учись - дураком помрешь».

Русская народная мудрость (2 экз.).

Некоторые итоги на январь 96-го: группа существовала уже десять лет, за спиной - десять альбомов, с появлением Гройсмана и Спирина бытие ее приобрело черты относи­тельной стабильности с тенденцией движения вверх, плюс новый ба­сист. Вот актив, с которым «Чайф» вошел в новую эпоху собственного бытия.

Славка Двинин, добрый малый и хороший басист, даже не подозре­вал, что своим появлением прочер­тит грань между прошлым и буду­щим. «С приходом Славки исчез раздражитель в виде Антона, с кото­рым жили в вечном ощущении, что он что-то выкинет. Мы как-то с Во­вкой сидели, когда уже со Славкой играли, и эдак смотрели друг на дру­га с удивлением: «А какого хера мы это терпели столько лет?..» (Бегу­нов). Нет, нет, Антон Нифантьев был не плох и не хорош, он был таким, ка­ким и остался, да и дело в общем-то

не в нем. До сего момента «Чайф» переживал «блаженную пору юнос­ти», то есть тратил время и силы на борьбу с собственными комплекса­ми. Борьба эта - занятие довольно бессмысленное, потому что бороться приходится с самим(и) собой.

Время шло, чайфы взрослели по отдельности и в целом, постепен­но исчезла нужда друг перед дру­гом самоутверждаться, все стано­вилось на свои места. И стало ясно, что Антон - басист, конечно, хоро­ший, но человек чужой, что он ни­когда и не отрицал. Завершил ком­позицию Двинин, он пришелся на | место не только и не столько пото­му, что профессионал: «У нас изна­чально не главным был критерий «хороший музыкант»; «группа при­ятелей» - по этому принципу «Чайф» собирался» (Северин). С этой точки зрения Славка, человек бесконфликтный, жизнью битый, осторожный, хотя и очень непро­стой, устраивал всех. К тому же и музыкант хороший...

С его приходом «Чайф» пере­ступил из молодости в раннюю зрелость, время познания мира и себя в нем. А точнее, себя и мира в себе.

Поводов для познания было много и разных, первым стала Чечня.

Позвонили взглядовцы, сказа­ли, есть идея снять прямо в Чечне передачу к 23 февраля, быстро смонтировать и выпустить в эфир. А солдаты попросили привезти Макаревича и чайфов. «До этого к нам приходили ребята, которые были в Чечне, говорили, что мы там попу­лярны, показывали фотографии: блокпост, весь расписанный, и среди прочего - «Чайф». А в это время война зашла в тупик и нику­да не двигалась, шло такое вялое чукалово...» (Шахрин). Ехать собра­лись Шахрин с Бегуновым, на ос­тальных места не было.

Ехать куда-то далеко, на вой­ну. Что с собой на войну брать, не знали, знакомые туристы стали их готовить к жизни в полевых услови­ях: «В конечном итоге, было у нас по рюкзаку, в которых спальные мешки, ватные штаны, керосинки, сухой спирт, мы были готовы жить в горах со своим питанием» (Шахрин). «У меня рюкзак был — выше меня, приезжаем в Москву - со сто­роны это выглядело, я себе пред­ставляю... - это уже Бегунов. - Са­димся в самолет, два часа лета, и в воздухе ощущение войны, солдаты оборванные, грязные ходят»... «Только что была Москва, ночные клубы, освещенные улицы, прости­тутки, и по телевизору показывают, что где-то у нас еще и война идет, -Шахрин. - И вдруг ты из самолета выходишь, а там...».

 

Дебильная война

«Самое дикое впечатление -

это очень близко!»

В. Бегунов

Это сказал Бегунов: «Дебильная война, и грязища страшная, просто месиво, колеи - выше колена».

На вертушках в Ханхалу, там, видимо, знали, что должны приле­теть артисты, но не верили, что при­летят. В тот же вечер дали концерт в столовой, столы раздвинули, народа - человек восемьсот, мужики галдят, аппаратуры никакой. Пели с Макаревичем по очереди - он песню, чайфы песню, часа полтора играли, потом долго со всеми фотографировались для дембельского альбома... Вымо­тались, разместились в казарме, об­мыли день приезда, только легли, Шахрина будят, говорят, пришел старший лейтенант, надо его как-то успокоить, чтобы ушел. «Вечером армия пьяна была капитально! - рас­сказывает Шахрин. - Пришел па­рень с ручным пулеметом, говорит: «Буду чайфов охранять, чтобы но­чью никакая сволочь не просочи­лась»... Пьяный человек, кого он за сволочь примет?.. Я пошел: «Спаси­бо, брат, иди отдыхай, мы справим­ся», -он и ушел».

