Ценности технократизма

 

Для рассмотрения я выделил и описал самые важные, на мой взгляд, ценности технократизма: прогресс, обладание, объективность, заменяемость, управляемость, всерешаемость, безответственность(«ответственность» с точки зрения технократизма») и редукционизм.

Само представление о ценностях технократизма связано с их материальным воплощением в технике и технологиях. Если в религиозном и антропоцентрическом мышлении ценности нематериальны, то технократизм демонстрирует иное видение ценностей. Это, конечно, не отрицает наличия идеальной составляющей технократической этики, но эта составляющая всегда имеет некоторое материальное воплощение.

Прогресс в технократизме – самая главная и легко заметная ценность. Ею освящаются любые действия и на ее основании осуждается любое ограничение. Все, что служит прогрессу, самоцельно и самоценно, все, ему противостоящее, должно быть устранено.

Прогресс как следствие научного познания мира распространен на все стороны жизни. Но, в отличие от научного познания и основанного на нем прогресса, технократические представления лишены скептической составляющей. Если в этосе науки «организованный скептицизм» является условием развития науки, то для этики технократизма скепсис недопустим. Прогресс не может быть поставлен под сомнение, – с точки зрения технократов он является обязательным условием, существования мира; стабильность мыслится только как стабильный прогресс.

Все те, кто мыслит технократично, лишены скептической составляющей. Для них предпочтение будущего настоящему и прошлому – это часть мировоззрения. Ради будущего они пренебрегают прошлым, часто уничтожая его.

 

[ 38 ]

 

Ценность прогресса[23] охватывает и веру в прогресс общества, материальное воплощение которой отражается в инженерных конструкциях, в реализации социальных программ и т.п., воспринимаемое нами как «блага цивилизации». Эта ценность уже не может базироваться на научных основаниях. Она опирается на эксплуатируемое экономикой желание человека жить все лучше и лучше, причем удовлетворение этого желания должно осуществляться постоянно, во все возрастающем объеме.

Ценность обладания, рассмотренная Э.Фроммом, противопоставлялась им ценности бытия [93. С. 22]. При технократическом мышлении ценности иметь или быть уже не конкурируют[24]. Они не выступают как основания для двух различных стратегий поведения – они становятся единой ценностью, и выбор стратегии оказывается невозможным – альтернатива просто отсутствует. Общество потребления возможно только как общество, пронизанное доминантной ценностью иметь – это и означает для такого типа общества – быть.

В технократической этике существует тождественность нравственно допустимого и технически возможного[25] [39. С. 136]; собственно говоря, неразличение живого и мертвого [101. С. 21]. В этом аспекте технократическое мышление отличается от «ха-

 

[ 39 ]

 

рактерологической некрофилии», предложенной Э.Фроммом. Технократ знает, что есть живое и неживое, но не видит причин, по которым живое не должно подчиняться железной воле и рациональной логике. Управление производством, социумом, поведением индивидуума, использование геосфер – все может и должно подчиняться разуму управленца. Это может быть проиллюстрировано следующим пассажем из книги Ф.Г.Юнгера: «чиновник легко может вообразить, что в мире царит идеальный порядок на том основании, что он аккуратно ведет свой архив» [102. С. 197].

Ценность объективности основывается на развитии науки, претендовавшей на объективную истину. Объективность воплощается в заключениях экспертов, в бизнес-планах, всевозможных документах. С точки зрения технократического мышления вне документа никакой технической реальности не существует [41]. Но если философия и социология науки [56] уже показали необоснованность претензии науки на объективность, то в технократической этике ничего подобного не произошло. Технократическая объективность снимает ответственность с человека. Такая объективность неумолима и всесокрушительна, никто не может ей противостоять – человек не более чем исполнитель объективных законов природы или общественного развития. Вот только сама объективность в технократической этике становится субъективной. Человек как мера объективности, а наука как арбитр этой объективности – вот истинное значение этой ценности. При этом игнорируется тот факт, что научное знание всегда представлено в виде конкурирующих между собой теорий, непосредственно связанных с группами ученых, эти теории создающих и отстаивающих. «Самостоятельная жизнь» научных теорий, их способность «возникать», «формироваться», «развиваться», «разрушаться» – не более чем иллюзия, возникшая на основании доминирования ценности объективности в научном познании. Сами теории не в состоянии эволюционировать. Их существование подчинено не объективным законам развития научного знания, а непосредственной деятельности ученых, за-

