Больница «Exctlsis dei convalestion» Уорчестер, штат Массачуссетс следующий день

— Что я думаю о ее претензиях? О, я весьма польщен!

Мистер Хэй Адаме вовсе не выглядел ум­ственно отсталым — обычный желчный и сморщенный старикашка, но вполне в своем уме. Он сам вылез из ванной, спустил ноги на рифленый резиновый пол и подождал, пока низкорослый санитар с азиатским лицом не накинет на него длинную махровую прос­тыню.

— Меня стоит занести в книгу рекордов Гиннеса, — продолжал разглагольствовать ста­рик, очевидно довольный тем, что два прибыв­ших из Вашингтона официальных лица столь внимательно его слушают. — Мне восемьдесят четыре года, и мои трубопроводы старее, чем в этом здании, да и работают точно так же. Можете убедиться сами!

С этими словами мистер Адаме откинул край простыни и продемонстрировал агентам ФБР свои гениталии, при этом искоса наблюдая за реакцией. Молдер слегка поморщился, лицо Скалли осталось непроницаемым.

— Спасибо, что поделились с нами этой информацией. — сухо произнесла она. — Вам

известно, что ваше имя фигурирует в деле про­тив федерального правительства?

— Неужели? — На этот раз было видно, что старик удивился всерьез.

— Да, именно так. Вы когда-нибудь угро­жали мисс Чартере?

— Что? Как это понять — «угрожал» ? Ну да, я иногда выкидывал всякие безобидные вещи, но неужели с того момента, когда было выиграно первое дело о сексуальном домогательстве, можно любую шутку объявить преступлением?

— И все же скажите, вы когда-нибудь пы­тались заигрывать с мисс Чартере?

— Что значит заигрывать? Вот, к примеру, если я хочу сказать вам, что вы красивая жен­щина и мне очень нравитесь, неужели вы оби­делись бы на меня?

Картина была достаточно комичной, — го­лый сморщенный старик выдает Скалли ком­плименты. Молдер не выдержал и хихикнул. Адаме тотчас перевел взгляд на него:

— Простите, сэр, я не хотел наступать вам на пятки, — серьезно произнес он

— Нет-нет, все в порядке! — Молдер с трудом пытался сдержать смех. — Но вот мед­сестра почему-то посчитала иначе.

— Знаете, что я вам скажу? Может быть, у меня одна нога и в могиле, но до ангела мне далеко. Во всяком случае, летать невидимым по коридорам больницы, словно какой-нибудь

голожопыи амурчик, я пока не в состоянии. Впрочем, если все это будет продолжаться, я действительно возблагодарю Господа, когда он заберет меня к себе!

С этими словами Адаме молитвенно задрал подбородок к потолку, в это же время наша­ривая ногой поданные ему санитаром тапки без задников. Дверь за его спиной распахну­лась, и другой санитар — молодой парень с брезгливым лицом — ввел в ванную комнату другого старика, придерживая его за плечо двумя пальцами. Адаме обернулся и, прежде чем мол­чаливый азиат взял его за локоть и медленно вывел из ванной комнаты, успел поймать недо­вольный взгляд, брошенный из-под седых клоч­коватых бровей.

Когда они вслед за стариком и санитаром вышли из ванной комнаты в коридор, Скалли повернулась к Молдеру:

— Ну, и что ты на это скажешь?

— По поводу трубопроводов старика?

— Нет, по поводу всей этой истории. Молдер неопределенно пожал плечами:

— У меня есть ощущение, что нам придет­ся потратить немало времени, прежде чем мы сможем положить'это дело на дальнюю полку и забыть о нем.

— Значит, ты считаешь, что преступление действительно имело место?

— Да. Правда, хорошо бы еще выяснить, в чем оно заключалось...

— Десять лет назад «Эксельсис» была веду­щей больницей для престарелых слабоумных в нашем штате. Но после того, как правитель­ство штата урезало финансирование, а феде­ральные власти не проявили никакого интере­са к нашей деятельности, проект пришлось свернуть...

Несмотря на эти слова, миссис Джудит Симпсон, директор больницы «Exelsis Dei», отнюдь не походила на руководителя развали­вающегося предприятия. Нет, молодящаяся сорокапятилетняя дама выглядела солидно и самоуверенно. Даже ее тон был вполне дело­вым. Чувствовалось, что все больничные дела она держит в своих руках крепко, а приезд представителей федеральных властей не прочь использовать в качестве средства для того, что­бы еще раз попытаться обратить внимание сто­личных властей на вверенное ей учреждение.