Ехали на два выступления, в Ханкале и в эфире. «Приходят лю­ди, говорят: «Ребята, что хотите, но сыграйте, - рассказывает Бегунов. - И понимаешь: ехать надо, вот и ез­дили, где в окопчике играли, где в землянке. А в каждом блиндаже - кошечки, собачечки... Мы привыкли к насилию кругом, но это насилие ненастоящее - фильмы, новости... А здесь - мальчишка, он убивает людей. Отсюда собачечки. Пацаны молодые, в глазах ужас, и ты пони­маешь, что ты им сказать ничего не можешь. Сидит пацан, глаза, как у старика. И самая страшная нагруз­ка - ночные разговоры с сотнями людей».

«Обстановка была жутко де­прессивная, - это Шахрин, - с кем ни начни говорить, от солдата до командующего, все твердили одно: «Да если бы кто-нибудь захотел эту победу, мы давно бы все сдела­ли!»... Несколько раз война подхо­дила к концу, и каждый раз давали команду «назад». А люди - солда­ты, война есть война, украсть у сол­дат победу - это катастрофа. Он бился, рисковал, друзей хоронил, и ради чего? Ради победы. И вдруг у него эту победу украли!..».

Шахрин: «Играли в десантной бригаде, нам сказали, что они толь­ко что вышли из боя, у них потери большие. В столовой мы сели на столы, они входят - в грязных ту­лупчиках, черные, закопченные, просаленные все... Мы же пред­ставляем себе десантников молод­цеватых, в беретах, кирпичи ломают, а тут салаги, другого слова нет! Шеи тонкие, уши торчат.. Их было безумно жалко. Мы видели офице­ров, которые в очень тяжелых усло­виях живут, но спрашиваешь: «Те­бе же нравится?» - «Нравится». И видели мальчишек, которых от мамки оторвали, они ничего не умеют, и помирать им не хочется, сил нет, как не хочется помирать. Идти в эту атаку не хочется, ничего не хочется, им бы домой, поесть, выспаться... Ну, не вояки, не солда­ты. В форме, а не солдаты. Они и погибают».

Четыре дня играли концерты, перед солдатами бодрились, пели песни, рассказывали веселые исто­рии «про гражданку»; пробило Ша­хрина с Бегуновым на съемках, впервые за эти дни они остались сами с собой, стали играть «Силы небесные», три раза начинали - не получается, истерика. Доиграли кое-как и долго просили взглядовцев, чтобы это в эфир не попало, неловко как-то...

Двадцать четвертого надо бы­ло играть в Улан-Удэ, чайфам сказали, что если 22-го не улетят, порт закроют, потому что на праздники наверняка будут неприятности... Был один борт в Нижний Новгород, самолет набит, как трамвай, люди летят стоя, чайфы к самолету, кри­чат: «Братцы, музыкантов пусти­те?». А там сибирский ОМОН, здо­ровенные парни, профи, только что из боя. Подвинулись, Шахрин с Бе­гуновым втиснулись, дверь захлоп­нулась, их на руках передали куда-то, Бегунова в одну сторону, Шах­рина - на второй этаж закинули, улетели.

А мальчишки остались на де­бильной войне.

Из Нижнего прилетели в Улан-Удэ, где отыграли первый концерт со Славой Двининым, 24-го февра­ля. На концерте была Ксения Стриж, она сказала: «Ребята, такое ощущение, что вы с ним играли как минимум лет десять».

 

«Чуз ор луз»

«Ездили в конечном счете

за деньги - это конечно.

Правда, это был факт скрываемый,

но дураков-то в этой стране нет!».

В. Бегунов

Примечание: «Choose or loose!» -англ. «Голосуй, или проиграешь!» - лозунг кампании 1995-96 гг. по вы­борам Билла Клинтона в президен­ты США.

Следующим относительно крупным событием стал президент­ский тур под краденым у американ­цев лозунгом. Май - июнь 1996-го. Тур все вспоминают с удовольстви­ем - поездка замечательная, ком­пания подобралась отменная, орга­низация непривычно четкая, финансовоемкая. Рассказывают, как натк­нулись по дороге на поле, поросшее дикой коноплей, как бродили по не­му в благоговении. Какой был Буту­сов хороший: «Такого светлого Сла­ву я действительно не видел за по­следние лет десять» (Шахрин).