 

[ 40 ]

 

нятых развитием научного знания [56]. Поэтому попытка обосновать любое решение, основываясь на научной точке зрения, сводится к поиску и опоре на тех ученых, которые поддерживают выгодную точку зрения[26]. Этическая проблема обоснования поступка в технократизме сводится к выбору группы ученых, способных поддержать уже выбранное направление. Если такой группы не существует, то она создается при помощи финансирования или иным способом[27]. Опора на подходящую группу ученых придает отстаиваемой точке зрения ореол объективности и беспристрастности, а возможные альтернативы отвергаются, как «субъективные». Ценность объективности в технократической

 

[ 41 ]

 

этике иная, чем в традиционном, сформированном наукой смысле. Объективность для технократа служит оправданием для уже сделанного им выбора.

Ценность заменяемости имеет свои корни в инженерной деятельности. Стандартизация, сыгравшая важную роль в научно-техническом прогрессе, в технократической этике была перенесена на общественные отношения. Слова И.Сталина: «Незаменимых у нас нет», – адекватно отражают данную ценность технократического мышления. В двадцатые-тридцатые годы прошлого века в СССР становятся не нужны высококультурные инженеры-интеллигенты. Промышленность и общественный строй нуждаются в технократах-исполнителях воли партии и народа [19. С. 188], [21. С. 110].

Представление о человеке как заменяемом технологическом элементе широко распространено и в странах «золотого миллиарда». Несмотря на то, что для европейской культуры ценность индивидуальности была доминирующей, она претерпела определенные трансформации, превратившие ее в ценность заменяемости. Устоявшееся представление о «ценности личности» сохраняется лишь как популярный брэнд. Наиболее заметен этот процесс в системе образования, где реальная личность учащегося на экзамене подменяется результатами тестирования. При этом модель изучаемой личности создается на базе «объективных» данных, полученных при помощи стандартных вопросов. В общественной жизни личность становится все более управляемой при помощи социальных технологий, а в дальнейшем контроль за поведением планируется усилить за счет технологий трансформации генома человека. В таких условиях ценность личности становится неразличимой на фоне ценности заменяемости. На основании глобальных миграционных процессов формируется система поиска сотрудников с заданными профессиональными качествами. Попытки стран защитить свои трудовые ресурсы от наплыва мигрантов – не более чем отживающий свой век элемент доглобальной экономики. В таких условиях можно не переучивать сотрудников, а заменять на мигрантов; это особенно

 

[ 42 ]

 

заметно в сфере обслуживания и строительства. Но и в сфере высокоинтеллектуального труда миграция становится способом решения всех проблем. «Перекачка мозгов» из стран с высоким уровнем образования в страны, способные дать интеллектуальным мигрантам необходимые условия для жизни и творчества, широко распространена. Лидером глобализационных процессов является США. В этой стране в реальном и теневом секторах экономики огромную роль играют мигранты. Для Америки практически нет необходимости поддерживать собственную систему образования, так как потребность в профессионалах легко может быть удовлетворена за счет легализованных иностранцев. С развитием глобализационных процессов значение ценности заменяемости будет только возрастать.