— Из трех этажей главного корпуса сей­час заняты только два, да и то не полностью. Правый флигель не используется совсем, а физиотерапевтический корпус находится на консервации. Словом, больница может вмес­тить в четыре-пять раз больше пациентов, чем

находится в ней сейчас, при этом обеспечив их гораздо более полным и глубоким лечени­ем. И не только лечением. Обратите внима­ние, какое прекрасное здесь место!

Миссис Симпсон широким жестом обве­ла вокруг себя, Молдер и Скалли согласно и почти синхронно кивнули. Место и впрямь было замечательное. Главное здание больни­цы располагалось на невысоком холме, с про­тивоположной от главного входа стороны начинался живописный спуск к реке. Окру­жающий больницу старый парк, хоть и выг­лядел изрядно запущенным, все же смог со­хранить былое величие. Сейчас, в начале «ин­дейского лета», он смотрелся особенно эффектно. Черные пики елей, шеренгой вы­тянувшихся по обе стороны подъездной ал­леи, резко контрастировали с оранжево-крас­ными кленами перед фасадом, пологий холм напротив нежилого правого флигеля почти до подножия зарос бересклетом. Правда, было хорошо заметно, что кусты вдоль дорожек не подстригали уже многие годы, а из скамеек сохранились целыми только те, что стояли в прямой видимости от главного входа. Но зато таким образом создавался не передаваемый более ничем колорит запущенного дворянс­кого гнезда где-нибудь в Центральной Анг­лии. Облетающая осенним багрянцем роскошь давно ушедшей эпохи...

— Тем не менее, мы поддерживаем доста­точно высокие стандарты обслуживания. Мы ведем постоянный и очень внимательный кон­троль за нашими пациентами, изучаем их со­стояние, лечим их..

— А как вы их лечите? — слегка бесцере­монно перебил даму Молдер. Но, похоже, мис­сис Симпсон даже не заметила бестактности.

— Наша больница специализируется на старческом маразме, болезнях Паркинсона и Альцгеймера. Медикаментозные и водные процедуры, лечебная гимнастика, ряд физи­отерапевтических методов... Особое значение мы отводим трудотерапии. Все, кто нахо­дится здесь, занимаются каким-нибудь де­лом — рисуют, вышивают, вяжут или возят­ся в земле. Последнее, естественно, летом. Ну и, несомненно, огромную роль играют простое человеческое внимание и участие. У нас взято за правило — относиться к паци­ентам не как к больным, и тем более в чем-то неполноценным, а как к обычным пожи­лым людям. В каком-то смысле, как к на­шим жильцам...

— Жильцам с синдромом Альцгеймера? — не выдержала этого потока слов Скалли.

— Да, конечно. Жильцам, которые больны болезнью Альцгеймера, но от этого не переста­ли быть людьми. В конце концов, все они до­вольно неплохо соображают, общаются друг с

другом и очень хорошо ощущают, как к ним относятся...

— А что вы могли бы сказать о мистере Хэле Адамсе? — вновь встряла Скалли.

— Адамсе? Это тот, которого обвиняют в изнасиловании медсестры?

— Да. Вы хорошо знаете его? Миссис Симпсон слегка замялась.

— Если я не ошибаюсь, мистер Адаме на­ходится здесь уже почти восемь лет. Он прохо­дил обычный курс лечения и ничем особым не выделялся из остальных наших.. жильцов. Из­вините, но об этом вам лучше всего погово­рить с нашим главным врачом, мистером Грей-взом. Я, конечно, знаю Адамса и держала в руках его историю болезни, но все же мои функции здесь скорее административные, чем медицинские. Поэтому относительно медсест­ры Мишель Чартере я вам могу рассказать го­раздо больше...

— Я так понимаю, что вы слабо верите в эту историю об изнасиловании? — осведомилась Скалли.

Миссис Симпсон остановилась и поверну­лась к ней лицом. Взгляд ее серых глаз оказался неожиданно внимательным и твердым.

— Я не верю в эту историю ни на грош, — резко произнесла она. — А теперь, если хоти­те, Я могла бы вам кое-что показать...

Стэн Филипс оторвался от окна, опустил занавеску и грозно взглянул на Адамса:

— Что ты сказал этим ищейкам?