В общем, много чего хорошего вспоминают, но интонации при этом странные, будто все время оправдываются. Или злятся, потому что уста­ли оправдываться. «Когда меня спра­шивают, я говорю, что мне не стыд­но, потому что мне было очень хоро­шо, - это Шахрин говорит. - Не знаю, как это смотрелось со стороны, внут­ри было классно, такого ощущения праздника и беззаботного веселья я не испытывал давно. А что Ельцина в результате выбрали, мне не стыдно, потому что я честно тогда не пони­мал, за кого голосовать. В конце кон­цов, у нас никогда нормального пра­вителя на Руси не было, все какие-то полусмешные. Во всяком случае, на моей памяти. И Боря вписывается в эту систему, полудурной такой дядь­ка с прибамбасами...».

Бегунов тоже говорит, что Ель­цин как мужик ему даже симпатичен, но не говорит, как ему Ельцин в роли президента... В результате долгих упражнений на пресс-конференциях два Вовки выработали универсаль­ную формулу про «дядю Борю»: «Ве­селый, танцует и на ложках играет». И оба пытаются не вспоминать, что был Борис Николаевич первым сек­ретарем Свердловского обкома партии, где они и процветали под его ру­ководством. А руководитель был на­стоящий - лично спектакли в теат­рах запрещал, лично фильмы отби­рал, в его вотчине к просмотру недо­пустимые, лично проводил в жизнь «особый культурный режим», со­гласно которому разрешенное в сто­лицах на Урале запрещалось, дабы пролетариату голову не морочить. А этой гребенкой и рокеров чесали в хвост и в гриву...

Впрочем, рокеров оправдывает именно то, что они ездили за деньги. «Понятно, что никто из ехавших в этот тур фанатом Бориса Николаеви­ча не был, - говорит Шахрин, - обыч­ный коммерческий тур, никто не аги­тировал, не кричал за Ельцина».

Агитировали за деньги, а не за президента. Что поделать, если за годы перемен все исконные во­просы русской интеллигенции са­ми собой отошли на задний план, а там и в небытие. Остался один: за какие деньги все мы готовы продаться?

Это вопрос серьезный. Тут на­до на калькуляторе считать.

 

Другая война

Странный для «Чайфа» был год, что-то вроде затяжного землетря­сения силой в полтора балла - вро­де ничего особенного, а нервно. Июль, Таджикистан, тоже война, «вообще какая-то незаметная вой­на; она, может, масштаба и неболь­шого, но постоянная» (Бегунов).

На сей раз отправились втро­ем, без Двинина, прилетели в Ду­шанбе - красивый город, зелень... «Нищета катастрофическая, как в кино про Сухова, - рассказывает Бе­гунов. - Там ставят тракторные мо­торы на автобусы, чтобы можно бы­ло ездить на соляре». Гостиница с

претензией на европейский сервис, ни воды, ни электричества. Бегунов ночью вышел на балкон осмотреться - красота!.. Стоит, потягивается, вдруг шальной трассер по небу - тю-у-у... Откуда он, куда, кто в кого стреляет?.. Город спит, трассирую­щие пули туда-сюда летают, вос­ток... Приехали на заставу, лейте­нант: «Ребята! Спасибо, что приеха­ли! Не поверите, у нас за последние пять лет два артиста на заставе бы­ло - вы да Жириновский». На выез­де с заставы плакат: «Выход за тер­риторию части запрещен, острая эпидемия холеры»...

«Заставы... Ощущение, что они заложники. Их там так мало, они семьями живут, и ты понима­ешь, что к ним на помощь не при­дет никто, если что случится... Но там бойчее народ, мужики видные, исключительно профессионалы» (Бегунов). «Офицеры сильные, уверенные в себе люди, хотя очень молодые, им лет по тридцать» (Шахрин).

Артиллерийская батарея бьет залпами, командует старший лейте-

нант, неподалеку молоденькая его жена развешивает белье на веревки. Старлей:

- Пли! Залп. Жена:

- Вася, обед готов! Старлей Вася, отрываясь от бинокля:

- Сейчас иду. Заряжай!.. Еще одно наблюдение Бегунова: «Положение женщины - просто песня для любой феминистки. Им нужно там пожить, и феминизма не будет, они вымрут от шока. Женщину можно купить! Когда мы были, это сто тысяч стоило. Только нужно ей халат купить, без халата у них нельзя»...

Шахрин: «Обстановка от Чечни отличалась очень, ощущение удов­летворенности у них есть, они себя уважают. Вертолетчики делали нам пир, и было ясно, что эти макароны с тушенкой - все, что у них есть, но это было от души!.. Они не стонали, там другие разговоры, тоже кровавые, но с каким-то юмором, весело. И во­обще, край-то создан, чтобы жить да радоваться - палку воткнул - растет, только поливай. А там нищета...».

Это все экзотика, реальность началась по возвращении домой, сели писать новый альбом.

 

«Реальный мир» и его последствия

«Только ты один - реальный мир»...