Примером доминирования ценности заменяемости в процессе образования может служить Болонский процесс. Его основная идея заключается во взаимозаменяемости элементов образовательного процесса, а не в конкуренции систем образования и достижениях личностей. В протестантском обществе, как это показал М.Вебер, успех является подтверждением избранности человека Богом к спасению. Технократическая трансформация этого принципа делает успех объективным критерием оценки личности. Ценность заменяемости служит необходимым условием существования общества потребления и обеспечения экономического и научно-технического прогресса. Высказываются предположения, что капитализм перерос индивидуализм, что он может оказаться для капитализма не функционален [цит. по: 6. С. 75]; это подтверждает сделанный мной вывод о замене ценности индивидуальной личности на ценность личности заменяемой.

Ценность управляемости возникла тогда, когда страх общества перед экономическими и политическими кризисами стал одним из доминирующих, а вера в способность научного разума творить чудеса окончательно вытеснила христианские ценности. Возможность управления позволяет рационализировать страхи, переводить их в плоскость практических решений. Доминирование ценности управляемости над иными ценностями (свободы,

 

[ 43 ]

 

демократии, личности и др.) означает, что без управляемости невозможна их реализация. Существующая тенденция усиления государственного контроля за личностью обосновывается необходимостью борьбы с международным терроризмом. Таким образом, управляемость становится определяющей и доминирующей во внутренней и внешней политике, экономике.

Управляемость и заменяемость оказываются взаимосвязанными: возможность заменять делает реальным возможность управлять, а управление в социальной сфере и означает замену одних людей на других.

Ценность всерешаемости означает то, что все проблемы будут разрешены уже существующими средствами[28], путем дополнительного финансирования и привлечения специалистов. Американский кинематограф наполнен пропагандой ценности всерешаемости. Прекрасными иллюстрациями могут служить многие голливудские фильмы[29]. В них любая проблема будет решена в кратчайший срок (обычно запускается таймер с обратным отсчетом времени) при помощи уже существующих технических устройств и технологий. Ценность всерешаемости выросла из ценности индивидуализма и опоры на собственные силы, но в симбиозе с ценностями объективности и заменяемости приобрела особые технократические черты. Возможности элементов Великой Триады абсолютизируются и воспринимаются как уже существующие, а не как лишь потенциальные возможности для решения стоящих перед человечеством проблем.

Всерешаемость вместе с объективностью не позволяют раздумывать над выбором стратегии, как и, собственно, все ценности и императивы технократизма. Проблема оправдания снята, она

 

[ 44 ]

 

и не может возникать, все может быть решено, а любое ошибочное действие исправлено. В случае проявления, так называемого, «человеческого фактора»[30] происходит замена одного индивидуума на другого для продолжения функционирования социального института. Всерешаемость находит свое воплощение в официальных документах ООН, посвященных «sustainable development» («устойчивому развитию»). В них экологическая действительность описывается так, «как будто уже существуют рецепты, позволяющие избежать возможной катастрофы и продолжать совершенствование той техногенной, потребляющей цивилизации, которая, собственно говоря, и ответственна за все те трудности, что стоят сейчас перед людьми» [65. С. 7][31].

Ценность безответственности возникает из иного соединения объективности и всерешаемости. Действительно, каким образом можно нести ответственность, если у человека не остается выбора? Сами объективные условия диктуют ему правила поведения. В этом случае объективные факторы снимают ответ-

 

[ 45 ]

 

ственность с отдельного человека. Важную роль в распространении ценности безответственности сыграла теория К.Маркса. Немецкий философ выводил законы общественного развития из объективного существования материи. Подчиненный «объективным» законам общественного развития, человек не мог нести ответственность за свои поступки, ему оставалось только осознать законы природы и следовать неумолимой логике событий.