— Ничего, Стэн! — Адаме испуганно взмах­нул рукой.

— А почему тогда они все еще бродят здесь и продолжают вынюхивать?

— Я не знаю, Стэн. Я ничего не знаю!

— Хэл, тебе надо быть осторожнее, гораздо осторожнее.

— Я и так осторожен...

— Если ты будешь болтать лишнее, ты испор­тишь всю эту затею для нас для всех. Понял? — для пущей убедительности Филипс взмахнул пе­ред носом у Адамса сухоньким кулачком.

— Нет-нет, Стэн, клянусь тебе, я им ничего не говорил'-..

— И вообще, я не собираюсь прозябать до конца жизни в этой вонючей, забытой боюм дыре, ты понял! — на лице Филипса появилось мечтательное выражение. — Нам ведь оста­лось еще совсем немного...

— Слушай, Стэн, я действительно ничего не знаю, и, пожалуйста, отвянь от меня! — вне­запно обозлился Адаме. Но Филипс уже утра­тил к нему интерес. Он прошаркал в свой угол, открыл верхний ящик тумбочки и нашарил что-то рукой в его дальнем углу.

— А что у тебя там такое в карманцах? — гаркнул над его ухом незаметно подкравшийся Адаме. Филипс торопливо сунул в рот то, что он держал в руке, проглотил и запил остатком воды из стоящего на тумбочке стакана.

— Я знаю, где он их хранит! — гордо сооб­щил он, утерев рот.

— А мне дашь, а? — голос Адамса стал слащавым и просительным. — Стэн, я тоже это хочу! У тебя ведь есть еще одна, правда? — Он попытался извернуться и заглянуть Филип­су в глаза. Тот отшатнулся, замахнувшись ру­кой, и почему-то спрятал руки за спину. Тогда лицо Адамса вновь исказилось злобой.

— Послушай, Стэн, а, может быть, мне это, загасить тут тебя? Как это тебе понравится? — с расстановкой произнес он, медленно двинув­шись к товарищу по палате. Тот отступил назад еще на шаг, и тут Адаме с неожиданной пры­тью рванулся к его тумбочке, дернул верхний ящик и глубоко запустил туда руку. Филипс, опомнившись, двинулся вперед, но Адаме уже отпрыгнул к стене, дрожащей рукой засовывая желатиновую капсулу в рот. физиономия его выражала полнейшее блаженство.

— Дурак! — прохрипел Филипс. — Ну, чистый дурак! Ты же помрешь на месте, если проглотишь еще одну!

В своем кабинете на втором этаже миссис Симпсон открыла дверцу своего стола и выд­винула один из ящиков, где покоилась пачка тощих пластиковых папок с какими-то бума­гами. Мгновенно перебрав их все, директор больницы вытащила одну и протянула Молде-ру. Всем своим видом она игнорировала Скал-ли и демонстрировала свое доверие к Фоксу. Смотрелось это немного по-детски.

— Вот личное дело медсестры Мишель Чар­тере. Обратите внимание на предпоследний документ. За время работы в нашей больни­це эта леди умудрилась получить три стра­ховки за несчастные случаи на работе. Но этого ей было мало. В апреле она направила в комиссию по социальной защите жалобу, требуя выплаты ей годового жалованья — в качестве компенсации за эмоциональный стресс, по­лученный ею в связи с выполнением слу­жебных обязанностей. Каково? Естественно, требование ее было отвергнуто. Но это еще не все...

— Спасибо, — сказала Скалли. — Мы уме­ем читать и сами ознакомимся с этими доку­ментами. Надеюсь, вы дадите нам время на их изучение?

Директор Симпсон одарила агента ФБР испепеляющим взглядом.

— Да, кстати, — Дэйна как будто не заме­тила этого взгляда. — Вы видели Мишель сразу после происшествия ? Я имею в виду — видели ли вы ее травмы?

— Я видела ее на следующий день. А что?...

— Тогда вы могли бы оценить величину на­несенных ей телесных повреждений и понять, что ей было больно, очень больно. Неужели вы всерьез беретесь утверждать, что она все это подстроила?

— Нет, конечно, но... — Миссис Симпсон явно пребывала в растерянности. В этот мо­мент дверь со стуком распахнулась. В кабинет директора ворвался взъерошенный санитар. Молдер узнал его — тот самый парень, что привел утром в ванную комнату второго дедка. Кажется, его зовут Харт...

