Музыка «Чинопочитание»

ЯВЛЕНИЕ 3.

 

Степан Степанович Чубуков, помещик.

Наталья Степановна Чубукова, дочь помещика, 25-ти лет.

Иван Васильевич Ломов, сосед, здоровый, упитанный, но очень мнительный помещик.

Чубуков и Ломов (входит во фраке и белых перчатках).

Чубуков (идя к нему навстречу). Голубушка, кого вижу! Иван Васильевич! Весьма рад! (Пожимает руку.) Вот именно сюрприз, мамочка... Как поживаете?
Ломов. Благодарю вас. А вы как изволите поживать?
Чубуков. Живем помаленьку, ангел мой, вашими молитвами и прочее. Садитесь, покорнейше прошу... Вот именно, нехорошо соседей забывать, мамочка моя. Голубушка, но что же вы это так официально? Во фраке, в перчатках и прочее. Разве куда едете, драгоценный мой?
Ломов. Нет, я только к вам, уважаемый Степан Степаныч.
Чубуков. Так зачем же во фраке, прелесть? Точно на Новый год с визитом!
Ломов. Видите ли, в чем дело. (Берет его под руку.) Я приехал к вам, уважаемый Степан Степаныч, чтобы обеспокоить вас одною просьбою. Неоднократно я уже имел честь обращаться к вам за помощью, и всегда вы, так сказать... но я, простите, волнуюсь. Я выпью воды, уважаемый Степан Степаныч. (Пьет воду.)
Чубуков (в сторону). Денег приехал просить! Не дам! (Ему.) В чем дело, красавец?
Ломов. Видите ли, Уважай Степаныч... виноват, Степан Уважаемыч... то есть, я ужасно волнуюсь, как изволите видеть... Одним словом, вы один только можете помочь мне, хотя, конечно, я ничем не заслужил и... и не имею права рассчитывать на вашу помощь...
Чубуков. Ах, да не размазывайте, мамочка! Говорите сразу! Ну?
Ломов. Сейчас... Сию минуту. Дело в том, что я приехал просить руки у вашей дочери Натальи Степановны.
Чубуков (радостно). Мамуся! Иван Васильевич! Повторите еще раз — я не расслышал!
Ломов. Я имею честь просить...
Чубуков (перебивая). Голубушка моя... Я так рад и прочее... Вот именно и тому подобное. (Обнимает и целует.) Давно желал. Это было моим всегдашним желанием. (Пускает слезу.) И всегда я любил вас, ангел мой, как родного сына. Дай бог вам обоим совет и любовь и прочее, а я весьма желал... Что же я стою, как болван? Опешил от радости, совсем опешил! Ох, я от души... Пойду позову Наташу и тому подобное.
Ломов (растроганный). Уважаемый Степан Степаныч, как вы полагаете, могу я рассчитывать на ее согласие?
Чубуков. Такой, вот именно, красавец и... и вдруг она не согласится! Влюблена, небось, как кошка и прочее... Сейчас! (Уходит.)

Ломов нервно ходит по сцене, явно волнуется, ломает руки и пр.

Чубукова (входит). Ну вот, ей-богу! Это вы, а папа говорит: поди, там купец за товаром пришел. Здравствуйте, Иван Васильевич!

Ломов. Здравствуйте, уважаемая Наталья Степановна!

Чубукова. Отчего вы у нас так долго не были? Садитесь... (Садятся)

Хотите канапэ?

Ломов. Нет, благодарю вас, я уже кушал.

Чубукова. Курите... Вот спички... (Ломов берет спички, вертит их, потом удивленно смотрит на них, робко кладет обратно на столик) Погода великолепная, а вчера такой дождь был, что рабочие весь день ничего не делали. Вы сколько копен накосили? Я, представьте, сжадничала и скосила весь луг, а теперь сама не рада, боюсь, как бы мое сено не сгнило. Лучше было бы подождать. Но что это? Вы, кажется, во фраке! Вот новость! На бал едете, что ли? Между прочим, вы похорошели... Вправду, зачем вы таким франтом?