В современном обществе формируется представление о всесилии техники, которая вот-вот освободит человека от личной дисциплины и ответственности [71. С. 82]. По мнению Х.Шельски технократическое мышление избавляет человека от ответственности до того момента, пока не наступит техногенная катастрофа и об ответственности все же придется вспоминать [15. С. 67]. Мне кажется, что тут все обстоит сложнее. В технократизме выделенная мною ценность безответственности предстает под другим названием – ответственность. Такая ответственность требует создания инструкций, способных регламентировать все стороны жизни и деятельности человека, общества, природы. Очевидно, что сделать этого нельзя, но технократ упорствует в своем нормотворчестве. Создание и следование инструкциям оценивается, как высочайшая форма ответственности, которой может обладать технократ. Обладание инструкцией, с точки зрения технократа, однозначно предписывает бытие человека, общества, природы. «Почему весь мир не может выполнять простые, очевидные предписания, выработанные на рациональной основе?» – вопрошает себя и весь мир технократически мыслящий человек, и нет ему ответа. Это молчание он воспринимает как знак согласия. «Если человек плох, а мир не совершенен, то они могут и должны быть изменены к лучшему» – продолжает он свои размышления. «А что может быть лучшей основой для таких изменений, нежели продуманная, научно обоснованная, рациональная система преобразования!» – радостно утверждает технократ, а лицо его начинает просветляться. «Необходимо только без гнева и пристрастия, т.е. объективно понять устройство мира» – завершает он свой философский экзерсис.

 

[ 46 ]

 

Рассматривая человека, как часть объективных процессов (социальных, природных, технологических), технократизм порождает безответственность. Всерешаемость вынуждает человека действовать. Безответственность порождает инструкции, выполнение которых снимает ответственность (на время!) со всех участников социального действия. Для технократической этики документирование регламента социальных действий – это способ разрешения любых этических конфликтов. Формальная инструкция позволяет рационализировать человеческое поведение, ввести его в узкие рамки. Технократу не понятно, почему реальное человеческое поведение вступает в конфликт с правилами: «Все ясно написано в параграфе 12, пункт 8!». Хотя, как кажется технократу, эта проблема может быть легко решена путем замены неподходящих индивидуумом на подходящих. Конфликт значительно глубже, он располагается на уровне психологии человека, вступающей в непримиримый конфликт с тотальной рационализацией действий. Технократизм, пытаясь все больше упорядочить человеческое поведение, порождает ответную реакцию, направленную на уменьшение регламентации, приводящую к нарушению правил и, в конечном счете, на разрушение системы тотального контроля. «Никакой технический разум не способен остановить нарастание слепой стихийности, напротив, технический разум открывает перед ней дорогу для проникновения и распространения в жизни» [102. С. 198-199].

Безответственность (или, по-технократически, «ответственность») нашла лазейку для внедрения в массовое сознание. По крайней мере, именно такой подход активно пропагандирует фабрика грез – Hollywood. Это требование «еще одного» или «последнего» шанса на исправление межличностных отношений. В кинематографе это выглядит следующим образом: после того, как один из персонажей разрушил существовавшие отношения некоторым неблаговидным поступком, наступает время сцены «выяснения отношений». Исчерпав все аргументы, провинившаяся сторона приводит последний довод: «Дай мне последний шанс исправиться!» («Увидишь – я буду хорошим!» и др.). От себя заме-

 

[ 47 ]

 

чу, что в самой попытке сохранить отношения нет ничего дурного. Плохо, что данный аргумент абсолютизируется кинематографом, в этом случае возникает уверенность в праве на последнюю попытку, как в праве на один телефонный звонок из полиции или на помощь адвоката в суде.

Когда на такой аргумент оппонент отвечает отказом, то просящий сразу занимает агрессивную позицию. Его раскаянье сменяется отстаиванием попранных «законных гражданских прав». И теперь оправдываться вынуждена уже другая сторона. (Поистине, говорю вам, проще уступить и дать последний шанс (а потом еще и еще!!!), чем объяснять, почему в очередной раз не хочешь «наступать на грабли».)

Все это иллюстрирует «безответственность» в межличностных отношениях. Действительно, зачем их ценить, когда материальные отношения стоят на более высоком фундаменте. Никто не пытается просить «дать последний шанс научиться, наконец, водить» чужую машину. Интересно, что данный сюжет не нашел отражения в американском кинематографе, хотя требования «последнего шанса» в духовной сфере встречаются часто. В действительности в материальном варианте нет никакой моральной проблемы, деньги – это святое, и никто не будет давать «шансы» за свой счет.