Теперь этот Харт имел на редкость перепу­ганный вид:

— Доктор, помогите! Мистер Адаме зады­хается, сейчас он умрет L..

— Хэл, Хэл, что с тобой? — Филипс испу­ганно теребил Адамса за плечо, стараясь не смот­реть в его искаженное судорогой лицо. — Хэл, очнись! Ну вот, я же говорил, что тебе больше нельзя...

В этот момент все трое — миссис Симпсон, Скалли и Молдер — ворвались в палату. Сани­тар Харт отстал от них на несколько шагов.

Молдер отметил, что доктор Симпсон явно растерялась — она хватается за запястье паци­ента, пытаясь проверить его пульс. А вот у Скалли рефлексы действуют отменно. Одна рука на грудь больного, другая исследует указатель­ным пальцем рот и горло — свободны ли вер­хние дыхательные пути.

— Пульса нет! — запоздало кричит миссис Симпсон. Скалли кивает и резко давит стари­ку на грудную клетку, начиная массаж сердца.

— Санитар, срочно большой шприц, семь­десят пять миллиграммов лидокаина и дефиб-риллятор сюда. Да, и вызовите дежурного врача!

Теперь она давила на грудную клетку стари­ка обеими руками, закусив губу и стараясь соблюдать ритм — удар в секунду.

— Хэл, Хэл, ты слышишь меня? — свобод­ной рукой доктор Симпсон пыталась пошеве­лить старика за щеки. — Пульса нет. Мы теря­ем его! — она подняла на Скалли встревожен­ный взгляд.

— Куда пропал санитар, почему он так дол­го возится? — прохрипела Скалли.

Тут в кабинет ворвался санитар со шпри­цем, как со штыком наперевес. Следом за ним вбежал худой востроносый человек в очках с толстой оправой, волоча за собой перепутан­ные провода какого-то медицинского прибо­ра. Молдер понял, что это, должно быть, сам доктор Грейвз.

— Давайте его сюда, — Скалли прекратила работу и уступила доктору свое место. — Толь­ко, боюсь, уже поздно...

— Боюсь, что смерть Адамса неизбежно от­бросит нас на несколько лет назад, — грустно произнес доктор, наблюдая за тем, как два са­нитара в серых одеждах загружают в микроав­тобус носилки, замотанные черной тканью. Сутулые плечи, круглые глаза за стеклами оч­ков и какой-то встревоженный вид придавали доктору Грейвзу, главному врачу больницы «Эксельсис Деи», вид большой нахохлившейся птииы. Молдеру он показался похожим на ста­рого простуженного грача, — хотя на вид док­тору Грейвзу нельзя было дать больше сорока.

— Отбросит назад? — удивленно переспро­сил Молдер, — Вы что, ведете здесь какие-то исследования?

— Да, конечно, — Грейвз поднял на него взгляд, в котором читалась гордость. — Хэл Адаме был в группе пациентов с болезнью Альц-геймера, которые проходили эксперименталь­ный курс лечения разработанным нами препа­ратом.

— Но ведь, насколько я знаю, болезнь Альц-геймера считается неизлечимой? — удивился Молдер. Улыбка Грейвза стала еще шире. Каза­

лось, что это не он только что так переживал из-за смерти пациента.

— Дело в том, что нам удалось разработать абсолютно новый препарат, который внушает некоторые надежды. Это уникальное вещество является гормональным стимулятором, вызы­вающим резкое увеличение количества посту­пающего в мозг ацетилхлорида.

— И что, это действительно имело эффект?

— Еще какой! Пациенты нашей группы ста­ли выздоравливать. Нет, я не рискнул бы пока называть их в полном смысле слова здоровыми людьми, но определенный прогресс налицо. Они стали соображать, что к чему, у них улучшилась память и исчезли многие второстепенные сим­птомы болезни...

— В смысле — вы добились частичного вос­становления интеллекта?

Доктор Грейвз посмотрел на Молдера чуть внимательнее.