Ломов (волнуясь). Видите ли, уважаемая Наталья Степановна... Дело в том, что я решился просить вас выслушать меня... Конечно, вы удивитесь и даже рассердитесь, но я... (В сторону.) Ужасно холодно!

Чубукова. В чем дело? (Пауза) Ну?

Ломов. Я постараюсь быть краток. Вам, уважаемая Наталья Степановна, известно, что я давно уже, с самого детства, имею честь знать ваше семейство. Моя покойная тетушка и ее супруг, от которых я, как вы изволите знать, получил в наследство землю, всегда относились с глубоким уважением к вашему батюшке и к покойной матушке. Род Ломовых и род Чубуковых всегда находились в самых дружественных и, можно даже сказать, родственных отношениях. К тому же, как вы изволите знать, моя земля тесно соприкасается с вашею. Если вы изволите припомнить, мои Воловьи Лужки граничат с вашим березняком.

Чубукова. Виновата, я вас перебью. Вы говорите «мои Воловьи Лужки»... Да разве они ваши?

Ломов. Мои-с...

Чубукова. Ну, вот еще! Воловьи Лужки наши, а не ваши!

Ломов. Нет-с, мои, уважаемая Наталья Степановна.

Чубукова. Это для меня новость. Откуда же они ваши?

Ломов. Как откуда? Я говорю про те Воловьи Лужки, что входят клином между вашим березняком и Горелым болотом.

Чубукова. Ну, да, да... Они наши...

Ломов. Нет, вы ошибаетесь, уважаемая Наталья Степановна, — они мои.

Чубукова. Опомнитесь, Иван Васильевич! Давно ли они стали вашими?

Ломов. Как давно? Насколько я себя помню, они всегда были нашими.

Чубукова. Ну, это, положим, извините!

Ломов. Из бумаг это видно, уважаемая Наталья Степановна. Воловьи Лужки были когда-то спорными, это — правда; но теперь всем известно, что они мои. И спорить тут нечего. Изволите ли видеть, бабушка моей тетушки отдала эти Лужки в бессрочное и в безвозмездное пользование крестьянам дедушки вашего батюшки за то, что они жгли для нее кирпич. Крестьяне дедушки вашего батюшки пользовались безвозмездно Лужками лет сорок и привыкли считать их как бы своими, потом же, когда вышло положение...

Чубукова. И совсем не так, как вы рассказываете! И мой дедушка, и прадедушка считали, что ихняя земля доходила до Горелого болота — значит, Воловьи Лужки были наши. Что ж тут спорить? — не понимаю. Даже досадно!

Ломов. Я вам бумаги покажу, Наталья Степановна!

Чубукова. Нет, вы просто шутите или дразните меня... Сюрприз какой! Владеем землей чуть ли не триста лет, и вдруг нам заявляют, что земля не наша! Иван Васильевич, простите, но я даже ушам своим не верю... Мне не дороги эти Лужки. Там всего пять десятин, и стоят они каких-нибудь триста рублей, но меня возмущает несправедливость. Говорите что угодно, но несправедливости я терпеть не могу.

Ломов. Выслушайте меня, умоляю вас! Крестьяне дедушки вашего батюшки, как я уже имел честь сказать вам, жгли для бабушки моей тетушки кирпич. Тетушкина бабушка, желая сделать им приятное...

Чубукова. Дедушка, бабушка, тетушка... ничего я тут не понимаю! Лужки наши, вот и всё.

Ломов. Мои-с!

Чубукова. Наши! Хоть вы два дня доказывайте, хоть наденьте пятнадцать фраков, а они наши, наши, наши!.. Вашего я не хочу и своего терять не желаю... Как вам угодно!

Ломов. Мне, Наталья Степановна, Лужков не надо, но я из принципа. Если угодно, то, извольте, я вам подарю их.