Само распространение ценности «безответственности» в обществе создало ситуацию в которой стало возможным появление этики ответственности Г.Йонаса [35]. Т.В.Адорно писал: «...можно с полным основанием говорить о том, что моральная проблематика возникает тогда, когда вечная, бесспорная и само собой разумеющаяся данность нравственных норм и правил поведения уже более не присутствуют в жизни какого-либо общества» [2. С. 24]. В соответствии с замечанием немецкого философа можно утверждать, что в обществе, где ценность «ответственность» играет значимую роль, сама постановка проблемы ответственности невозможна, как неактуальная. А коль скоро проблема осознана и вопрос поставлен, то само возникновение дискуссии отражает степень безответственности общества.

 

[ 48 ]

 

Ценность редукционизма заимствована технократическим мышлением из науки[32]. Выделение основной проблемы и абстрагирование от всего, принимаемого второстепенным, является частью научного метода – сведение сложного к простому. Путь, позволяющий за конечное число шагов приблизиться к решению проблемы, предложен Р.Декартом как единственный способ рационального научного познания. Технократизму свойственен перенос научного метода на все стороны бытия. Типичным примером подобного переноса являются социал-дарвинизм, марксизм, бихевиоризм и другие учения, переносящие из научных теорий правила и методы на общественную организацию людей. В данном случае получается относительно удачный способ представления всех проблем через упрощенное сведение всего сложного к простому и очевидному, но даже в применении к научному познанию редукционизм дает негативный результат. Но для технократизма редукционизм становится основополагающим способом представления мира и нахождения пути его трансформации[33]. Вне редукционизма реализовать ценность всерешаемости не представляется возможным. Действительно, всерешаемость может быть реализована только в том случае, если все основания для решения любой проблемы уже существуют и ничего принципиально нового в ней нет. Поэтому единственным способом решения выступает редукция реальности к простым, уже найденным решениям.

Одним из проявлений редукционизма является сведение комплексной трансформации реальности к изменению ее определенных фрагментов. Воздействие на выбранные участки реальности сочетается с полным игнорированием иных возможных и даже не-

 

[ 49 ]

 

обходимых вариантов воздействий и, что самое важное, игнорированием взаимосвязей между фрагментами единой реальности. Самым масштабным примером редукционизма могут служить экономические программы развития СССР. Сама попытка свести экономическую реальность к набору ограниченного числа контролируемых параметров и надежда на последующее тотальное управление экономикой на их основе объясняется доминированием редукционизма над другими ценностями.

Редукционизм в технократическом мышлении выступает как определенная базовая ценность, не подвергаемая критической рефлексии. Без редукционизма невозможно обосновать практическую ценность самого технократизма. Если нет возможности решать любые задачи, находить «простые, легко понимаемые (но неправильные) решения», то технократизм – всего лишь один из множества способов мышления. Но само отсутствие рефлексии в данной сфере делает технократизм чрезвычайно привлекательным и широко распространенным явлением. Редукционизм снимает необходимость в рефлексии и, таким образом, обеспечивает основание для безразличия.

Атараксия[34] технократизма проявляется как игнорирование традиционных ценностей добра и зла, нравственности и других базовых ценностей как теоцентризма, так и антропоцентризма. Произошел отказ и подмена традиционных ценностей европейской цивилизации – и все это произошло «неслышно». Приведу пример из архитектуры: Ле Корбюзье был обвинен в беспринципности, которая выражалась в предложении своих проектов различным стоящим у власти правительствам, не делая различия между советским, буржуазным или профашистским строем. С точки зрения технократизма эти обвинения были необоснованны. Действительно, разве от смены правительств люди утрачивают потребность в жилье? Разве планирование городов изменится от того, какая партия победит на выборах? Все обвинения бес-

 

[ 50 ]

 

почвенны, потому что технократизм стоит по ту сторону добра и зла, а техническая деятельность является внеморальным видом деятельности.