— Вы представляете себе, что такое бо­лезнь Альцгеймера? Так вот, когда эти люди поступили в нашу больницу, они не были в состоянии связать двух слов. А сейчас они выг­лядят почти как здоровые люди. Да, конечно, я понимаю, что эффект вполне может оказать­ся временным, — но ведь он есть! В конце концов, в большинстве своем это глубокие ста­рики и скоро они все равно умрут. Но, по крайней мере, теперь мы можем подарить им

еще несколько лет полноценной разумной жизни! Несколько лет жизни для каждого — вы понимаете, что это тоже огромное дости­жение ?

Задние створки микроавтобуса захлопнулись, оба серых санитара забрались в машину через боковую дверь, мотор взревел. Молдеру и Грейв-зу пришлось чуть посторониться, когда води­тель дал задний ход, чтобы развернуться и вы­ехать на центральную аллею. Микроавтобус пронзительно пискнул, чуть было не наехал зад­ним колесом на клумбу с пожухлыми астрами и, обдав стоящих на аллее клубом сизого дыма, выехал за ворота. Переведя взгляд с машины обратно на больничное крыльцо, Молдер обна­ружил, что провожать мистера Хэла Адамса в последний путь вышли не только они с глав­врачом. На верхней ступеньке крыльца, около вазона с длинной засохшей плетью какого-то вьющегося растения, стояла мисс Мишель Чар­тере. Поймав взгляд Молдера, она сделала не­проницаемое лицо, развернулась и скрылась за дверью парадного входа.

— А можно ли посмотреть других пациен­тов вашей группы? — вернулся Молдер к пре­рванному разговору.

— Конечно, о чем разговор! — живо ото­звался доктор Ррейвз. — Если хотите, мы мо­жем сделать это прямо сейчас.

Он взглянул на часы.

— Как раз в это время у них идет сеанс трудотерапии. Через четверть часа начнется обед, но мы еще успеем до него...

Стэн Филипс опустил занавеску и отошел от окна. Воровато оглянувшись, он сгреб в ладонь таблетки из стакана, сиротливо стоявшего на тум­бочке Адамса, и мгновенно отправил себе в рот.

— А это еще что такое?

Голос санитара прогремел, как пушечный выстрел. Филипс мгновенно обернулся, в глазах его плеснулся испуг, смешанный с досадой. Только что рядом не было никого — и вот, нате, попался!

— Откуда у тебя это? — грозно повторил Данг.

— Это таблетки Хэла. Раз рк его все равно нет, так зачем же пропадать добру? — с хит­рым видом залепетал Филипс, сделав шаг назад и на всякий случай спрятав руки за спину.

— Один такой здесь уже сглотнул лишне­го! — Данг был рассержен не на шутку, что с ним вообще-то случалось крайне редко. — Я тебе даю другое лекарство, и нечего жрать всякую гадость!

— Да перестань ты, Данг! — Филипс вне­запно осмелел. — Мне ведь от них становится лучше.

— Если ты съешь этого очень много, тебе станет гораздо хуже. И ты можешь умереть

так же, как Адаме! Все, на этой неделе я тебе больше ничего не дам!

Помещение для так называемой «трудоте­рапии» больше всего напоминало гостиную. Или комнату для детских игр. Во всяком случае, это было самое, светлое и радостное помещение, которое Молдеру и Скалли довелось увидеть в стенах этой больницы. Три или четыре старуш­ки сидели на мягких стульях и сосредоточенно вязали, — а может быть, просто шевелили спи­цами в мотках шерсти под присмотром нянеч­ки, не слишком отличавшейся от них по возра­сту и внешнему виду. В углу какой-то дедок возился с детским конструктором, а другой ковырялся в чашке с глиной или пластилином, пуская при этом совершенно младенческие слюни. За стоящим в углу у окна столом сидел худой благообразный старик и сосредоточенно водил карандашом по листу бумаги. Рядом с ним примостилась маленькая остроносенькая старушка в инвалидной коляске. Бьющее из окна солнце золотило седой венчик ее волос, превращая бабушку в пожилого херувимчика.

— Тот, который возится с глиной, — Барри Гамилькар, наш самый старый пациент. Он на­ходится в больнице уже одиннадцать лет, и во­семь из них провел, почти невставая с постели...

В голосе доктора Грейвза слышалась закон­ная гордость. Очевидно, посторонние посети­

тели здесь были не такими уж частыми гостя­ми, и поэтому мистеру Грейвзу очень хотелось поделиться своими успехами. Во всяком слу­чае, лицо его сияло.