Чубукова. Я сама могу подарить вам их, они мои!... Всё это, по меньшей мере, странно, Иван Васильевич! До сих пор мы вас считали хорошим соседом, другом, в прошлом году давали вам свою молотилку, и через это самим нам пришлось домолачивать свой хлеб в ноябре, а вы поступаете с нами, как с цыганами. Дарите мне мою же землю. Извините, это не по-соседски! По-моему, это даже дерзость, если хотите...

Ломов. По-вашему выходит, значит, что я узурпатор? Сударыня, никогда я чужих земель не захватывал и обвинять меня в этом никому не позволю... (Быстро идет к графину и пьет воду.) Воловьи Лужки мои!

Чубукова. Неправда, наши!

Ломов. Мои!

Чубукова. Неправда! Я вам докажу! Сегодня же пошлю своих косарей на эти Лужки!

Ломов. Что-с?

Чубукова. Сегодня же там будут мои косари!

Ломов. А я их в шею!

Чубукова. Не смеете!

Ломов (хватается за сердце). Воловьи Лужки мои! Понимаете? Мои!

Чубукова. Не кричите, пожалуйста! Можете кричать и хрипеть от злобы у себя дома, а тут прошу держать себя в границах!

Ломов. Если бы, сударыня, не это страшное, мучительное сердцебиение, если бы жилы не стучали в висках, то я поговорил бы с вами иначе! (Кричит.) Воловьи Лужки мои!

Чубукова. Наши!

Ломов. Мои!

Чубукова. Наши!

Ломов. Мои!

 

Чубуков (входя). Что такое? О чем кричите?

Чубукова. Папа, объясни, пожалуйста, этому господину, кому принадлежат Воловьи Лужки: нам или ему?

Чубуков (Ломову). Цыпочка, Лужки наши!

Ломов. Да помилуйте, Степан Степаныч, откуда они ваши? Будьте хоть вы рассудительным человеком! Бабушка моей тетушки отдала Лужки во временное, безвозмездное пользование крестьянам вашего дедушки. Крестьяне пользовались землей сорок лет и привыкли к ней, как бы к своей, когда же вышло Положение...

Чубуков. Позвольте, драгоценный...

Ломов. А я вам докажу, что они мои!

Чубуков. Не докажете, любимец мой.

Ломов. Нет, докажу!

Чубуков. Мамочка, зачем же кричать так? Криком, вот именно, ничего не докажете. Я вашего не желаю и своего упускать не намерен. С какой стати? Уж коли на то пошло, милаша моя, ежели вы намерены оспаривать Лужки и прочее, то я скорее подарю их мужикам, чем вам. Так-то!

Ломов. Не понимаю! Какое же вы имеете право дарить чужую собственность? Нет, вы просто меня за дурака считаете и смеетесь надо мною! Мою землю называете своею да еще хотите, чтобы я был хладнокровен и говорил с вами по-человечески! Так хорошие соседи не поступают, Степан Степаныч! Вы не сосед, а узурпатор!

Чубуков(угрожающе). Что-с? Что вы сказали? Что вы сказали, милостивый государь?

Чубукова. Воловьи Лужки наши, и я не уступлю, не уступлю, не уступлю!

Ломов. Это мы увидим! Я вам судом докажу, что они мои!

Чубуков. Судом? Можете подавать в суд, милостивый государь, и тому подобное! Можете! Я вас знаю, вы только, вот именно, и ждете случая, чтобы судиться и прочее... Кляузная натура! Весь ваш род был сутяжный! Весь! Дед ваш пил запоем, а младшая тетушка, вот именно, Настасья Михайловна, бежала с архитектором и прочее..

Ломов. А ваша мать была кривобокая. (Хватается за сердце.) В боку дернуло... В голову ударило... Батюшки!.. Воды!

Чубуков. А ваш отец был картежник и обжора!

Чубукова. А тетка — сплетница, каких мало!

Ломов. Левая нога отнялась... А вы интриган... Ох, сердце!.. И ни для кого не тайна, что вы перед выборами под... В глазах искры... Где моя шляпа?