Завершая рассмотрение ценностей технократизма, замечу, что каждая новая этическая система давала что-то новое своим сторонникам. Христианский теоцентризм внедрил в мировоззрение людей чувство вселенского единения людей и Бога, подарил уверенность в загробном воздаянии и свободу воли. Он избавил человека от слепой воли случая или божественного произвола олимпийского «комитета». Человек обрел уверенность в определяемой его поведением форме загробной жизни. Ответственность человека перед Богом за свое мышление и деятельность определяла его поступки.

Антропоцентризм разорвал путы религии и освободил человека, дав ему чувство абсолютной свободы и индивидуальной ответственности. Как заметил Ф.Ницше: «Бог умер!» - и тут же вывел на подмостки философского театра «Сверхчеловека», несущего груз индивидуальной ответственности перед самим собой. В такой ситуации мышление стало относительным, любая точка зрения стала возможной. (Зато утрачивалось представление о мере и справедливости.) Признание этого права за другими людьми стало основой современной западной демократии и либерализма. Интересно, что переходной формой от антропоцентризма к техноцентризму в науке, на мой взгляд, является методологическая установка П.К.Фейерабенда. Его тезис: «Все возможно!» – отражает попытку демократизации и либерализации процесса научного познания. Вслед за этим П.К.Фейерабенд расширяет его применение и предлагает отделить науку от государства подобно тому, как от него отделена религия. Таким образом, наука уравнивается с другими формами идеологии и получает возможность в равноправной конкурентной борьбе отстаивать свои мировоззренческие, онтологические, гносеологические, аксиологические и другие утверждения. Попытка П.К.Фейерабенда предложить полное равноправие любых форм познания очень напоминает любимый теми, кто мыслит технократически, редукционизм.

 

[ 51 ]

 

Технократизм подарил надежду на непрекращающееся улучшение условий жизни и возможность разрешения всех существующих проблем [20. С. 266 – 267]. Он освободил человека от «химеры ответственности».

Приходится констатировать, что, подобно атеистическому антропоцентризму, приведшему нас в тупик абсурда, технократизм привел к экологическому кризису. Как, двигаясь в русле атеистического антропоцентризма, невозможно обрести смысл человеческого существования, так и технократическими методами невозможно разрешить экологические проблемы в био-, гео-, социосфере, а также проблемы личности.

Технократизм изумительно не эффективен. Локально он может продемонстрировать невероятные успехи и фантастические достижения, но затраченные ресурсы, несбалансированность достижений, порожденные противоречия и замаскированные проблемы – вечные спутники технократизма. Если для технологий свойственно стремление к максимальной эффективности, то технократизм формально провозглашает эффективность в качестве своих целей, но она никогда не становится ценностью.

В перечисленных свойствах технократического мышления скрыт и его «могильщик» – утопизм. Любая неудачная ситуация рассматривается технократами либо как следствие недостаточного проектирования, либо как неверное исполнение плана, либо как непредвиденное стечение обстоятельств. (Широко распространено мнение о том, что идея коммунизма хороша, но была плохо реализована в СССР, или объективные обстоятельства, такие как падение цен на нефть в конце 80-х, создали условия для конца этого эксперимента.) Виновными становятся проектировщики, исполнители, объективные события, но не само мышление. (Спектр «объективных» причин породила советская действительность: от происков мирового империализма до таких стихийных бедствий, как наступление времени сбора урожая и зимы с морозами и снегопадами. Отличились и западные персонажи: Наполеон и Гитлер отправились «завоевывать» Россию, напрочь забыв о климатических факторах, позже с их помощью объяснив свои неудачи.)

