Лидеры эпохи Гуманизма и Возрождения

Начало Гуманизма восходит к Франческо Петрарке (1304-1374), создателю прекрасных сонетов, «Писем к Лауре», а также гневных обличений папской курии. Он был сыном флорентийского нотариуса. После смерти отца отказался продолжать юридическое образование и посвятил свою жизнь поэзии и свободомыслию. Он провозгласил гуманизм как новое мироощущение, сориентировав искусство и культуру на земные ценности. Главным для Петрарки становится интерес к человеку. Для воспитания доброты и духовности нужно вновь открыть обаяние цицероновских гуманитарных наук (litterae humanae). Натурализм знает многое – знает зверей, птиц, рыб, знает, сколько волос в гриве льва и сколько перьев в хвосте ястреба, - но он не отвечает на вопрос: «кто мы, откуда и куда идём».

Смысл же жизни открывается не тому, кто нагромождает силлогизмы, но тому, кто овладел искусством быть свободным. Диалектика же, с умом применённая, есть не цель, но инструмент духовного образования. Когда Парижский и Римский университеты выразили желание увенчать Петрарку лавровым венком как непревзойдённого поэта, он предпочёл признанному центру средневековой теологии и схоластики (Парижскому университету) Рим, подчёркивая тем самым преемственность гуманизма с традициями античности.

Против современного ему диалектико-схоластического рационализма выступал и Колюччо Салютати, противопоставив ему такую философию, как послание к жизни (подобное можно найти у язычника Сократа, и у Христа, и у св. Франциска Ассизского). Он утверждал первенство активной жизни над созерцательной, поставив акт воли на первое место как упражнение в свободе. Отметим, что именно он основал первую кафедру греческого языка во Флоренции. «Ты пребываешь в созерцании,- писал Колюччо, - чтобы я, напротив, мог обогащаться. Медицируй в своё удовольствие. Я же всегда буду погружён в действие, направленное к высшей цели, чтобы всякое моё деяние было полезно и мне, и семейству, и что более важно – чтобы оно послужило для пользы моим друзьям и родине, а тогда оно может послужить примером и человеческому обществу».

Леонардо Бруни (1370-1444) переводил Платона, Аристотеля, Плутарха, Ксенофонта, Демосфена и Эсхила. Он возвращается к Аристотелевскому представлению о человеке как существу «политическому». Человек осуществляется полностью и по-настоящему только в общественном и гражданском планах. А «высшее благо» - не абстракция, но то, что хорошо именно для человека. В этом пункте, отмечал Бруни, философия языческая и христианская совпадают: «и та и другая поддерживают справедливость, умеренность, силу, свободу и другие добродетели и не поддерживают качества, им противоположные».

Поджо Браччолини (1380-1459) также выступал за активную жизнь, подчёркивая назначение «литературы» в формировании человека и гражданина. Он переоценил богатство как основу государства, как то, что позволяет строить в городе соборы, монументы, украшения, поддерживать искусства и другие прекрасные начинания. Истинное благородство завоёвывается в действии: всяк куёт свою судьбу сам, говорил он, выражая одну из ключевых мыслей Гуманизма.

Эрудит и учёный Леон Баттиста Альберти (1404-1472), оказавший влияние на Леонардо да Винчи, поднимает значение человеческого опыта. Об этом свидетельствуют, в частности, его эксперименты с камерой-обскурой. Человек для Альберти – это хомо фабер, человек деятельный, производительный, ориентированный не только на самого себя, но и на возможности других людей и Города. Быть никчёмным – самый тяжкий порок человека. Отсюда проистекает его оппозиция Эпикуру, утверждавшего, что высшее счастье Бога – ничегонеделание. Ему же принадлежит урбанистическая философия градостроения по образцу античному. Роль сооружений и города состоит для Альберти в том, что они служат для установления нравственного порядка и счастья. Его слова: «Легко побеждает тот, кто не желает быть побеждённым», и «Терпит иго судьбы только тот, кто привык подчиняться», - два прекрасных эпиграфа для всего гуманистического движения.

Критика аскетизма характерна для Лоренцо Валла (1407-1457). Как последователь Эпикура, Валла толкует «наслаждение» в самом общем смысле, а не только как плотское наслаждение. С позиций христианства всё, что создала природа «не может быть не свято и не достойно похвалы, а потому свято и наслаждение. Поскольку же человек состоит из души и тела, наслаждение проявляется по-разному. Это, конечно же, чувственное наслаждение, самое низшее, а потом следуют удовольствия духа, права, искусств и культуры, а, выше всего, христианская любовь к Богу. И душа, находясь в раю, испытывает «наслаждение», счастье. Здоровое духом наслаждение выступает защитой божественной природы: ничто не лишено своей ценности: ни христианский опыт искупления, ни душа, ни тело. Ведь в христианстве высшее желание блага доступно не на земле, но на небесах. А потому благо дано не надменным, но кротким.