— А тот, который сидит за столом, — Лео Кроицер. Ему восемьдесят шесть лет. Когда-то, еще в годы Великой депрессии, он был доволь­но известным художником. Действительно не­плохим художником. Потом он заболел и со­шел со сцены, а нам его привезли пять лет назад. После моего курса лечения он снова стал рисовать. Честно говоря, выглядят его творе­ния весьма странно. Но, глядя на них, нельзя отрицать, что что-то в этих каракулях есть... Извините, а теперь я вынужден буду вас оста­вить, — у меня сейчас обход. Если хотите, встре­тимся после обеда в моем кабинете.

— Спасибо, доктор, — поблагодарил его Молдер. — Если вы не против, мы попытаемся немного побеседовать с больными. А потом непременно найдем вас.

Он немного подумал и направился к старо­му художнику. Признаться, этот человек дей­ствительно выглядел самым разумным из при­сутствующих пациентов. Молдер пододвинул стул и сел рядом со стариком. Скалли тоже подошла и встала за спиной. Старушка подня­ла голову и подозрительно воззрилась на обоих.

— Аео, — как можно мягче начал Мол­дер. — Мы работаем в Федеральном Бюро

Расследований и хотели бы задать тебе не­сколько вопросов...

Только тут Молдер осознал, что разговари­вает с больным не как со взрослым, а как с ребенком. Но старик уже поднял голову и воз­зрился на пришельца. Впрочем, нельзя было ручаться за то, что Лео Кройцер не смотрит в космическую пустоту, раскинувшуюся где-то за спиной Молдера, — такие внимательные и в то же время отсутствующие были у него глаза.

И тут встряла старушка в инвалидной ко­ляске:

— Между прочим, Лео — блестящий ху­дожник! И нечего скромничать, Лео! — она легонько толкнула старика в бок, но он совер­шенно не обратил на это внимания. — Прези­дент Кеннеди повесил одну из его картин у себя в Овальном кабинете, правда ведь, Лео?

Молдер улыбнулся и кивнул. Проклятие, он совершенно не знал, как общаться с детьми!

— Доктор Грейвз говорил, что вы не были способны работать долгие годы и что лекарство улучшило не только ваше самочувствие, но и работоспособность...

—• Это не лекарство! — неожиданно произ­нес старик. Теперь он смотрел прямо в глаза Молдеру.

— Но, в таком случае, что же это? — Мол­дер слегка растерялся. И тут раздался зычный голос санитара.

— Все, леди и джентльмены, три часа! Пора идти на обед! Кто может двигаться сам, идет головой вперед, кто не может, — ногами вперед.

Очевидно, это был непритязательный боль­ничный юмор.

— Постойте, постойте! — запротестовала старушка. — Лео еще не дорисовал! Сейчас Лео дорисует и...

Не обращая внимания на эти крики, один из санитаров ловко зацепил левой рукой пору­чень ее коляски и увлек за собой к выходу, умудрившись при этом не выпустить из пра­вой руки* локоток другой старушки. Еще один санитар (кажется, тот самый, который прибе­гал утром с сообщением о приступе у Адамса) подошел к художнику со спины и мягким, но властным движением вынул у него из пальцев карандаш.

— Но я же не дорисовал! — пытался слабо возмущаться Лео. Однако санитар был непрек­лонен:

— Потом дорисуешь, после обеда. Не за­ставляй нас ставить тебя в неловкое положе­ние перед твоими друзьями и перед господа­ми из Вашингтона! — Санитар поднял глаза на Молдера и Скалли, словно демонстрируя им: — «Поглядите, какая тяжелая у нас ра­бота». Скалли сочувственно кивнула. Молдер поднял со стола листочек с незаконченным рисунком Лео.

С первого взгляда, это действительно по­ходило на детские каракули — домик, забор, дым из трубы, летящая птица. Растопырившее ветки дерево и запутавшееся в этих ветвях то ли солнце, то ли луна. И все-таки какая-то де­таль говорила о том, что картинка эта вовсе не принадлежит ребенку.

Да, конечно, — манера рисунка. Дети обыч­но очень неохотно отрывают карандаш от бу­маги, предпочитая чертить длинные изломан­ные линии. Здесь же художник пользовался маленькими, короткими штришками — как делает это только профессионал. Значит, Аео и в самом деле когда-то был профессионалом. И, возможно, какие-то навыки профессионала в нем остались до сих пор — или вернулись под воздействием препарата доктора Грейвза.