 

[ 52 ]

 

Неадекватность технократизма миру – вот причина, по которой необходимо противостоять технократическому мышлению. Любая попытка социальной трансформации общества, осуществляемая в угаре технократического мышления, будет обречена на провал, так как любое социальное воздействие будет вызывать встречное сопротивление общества, альтернативные и компромиссные варианты решения, борьбу за влияние, ресурсы и так далее. Учесть все это многообразие не представляется возможным. У технократа остается две стратегии – проводить в жизнь первоначальный план, «невзирая ни на что», или погрязнуть в инфинитном проектировании. Технократическая ориентированная трансформация общества обречена на провал еще и по причине ограниченности ресурсов, как материальных, так и духовных. И, наконец, из технократического мышления выпадает целостное видение картины планируемых трансформаций. Все решения сводятся к радикальному изменению некоторых узловых точек. Считается, что это позволит исправить все существующие недостатки.

Единство и взаимозависимость социальных, культурных и технологических процессов приводят к тому, что трансформировать отдельные элементы, не затронув всю социальную организацию, невозможно. И чем значительнее необходимые для модернизации общества преобразования, тем серьезнее сопротивление общества усилиям реформаторов [78. С. 59-60]. Эксплуатация энтузиазма масс в первые годы советской власти привела к атрофии бескорыстного труда на благо общества как целого. Естественная инерция общества, его неспособность трансформироваться с заданной скоростью были интерпретированы руководством страны, как враждебные «происки буржуазии». Сопротивление общества навязываемой сверху коллективизации и индустриализации послужило обоснованием тотальных репрессий. Бесконечное построение «развитого социализма» при Л.И.Брежневе, а потом «социализма с человеческим лицом» в эпоху М.С.Горбачева отвечало варианту инфинитного проектирования. Распад Советского союза стал закономерным следствием «перестройки» части социальных

 

[ 53 ]

 

отношений с замораживанием системы управления государством. Наконец, наивное ожидание настоящих инвестиций и демократии при размещении Стабилизационного фонда в Америке отражает объективные условия, по которым нормальная жизнь в России откладывается на неопределенный срок.

Не нужно мифологизировать технократизм, представляя его характеристики, как абсолютный набор свойств, присущий любому мыслящему технократу. Также опасно считать технократизм глобальным, неустранимым Злом. Рационализм как стремление к адекватности построенных моделей окружающей действительности постоянно указывает технократу на ошибочность его конструктов. Ставший народной поговоркой крик души: «Хотели как лучше, а получилось как всегда!» – отражает реакцию человека, наделенного властью, на результаты собственного дела. Он всегда стремиться сделать, как лучше, и искренне не понимает, почему получается иначе. Технократ не может не любить и не ценить свое дело и полученные им результаты – он не патологичен и не деструктивен в смысле Э.Фромма. Поэтому технократам (но не всем и не всегда) можно кое-что объяснить. Для этого необходима рациональная конструкция, достойная его внимания и адекватная его мышлению. Рассмотрение ценностей технократизма указывает технократу на ошибочность его конструктов, но его это не волнует. Он знает, что человек – важнейший капитал, первая производительная сила и основа современного производства.

В реальной повседневной человеческой деятельности этика и рационально сформулированные ценности остаются уделом профессионалов, озабоченных формированием философских концепций. Обыватель не размышляет об аксиологии. Для описания такого поведения необходимо перейти от этики и ценностей технократизма к рассмотрению особенностей нового мышления.

 

[ 54 ]

 

5. Технократическое мышление.

 

Сразу оговорюсь, что само по себе технократическое мышление имеет много преимуществ перед иными формами мышления. Во-первых, оно логично и последовательно. Используя это мышление, решаются многие (но не все!) практические задачи (экономические, производственные, инженерные и т.д.). Во-вторых, технократическое мышление лишено рефлексии о культуре; это позволяет, абстрагируясь от множества внешних факторов, сконцентрировать внимание на главной задаче, упростить ее до вида, поддающегося решению существующими методами[35]. В-третьих, в таком мышлении практически отсутствует различие между живым и неживым; скорее, живое должно подчиняться тем же правилам, что и неживое.