Чубуков. А сами вы, вот именно, ехидный, двуличный и каверзный человек! Да-с!

Ломов. Вот она, шляпа... Сердце... Куда идти? Где дверь? Ох!.. Умираю, кажется... Нога волочится... (Идет к двери.)

Чубуков (ему вслед). И чтоб ноги вашей больше не было у меня в доме!

Чубукова. Подавайте в суд! Мы увидим!

Ломов уходит пошатываясь.

Чубуков. К чёрту! (Ходит в волнении.)

Чубукова. Каков негодяй? Вот и верь после этого добрым соседям!

Чубуков. Мерзавец! Чучело гороховое!

Чубукова. Урод этакий! Присвоил себе чужую землю, да еще смеет браниться.

Чубуков. И эта кикимора, эта, вот именно, куриная слепота осмеливается еще делать предложение и прочее! А? Предложение!

Чубукова. Какое предложение?

Чубуков. Как же! Приезжал за тем, чтоб тебе предложение сделать.

Чубукова. Предложение? Мне? Отчего же ты раньше мне этого не сказал?

Чубуков. И во фрак потому нарядился! Сосиска этакая! Сморчок!

Чубукова. Мне? Предложение? Ах! (Падает в кресло и стонет.) Вернуть его! Вернуть! Ах! Вернуть!

Чубуков. Кого вернуть?

Чубукова. Скорей, скорей! Дурно! Вернуть! (Истерика.)

Чубуков. Что такое? Что тебе? (Хватает себя за голову.) Несчастный я человек! Застрелюсь! Повешусь! Замучили!

Чубукова. Умираю! Вернуть!

Чубуков. Тьфу! Сейчас. Не реви! (Убегает.)

Чубукова (одна, стонет). Что вы наделали! Вернуть! Вернуть! Вернуть!

 

Музыка. Занавес.

 

Авансцена.

Чинно прохаживается Городовой, высунув языки и тараща глаза, с азартом бегут визитеры – ТАНЦЕВАЛЬНЫЙ ЭТЮД...

Вдруг слышится пронзительный полицейский свист.

Луч света: на тротуаре лежит прилично одетый молодой господин в шубе и новых резиновых калошах... Грудь медленно и тяжело дышит, глаза закрыты...

Городовой. Разойдитесь! Идите дальше! Нечего вам здесь глядеть! Мертвых людей никогда не видали, что ли? Нарррод... (толкает чиновника) Господин! (толкает) Господин, не велено тут лежать! Ваше благородие!

Но господин - ни гласа, ни воздыхания...

Городовой (рассматривая одежду господина). Хорошие штаны! Должно, рублей шесть стоят! И жилетка ловкая... Ежели по штанам судить, то из благородных...

Вид молодого господина жалок – галстук-бабочка съехал набок, волосы взъерошены и пр.

Городовой. Что у вас болит?

Молодой господин (бормочет , тупо глядя в потолок и тяжело дыша). С Новым годом, с именинами, Христос воскресе...

Городовой. И вас также... Но... что у вас болит?

Молодой господин (тяжело дыша). Я – титулярный советник Герасим Кузьмич Синклетеев.

Городовой. Отчего вы упали? Припомните-ка! Вы пили что-нибудь?

Молодой господин. Не... нет... Ошалел-с... Я... я визиты делал...

Городовой Много, стало быть, визитов сделали?