В своём безумно смелом «Рассуждении о подложности так называемой Дарственной грамоты Константина» Валла филологически безупречно обосновывает фальшивость этого документа. На основании этой ложной «Дарственной» Церковь узаконила свою светскую власть, ставшую источником её надменности и коррупции. Для Валлы правильная интерпретация «слова» возвращает к истине и охраняет её. Язык для него – это воплощённый дух, слово – воплощённая мысль.

Николай Кузанский (1401-1464), немецкий церковный иерарх, реформатор, мечтавший о единении церквей, автор трактата «Учёное незнание». Его интересовали проблемы бесконечности, исчисления бесконечно малых, уточнение числа π, замена юлианского календаря. Обратившись к земной жизни, гуманисты видели задачу философии в раскрытии гармонического единства духовного и материального, божественного и природного.Антропоцентризм рассматривался ими как проявление красоты, достоинства и величия человека, понимаемого как центр мироздания и высший результат божественного творения. А потому Кузанский считал, что мир не имеет границ и центр его всюду, окружность же – нигде. Земля не центр Вселенной, а на небе нет неподвижных фиксированных точек и любая часть мира движется.

Для Кузанца характерна попытка математизации философских проблем и их решений. Вот образец его раздумий.

Когда устанавливается истина о вещах, неопределённое сравнивается с определённым, неизвестное – с известным. Не то, когда исследуется бесконечное. Как таковое, оно непредставимо в какой бы то ни было пропорции и потому остаётся для нас неизвестным. Сознание такой структурной диспропорции между умом человеческим (конечным) и бесконечностью и есть, по Кузанскому, «учёное незнание». Однако в непознанном сказывается изначально известное. Так, отдельное свидетельствует о предсуществовании целого, а разнообразие – о лежащем в его основе единстве, давая понять, каким должно быть настоящее знание.

Данное противоречие подобно отношению многоугольника к кругу. «Будучи вписан в круг, он тем ему подобнее, чем больше углов имеет, он никогда не станет равен кругу, если не разрешится в тождество с ним». Т.о. максимальное различие вещей совпадает с их минимальным различием (отсутствием такового), или, другими словами, в бесконечности имеет место совпадение противоположностей. На этом пути конечные вещи могут выступать не столько как антитеза бесконечности, но и вступать с ней в некоторое символическое отношение, содержащее в себе аллюзию (аллюзия – шутка, намёк) бесконечности.

Следовательно, и в Боге, поскольку он бесконечен, все различия, которые в тварном мире противоположны между собой, совпадают. Бог есть свёртывание противоположностей и их совпадение.

Н. Кузанский преодолел, таким образом, закон здравого смысла, закон, или принцип непротиворечия («Неверно, что и А и не А одновременно»). В интуиции интеллект схватывает принцип совпадения противоположностей, недоступный ни чувственному познанию, ни рациональному дискурсу. Так и в человеке, как высшем единстве мира, есть единство природного и божественного, материального и духовного.

В 1462 году Козимо Медичи Старший дарит Марсилио Фичино (1433-1499) виллу Кареджи, чтобы тот на досуге и в спокойствии мог посвятить себя изучению и переводам Платона. Эта дата – дата рождения новой «платоновской академии». Интересно отметить, что Медичи заплатил самую высокую цену за «Герметический корпус», привезённый из Константинополя византийским философом Плифоном. Эту рукопись герцог спешно приказал перевести. Честь выполнить этот труд была столь велика, что Марсилио Фичино, по преданию, отложил свой перевод Полного собрания творений Платона и приступил к работу над переводом «Корпуса» Гермеса Трисмегиста. Помимо этого Фичино перевёл многие из классических трудов по оккультизму эпохи Возрождения, такие, как «Орфика» (сборник гимнов в честь языческих богов) и «Де триппика вита» («О тройственной жизни») (трактат об астральной магии и талисманах).

Его обоснование «первенства» и «достоинства» человека совершает решительный поворот в истории гуманистической мысли эпохи Возрождение. В своей концепции души как «копула мунди» (связь мира) Фичино в духе неоплатонизма различает душу мира, душу небесных сфер и душу живых тварей. Но его интерес обращён более всего к душе мыслящего человека. Она – высшее чудо природы. Другие вещи под Богом, - каждая в себе, - суть отдельные предметы. Будучи посредницей всех вещей, она имеет способности всех вещей. И если это так, она проникает во все вещи. Она – центр природы, сцепление мира, лицо всего, узел и связь мира. Он переосмысливает «платоническую любовь» как воссоединение в Боге человека эмпирического и метаэмпирического. Теория «платонической любви» находит почву в «новом сладостном стиле» литературы и поэзии эпохи, широко распространяясь в Италии и во Франции.