Преимущества технократического мышления особенно заметны в процессе международной интеграции. Попытки достижения консенсуса связаны с нахождением общих точек зрения и устранением разногласий. Сложности, возникающие на практике, обусловлены различными системами ценностей, интерпретациями, целями и другими факторами. Технократически мыслящая личность способна ясно сформулировать как цели, так и методы их достижения. Поэтому в ходе переговоров вырабатываются такие формулировки, которые удовлетворяют всех участников, но в содержательном пла-

 

[ 55 ]

не являются крайне бедными, ибо только в этом случае возможно согласие. Технократическое мышление упрощает существующую проблему и решает ее, но не в реальном, а в абстрактном, далеком от реальности виде. Создается имитация решения проблемы. В этом случае, чем сложнее стоящая задача, тем заметнее разница между реальной проблемой и ее формализованным выражением. Яркими примерами могут служить решения Правительства по монетизации льгот в 2005 г., по переходу на новые акцизные марки на алкоголь в 2006 г. и т.д. Причем речь идет не о самих процессах монетизации или введении новых марок, а о контрасте между реальной сложностью реформы и отображением этой проблемы в решениях.

Для различных профессиональных групп технократизм является единственным полем, в рамках которого возможен продуктивный дискурс. В тех случаях, когда технократическое мышление распространено в границах профессиональной деятельности, его негативные стороны могут быть подвергнуты критике внешними наблюдателями. В этом случае не исключена возможность выбора иного решения или коррекции уже принятого. Основанием для подобной критики является широко распространенная этическая модель, позволяющая апеллировать к высшим ценностям, стоящим над ценностями профессионального сообщества. В случае если технократическим мышлением охвачена большая часть социально активных граждан, внешняя критика становится невозможной.

На мой взгляд, опасным представляется то, что технократизм ныне вышел за пределы профессиональных сообществ и стал основой новой глобальной этики. Теперь его ценности разделяются большинством людей. Но люди не живут в реалиях профессионального сообщества, их повседневная жизнь сложна и многообразна. Поэтому использование ценностей, сформировавшихся в научной и инженерной деятельности, приводит к неадекватности как в межличностных, так и в социоприродных (экологических) отношениях.

Причины разрыва, возникающего между реальностью и ее отображением с помощью технократического мышления, а также

 

[ 56 ]

 

основания и эволюция этого типа мышления – проблемы, требующие внимательного изучения. Отчуждение, вандализм, деструктивность, экологический кризис – вот неполный перечень последствий доминирования новой технократической этики над старыми религиозными и гуманистическими (антропоцентрическими) ценностями.

Технократическое мышление и его властное проявление – технократизм – не новы [64]. Современная ситуация научно-технического прогресса предоставила технократическому типу мышления очередную возможность максимально реализоваться. Этому способствует возрастающая зависимость существования человека от техники, а также усложнение общественных процессов, возможное на основании социальных технологий. Вне технологических процессов и без использования техники современное человечество перестанет существовать.

Новые ценности и основанное на них мышление не могут не привлекать внимание критиков технократизма [88], [89]. «Техника пытается включить в себя науку о человеке, рассматривая его как винтик, как звено, как компонент технической или социально-технической системы, как агента, а не субъекта деятельности» [30. С. 191-192], – пишут отечественные психологи о технократическом мышлении. Конечно, речь здесь должна идти не о технике, а о человеческом мышлении, способном представить человека как технического агента, полностью описываемого небольшим набором профессиональных характеристик.

Для проводимого здесь анализа технократического мышления я использовал труды авторов, которые совмещали практическую деятельность с теоретизированием (философствованием) в области их профессии.

Одной из самых интересных в этом плане профессий оказалась архитектура. В ней переплелись инженерная (разнообразная техническая), естественнонаучная и философская (гуманитарная) составляющие. Влияние архитектуры на социальное устройство нельзя переоценить. Потребности нового градостроительства и реконструкции существующих поселений вызвали к жизни не только

 

[ 57 ]

 

архите