Молодой господин. Не... нет, не много-с... От обедни пришедши... выпил я чаю и пошел к Николаю Михайлычу... Тут, конечно, расписался... Оттеда пошел на Офицерскую... к Качалкину... Тут тоже расписался... Еще, помню, тут в передней меня сквозняком продуло... От Качалкина на Выборгскую сходил, к Ивану Иванычу... Расписался...От Ивана Иваныча, к купцу Хрымову рукой подать... Зашел поздравить... с семейством... Предлагают выпить для праздника... А как не выпить? Обидишь, коли не выпьешь... Ну, выпил рюмки три... колбасой закусил... Оттуда на Петербургскую сторону к Лиходееву... Хороший человек... Расписался у Лиходеева... От него пошел к Пелагее Емельяновне... Тут завтракать посадили и кофеем попотчевали. От кофею распарился, оно, должно быть, в голову и ударило... От Пелагеи Емельяновны пошел к Облеухову... Облеухова Василием звать, именинник... Не съешь именинного пирога - обидишь... Съел кусок пирога: выпил рябиновой и пошел на Садовую к Изюмову... У Изюмова холодного пива выпил... в горло ударило... От Изюмова к Кошкину, потом к Карлу Карлычу... оттеда к дяде Петру Семенычу... Племянница Настя шоколатом попоила... Потом к Ляпкину зашел... нет, вру, не к Ляпкину, а к Дарье Никодимовне. От нее уж к Ляпкину пошел... Ну-с, и везде хорошо себя чувствовал... Потом у Иванова, Курдюкова и Шиллера был, у полковника Порошкова был, и там себя хорошо чувствовал... У купца Дунькина был... Пристал ко мне, чтоб я коньяк пил и сосиску с капустой ел... Выпил я рюмки три... пару сосисок съел - и тоже ничего... Только уж потом, когда от Рыжова выходил, почувствовал в голове... мерцание... Ослабел... Не знаю, отчего...

Городовой. Вы утомились... Отдохните немного, и мы вас домой отправим...

Молодой господин (стонет). Нельзя мне домой... Нужно еще к зятю Кузьме Вавилычу сходить... к экзекутору, к Наталье Егоровне... У многих я еще не был...

Городовой. И не следует ходить.

Молодой господин. Нельзя... Как можно не поздравить? Нужно-с... Не сходи к Наталье Егоровне, так жить не захочешь... (поднимается и пытается встать)

Городовой. Домой езжайте, если хотите, но о визитах вам думать даже нельзя...

Молодой господин. Ничего-с, бог поможет...(вздыхает) Я потихонечку пойду...

Господин медленно поднимается, кутается в шубу и, пошатываясь, выходит на улицу.

 

Музыка.

Автор. Разбитый, помятый, без задних ног возвращаетесь вы к вечеру домой. Вас встречает ваша, извините за выражение, подруга жизни...

Верочка. Ну, у всех были? Что же ты не отвечаешь? А? Как? Что-о-о? Молчать! Сколько потратил на извозчика?

Господин. Пя... пять рублей восемь гривен...

Верочка. Что-о-о? Да ты с ума сошел! Миллионер ты, что ли, что тратишь столько на извозчика? Боже, он сделает нас нищими!

Автор. Засим следует нотация за то, что от вас вином пахнет, что вы не умеете толком рассказать, какое на Леночке платье, что вы - мучитель, изверг и убийца... Под конец, когда вы думаете, что вам можно уже завалиться и отдохнуть, ваша супруга вдруг начинает обнюхивать вас, делает испуганные глаза и вскрикивает.

Верочка. Послушайте, вы меня не обманете! Куда вы заезжали, кроме визитов?

Господин. Ни... никуда...

Верочка. Лжете, лжете! Когда вы уезжали, от вас пахло виолет-де-пармом, теперь же от вас разит опопанаксом! Несчастный, я всё понимаю! Извольте мне говорить! Встаньте! Не смейте спать, когда с вами говорят! Кто она? У кого вы были?

Молодой господин таращит глаза, крякает и в обалдении встряхивает головой...

Верочка. Вы молчите?! Не отвечаете? (заламывает руки и закатывает глаза) Уми...

умираю! До... доктора! За-му-учил! Уми-ра-аю!

Автор. Теперь, милый мужчина, одевайтесь и скачите за доктором.

Этот сорт народа -
тих
и бесформен,
словно студень,-
очень многие
из них
в наши
дни
выходят в люди.
Жизнь
его
идет на лад;
на него
не брошу тень я.
Клад его -
его талант:
нежный
способ
обхожденья.

Музыка.