Важнейшей декларацией эпохи стала «Речь о достоинстве человека» Джованни Пико делла Мирандолы (1463-1494). Одарённейший эзотерик, «христианский каббалист», эрудит, близкий Марсилио Фичино, Мирандола утверждал, что есть особая наука – эзотерическая доктрина, связующая все представления о мире. «Ни одна наука не в состоянии доказать Божественность Иисуса Христа лучше, чем магия и каббала», - утверждал он.

В «Речи о достоинстве человека» Мирандола утверждал, что Моисей, Орфей, Зороастр, Пифагор, Иисус, Магомет и другие великие духовные учителя издревле провозглашали одно и то же учение, расходившееся лишь в отдельных деталях. Отметим, что доктрина этого «манифеста» представлена в форме мудрости, обретённой на Востоке: «Великое чудо – человек» (слова, восходящие к Гермесу).

Но почему человек являет собой большое чудо? Все творения онтологически определены по сущности быть тем, что они есть, а не иным. Человек же, напротив, единственный из творений, помещён на границе двух миров, свойства которого не предрешены, но заданы таким образом, что он сам лепит свой образ согласно заранее выбранной форме. Человек способен быть творцом самого себя. В нём есть семена любой жизни и в зависимости этих семян, которые будут прорастать, человек станет либо растением, либо мыслящим растением, либо ангелом. А если он не будет доволен всем этим, то он в своих глубинах явит дух, сотворённый по образу и подобию Божьему.

Надо отметить, что и вся алхимическая традиция эпохи была направлена на сверхидею трансмутации в духовном, а по мнению многих, и в физическом плане. Посредством Великого Труда возможно Великое творение. Так, условно – метафорически, назывались цели усилий алхимиков – приобретение и трансформация человеческой природы, благодаря чему адепт становится «Богом» и обретает способность воздействовать на весь макрокосм. Великое Творение – это взрывной переход потенциала в реализацию, при котором мистические образы приобретают конкретную материальную форму. Как говорят алхимики, «что вверху, то и внизу». Этот процесс преображает дух в материю, обеспечивая трансмутацию одного вида материй в любой другой. Благодаря чему человек становится Богом, а ртуть – «философским» золотом (Никола Фламель, согласно легенде, реально осуществил последнее, став несметно богат).

Ярким последователем Аристотеля был Пьетро Помпонацци (1462-1525). В своём трактате «О бессмертии души», за которым стоит работа Аристотеля «О душе», Помпонацци утверждал, что у души нет никакой возможности действовать отдельно от тела человека. Этот тезис вызвал множество жёстких протестов. Ведь догмат о бессмертии фундаментален и для платонизма, и для всего христианства. Хотя автор хотел лишь сказать, в духе концепции «двойной истины», что это предположение веры, в то время как другие аргументы здесь не подходят. А добродетель (арете), т.е. нравственная жизнь, больше сочетается с тезисом о «смертности», чем с тезисом о «бессмертии» души. Ведь тот, кто хорош лишь ради награды, оскверняет своим рабством чистоту добродетели.

Вообще, в эпоху Помпонацци опыт начинает превалировать над авторитетом, пусть и Аристотеля. Так, комментируя «Метеорологию» Аристотеля относительно земли, не пригодной для обитания в зоне тропиков, Помпонацци опроверг Философа письмом друга, который пересёк зону тропиков и нашёл её населённой. «Нужно доверять чувствам». Доказывает опыт, а не Аристотель.

Отметим и виднейшего представителя северного Возрождения, учёного, писателя и богослова Эразма Роттердамского (1469-1536).

В основе его мировоззрения – «возрождение» идей и идеалов раннего христианства, «возврат к истокам» во всех областях жизни. Избегая любых догматических дискуссий, Эразм толковал Писания в историческом и нравственно-аллегорическом смысле. Применение методов гуманистической филологии позволило ему осуществить первопечатное издание Нового завета (1517) с обширными комментариями и новым латинским переводом. Оно не только стало важнейшим шагом на пути к Реформации, но и положило начало научной критике текста Нового завета.

Эразм не принял Реформацию, отпугнутый фанатичностью Лютера с его догматом о несвободе человеческой воли, однако критику пороков католической иерархии не прекращал до самой смерти. В своей шутливой декламации «Похвала глупости» Эразм развил два тезиса, важнейшие для его мироощущения: парадоксальная двойственность всех явлений бытия и пагубность любого эксцесса, одержимости, интеллектуальной ослеплённости.

Как глава «христианского гуманизма» (наряду с Т. Мором, Г. Бюде и др.) Эразм пытался синтезировать культурные традиции античности и раннего христианства, отстаивал идеалы свободы и ясности духа, миролюбия, воздержанности, здравого смысла, образованности и простоты.