В. Шахрин

Сели в зону, за колючую проволоку. Ново Уральск называется.

Во времена советские - один из самых засекреченных городов страны, что-то там делали вредное для здоровья и человечества, потом один умелец соорудил за колючей проволокой студию и стал думать, кого там записывать. Позвал Шахрина посмотреть, Володя съездил и решил, есть в этом своя экзотика...

А время такое, когда все полу­чается. Или кажется, что получает­ся. Гройсман впервые за всю исто­рию группы подписал контракт с фирмой «Союз» еще до записи, продал альбом, которого не было. «И мы поехали писаться в Ново Уральск, получив деньги за несуще­ствующий альбом, - Шахрин, - и в

группе было настроение, что у нас все получается, и, может быть, эта внутренняя вальяжность слегка альбом попортила». Бегунов: «Мы очень неспешно писали, условия были вольготные, единственный минус - страшная жара, которая, видимо, и дала что-то мексикан­ское, ленивость какую-то».

По Ново Уральску ходили ис­ключительно в трусах, пугая строгих аборигенов и сторожевых овчарок с солдатами на поводках.

Альбом изначально виделся как очень крепкий, удачный. Была «Не со мной ты», уже раскрученная, с клипом и довольно популярная. Были «Все хорошо» и «Кто-то хит­рый», была «К тебе я полечу» на слова Кати Королевой. Шахрин эти слова нашел случайно, когда их с Бегуновым пригласили на фести­валь детской журналистики. Там Шахрин перебирал сочинения юных журналистов и наткнулся на такие строчки:

«Ничего не пишется,

просто не выходит.

Все куда-то движется,

а счастье не приходит»...

Подпись: Катя Королева, 9-й класс... И заело Вову. «Там был еще припев какой-то, я не помню, - рассказывает Шахрин. - Для песни этого было мало, но не сделать из этого песню было бы преступлени­ем. Я еще два четверостишья допи­сал, перемешал, чтобы не очень от­личалось, потом нашел эту девочку, они с мамой приехали, и я предло­жил у них текст купить. Они сразу отказались, сказали, что им и так будет хорошо»...

Шахрин: «На записи был ад­ский эксперимент - записывалось все наоборот, барабаны последни­ми. Это было интересно, но я не ду­маю, что правильно. Жарким летом мы записали очень холодный аль­бом, хотя по песням он мне нравится. У меня много получилось по текстам, и по мелодиям хорошо, но прохлад­ный, потому что весь под метроном сделан. Но так как у нас не было про­блем, как его продавать, он уже был продан, мы остались вполне доволь­ны конечным результатом».

Кто был результатом недово­лен, это критики, клип хвалили, но

не альбом. Что, впрочем, сами чайфы ждали загодя. Не ждали они другого: критические настроения стали плавно перетекать с альбома на всю группу. И особенно это по­чувствовалось в Питере, в городе, который чайфы считали и считают родным, который первым их принял и где происходили все решающие в истории группы события... И вдруг напряг именно в рок-н-ролльной ту­совке: «Мы приходили и чувствова­ли себя, будто что-то украли, что-то сделали ужасное, - вспоминает Ша­хрин, - пошли колкости в наш ад­рес, и мы никак не могли понять, что произошло». «Я не помню момент, когда именно мы поругались с Пите­ром, но отчетливо помню мое удив­ление, когда до меня дошло, что нас не любят» (Бегунов).

Осенью 96-го Питер пребывал в явном раздражении. Не город на Неве, а тусовка, «свои» люди. Те же люди в Екатеринбурге раздражены были еще больше. В Москве руга­лись критики рокерской ориента­ции. Раздражал альбом, хоть и не очень было понятно, чем именно.

Злило даже название, какое-то оно нечайфовское...

Дело не в том, что альбом вы­шел холодноват, как говорит Шах­рин, или слишком взрослый, это мнение Бегунова. Альбом был пере­ходный, группа менялась, она уже оторвалась от прошлого, но еще не добрела до будущего, и это не мог­ло не сказаться на записи. Есть в ней изрядная неопределенность.

При том, что альбом сразу стал одним из самых коммерчески ус­пешных в истории «Чайфа». Это то­же всех злило. Альбом продается хорошо, а на взгляд критики неуда­чен, значит, что-то тут не так. Да и вообще, тусовка любит, когда все бедные, но талантливые, и если ты несколько дней прилично обеда­ешь, значит, что-то у тебя с талан­том не так.

Сказалась и перманентная борьба между Питером и Москвой, вдруг питерцы поместили «Чайф» по ту сторону баррикад, записали в москвичи и стали относиться как к москвичам. Шахрин: «Стали появ­