Ренессанс как апофеоз искусства, порождает культ художника-автора, творца. Труд уже не рассматривается как искупление за грехи или лишь занятие для рабов. Ренессанская творческая деятельность обретает своего рода сакральный характер. С её помощью человек не просто удовлетворяет свои частные, мирские нужды: он создаёт новый мир, создаёт красоту, творит самое высокое, что есть в этом мире – самого себя. Размывается грань между наукой (как постижением бытия), практически-технической деятельностью (которую называли «искусством») и художественной фантазией. Теперь инженер и художник – это не просто «искусник», «техник», каким он был для античности и Средних веков: теперь он – творец, он подражает не просто созданиям Бога, но самому божественному творчеству.

В это время происходит дальнейшая «реабилитация» человека со всей его телесностью, начатое ещё Фомой. Прекрасное человеческое лицо и тело становится в центр великих художников и скульпторов эпохи – Боттичелли, Рафаэля, Микеланджело, Леонардо да Винчи. Зарождается активистский антропоцентризм, определяющий и по сей день движущую силу современной эпохи.

Возрастает вкус к изучению природы, интерес к натурфилософии усиливается по мере передачи миру физическому самостоятельности. Отсюда природа начинает трактоваться пантеистически (пантеизм, с гр. – «всебожие»). Бог утрачивает свой внеприродный характер, он как бы сливается с природой, а последняя, тем самым, обожествляется. Джордано Бруно (1548-1600) защищает гелиоцентрическую систему Н.Коперника, развивает идею бесконечности мира и множества обитаемых миров. Бруно завершает пантеистическую традицию Возрождения, ликвидируя дуализм неба и земли. Бог есть и материя, и форма, и возможность, идействительность. А потому духовные и материальные начала неразделимы и находятся в органическом единстве. Мистико-натурфилософские воззрения характерны для Парацельса (1493-1541), представителя т.н. оккультного Возрождения XVI века. Этот врач, алхимик и астролог видит в природе некое живое целое, пронизанное магическими силами. Природа должна быть понята, исходя из трёх алхимических элементов –ртути, серы и соли. Ртуть соответствует духу, сера – душе, соль – телу. Подобно тому, как в человеке всеми отправлениями тела «заведует» душа, также в каждой части природы находится одушевлённое начало – архей. Потому для овладения силами природы необходимо постигнуть этот архей, войти с ним в магический контакт и научиться им управлять. По мнению же Агриппы Неттесгеймского (1486-1535), скрытые свойства, получаемые вещами от Мировой звезды через посредство звёздных лучей, могут быть выявлены путём интуиции и опыта. И это не мешало ему быть верным католиком…

Парадоксальность такого пантеизма накануне Научной революции XVII века снимается, если учесть, что пантеизм, - даже в такой форме, - передаёт самой природе то, что в Средние века приписывалось Богу, - а именно активный, творческий импульс.

Социально-политические концепции эпохи можно подразделить на реалистические (Никколо Макиавелли, Жан Боден) и утопические (Томас Мор, Томмазо Кампанелла).

В своей работе «Государь» Макиавелли (1469-1527) утверждал эгоистичность и испорченность человека: у него есть лишь два коренных интереса – интерес к собственности и страх перед смертью. Государство – естественный продукт неравенства людей, а потому его цель – сохранение равновесия в обществе. Для об-ъединения Италии необходима единая власть короля и для достижения этой цели нельзя ничем брезговать. А потому Макиавелли решительно выступал против претензий церкви на светскую власть, рассматривая религию лишь как служанку политики.

А для утопических конструкций (в духе «Утопии» Т.Мора и «Города Солнца» Т.Кампанеллы) типичными оказываются следующие черты:

1. утверждение интересов социальных низов;

2. объявление частной собственности причиной всех зол;

3. утверждение идеала общественной собственности и общественного труда;

4. проповедь изначального равенства людей как детей Божьих, и, наконец,

5. идеал будущего чётко регламентированного государства.

Таким образом, в XVI веке сформировалось сознание, существенно отличное и от античного, и от средневекового. И если для греческого философа предел выше беспредельного, завершённое и целое прекраснее незавершённого, то для философа эпохи Ренессанса возможность богаче актуальности, а движениеи становление предпочтительнее неподвижно-неизменного бытия.

На почве этой новой мировоззренческо-духовной ситуации и появляются, уже как нечто необходимое, как бы стоящие на плечах титанов эпохи Возрождения лидеры классической науки, учёные конца XVI – начала XVII века – Галилей и Кавальери, отцы научной революции – Ф. Бэкон, Рене Декарт, Лейбниц и Ньютон, Гук и Роберваль.